Текст книги "Стена"

Надеясь услышать хоть какое-то благоразумное объяснение того, что случилось, из уст Настасьи, Саша внимательно смотрел в эти нарочито скрываемые зелёные глаза, когда вдруг надежды на объяснение тому в буквальном смысле рухнули – прямо за её спиной воспитанный на культе Великой Отечественной житель правопреемницы Советского Союза увидел эмблему кафе – подсвеченные кроваво-красным серп и молот, заслонённые стилизованными под печать знаками свастики, а посередине, без малейшего намёка на опечатку, горели девять латинских букв:

«STALINGAD»

Насмешка – над ядерной атакой на город Волгоград. Город, в котором погиб его отец – у Саши сразу же перехватило дыхание. Спотыкаясь, он испуганно отошёл от Настасьи и тихо, гневно прошептал:

– Я кажется, понял… Я понял – вы здесь, все вы, ненавидите русских. Ненавидите нас, так? Потому ты просила? Не говорить? Верно, а? Так ведь?

Глаза Настасьи испуганно вытаращились:

– Постой, Саш…

– Нет! – разъярённо заорал он на всю разделённую Стеной улицу – Ты говорила совсем другое! Выходит, всё ложь? Опять?!

Обернувшись, разинув рот от осознания того, что всё-таки случилось, Настасья выглядела совершенно потерянной – очевидно, такого она никак не планировала.

– Ты говорила, что выпустишь меня отсюда? – проскрипел зубами Саша.

– Да, но…

– Ну так я сам ухожу! Я не собираюсь здесь оставаться, не заманишь! Больше ни за что не поверю в вашу лживую демократию! Идите все куда подальше, и ты в том числе! Особенно ты! – крикнул он, и не ожидая какого-то приглашения, дал дёру.

– Стой, Саша! Постой, вернись, послушай!

Уже второй раз за двое суток оказавшись в дураках, Настасья громко закричала, ещё надеясь, что Саша дослушает её до конца, но потом поняв, что в отличие от первого раза, сейчас хотя бы может за ним побежать, бросилась вслед за удирающим северянином. Бодрая, энергичная Тася со всех ног летела вслед за ним, однако как ни старалась, как ни пыталась заставить свои маленькие ножки бежать ещё быстрее, в сравнении со спринтерским рывком гордости «первой» школы Северного Саратова попытки её были тщетны. В конце концов сильно отстав от Саши с первых метров, участнице забега оставалось лишь наблюдать, как впервые оказавшийся в Южном Саратове и разочаровавшийся в нём Киселёв Саша сверкая пятками удирает от неё в приграничные кварталы в поисках выхода в свою часть города, бросив её, совершенно потерянную, возле швейной лавки на 9 Street.

Глава 6

Сделка с рыжим дьяволом

– Excuse me, sir – didn’t you see a guy? Tall, dark blond, about my age, with backpack, speak Russian, named himself Sasha.

– No, sorry.

– Okay… Thank you very much, mister, excuse me again.

….

– Dobranoc! Niestety, widziałeś tego chlopca? Ciemne wlosy, wysoki, w moim wieku, z plecakiem, mowi ruskki…

– Maiden! Dzis nie widze nikogo, kto by mowił po…

– Oka-a-ay… Przepraszam!

….

– Es tut uns leid, Sie haben nicht den Jun…

– Mädchen! Du hast bereits das dritte Mal hier!

– Oooohh! Verdammt!

– Was?

– Nein! Entschuldigung.

– Sie kann Ihnen…

Уже, как выяснилось, в третий раз зайдя в службу круглосуточной доставки «Schnell», в приступе раздражительной усталости Настасья напоследок громко хлопнула дверью и снова принялась искать невесть куда удравшего Сашу. Поскальзываясь, спотыкаясь на скользкой, влажной от растаявшего снега мостовой 42 Street, когда-то носившей имя «самого известного лётчика», ровно в квартале от Переговорной азовчанка упрямо продолжала семенить вдоль проезжей части. Прошло уже почти три часа с тех пор, как они разминулись, а на переходе через «Парк имени Горького», по словам Паши, Александр так и не появился, и это не на шутку тревожило Настасью. Оно и понятно: вероятность, что в совсем незнакомых кварталах Южного Саратова парень попросту заблудился, и теперь, голодный, замёрзший и усталый, не может найти дорогу назад, сильно возрастала. На секунду притормозив, чтобы передохнуть, девушка бросила взгляд в сторону видневшегося в самом конце улицы полицейского участка. С каждою минутой по мере приближения к рассвету тот шанс, что замёрзшего, злого, до боли возненавидевшего здешние порядки жителя Севера найдут полицейские, становился всё больше. В конце концов, подать заявку о пропаже человека проще некуда – а уж найти его тут будет не так сложно. Однако вовремя вспомнив, насколько Саша боится полицейских, тем более – азовских, южанка быстро помотала головой, тем самым ещё больше растрепав свои крашеные в угольно-чёрный пряди и побежала искать дальше.

