Текст книги "По Мыслящим Королевствам"

– Значит, повсюду мелко. – Симна взвесил в руке тяжелую, необструганную дубину.

– Похоже на то. – Эхомба выбрал палку подлиннее и тоже прикидывал ее вес.

– Досадно, – промолвил Алита, грациозно запрыгнув в неказистое суденышко, – что у меня нет рук, и поэтому я не смогу помочь. – Свернувшись калачиком, он сразу же заснул.

– Ох уж эти кошки!.. – Покачав головой, северянин с неприязнью поглядел на Алиту. – Сначала кошки, а теперь, кажется, еще и лошади. – Он опустил конец шеста в воду, напрягся, так же сделал Эхомба, и лодка отошла от берега. – Я не очень-то люблю животных. Кроме тех случаев, когда они хорошо приготовлены и поданы под подобающим соусом.

– Выходит, у тебя с котом есть нечто общее, – заметил пастух. – Он точно так же относится к людям.

– Это болото могло бы быть райским местом, если бы не москиты, черные мухи и комары.

К удивлению своего спутника, Симна не особенно сетовал на них. Когда любопытный Эхомба наконец осведомился о причинах столь нехарактерного стоицизма, северянин объяснил, что, основываясь на поведении насекомых, с которыми он познакомился на берегу, он ожидал гораздо худшего здесь, посередине топи.

– Птицы и лягушки. – Эхомба не обращал внимания на камыши и тростники, бившие его по рукам и по телу, и ритмично работал шестом. – Они уменьшают количество этих мелких кусачих существ. – Он проводил взглядом парочку сизоворонок с сиреневыми грудками, пулей пронесшихся сквозь кусты. – Если бы не такие, как они, то к тому времени, когда мы переплыли бы болото, в нас не было бы ни капли крови.

Симна кивнул, а затем хмуро посмотрел на мирно посапывающего в центре лодки кота:

– В первый раз я завидую твоему черному меху.

Один рыжевато-желтый глаз наполовину приоткрылся.

– Не стоит. Жарко, да и все равно меня кусают с обоих концов, если не посередине.

Эхомба запрокинул голову, чтобы проследить за стаей из сотни или больше бирюзовых фламинго, благодаря окраске почти невидимых на фоне неба. Эти птицы были ему знакомы. Пастух знал, что они приобретают свой ослепительный небесный цвет вследствие того, что едят ярко-синих креветок, которые в изобилии водятся в теплых мелких озерах.

Потревоженный полетом фламинго, из-под воды вырвался выводок блуждающих огоньков и разлетелся во всех направлениях, но их бледное свечение было едва заметно в ярких солнечных лучах. Разбрызгивая воду, мимо прошлепало стадо ситатунг, плоские ноги которых позволяли миниатюрным антилопам ходить по листьям лилий, цветущим гиацинтам и другим водяным растениям. В высокой траве резвилась капибара, а вдалеке разносилось гортанное похрюкивание бегемотов, словно компания толстяков смаковала отличный анекдот.

Гигантские сухопутные ленивцы, с пятнистой желтовато-серой шерсти которых капала вода, печально бродили по трясине, обвивая вокруг сочных бутонов цветущих растений свои длинные цепкие языки и отправляя их в рот. Перепончатолапые вомбаты дрались за жизненное пространство с розовоносыми нутриями. Жизнь в болоте била ключом.

Между тем никаких лошадей, душевно неуравновешенных или иных, не наблюдалось.

– Возможно, старый Рыжик, говоря правду, все-таки ошибался. – Симна быстрее заработал шестом, вынуждая и Эхомбу сделать то же самое, чтобы плыть ровно. – Наверно, здесь живут несколько сумасшедших лошадей, но они не могут находиться сразу повсюду. На таком огромном пространстве они вполне могли нас и не заметить. – Он перевел дух, стирая со лба пот. Посреди болота было не особенно жарко, но влажность давала о себе знать.

– Не исключено. – Пастух внимательно изучал окрестности. Вокруг лодки слышалось движение, шум, всплески, но никаких конских препятствий, о которых предупреждала обезьяна, не было видно. – Если топь действительно так велика, как он говорил, то у нас, конечно, есть шанс проскользнуть через нее незамеченными. Мы ведь не очень похожи на авангард шумной наступающей армии.

