Текст книги "Превентивный удар"

Альберт Байкалов
Превентивный удар

Глава 1

Залитый по самую крышу грязью «жигуленок» с треснувшим лобовым стеклом проехал по раскисшей дороге на другой конец небольшого, окруженного лесом дачного поселка и остановился у почерневшего от времени деревянного забора. Вышедший из машины мужчина огляделся. Над несколькими гектарами принадлежащей институту загородной земли стояла тишина, в которой раздавались лишь звуки падающих с мохнатых лап сосен капель воды. Не перестающая последние годы удивлять погода была в своем репертуаре, шедший весь день снег быстро таял. С окружающих предметов словно смыло краску. Белым пятном в густом тумане светился на невидимом столбе фонарь. В воздухе витал запах прелых листьев и хвои. Была середина ноября, но казалось, что на дворе весна. Вечерело.

Сняв очки, мужчина достал из кармана поношенной кожаной куртки носовой платок и начал не спеша протирать стекла. Руки слегка тряслись.

Мимо медленно прокатилась «Тойота Камри». Сидевший за рулем бритоголовый крепыш бросил полный безразличия взгляд на нескладного брюнета с вытянутым, болезненным лицом, стоящего у такого же убогого автомобиля.

Снова надев очки и убрав платок в карман, Геннадий Леонидович Акутин долго смотрел вслед иномарке, пока свет габаритных огней не съела похожая на распыленное в воздухе молоко водяная взвесь. Затем, словно что-то вспомнив, он развернулся и направился по едва заметной тропинке, ведущей к калитке.

Оказавшись во дворе, поежился. Каждый раз, когда Геннадий Леонидович проходил мимо старой, до половины почерневшей березы у развалившегося сарая и нескольких запущенных кустов сирени под окном веранды, у него возникало чувство, будто нечто злое и опасное провожает его взглядом. Повсюду торчали почерневшие стебли выросшей за лето лебеды.

Одноэтажное, покосившееся от времени строение на краю поселка язык не поворачивался даже с натяжкой назвать дачей. Оно было намного старше Акутина. Доктор Свергун получил его за самоотверженный труд на благо науки в конце восьмидесятых. Уже в то время дом требовал основательного ремонта.

Геннадий Леонидович поднялся по скрипучим ступенькам крыльца, сунул за дверной наличник руку и вынул ключ. Открыл навесной замок. Осторожно, словно боясь произвести лишний шум, снял с петли запор. Воровато оглядевшись, потянул за ручку. Дверь старчески прокряхтела и всхлипнула давно не смазанными петлями.

В двух комнатах царил страшный беспорядок. После смерти жены Свергун перестал использовать дачу по назначению, превратив ее в лабораторию. Не имея ни детей, ни родственников, сделавшийся слегка сумасшедшим старик весь отдался науке.

Пройдя через гостиную, где из мебели стояли лишь стол, пара стульев и ветхий диван, Акутин оказался во второй половине дома.

Несколько шкафов с ненужными книгами и железная кровать с панцирной сеткой темными силуэтами выступали из темноты. Пахло плесенью и чем-то прокисшим.

Поморщившись, он отогнул край старенького паласа. Под ним был квадратный люк. Геннадий Леонидович потянул за металлическое кольцо. Вниз вела деревянная лестница. Спустившись, он безошибочно нащупал рубильник. Вспыхнувший свет заполнил довольно просторное помещение с обшитыми деревом стенами и кафельным полом.

Здесь, на двух длинных столах, располагалась целая лаборатория. Штативы, колбы, мензурки, флаконы с различными порошками и жидкостями делили место с электроприборами непонятного на первый взгляд назначения. У противоположной стены стояли составленные одна на другую клетки. Напуганные светом, в них сейчас метались крысы.

Подойдя к ним, Акутин какое-то время безучастно наблюдал за снующими зверьками. Затем посмотрел на часы, сокрушенно вздохнул и, скользнув взглядом по металлическому шкафу, запертому на замок, поднялся наверх. Вернувшись в гостиную, сел за стол и задумался.