Время уже перевалило за пять утра и на оттенённом бархатно-синими облаками небе постепенно догорали последние звёзды. Иссиня-чёрный ночью, небесный купол постепенно окрасился в насыщенный, глубокий индиго, плавно переходящий в бирюзово-голубой на скрытом угловатыми крышами домов восточном краю горизонта. Занавешенные плотными жалюзи пластиковые окна холодностью и немою пустотой своей ясно давали понять, что владельцы здешних хором крепко спят, и зарождающееся, вот-вот окрасящее их яркие дома своими тёплыми, пробуждающими лучами утро их ничуть не потревожит. Где-то высоко в небе летел, медленно оставляя за собой длинную белую нить инверсионного следа, самолёт. Холодный утренний ветерок неприятно морозил скрытую под тонким слоем косметики кожу лица Настасьи, окрашивая её в чуть заметный розоватый оттенок. Измученная беготнёй, уставшая от бесплодных поисков, на лице южанки застыло выражение лица, больше похожее не растерянное и подавленное, чем усталое. Всякий раз, заглядывая в проулок между домами, оттеняемое мимолётной надеждой на обнаружение там Саши, оно натыкалось на пустоту или в лучшем случае, на мусорный бак, отчего личико девушки становилось всё грустнее. Чёрт возьми: да куда он пропал? Он же не мог далеко убежать от Стены!

Еле переваливая ногами, дрожа от холода, замёрзшая, усталая, азовчанка уже еле брела в сторону пересечения узеньких, почти неприметных 24 и 37 Street, как вдруг, за забором одного из стандартных для украинского квартала хуторов глаза зацепились за странные для этого места оранжевые светоотражающие вставки… На чёрном фоне – рюкзак Саши! Он был точно такой же расцветки! Резко проснувшись, Настасья скорее обежала забор и увидела – повесив тяжёлую сумку на гвоздь, закутавшись поплотней в куртку, поджимая колени под себя, житель Северного Саратова крепко спал. Закрывая лицо и ладони от ветра, в своей тёмной одежде Саша был очень похож на большой пакет с мусором и выдавал себя лишь едва заметной в предрассветных сумерках струйкой пара изо рта. Растерянный, напуганный, паренёк долго плутал по незнакомому городу в поисках пути назад в обход КПП «Чапаев», пройдя через который, гарантированно получил бы лет пять бесплатного питания в Магадане, пока в конце концов не пришёл сюда и не решил, постеснявшись напроситься к кому-нибудь переночевать, заснуть прямо на улице.

С облегчением вздыхая, Настасья подошла к Саше, попробовала разбудить, однако лёгкие покачивания плеча не вывели из равновесия сна крепко дрыхшего потеряшку.

– Саш… – тихо зашептала она, – Саш, проснись! Проснись ты!

Толку ноль – мыча сквозь сон что-то невразумительное, тот лишь крепче закутался в свою куртку.

– Саш, твою мать! – уже громче сказала южанка и пнула по торчавшему из-под одежды ботинку.