– Именно. – Чем дальше они продвигались, не встречая помех, тем увереннее Симна чувствовал себя. – Плывем себе втроем в утлой лодочке. Она ничего особенного собой не представляет, да и мы тоже.

– Надо бы найти какую-нибудь землю, чтобы разбить на ночь лагерь. А то придется спать в лодке.

Симна состроил гримасу.

– Лучше жесткая сухая постель, нежели мягкая мокрая.

Вскоре путешественники наткнулись на каменистый утес, вздымающий свою главу над окружающими зарослями тростника, однако на этом скоплении грязи росли настоящие маленькие деревца, и почва оказалась достаточно сухой, чтобы удовлетворить северянина. Особенно радовался земле Эхомба. Влажный климат действовал на него хуже, чем на его спутников, поскольку из всех троих он был уроженцем самой засушливой страны. Впрочем, пастух легко приспосабливался и редко на что-нибудь сетовал.

Как и следовало ожидать, уникальными возможностями сухого островка, поднимающегося над уровнем воды не более чем на фут, норовили воспользоваться самые разнообразные обитатели болота. На каждом чахлом дереве гнездились птицы, а влаголюбивые ящерицы и водяные черепахи выползали на сушу, чтобы откладывать яйца. Бумерангоголовые диплоколы, оберегая детенышей, держали их поближе к берегу, на дальнем конце небольшого острова сладко дремали юные черные кайманы и фитозавры, безразличные к появлению двуногих млекопитающих.

Ночь принесла с собой какофонию земноводного хора, но меньше было москитов, чем опасались путники, и опять-таки никаких лошадей.

– А ведь тут водятся плотоядные. – Симна лежал навзничь на песке, прислушиваясь к ночной симфонии и наблюдая звезды сквозь облака, которые начали собираться над болотом. – Нам еще не попадались по-настоящему крупные, однако при таком количестве дичи они просто обязаны тут быть.

– Вне всяких сомнений. – Черный кот закопался окровавленной мордой в еще теплый живот молодого буйвола, которого он убил. Его глаза были зажмурены, лапы неподвижны. – Легкая добыча.

– У Алиты есть одно хорошее качество. – Эхомба лежал тут же, подложив руки, как подушку, под заплетенные в косички волосы. – Он спит чутко и разбудит нас в случае чего.

– Я не очень опасаюсь, что на меня во сне кто-нибудь наступит. Может, укусит, но не наступит. – Симна отвернулся от друга и улегся на бок, пытаясь найти наиболее удобное положение. – Я даже начинаю думать, что единственное, чего здесь следует опасаться, так это небылиц старой спятившей обезьяны, а не спятивших лошадей.

– Мне он не показался сумасшедшим.

– Плевать; главное, мы пока спокойно перебираемся через эту вонючую трясину. – Симна закончил речь громким шлепком, прихлопнув мародерствующую голодную букашку. Навыки фехтовальщика шли ему на пользу: его одежда уже была сплошь покрыта раздавленными трофеями микроскопических побед.

Проснувшись позже всех, северянин потянулся и зевнул. По степени зловония его утреннее дыхание было вполне сравнимо с испарениями, поднимающимися из окружающей трясины. Но это вскоре было поправлено неторопливым завтраком из вяленого мяса, сушеных фруктов и холодного чая.

Во время еды Эхомба то и дело внимательно осматривал горизонт, время от времени поторапливая друзей. Алита, естественно, просыпался медленно, а Симна явно наслаждался возможностью поесть на сухой земле.

– Мудрые старики и старухи из твоего племени, похоже, насовали тебе в котомку все мыслимые зелья и порошки. – Северянин взмахнул ломтем вяленой говядины. – А они ничего тебе не дали, чтобы успокаивать тревогу?

Черные глаза Эхомбы пытались проникнуть сквозь пелену окружающей растительности.

– Не думаю, что есть такой эликсир. Если бы он существовал, я бы его непременно прихватил. – Пастух посмотрел на своего товарища. – Симна, я знаю, что слишком много тревожусь. И когда я не тревожусь о вещах, о которых следовало бы тревожиться, я начинаю тревожиться о вещах, о которых тревожиться не следует. Видимо, я попросту излишне добросовестный.