За неполных три десятка лет лаборант кафедры молекулярной химии Акутин успел серьезно разочароваться в жизни. Родился в Москве, осчастливив своим появлением семью молодых аспирантов. Успешно окончив школу, пошел по стопам родителей, поступил в университет, после которого с головой бросился в науку. Однако уже через каких-то пару лет ко всему охладел, утвердившись во мнении, что ученых в этой стране держат для проформы, а институт – сборище утопистов-неудачников, слепо верящих в какое-то светлое будущее. На глазах чах и загибался отец, участвовавший в ликвидации Чернобыльской аварии, получивший медаль и огромную дозу облучения. В конце концов, однажды утром он не проснулся, оставив сыну в наследство уже не новый автомобиль, кучу книг и долги соседям. Последний год Акутин-старший практически не прекращал пить.

Глядя на более решительных и смекалистых коллег, которые ушли в бизнес либо вовсе иммигрировали за границу, где мозги, в отличие от России, имеют цену, Геннадий Леонидович с ужасом понимал, что годы уходят. Однако его собственные попытки найти место под солнцем результата не дали. Семья, просуществовав чуть меньше года, распалась. Жена не выдержала завтраков с бутербродами, обедов, состоящих из «роллтоновской» лапши, и совместного проживания со свекровью в одной квартире.

Окончательно потеряв всякий смысл в жизни, он механически ходил в институт, имитировал работу, а возвращаясь домой, проводил остаток дня перед телевизором. Надежда на перемены появилась совсем неожиданно, и оттуда, откуда он ее совсем не ждал. В конце лета к нему обратился доктор Свергун с просьбой быть ассистентом в работе над синтезом нового вещества.

Дав согласие, Геннадий Леонидович некоторое время даже не вникал в суть опытов. Однако в один из дней профессор продемонстрировал на практике действие полученного препарата.

Напоив крыс с виду обыкновенной водой, Свергун через некоторое время распорядился загрузить половину клеток в багажник машины. Выехав за поселок, они остановились под высоковольтной линией электропередачи. Выкурив по сигарете, вернулись обратно. Спустя несколько дней у животных, подвергнувшихся воздействию электромагнитного поля, отовсюду пошла кровь, а еще через сутки они погибли. Та половина, которую с собой не брали, осталась невредимой.

«Ты даже не представляешь, какие деньги можно сделать! – шагая из угла в угол своей лаборатории, с восторгом восклицал доктор. – Англия, Германия, да что там говорить – весь мир не может победить этих грызунов! Стоит только добавить этой гадости в сточные воды, как твари начнут гибнуть! Ведь в течение короткого времени они преодолевают под землей гигантские расстояния, пересекая массу электромагнитных полей, образованных различными коммуникационными линиями. В конце концов, поля можно искусственно создавать, бросив на тротуар тот же силовой кабель». – «А вы не подумали, что аналогичное действие эта гадость может оказывать и на человека? – ляпнул тогда Акутин. – Ведь так можно население целого города отправить на тот свет».

На секунду остановившись, Свергун отмахнулся: «Сейчас любая отрава просто так в магазинах лежит. Причем наша после воздействия на нее полями сохраняет пагубные свойства лишь очень короткий промежуток времени». – «Все-таки я с вами не согласен, – возразил тогда ему Акутин. – Это уже оружие»...

От размышления отвлек донесшийся с улицы скрип тормозов автомобиля. Затаив дыхание, Акутин прислушался. Хлопнули дверцы. Переменившись в лице, Геннадий Леонидович бросился на крыльцо. От ворот к дому уже направлялись быстрым шагом трое мужчин. Двое из них под руки волокли едва передвигающего ногами четвертого – бомжеватого вида парня. Его голова безвольно болталась. Он был примерно одного роста с Акутиным. Из-за сгустившихся сумерек невозможно было разглядеть черты его лица. Бормоча бессвязные фразы, парень пытался освободиться от своих конвоиров и упасть спать прямо тут, во дворе. Отведя взгляд от накачанного водкой и еще ничего не подозревающего человека, Акутин с опаской посмотрел в сторону дороги. Кроме джипа, на котором спешащие через двор люди приехали сюда, и его развалюхи, на ней никого и ничего не было.