Столь бесцеремонно разбуженный, Саша неохотно разлепил веки, но и этого вполне хватило, чтобы осознать, что его всё-таки нашли. Очумело вытаращившись на человека возле него, спавший прямо на улице Южного Саратова северянин поначалу страшно испугался, но потом, видимо, понял, что это Настасья и живо успокоился. Бедняга выглядел совершенно потерянным: окончательно заплутавший в приграничных кварталах ещё полтора часа назад, при виде единственного существа, способного провести его через границу, заснувший в проулке Александр сразу испытал недюжинное облегчение. Однако, увидев в лице Настасьи муки за судьбы всего человечества, тот сразу же понял, насколько, возможно, напугал свою спутницу. Смерив её растерянным и в то же время немного подозрительным взором, Саша негромко прошептал:

– Ты… Это… Прости, я… Я просто…

В глазах Таси сверкнуло раздражение. Издав громкий, прокатившийся по пустынной улице эхом вздох, девушка выдала:

– Ты хоть знаешь, как ты меня напугал? Я тебя по всему городу ищу, балбес ты этакий! Знаешь вообще, который час?

Гневная физиономия Настасьи вкупе с чувством вины, смешанным с осознанием того факта, что он снова сделал глупость, сделали из Саши провинившегося котёнка, осознавшего на собственной шкуре, что гадить в тапки – не есть хорошо.

– К-который? – сглотнув ком в горле, спросил он.

– Ну… Сейчас… почти пол-шестого утра – заглядывая в свой телефон-«раскладушку», уже спокойно заметила южанка.

По спине у Александра побежали мурашки. Готовясь вновь выслушать гневную тираду, парень уже начал стыдливо зажмуривать глаза, как вдруг увидел, что Настасья успокаивается и… садится на корточки рядом с ним.

– Да ладно тебе! – упираясь спиной на забор, заявила она, – Это ты меня прости: не стоило мне вообще туда тащиться. Тем более – с тобой.

Удивлённый таким поворотом событий, Саша попросту опешил и немного испугался за Тасю: а она так не замёрзнет? Вид того, как она в своей до боли тонкой юбке, совершенно не прикрывающей исписанные шоколадно-бордовыми узорами колени, почти сидит на голой, странным для этого города образом не покрытой асфальтом земле, невольно бросал в дрожь – так ведь и застудить что-нибудь можно!

– Пойми, в любом месте есть выродки… – добавила Настасья, – Которые смеются над тем, над чем смеяться нельзя. А ещё у нас либеральные законы. Слишком. Ну, думаю, ты это… и так понял.

Жительница Азовской Республики тяжело вздохнула. На несколько минут узкий проулок между домами погрузился в неприятную, неловкую тишину. Вдыхая прохладный, пахнущий зарождающимся утром воздух, ощущая под собой мёрзлую землю, пуская облачка пара на свои пальцы, пытаясь тем самым хоть чуть-чуть согреться, Саша не мог произнести ни слова. В голове подростка никак не укладывалось всё, что он увидел этой ночью: Южный Саратов по-прежнему был городом загадок, а Настасья – так и вовсе загадкой в квадрате. Но вглядываясь в приобретающее всё более светлый оттенок предрассветное небо, голове становилось немного спокойней. То, что его нашли, по крайней мере значило, что он, скорее всего, вернётся домой. Только на душе северянина всё равно скребли кошки: столько всего ещё не узнал…

Кажется, об этом подумала и Настасья.

– Ты кажется, спрашивал – зачем я тебя сюда привела? Я… Тогда так и не ответила. Рассказать?

Раз или два кашлянув, Александр ответил:

– Да… Пожалуй.

Слева от Саши в воздух взвилась струя пара – похоже, для неё самой это не такой простой вопрос.

– Ты что-нибудь знаешь об «Ангелах Фогеля»?

Вопрос вверг Александра в состояние ступора: отмороженная за ночь голова наотрез отказывалась выдавать хоть что-нибудь похожее. Да и зачем она об этом спросила?

– У вас на Большой Казачьей есть здание, возле пересечения с Чапаева. Сейчас уже не вспомню номер, помню только – здание с аркой – поведала Настасья, – Там их редакция. Газета была создана на южной стороне, когда границу ещё можно было перейти, и издавалась на русском. Быстро набрала популярность, особенно у тех, кто приходил к нам с северной стороны, и вскоре они открыли свой первый офис в России. Он же и последний – через пару недель границу закрыли. Поскольку в целом направленность её была сугубо местная и скорее обозревательная – ну там события в городе, статистическая работа и всё такое… – пыталась она на пальцах объяснить Саше – В общем, ей было позволено вести кое-какие дела у вас. Сейчас она, правда, тут издаётся на английском, но у вас вроде на русском так и издают.