– Точно, – кивнул северянин. – Я знаю для этого другое слово: «дурень».

– Может быть. – Эхомба не стал оспаривать определения друга. – Безусловно, это одна из причин, почему я здесь и терпеливо переношу твою болтовню и ворчание кота вместо того, чтобы лежать дома с женой и слушать смех своих детей.

С трудом прожевывая кусок мяса, Симна прохрипел:

– Что только подтверждает мною сказанное. – Когда он отправлял в рот остатки вяленого мяса, на его лице мелькнуло любопытство. – В чем дело? Что-то увидел?

Северянин вскочил и с тревогой уставился в ту сторону, куда глядел его рослый спутник.

– Нет, – проговорил Алита, не отрывая взгляда от своей добычи. – Что-то услышал.

– Кот прав. – Эхомба во все глаза смотрел на запад. Несколько крупных болотных птиц, подобрав под себя ноги и расправив крылья, взвились в небо. – Ничего не могу разглядеть, но кое-что слышу…

Симна всегда считал, что обладает более острыми чувствами, нежели средний человек, и был, в сущности, прав. Однако за последние несколько недель он понял, что в сравнении со своими товарищами глух и слеп. Эхомба объяснил другу, что все это благодаря времени, которое он провел на пастбищах со скотом. У человека, который остается один на один с дикой природой, естественно, обостряются все чувства. Симна слушал эти объяснения и понимающе кивал, поскольку они были разумны. Однако тут чего-то не хватало. Ничто из того, что слышал или видел воин с момента их первой встречи, до конца не объясняло Этиоля Эхомбу.

Насытившийся кот с довольным урчанием оторвался от тщательно обглоданных останков добычи и начал умываться, пользуясь толстыми лапами вместо полотенец, а слюной – вместо мыла и воды. Не обращая на него внимания, Эхомба пристально смотрел в западном направлении.

– Я пока ничего не слышу. – Симна напрягал слух, понимая, что вследствие своего небольшого роста он все равно ничего не увидит раньше длинного как жердь пастуха. – Ради Гийемота, что вы оба, в конце концов, слышите?

– Плеск, – спокойно сообщил Эхомба.

– Плеск? Посреди бескрайнего болота? Вот уж настоящее откровение. Я и не чаял услышать что-нибудь подобное.

Как всегда, его сарказм ничуть не тронул пастуха.

– Ноги, – хмуро проговорил Этиоль. – Множество ног.

Северянин слегка напрягся. Он посмотрел вокруг и убедился, что помнит, где лежит меч, отложенный на ночь.

– Ага, ноги. Сколько ног?

Пастух глянул на товарища сверху вниз; его голос не изменился. Иногда Симна спрашивал себя, изменится ли у Эхомбы голос, если он вдруг увидит конец света? И приходил к выводу, что нет.

– Тысячи.

Мрачно кивнув, Симна ибн Синд повернулся и поднял с земли меч.

VI

Пульсирующая живая волна надвигалась на них с запада, слегка отклоняясь к северу от островка. На какой-то момент Эхомбе и Симне показалось, что опасность пройдет мимо. Затем волна повернула, и стало ясно, что она искала именно их.

Ее передний край был неровным, не обычным предсказуемым завитком морской волны, а каким-то ломаным и пенящимся. Причина этого вскоре стала очевидна. На путешественников надвигалась вовсе не волна, а вода, летящая из-под тысяч копыт. Лошади гнали перед собой воду, и пена поднималась, словно туча насекомых, в панике улетающих от пожара.

Два человека и один кот стояли как вкопанные. Такое решение принять было нетрудно, поскольку ничего иного им не оставалось. Остров, на котором они переночевали, был единственным клочком твердой земли, и как бы отчаянно путешественники ни работали своими шестами, их крепкая, но не шибко скоростная плоскодонка с трудом обогнала бы и черепаху, что уж тут говорить о бешено скачущем табуне.