– Здравствуй, Гена! – широкоплечий высокий чеченец с густыми бровями и холодным, пронизывающим взглядом протянул для приветствия руку. – Все готово?

– Я открыл вход в подвал, включил свет, – едва слышно пробормотал Геннадий Леонидович, рассеянно пожимая плечами.

– Когда твой Свергун приедет? – посторонившись, чтобы дать возможность своим помощникам протащить в двери парня, задал чеченец следующий вопрос.

– Примерно через час, – чувствуя, как от страха холодеет спина, выдавил Акутин.

Оставив пьяного в тесном и забитом разным ненужным хламом чулане, чеченцы по-хозяйски осмотрели комнаты. Спустились в лабораторию.

– Отрава здесь? – спросил один из них, ткнув пальцем в сейф.

Вместо ответа Акутин издал похожий на бульканье звук и странно повел головой.

– Хорошо, – чеченец потер руки. – Встречай своего гения.

Оставшись один, Геннадий Леонидович медленно опустился на табурет у стены. Взгляд его сделался отрешенным, словно только что на его глазах пропала какая-то очень ценная вещь и ее уже никак невозможно вернуть.

Не прошло и десяти минут, как наверху хлопнула входная дверь. Акутин вздрогнул и побледнел. Послышались шаги. Заскрипели половицы, издавая звук, от которого по спине побежали мурашки.

– Давно ждешь? – невысокого роста, с остатками седых волос над ушами, профессор снял с себя старенькое пальто и повесил на вешалку под лестницей. Потирая руки, прошел к столу.

– Только что приехал, – отводя взгляд в сторону, ответил Геннадий Леонидович, немея от страха.

– Когда же мороз ударит? – ничего не подозревая, сокрушенно вздохнул Свергун. – Так через пяток лет, глядишь, зимы совсем не будет.

«Господи, что я делаю!» – боковым зрением наблюдая за суетой Свергуна, подумал Акутин.

Наверху, за шкафами, притаились Каха и Адлан. В небольшом чулане спал пьяный и накачанный транквилизаторами неизвестный строитель из Молдовы, которого чеченцы выловили на одном из вокзалов еще накануне, предложив поработать на строительстве коттеджа. А здесь, рядом, профессор, который даже не подозревает, что живет последние минуты! Похоже на сон.

– Что с тобой? – Свергун надел фартук и заглянул в глаза своему помощнику. – Не заболел?

– Погода дрянь, – нарочито громко ответил Акутин. – Дайте ключи от сейфа.

Профессор протянул связку и развернулся к стеллажам.

Свергун что-то еще говорил, но Геннадий Леонидович не слышал. Он не сводил взгляда с лестницы, на которой уже появились осторожно ступающие ноги бандитов.

– Кто это? – удивился Сергей Степанович, когда в подвал спрыгнул Каха.

– Гринпис! – оголив ряд крепких зубов, улыбнулся чеченец и направился вокруг стола к профессору. – Пришли ругать тебя за то, что бедных животных мучаешь.

Отшатнувшись от него, Свергун налетел спиной на Акутина. По инерции тот обхватил его руками. Появился Адлан. Он приблизился к ученому с другой стороны.

– Кто вы такие и что здесь делаете? – слабеющим голосом потребовал объяснений Свергун. – Гена, отпустите меня сейчас же!

Акутин разжал руки. Действительно, чего это он? Никто и не требовал, чтобы он вмешивался.

Чеченцы схватили доктора с двух сторон и повалили на пол. Один вынул свободной рукой из кармана полиэтиленовый пакет. Надели его на голову ученому, обернули вокруг шеи скотч.

Свергун стал дергаться, подтягивая ноги к животу и резко отбрасывая их назад.

– Сядь сверху! – скомандовал оцепеневшему от страха Акутину Каха. Его лицо было красным от напряжения. По лбу катился пот.