– А при чём тут…

– Зачем я привела тебя сюда? – перебила его южанка, – Просто я там работаю.

В качестве доказательства она показала значок на месте первой пуговицы своей куртки, прежде оставшийся Сашей незамеченным – красивые два маленьких латунных крылышка, покрытых нежно-голубой эмалью.

– Прикольно. И кем же ты там работаешь? – поинтересовался он.

– Курьером. Газеты развожу, иногда опрашиваю людей на улице. Ну и… Ещё кое-что.

Последние три слова заставили Сашу насторожиться и в то же время заинтересоваться. Именно на это Настасья, похоже, и рассчитывала:

– Ты ведь не думаешь, что единственный, кто попал к нам, минуя Стену? Или что тот переход под «Театральной» – единственная брешь?

В этот момент у жителя Северного Саратова перехватило дыхание:

– И… сколько же… их? – тихо прошептал он.

– С учётом официальных, сейчас известно двенадцать способов перейти границу. Ваши власти знают о пяти из них – мост через Волгу, КПП «Чапаев», стадион «Локомотив» возле вокзала и в двух местах между приграничными домами на Сакко-Ванцетти. Кроме КПП, все известные блокированы, но в любом случае – Стена далеко не так непреодолима, как кажется – с ноткой надменности в голосе объявила Настасья, – Строили наспех и учитывали далеко не всё: какие-то дома, например, по разные стороны границы, но до сих пор имеют общие коммуникации. Или например, учли, что канализация общая, но разделили решёткой, а не бетонной заглушкой, как положено. В России всегда так – на совесть ничего не делается. Тот переход на «Театральной» вообще у вас считается закрытым! – довольно подмигнула она Саше, – Конечно, что-то находят, затыкают дыры, ну а мы… ищем и используем оставшиеся. Понимаешь, о чём я?

Если бы Александр сейчас не сидел, а стоял, у него почти наверняка бы подкосились ноги. И без того бледное лицо приобрело пергаментный оттенок, к горлу подступил страх.

– Хочешь сказать…

– Да – подтвердили его догадки, – Газета – всего лишь прикрытие. Через опросы на сайте или на улице мы тайно отслеживаем тех, кто по тем или иным причинам хотел бы перебраться на другую сторону, бежать из одного Саратова в другой, но не может этого сделать официально. Существует несколько способов это выяснить, и если удаётся, если есть потенциальный клиент, мы узнаём о нём по максимуму: через провайдера определяем почту, если на улице – пеленгуем номер его телефона. Затем человеку поступает анонимные электронное письмо или телефонный звонок. На том конце – профессиональный психолог. Человеку задаётся несколько вопросов: если выясняется, что он чем-то недоволен в этой жизни, что больше не может и не хочет оставаться здесь, ему подкидывают идею бежать из города. И вот если он выражает согласие, тогда в дело вступаем мы – спустя пару дней клиенту назначается встреча в редакции газеты якобы под видом «анонимного интервью». На самом деле… – здесь Настасья выдержала паузу, – По прибытию человеку предлагается контракт с нашей службой: всё имущество продаётся, а в обмен его тайно переводят через границу по тем самым ходам. Правительство Азовской Республики заключило с нами договор, что каждый бежавший из России через нас получит 10000 азовских марок – начальный старт-ап, так скажем – и удостоверение беженца. По факту в Северном Саратове человек исчезает, а в Южном появляется точно такой же. Люди получают свой шанс начать новую жизнь – без притеснений, без ущемлений прав… Ну а мы – money от продажи жилплощади и прочего барахла: всех всё устраивает.

На несколько секунд южанка замолчала, давая, очевидно, Саше высказаться, но тот был настолько шокирован, что не мог произнести ни слова. Звуки пытались вырваться изо рта, но окромя нечленораздельного хрипа, ничего не выходило.

– Ты спрашивал: зачем я тебя сюда привела? – голос Настасьи посуровел, ненамного, но вполне достаточно, чтобы понять, что настроена она крайне серьёзно, – Я просто хотела, чтобы ты увидел правду о нас… прежде чем услышал моё предложение.

– Пре… Предложение?