Само по себе зрелище было великолепным. Для Эхомбы, никогда не видевшего лошадей, красота и грация этих многочисленных животных явились настоящим откровением. Он не мог предположить, что в пределах одного основного типа тела может наблюдаться такое разнообразие размеров и окрасок. Симна правильно описал это животное – в целом. Лошади действительно походили на зебр, однако если пастух знал только три разных вида зебр, то в огромном табуне, мчавшемся прямо на них, было такое разнообразие животных, какое может разве что привидеться во сне.

На Симну это зрелище тоже произвело сильное впечатление, но по другим причинам.

– Никогда не видел столько пород! Большинство из них мне незнакомо.

Путники стояли на влажной земле, и их обутые в сандалии ступни слегка утопали в рыхлом песке. Эхомба повернулся к Другу.

– Кажется, ты говорил, что знаешь это животное.

– Да, несколько мастей и пород, однако ничего подобного я никогда не видел. – Он указал на приближающийся табун. – Мне думается, что никто никогда ничего такого не видывал – ни варвары на плато Кох, которые практически не слезают с коней, ни всадники королей Муренго, считающие обитателей своих золоченых конюшен наиболее ценным достоянием. Человек с крепкой веревкой, опытом и хорошей сбруей нашел бы, чем тут поживиться.

– По-моему, ты говоришь об отлове и одомашнивании в не совсем подходящем месте. – Алита наконец очнулся от дремоты и рассматривал приближающийся табун. – От этих травоядных прямо-таки несет дикостью.

Симна фыркнул:

– Ты смотришь на них просто как на пищу.

– Нет. Только не на этих. – Кот прищурился, оценивающе глядя на лавину сильных ног и длинных шей. – Вообще-то среди такого плотного стада я мог бы кого-нибудь быстренько убить и присесть, чтобы покушать, но от этих травоядных пахнет паникой и отчаянием. А бешеный скот ведет себя ненормально. Такие твари скорее всего набросятся на меня и растерзают. Мне нужна добыча в здравом уме.

– Значит, они действительно безумны. – Эхомба, опершись на копье, пристально всматривался в несметное число лошадей, которые по мере приближения к острову начали замедлять бег. – Интересно, почему? На вид вполне здоровые животные.

– Обрати внимание на их глаза, – посоветовал Алита. – они должны смотреть вперед. А у этих они вращаются, словно заблудились в глазницах.

Разбрызгивая воду на отмели, передние ряды лошадиного полка выскочили к острову с тремя его обитателями. Как и говорах кот, у многих взгляд блуждал дико и беспокойно, всматриваясь в пустоту или задерживаясь на всем подряд, созерцая видения, неведомые трем напряженным, но любопытным путешественникам. Несколько жеребцов обнюхивали лодку, вытащенную на берег и привязанную тонкой бечевкой к дереву. Один укус крепких зубов мог порвать веревку. Либо вес крупных тел мог превратить суденышко в щепки, и друзья оказались бы на островке отрезанными от мира. Эхомба понимал, что если бы табун захотел это сделать, ничто не смогло бы остановить лошадей.

Мысли Симны вертелись вокруг того же.

– Что бы они ни делали, не пытайся им мешать. Они, похоже, и так на грани срыва. Не стоит их дразнить.

– Я их и не дразню, – тихо возразил пастух. – Это не в моем характере. Впрочем, кто знает, как вести себя с ненормальными?

– Спокойно, – посоветовал Алита. – Мне уже приходилось сталкиваться с паникующими стадами. Важно твердо стоять на месте. Только побеги – и тебя затопчут.

Тревожная тишина повисла как над замершими путешественниками, так и над табуном. Даже водяные птицы и насекомые, находившиеся вблизи островка, примолкли. На лицах двоих людей выступил пот, а кот затаил дыхание. Лошади тем временем спокойно наблюдали за ними. Некоторые нагнули головы, чтобы пощипать около ног растения, не затоптанные в грязь, другие трясли гривами и, разбрызгивая воду, неуверенно били копытами по отмели.

Привстав на цыпочки, Эхомба пытался заглянуть им за спины, чтобы оценить численность табуна. Но не мог. Грациозных шей и изящных голов было тысячи. Если лошадей что-нибудь напугает, если в припадке безумия они бросятся вперед, то путешественники неизбежно окажутся под их копытами, беспомощные, как мыши.