Словно во сне Геннадий Леонидович выполнил команду.

Несмотря на тщедушный вид, профессор долго сопротивлялся.

– Жалко, прирезать нельзя! – прошипел напарник Кахи Адлан.

Когда все было кончено, Каха снял скотч и убрал с головы убитого пакет.

– Где отрава? – он выжидающе посмотрел на Акутина.

Медленно, не сводя взгляда с распростертого на полу тела, Геннадий Леонидович подошел к сейфу и достал ключи. Загробно скрипнули массивные двери.

– Открывать нельзя, – показав взглядом на деревянный чемоданчик, стоящий внутри, едва слышно проговорил Акутин. – Иначе любое излучение может активировать состав. Он в специальном контейнере.

– Знаем, – грубо оттолкнув его в сторону, Каха вынул чемодан. – Тащите сюда этого молдаванина.

Спустя десять минут подвал был залит бензином. На полу, рядом со стеллажами, лежали два человека. Один – доктор Свергун, второй – тот, кто совсем скоро должен был стать обгоревшим трупом Акутина.

* * *

Убаюкивающий шум реактивных турбин на какое-то мгновение оборвался, словно отстав от самолета, и тут же, повысившись на октаву, вновь нагнал пузатый фюзеляж серебристого «Ила», заполнив салон уже тревожным свистом. Начали снижаться.

Впервые за все время перелета Антон Филиппов посмотрел в иллюминатор. После двух суток в заснеженной пустыне, проведенных без сна, яркий свет вызывал резь, словно в глаза попал мелкий песок, от которого всякое движение век причиняло боль. Глядя сквозь разрывы свинцовой ваты облаков на проплывающий внизу подмосковный лес, рассеченный автострадой, он не мог поверить, что все позади. Воспаленный мозг уже перестал требовать отдыха, поддерживая сознание в каком-то взвешенном состоянии. Антон не мог толком понять, спал ли он. Были какие-то яркие и быстро меняющиеся видения, обрывающиеся от внутренних толчков, похожих на те, что испытывал во сне в детстве. Он где-то слышал, будто это на мгновение останавливается сердце.

В течение почти целой недели две группы спецназа испытывали на прочность подобно автомату Калашникова. Их разогревали, замораживали, валяли в грязи, заставляли карабкаться в горы и падать с высоты. За это время дважды пересекли пять часовых поясов.

Такие тренировки давно не проводились. Война в Чечне и нехватка средств с начала девяностых не позволяли перебросить людей сначала в Африку, затем на лед Арктики. По жаре, затем в холоде совершили многокилометровые марши, а сегодня утром штурмовали скалы на учебном центре под Пятигорском. Экстрим выдержали не все. В соседней группе два офицера остались в госпиталях с перспективой вернуться оттуда уже в войска. Один, согласно медицинской терминологии, получил переохлаждение, его товарищ в Алжире сломал голень.

– Ну что, подполковник, – толкнул Антона в бок генерал Глотов, – после такой встряски не появилось желание перейти на более спокойную должность?

Антон развернулся на тянущемся вдоль борта сиденье в сторону Глотова.

Генерал отвечал в ГРУ за физическую подготовку офицеров спецназа. Невысокий, в зимней куртке, застегнутой на последнюю пуговицу, и шапке он походил на колобка. В свои неполные пятьдесят не курил и в любую погоду имел здоровый цвет лица.

– Рано вы меня списываете, – Антон хотел улыбнуться, но боль в потрескавшихся губах не дала этого сделать.

– Ладно, – Глотов хлопнул его по плечу, словно извиняясь. – Это я так.