– Я предлагаю работать в паре: по правилам, те, кто переводят беженца, «курьеры», как мы их называем, не должны без крайней нужды сами пересекать границу. Так получилось, что мой прежний партнёр больше не может участвовать во всём этом по… по семейным обстоятельствам, – объяснила Тася, – Другие курьеры уже заняты, а больше я из Северного Саратова никого не знаю. Официально тебя трудоустроят как простого разносчика газет, но помимо основной работы, будешь участвовать в организации марш-броска в другой город вместе со мной. Сам понимаешь, всё это оплачивается – не золотые горы, конечно, но для России прилично. Но учти: ответственность с момента приёма клиента и до его передачи на мою сторону лежит на тебе. Хоть мы всё и планируем заранее, да и случаев поимки ни разу не было, об этом всё-таки стоит знать и помнить.

Удивлённый, нет – ошарашенный поступившим ему, жителю Севера предложением, Александр по-прежнему молчал, безмолвно опустив челюсть. Оно и понятно: если бы только можно было хоть как-то представить то, что происходило последние пять-десять минут в его голове, увиденное вполне способно было спровоцировать у кого-нибудь приступ эпилепсии. Олицетворявшие собой мысли картинки сменяли друг друга с такой скоростью, что наверное, взирающие на мир со скоростью семьдесят пять кадров в секунду голуби могли бы, будь эти мысли хоть чуть-чуть похожи на кадры из одного фильма, его посмотреть. Правда, самому Саше от этого было ничуть не легче: за последние двенадцать часов в жизни обычного старшеклассника и так произошло столько всего из ряда вон, сколько не происходило, наверное, за всю его не такую и долгую жизнь. Сердце давным-давно уползло в пятки, голова кружилась, живот крутило похлеще, чем на американских горках – кажись, зря он наелся той лапши…

– Ты… Хоть понимаешь… – голосом выделяя первое слово, громко прошептал он, – Что предлагаешь мне… Государственную измену? – сделав короткую паузу, объявил Саша.

Настасья внимательно на него смотрела: в глазах азовчанки не читалось ни удивления, ни раскаяния или раздражения – ей просто было любопытно узнать, что же ей сейчас скажет северянин.

– Статья двести семьдесят пятая… Уголовного Кодекса Российской Федерации – зычно, жёстко, словно уже зачитывая приговор Настасье, объявил её бывший – С девятого августа 2033-го года наказывается от пятнадцати лет лишения свободы и вплоть до пожизненного! Сама же не хуже меня знаешь, как у нас с предателями – это не просто уголовно наказуемое преступление. Ещё и гарантированное вечное клеймо позора, не только на него – на всю мою семью. Так неужели ты… Взаправду считаешь, что… – развёл он руками – Погуляв тут по твоему городу, по твоей… Колонии, посмотрев, что у вас да как, я правда соглашусь на такое? С чего такая уверенность, что я променяю свою жизнь на твою? Сама же предала свою страну, сама сбежала – а теперь ещё и меня подбиваешь? Ну уж нет, Настасья – в отличие от тебя, у меня ещё есть понятие о Родине.

Злые, искрящие откровенным негодованием глаза недобро взирали на местную жительницу. Сейчас Александр действительно злился на ту, что бросила их всех в России.

– Признайся – ты ж ради этого меня сюда и притащила? Промыть мозги своей… типа крутой западной жизнью, чтобы я начал вам пособничать?

– Саш… – тихо, как можно более спокойно ответила ему азовчанка: в глазах Настасьи тоже горела злоба, но похоже, она ожидала чего-то подобного от человека из-за Стены, – Ответь, пожалуйста, только честно – тебе… Хорошо живётся у себя в России?

– Ну а ты как… – возмущённо начал было отвечать он, но Тася тут же перебила его, приложив палец к губам.

– Не мне – себе.

Вопрос сперва заставил Сашу ещё больше разозлиться, но потом, когда он таки понял, что от него хотят, ввёл Александра в состояние глубоких раздумий. Действительно – что она подразумевает под понятием «хорошо»? Что конкретно в это вкладывает? Конечно, он любит свою маму, свою сестру Ксюшу, своих друзей, учителей – всех дорогих ему людей, которые, как и он сам, остались в Северном Саратове, вопросов нет. Однако вместе с тем, глядя на неё, вот уже два года как живущую по другую сторону границы, непроизвольно замечал: девушка отнюдь не выглядит недовольной жизнью.