Симна шептал про себя названия пород и разновидностей. Пегие с белой гривой и гнедые, серые и крапчатые, красновато-бурые и чалые, пегие, паломины[5]5
  лошадь с золотистой шерстью, белыми гривой и хвостом, часто с белыми отметинами на морде и ногах, разводится главным образом на юго-западе США.


[Закрыть] и аппалусы[6]6
  порода выносливых верховых лошадей, выведенная на северо-западе США, чубарой масти, с вертикальными полосами на ногах.


[Закрыть]. Мощные першероны и шайры[7]7
  тяжеловозная порода лошадей.


[Закрыть] заслоняли маленьких, но крепких пони; тарпаны[8]8
  дикая лошадь.


[Закрыть] храпели позади мустангов; чистокровные скакуны держались отчужденно и гордо. Восьминогие слейпниры отпихивали черных кобылиц с глазами без зрачков. Мезогиппусы[9]9
  род ископаемых трехпалых лошадей (высота в холке до 60 см), в раннем олигоцене жили на территории современной Небраски и Южной Дакоты.


[Закрыть] подталкивали анхитериев[10]10
  ископаемая трехпалая лошадь размером с пони. Были широко распространены в Евразии в неогене.


[Закрыть], а гиппарионы[11]11
  Гиппарион – род ископаемых трехпалых лошадей (высота в холке до 1, 5 м). Существовали с верхнего миоцена до конца плиоцена.


[Закрыть] и гиппидоны нервно терлись друг о друга мордами.

— Наверняка в той стране, откуда ты пришел, нет такого количества пород, – прошептал Эхомба своему другу.

Северянин был ошеломлен многообразием, развернувшимся перед его взором.

– Этиоль, я не думаю, чтобы столько пород было в какой угодно стране. Или во всех странах. Мне кажется, что мы видим не только всех лошадей, которые существуют, но всех, которые когда-либо существовали. В силу неких загадочных причин они оказались здесь, как в западне, и сошли с ума.

– Знаешь, Симна, по-моему, они выглядят не столько помешанными, сколько расстроенными.

– Какая разница, если их что-то напугает и они ринутся в нашу сторону? Их расстройство погубит нас так же несомненно, как и их помешательство. – Он бросил взгляд на неба. Не считая нескольких белых прожилок, оно было безоблачным. Стало быть, гром не испугает табун.

Однако животные, величественные и настороженные, не уходили.

– Давай что-нибудь предпримем, – предложил северянин.

Эхомба кивнул.

– Ты знаешь этих животных лучше, чем я.

– Не уверен. – Повернувшись, Симна начал пересекать остров, стараясь не делать резких движений. По дороге он подобрал меч. Эхомба тоже осторожно пошел, Алита поплелся следом.

Пастух обернулся:

– Они за нами не идут.

– Ладно. Теперь поглядим, что будет, если мы повернем на север. – Так он и поступил.

Позади послышалось громкое шлепанье по воде, которое означало, что часть табуна пришла в движение. Когда путешественники достигли восточной оконечности островка и снова увидели отдаленные, подернутые дымкой холмы, они обнаружили, что табун несколько переменил свое положение, снова преградив им путь.

Убедившись в справедливости того, о чем им рассказывали, Симна кивнул собственным мыслям:

– Обезьяна была права. Они никого не пропустят. Мы можем идти на восток, на запад или назад, но только не через болото.

– Нам необходимо пересечь его. Я и так уже слишком далеко забрел от дома, и к тому же мы не знаем, сколько еще топать до Хамакассара. Мне не хочется терять месяцы, обходя это место, тем более что наполовину мы его уже прошли.

Симна поковырял ногой влажный песок.

– А ты поинтересуйся, почему они не желают никого пропускать…

Пастух кивнул:

– Да. Пожалуй, так и надо сделать.

– Эй, долговязый брат, я же не в буквальном смысле…

Северянин и Алита, напрягшись, следили, как высокий пастух двинулся вперед, пока не зашел по колено в теплую воду. Два-три коня из тех, что были поближе к пастуху, настороженно на него поглядели. Большинство же либо игнорировали Эхомбу, либо продолжали вращать глазами.

– Он может с ними разговаривать? – Черный кот запустил когти во влажную, бесчувственную землю.