На всех этапах генерал лишь отправлял и встречал группы, перемещаясь на вертолете от одной контрольной точки в другую, вместе со своим помощником, майором, полной его противоположностью и по росту, и по комплекции. Скрупулезно заполняя таблицы, различные графики с временными результатами и данными о здоровье, эти два экзаменатора изрядно помотали нервы спецназовцам, большинство из которых впервые проходили подобное испытание. Многие офицеры до того свыклись с постоянными командировками на Кавказ, что уже считали это чуть ли не основной своей работой. Однако подлинные задачи подразделений на самом деле должны быть далеки от тех, которые приходилось выполнять последние десять лет. Спецназ ГРУ, созданный во времена «холодной войны», предназначался для обнаружения и уничтожения штабов управления НАТО, совершения диверсий в отношении предприятий повышенной опасности, атомных станций, транспортных узлов на территории противника, ликвидации руководителей государств. Группы имели в арсенале вооружение самого широкого спектра – от ножей до автономных ядерных мин.

Антон невольно посмотрел на Волкова. Крепко сложенный, с виду добродушный капитан с карими глазами по штату являлся переносчиком «АЯМ-32». На этой тренировке ему досталось больше всех. По требованию Глотова он вместо «ядерного чемоданчика» таскал на себе его муляж. Несмотря на то что власти Алжира запретили разведчикам привозить с собой боевое оружие, даже при совершении марша по Сахаре они перли на себе груз, равный по весу тому, который придется брать в тыл противника в реальной обстановке. Ноша Волкова весила тридцать два килограмма плюс полная выкладка разведчика-диверсанта. Сам он в шутку говорил, что за плечами несет одиннадцать груженых железнодорожных вагонов. В пересчете на тротиловый эквивалент это было примерно так.

Сейчас Павел спал, уронив голову на грудь. В отличие от своих товарищей, которые зашевелились, протирая глаза и беспрестанно глотая слюну, его нисколько не беспокоило начавшееся снижение.

Самолет качнуло. Звук двигателей стал еще надрывней. Они словно затормозили в воздухе.

Поднялся со своего места Василий Дорофеев по прозвищу Дрон. Уперев руки в поясницу, прогнулся. Затем, увидев, что Антон смотрит на него, улыбнулся и присел рядом, с опаской покосившись на генерала:

– Чувствую, сейчас только с рампы сойдем, а Родимов с очередной вводной, типа «нырнуть в канализацию на аэродроме, выйти у ГУМа».

– Не каркай, – Антон посмотрел на Василия.

Дорофеев был одного с ним роста и комплекции. Смуглое лицо, волевой подбородок. Во взгляде всегда спокойствие и уверенность. Капитан закончил в свое время общевойсковой институт. Был мастером спорта по офицерскому многоборью.

Самолет загудел. Несколько раз заметно тряхнуло, и все как один отклонились сначала назад, потом вперед. Мелко завибрировал корпус. Сверху прямо на лицо упала капля воды.

– Сели! – засуетился Глотов, перекладывая на коленях папки с документацией.

Вопреки предположению Дрона, рампу не опустили. Летчики справедливо посчитали, что тридцать человек могут сойти и по приставленному к боковой двери трапу. Слишком много чести. Из-за горстки каких-то суперменов гоняли самолет, предназначенный для перевозки и десантирования почти пятисот человек.

По взлетке мело поземку. Снег, летящий на фоне бетонных плит, походил на клочья белых клубов дыма.

Антон сразу увидел Родимова. Придерживая рукой папаху, Федор Павлович спешил к толпившимся рядом с трапом спецназовцам.

– Несут черти сатану! – сокрушенно вздохнул Дрон. Он никак не мог избавиться от мысли, что Родимов задумал загнать их в гроб.

Сухощавый генерал со слегка заостренным носом и умным взглядом возглавлял отдел планирования и проведения специальных операций. В свое время Федор Павлович начинал, подобно Дорофееву, с должности разведчика-диверсанта.

– Становись! – скомандовал Антон.

Пробежав взглядом по шеренге спецназовцев, он набрал полные легкие воздуха:

– Равняйсь! Смирно! Равнение на...

– Отставить равнение. Вольно! – щурясь от встречного ветра, Родимов, наконец, добежал до Филиппова. – Здравствуйте. Разойдись!

Генерал снял перчатку и протянул руку, изучающе заглянув в глаза, словно пытаясь понять, тот ли перед ним человек, который оставил неделю назад Москву.

– Да я это, – повеселел Антон, отвечая на рукопожатие. – Неужели неузнаваем стал?

– Чего ты? – не понял генерал и тут же сделал предупреждающий знак рукой спешащему с докладом командиру второй группы. – По плану! – Снова развернулся к Антону: – Сейчас, прямо отсюда, со мной поедешь.

Антон сокрушенно вздохнул и развернулся к разведчикам:

– Майор Мишенев!

– Я! – выпрямился сидевший на корточках рядом с рюкзаком похожий на квадрат офицер с голубыми глазами под выгоревшими на солнце бровями и массивной челюстью.

– Остаешься за меня, – Антон с тоской посмотрел вслед генералу, который уже направлялся к служебной «Волге», стоящей на краю летного поля, у ограждения, и вновь перевел взгляд на Максима Мишенева. – Убываете в учебный центр. Проконтролируй сдачу оружия и снаряжения.

– Потом домой?

– Ждете моего звонка, – уже на ходу ответил Филиппов, нагоняя Родимова.

За свою службу в ГРУ у Антона уже появились собственные приметы, в которые он верил, подобно старикам из глухих деревень, определяющим по вечерней зорьке, какой будет следующий день, или по погоде на Спас делающим прогноз на целое лето. Если Федор Павлович приезжал на аэродром для встречи группы из командировки, при этом игнорируя всяческие построения и разбор, и сразу забирал с собой командира – значит, поступила очередная вводная, которую в ближайшее время предстоит отрабатывать. Причем это не Чечня. Она уже приелась, к работе там относились как будничному делу, чему-то само собой разумеющемуся. Здесь пахнет головоломкой далеко за пределами России.

– Устали? – дождавшись, когда Антон усядется на заднее сиденье, зачем-то спросил Родимов. В глазах озорные огоньки. Замер в ожидании ответа на глупый вопрос.

Машина, мягко урча, тронулась, подрагивая на стыках бетонных плит.

– Да ну! – Антон снял шапку и положил ее на колени. – Зря время убили. Разве это экстрим? Больше в самолете проспали.

Генерал задумчиво посмотрел из-за спины водителя на дорогу, словно переваривая услышанное. Антон про себя усмехнулся. Какой вопрос, такой и ответ. Родимов прекрасно знает, что легким это путешествие не назовешь. Не с неба свалился. Во времена своей молодости сам не раз в такие эксперименты попадал.

– Раз отдохнули, – генерал облегченно вздохнул, словно Антон помог ему на что-то решиться, – значит, завтра новая задача. А то я хотел вам передышку устроить...

– Да вы что? – Антон всерьез испугался. – Я же шутя. Чуть не сдохли в этой Сахаре. В Арктике вообще, думал, если вернусь, уволюсь. Без акклиматизации... Перепад температур почти сто градусов!

Федор Павлович снял папаху, обнажив седую голову:

– В следующий раз так не шути.

– Вы тоже, – пробурчал Филиппов.

Разговор продолжили уже на даче шефа, куда Антон зашел только после того, как час провел в небольшой деревянной бане, расположенной среди сосен на заднем дворе. У Родимова была уже взрослая дочь, но он никогда не скрывал, что всегда мечтал о сыне. Может, потому Федор Павлович и к Антону относился, как к родному, прощая редкие вольности диверсанта. Антон отвечал взаимностью. Прежде чем ехать домой, в Москву, с аэродрома приезжал к генералу, который встречал все группы. Здесь он и переодевался в нормальную одежду, хранившуюся в отдельном шкафу на втором этаже.

Галина Андреевна, супруга Родимова, накрыла стол в гостиной и ушла, оставив мужчин одних.

– В Академии наук переполох, – отправив в рот несколько ложек наваристого борща, заговорил Родимов. – В Москве и Новосибирске в течение полугода убито четверо ученых.

– Их объединяла тема, над которой они работали? – насторожился Антон.

– И да, и нет, – Родимов выдержал паузу. – Все в разное время занимались оборонкой, однако специализация совершенно разная.