– Не понимаю как. До сегодняшнего дня Этиоль утверждал, будто никогда даже не видел лошади. – Симна глядел в спину своему другу. – Однако я научился не недооценивать нашего скотолюбивого спутника. Он кажется простаком – пока не сделает что-нибудь необычное. – Северянин показал на котомку, которая висела на высоких худых плечах. – Может, какой-нибудь деревенский старейшина снабдил его зельем, позволяющим беседовать со зверями…

Но Эхомба не полез в мешок. Он просто стоял в полный рост в мелкой воде, крепко сжимая в руке копье. Симна знал, что при умелом использовании это копье способно сеять панику и ужас. Но такие действия могли только ухудшить положение, принимая во внимание, что путники оказались бы прямо на пути панически несущегося табуна.

Подняв левую руку, Эхомба обратился к лошадям на человеческом языке, громко и четко выговаривая слова:

– Нас предупреждали, что вы никому не позволяете пересечь болото. Нам говорили, будто это происходит из-за того, что вы психически неуравновешенные. Я вижу необузданность и великую красоту, но не сумасшествие. Лишь растерянность и сопутствующую ей скрытую ярость.

Услышав пронзительный голос пастуха, некоторые лошади начали нервно двигаться, и Симна приготовился бежать, хотя бежать было решительно некуда. Тем не менее в целом табун сохранял спокойствие. Никакого ответа на слова Эхомбы не последовало.

Любой другой повернулся бы и ушел, побежденный всеобщим молчанием. Но только не Эхомба. В его голове уже скопилось слишком много вопросов. Она была битком набита ими – до такой степени, что больше он терпеть не мог. Поэтому перед лицом неминуемой смерти пастух предпринял еще одну попытку.

– Если вы не разрешаете нам пройти, то по крайней мере объясните почему. Я думаю, что вы не безумны. Мне бы хотелось уйти, зная, что вы и не глупы.

И снова никакого ответа – во всяком случае, словесного. Однако вперед выступил конь невиданной породы. Его белая шкура блестела, как металл, а необыкновенно длинная грива напоминала тонкие полоски кованого серебра. В лучах солнца он больше походил на произведение скульптора, нежели на живое существо, на что-то придуманное, нарисованное и затем высеченное из камня.

– Я – Аргентус. – Конь говорил нежным голосом, хорошо поставленным сопрано. – Порода, которой еще не существует. – Его прекрасные и печальные глаза смотрели на потрясенного Симну.

Вот бы на таком жеребце, думал северянин, прогарцевать по развеселому Сабаду или въехать во Вьоралу-на-Баке! Девушки от восторга прямо выпрыгивали бы из окон. К сожалению, он понимал, что этот восхитительный конь не для езды. Ведь он сам признался, что его еще нет. Почему-то Симну это не удивляло.

– Лошади не могут говорить, – решительно заявил северянин, отрицая свидетельство собственных органов чувств.

Прямой и проницательный взгляд животного смутил воина. У Симны возникло неприятное ощущение, что это создание не только умно, но и гораздо умнее его самого.

– Мои собратья действительно не могут. – Роскошная грива заструилась серебристыми ручейками, когда говорящий повел безупречной головой. – Но я – из завтрашнего дня, где животные разговаривают. Поэтому я выступаю от имени всех. Ты прав, человек. Здесь представители всех лошадей, которые существуют, всех, которые когда-либо существовали, и тех, что еще появятся. Во всяком случае, до определенного времени. – Демонстрируя общие черты со своими разнообразными родичами, он ударил по воде и грязи копытом, словно отлитым из чистого серебра. – Я не знаю никого, кто появился бы после меня.

Этиоль Эхомба был слишком сосредоточен на собственных мыслях, слишком простодушен, чтобы его ошеломило или испугало услышанное.

– Почему вы никому не даете перейти через болото?