– То есть физики и, к примеру, биологи? – уточнил Антон.

– Угу, – генерал кивнул. – Основная версия следствия – убийство с целью ограбления.

– Может, случайность? – Антон опустошил тарелку и, отодвинув от себя, принялся за второе.

– Неубедительно, – покачал головой Родимов. – К тому же ни для кого не секрет, что зарплата у них мизерная. Здесь дело в другом. По странному стечению обстоятельств, все жертвы преступлений являлись руководителями, с точки зрения их коллег, «бесперспективных» проектов.

– Это неудивительно для научного мира. Постоянно грызутся, и каждый считает себя гением. Хоть что-то их объединяло? – Антон дожевал котлету и выжидающе уставился на Родимова. – Студенчество, общие знакомые? Может, тоталитарная секта?

– Да, – отложив вилку в сторону, генерал откинулся на спинку стула. – Еще их проекты не финансировались.

– Как это? – удивился Антон. – И здесь не вижу связи. Сейчас вся наука на голодном пайке.

– Каждый из этих людей считал, что стоит на пороге великого открытия, которое изменит тактику современной войны. Например, доктор Толмачев из Новосибирска работал над установкой, при помощи которой на какое-то время можно свести с ума население небольшого города. Второй гений пытался создать вирус, поражающий иммунную систему только определенной расы.

– Понятно, – Антона, несмотря на интересный разговор, страшно клонило в сон. – Мы здесь при чем?

– Два дня назад на своей даче погибли от огня доктор наук Сергей Степанович Свергун и его ассистент Акутин. Эти алхимики создали – по крайней мере, так говорят их коллеги – подарок для террористов.

– Интересно, – Антон зевнул и мельком глянул на часы.

– До того как было наложено вето на разработки химического и бактериологического оружия, Свергун занимался веществами, меняющими свою структуру под воздействием электромагнитных полей. Несколько лет назад программу закрыли, и он ушел в народное хозяйство, где занялся отравой для крыс, – следя за выражением взгляда Антона, Родимов взял со стола салфетку и вытер губы. – Как известно, эти грызуны, подобно тараканам, очень быстро привыкают к любой гадости. Совершенный еще сегодня яд завтра для них уже безопасен. Причем, обнаружив пищу, они не едят ее сразу. Для этого у них есть животные, которые пробуют.

– Я слышал об этом, – устало вздохнул Антон.

– В общем, Свергун синтезировал препарат, который при попадании в организм не причиняет вреда, пока не подвергается воздействию электромагнитного поля, и собирался травить им крыс. Под землей, где они обитают, много силовых кабелей.

– Не понимаю, к чему вы клоните? – Антон потер лоб, стараясь сосредоточиться. Лицо генерала то и дело расплывалось, а смысл сказанного доходил с трудом.

– Эта гадость не имеет ни цвета, ни запаха, – не обращая внимания на состояние Антона, продолжал Родимов. – Нет и оборудования, которое могло бы ее быстро распознать.

– Значит, если минералкой, заряженной этим веществом, напоить, скажем, водителя автомобиля, то, стоит ему проехать под линией электропередачи – и он не жилец?

– Да, – облегченно вздохнул генерал. От его внимания не ускользнуло состояние подопечного, и он поначалу опасался, что тот не понимает, о чем речь. – Только смерть наступает через пять-шесть суток. Ухудшается свертываемость крови, и разрушаются стенки сосудов.

– Значит, я не сразу оценил возможные последствия, – Антон поднял глаза к потолку. – Электрифицированная железная дорога... Можно продавать на станции воду и лимонад с этим веществом. В результате, пока пассажиры того же владивостокского поезда доберутся до места...

Он хмыкнул. Сон как рукой сняло.

– А сколько людей выйдет или, наоборот, займет в нем места за шесть дней пути? – сказал генерал.

– Много, – протянул Антон. – К тому же не в один только поезд она попадет...

– И заметь, – генерал поднял палец, – это не единственный вид транспорта.