– Потому что мы злимся. Не безумны, как утверждают другие люди, которые приходят и сталкиваются с нами. Не сошли с ума. Мы поступаем так, потому что растерянны. – Конь вновь повел величественной головой, и опять зарябили извивы серебряных волн. – Каждый из нас оказался здесь плененным. Я не знаю, может быть, есть нечто в этом тяжелом влажном воздухе или в полутеплой воде… Знаю только, что, как бы быстро мы ни бежали, выбиваясь из сил, мы не можем освободиться от хватки этой сказочной топи. Она держит нас, поворачивая обратно каждого в отдельности и весь табун вместе, как только мы стараемся вырваться на свободу. Нам не грозит никакая опасность. – Конь бросил быстрый и отнюдь не испуганный взгляд на немигающего Алиту. – Здесь есть хищники, но мы держимся вместе, и ни один зверь, как бы голоден он ни был, не рискнет напасть на такой большой табун. Здесь изобилие корма, разнообразного и питательного. – Он чуть улыбнулся тем единственным движением морды, которое благодаря выразительным губам у лошадей получается даже лучше, чем у людей. – И, разумеется, тут избыток воды. Однако покинуть болото мы не в состоянии. Кони прошлого, настоящего и будущего – все мы находимся в западне. В общей растерянности и злости мы давным-давно поклялись, что поскольку сами не в силах вырваться из этого места, то и никто не пройдет через него. Таким образом мы выражаем свое единство, свою стадность. Свою лошадиность. Вам тоже придется повернуть и идти назад.

– Будьте благоразумны. – Почувствовав себя несколько безопаснее, несколько смелее, Симна вошел в воду и встал около друга. – Мы не желаем вам зла и не виноваты в том, что с вами случилось.

– Я не против благоразумия, – честно признался Аргентус, – но прежде чем быть благоразумным, я должен быть лошадью. Солидарность – сущность табуна.

– Вы все в то или иное время проходили этим путем, и все попали в ловушку. – Эхомба подпер подбородок свободной рукой. Симна смотрел на пастуха, и ему казалось, будто он слышит, как тот думает. – Должно быть, очень утомительно бежать по воде. Возможно, будь у вас под ногами более твердая поверхность, вы скакали бы быстрее и легче. – Эхомба встретился глазами с Аргентусом. – Вероятно, вы даже сумели бы найти способ, чтобы убежать отсюда.

– Беспочвенные гипотезы являются источником разочарований, – скорбно пробормотал еще не существующий конь.

– Согласен, однако без гипотез не бывает следствий.

Симна воспрянул духом, увидев, как Эхомба молча скинул с плеч свою невзрачную котомку.

– Ну-ка скажи мне, не-чародей, какое диво ты намерен извлечь из этого рваного мешка? Перекинешь через болото радужный мост? Клубок бечевки, которая превратится в дорожку? – Он с нетерпением глядел на друга. Алита, симулируя безразличие, не удержался и тоже посмотрел, что собирается делать скромный пастух.

– Я ничего такого не умею. – Копаясь в мешке, Эхомба кинул неодобрительный взгляд на своего преисполненного надежд товарища. – Ты ожидаешь слишком многого от простых деревенских жителей.

– Даже если и так, – отозвался Симна, не отрывая глаз от котомки, – то лишь потому, что уже знаю, на что способны простые деревенские жители.

– Тогда ты, возможно, будешь разочарован. – Пастух наконец вытащил руку из недр мешка. – У меня есть только это. – Он держал маленькую желто-коричневую пятиногую морскую звезду величиной не более нескольких дюймов.

Симна неуверенно насупился.

– Похоже на морскую звезду.

– Так оно и есть. Память о побережье моей родины. Камушки, которые ношу в кармане, я собирал сам, но перед уходом посмотрел не все, что положили мне в мешок друзья и родные. На это я наткнулся много дней назад.

– Точно, морская звезда, самая заурядная. – Наклонившись, Симна принюхался. – Пахнет прибоем и морем. – Он был весьма разочарован. – Какая от нее польза? Разве только напоминать тебе об океане? Или ты намерен сунуть ее под нос этому жеребцу в надежде, что он влюбится в соленую воду и, освободившись от загадочных оков, которые его тут держат, поведет весь табун к побережью ближайшего моря?

– Что за дикое предположение! – Эхомба пристально рассматривал маленькое тонконогое иглокожее, чьи раскинутые конечности даже не закрывали его ладони. – Ничего подобного произойти не может. Ты меня удивляешь, Симна. Мне казалось, что ты человек рациональный, не склонный к нелепым фантазиям.

– Это у меня нелепые фантазии?! – Симна, глубоко уязвленный, ткнул обвиняющим перстом в невзрачного обитателя песчаного дна. – И что же ты предлагаешь: скормить его завтрашней лошади, чтобы она оказалась на море?

– Теперь ты говоришь уже настоящий вздор, – пожурил его Эхомба. С этими словами он повернулся налево, отвел руку назад и как можно дальше швырнул крохотное пятиконечное беспозвоночное.

Озадаченный Симна следил, как летит морская звезда, вращаясь вокруг центрального узла своего твердого высушенного тела. Алита тоже проводил ее взглядом, а Аргентус наблюдал за полетом с видом отрешенного превосходства. Морская звезда описала дугу и упала в стоячую воду с легким всплеском. И сразу скрылась из виду.

Симна смотрел во все глаза. Алита тоже. Аргентус отвел взгляд. Но тут же обернулся.

Что-то произошло с болотом в том месте, где исчезла звезда. Поверхность воды замутилась и будто закипела. При отсутствии геотермальной активности болотная вода пузырилась и пенилась. Шквал радостного ржания пронесся в воздухе, словно оркестр духовых инструментов принялся исполнять аллегро какого-то безумного композитора. Симна отступил к ближайшему дереву.

– Осторожно, братец. Если они запаникуют…

Но этого не случилось. Более пронзительное, резкое ржание взлетело над смешанным хором. Признавая за Аргентусом превосходство, табун повернулся к нему в ожидании приказа. Конь рысью пробежал вперед и назад между рядами лошадей и берегом, успокаивая самых нервных. Огромный табун остался стоять на месте, прислушиваясь и внимательно наблюдая за происходящим.

В том месте, куда упала морская звезда, бурлящая вода сначала помутнела, а затем сделалась темной от ила. Кипение на поверхности стало распространяться во все стороны, но не концентрическими кругами, как можно было бы ожидать, а по совершенно прямым линиям. Их было пять, расходящихся из пузырящегося центра, и каждая соответствовала ноге уже невидимой морской звезды. Полоски всплывающего ила, отдаляясь от своего истока, постепенно расширялись, пока каждая не достигала сначала пяти, потом десяти и, наконец, двадцати футов в ширину. Одна из дорожек пролегла прямо мимо острова, между табуном и песчаным берегом.

Так же быстро, как и началось, кипение и пузырение стало ослабевать. После них оставался осадок ила и грязи, поднявшихся со дна. Когда бурление прекратилось, все это начало густеть и застывать, образуя широкие твердые дорожки. Их было пять, каждая соответствовала ноге морской звезды. Они поднимались всего на один-два дюйма над поверхностью воды. Эхомба надеялся, что этого окажется достаточно.

– Вы слишком долго бегали по воде. – Он указал на чудесные дорожки из грязи. – Попробуйте пробежаться по ним. Может, вы даже отыщете путь, по которому доберетесь в родные места.

Аргентус неуверенно ступил на поднявшуюся со дна насыпь. Эхомба затаил дыхание, но затвердевшая грязь не обрушилась под тяжестью коня, не осела и не превратилась снова в месиво из земли и воды. Осваиваясь, Аргентус медленно повернулся и ударил по поверхности передним копытом. Когда же он вновь посмотрел на путешественников, Эхомба увидел, что конь беззвучно плачет.

– Не знал, что лошади могут плакать, – заметил пастух.

– Я умею разговаривать, так почему бы мне не уметь плакать? Не знаю, как вас отблагодарить…

– Пока не надо благодарностей, – предупредил Эхомба. – Вы по-прежнему здесь, посреди болота. Сначала посмотрим, выведут ли дорожки вас на свободу. А когда вас здесь не будет, то ладно, можете поблагодарить меня. – Пастух улыбнулся. – Как бы далеко вы ни были, я вас услышу.

– Не сомневаюсь. – Повернувшись, Аргентус встал на дыбы, ударил передними копытами по воздуху. С гривой, сверкающей в дымке солнечного света, он был похож на отлитый из чистого серебра обелиск. Аргентус пронзительно и радостно заржал, и тысячи ушей повернулись в его сторону. Табун снова зашевелился, но это движение порождалось надеждой, а не тревогой.