– А почему, собственно, мы взялись за пассажиров? – Антон сделал удивленное лицо. – Да любой человек подвергается риску наглотаться этой дряни, а потом, к примеру, воспользоваться сотовым телефоном.

– Пока известно, что это вещество становится активным в электромагнитных полях, подобных тем, которые образуются вблизи линий электропередачи и железных дорог, – Родимов отодвинул тарелку и оперся о стол локтями. – По крайней мере, в институте Свергун говорил об этом. На какие диапазоны частот еще реагирует его гадость, неизвестно. Над проектом он работал во внеурочное время у себя на даче.

* * *

Две недели, проведенные в загородном доме, расположенном недалеко от Познани, показались Акутину вечностью. Он думал, что убийство Свергуна и отъезд за границу – это самое страшное испытание и оно осталось позади, но здесь столкнулся с новыми проблемами.

В течение нескольких дней его новые хозяева оборудовали в одной из потайных комнат химическую лабораторию, куда по составленному Акутиным списку были привезены все необходимые реактивы и приборы. Сюда же доставили и сконструированную Свергуном установку. Каково же было удивление Акутина, когда не удался десятки раз виденный им опыт, в результате которого получалось вещество. Сначала он воспринял это как закономерную случайность, вызванную ошибкой при взвешивании реагентов. Однако и остальные попытки не увенчались успехом. Тогда у Геннадия Леонидовича возникли сомнения в качестве привезенного чеченцами материала. По его просьбе все необходимое было закуплено еще раз, доставлено из других мест. Но и на этот раз ничего не вышло. Он снова и снова повторял эксперименты, с точностью до сотых грамма отвешивал компоненты, до секунды выдерживал температурные режимы, однако результат был прежний – нулевой.

В конечном итоге Геннадий Леонидович понял, что профессор попросту не до конца посвятил его в свои секреты. От отчаяния и страха он потерял сон. Ежедневно появляющийся Нурпаши Аджимуратов, сорокалетний, угрюмого вида чеченец со сросшимися на переносице бровями и крупным носом, все подозрительней относился к его объяснениям по поводу несоответствия химикатов и качества оборудования.

Сегодня Нурпаши, вопреки своему обыкновению, не пришел в подвал. Молодой чеченец по имени Сиражеддин провел химика перед обедом на второй этаж дома в просторный кабинет «руководителя проекта», как про себя окрестил Акутин кавказца.

– Я скормлю тебе все эти порошки и заставлю запить кислотой, если через неделю ты не представишь мне то, что обещал! – чеченец говорил спокойным голосом, сидя в большом кожаном кресле. На его подлокотнике устроился знакомый еще по Москве Адлан.

Акутин, немея от страха, стоял напротив, теребил, словно провинившийся школьник, большим и указательным пальцами брючный шов.

За окном был пасмурный и хмурый день. Голые, мокрые от непрекращающегося дождя ветки деревьев заглядывая в комнату, то и дело вздрагивали от порывов ветра.

– Я делаю все, что в моих силах, но...

– Какое «но»! – взревел Нурпаши. Вскочив, он замахнулся. Геннадий Леонидович отшатнулся, потерял равновесие и упал спиной на небольшой столик.

– Я все сделаю! – закрывая руками голову и корчась на полу среди обломков, завопил Акутин.

На шум в комнату заскочили Сиражеддин и Каха.

– Все нормально, – брезгливо морщась, махнул рукой Нурпаши в сторону своих помощников. – Отведите его обратно и никуда не выпускайте. Я определил ему время. Если не управится, лично отрежу голову. Только перед этим буду долго мучить. Слышишь! – он резко наклонился над несчастным химиком. – А теперь пошел вон!

Нурпаши специально говорил со своими помощниками на русском, чтобы химик понял – с ним не шутят.

– Послушай, – тихо заговорил Адлан, после того как Акутина увели. – В Москве, рядом с дачей профессора, мы спрятали почти литр этой отравы. Если верить русскому, ее достаточно, чтобы отправить на тот свет целый город.