– Ты это… к чему вообще спрашиваешь?

– Я к тому, что… Тебе нравится жить в таком Саратове? В том, какой он сейчас? – переспросила его Настасья, убирая палец – Тебе там… хорошо?

Тут Саша вдруг осознал, о чём она, и неожиданно ощутил… что не может ответить на этот вопрос. Даже самому себе: голова была полна воспоминаниями о городе, в котором провёл всю жизнь, к которому давно привык, однако в общую однозначно белую или чёрную картину они никак не складывались и попытка заставить принять чью-то сторону вызывала лишь отторжение. Если подумать, всё то, что произошло с ними за последние два года, было больше похоже на высокобюджетное, широкомасштабное кино: война, авианалёты, военные кордоны, очереди Севера, развалины Юга, и в конце концов – Стена, разделившая северную и южную часть. Со всех сторон окружённый военными, Саратов будто бы застыл в четырёх стенах: холодный, жестокий, пустынный – Северный… Все его прежние мысли о былой жизни, судьбе своей, целого города сразу выплыли наружу: ну зачем? Почему сейчас?

– Понимаешь, Саш – видя, что её поняли правильно, южанка снова заговорила, – Когда границу закрыли, не все были, так скажем, на своём месте.

– В смысле?

– Некоторые просто пошли погостить к родственникам на денёк-другой, проснулись – бац! – громко воскликнула она, – А граница закрыта. И вернуться обратно никак не могут – для этого нужно разрешение на въезд от властей, которое выдаётся только при въезде. До возведения Стены оно не выдавалось, а прежние документы аннулированы. Скажи, они разве виноваты в том, что наши страны враждуют? Они – тоже предатели?

– Думаю… – хотел было ответить Саша, и понял, что поторопился с выводами.

– Или вот ты – продолжала рубить правду-матку жительница Южного Саратова, – Ты ведь никуда выехать из своего Саратова не можешь, просто потому что нет регистрации за его пределами. А нет регистрации за его пределами, потому что не можешь выехать. Какой-то замкнутый круг, не находишь? Или у вас там уже с этим разобрались?

Северянин спохватился: а ведь южанка права! Когда границу закрывали, делалось это, чтобы пресечь незаконную миграцию из Азовской Республики в Россию – во всяком случае, так об этом говорили. Теперь граница закрыта Стеной и попасть из одного Саратова в другой почти нереально, однако контроль на выезде проводят до сих пор. Зачем? Город давно перестал быть зоной особого пограничного режима – так зачем их держать тут, взаперти? Осознав, что его точку зрения попросту отправили в нокаут менее чем за минуту, Саше сразу захотелось парировать тем, что Настасья манипулирует словами, играет понятиями и вообще всё это чистой воды провокация, и в этот момент осознал, что его подчистую переиграли – кончились аргументы обратному.

– Скажи честно, Саш: там, у тебя – «карие» глаза его собеседницы буквально горели огнём несправедливости – Не боятся ходить возле Стены? Да даже здесь люди всерьёз опасаются, что какой-нибудь из ваших пограничников напьётся и их случайно застрелит! И все СМИ об этом молчат! Почему люди должны пребывать в страхе от того, что живут на границе своей собственной страны?

По спине у северянина побежал мороз, и явно не от нулевой температуры.

– Понимаю, такое… непросто принять, – заметно смущённо сказала Настасья, – Ты не обязан меня слушать. Если хочешь, скажи, конечно, чтобы я заткнулась – но ты ведь знаешь, что всё это так – боязливо покосилась она на Сашу, – Повторюсь, я не врала: я действительно хотела открыть тебе правду. Я не прошу тебя верить мне, но если…

– Думаю, верю – сказал Александр столь уверенно, что сам испугался – Наверное… Не знаю.

Собираясь с мыслями, северянин на долгих десять секунд замолчал, повесив голову.

– Просто… Не думаю, чт… Что я тот, кто тебе нужен. Не уверен я… что у меня получится.

Из груди Настасьи вырвался счастливый вздох.

– Тогда… предлагаю понаблюдать за процессом.

– В смысле?

– Я у себя с утра направлю запрос на твоё имя, что ты хочешь стать наблюдателем с целью возможного дальнейшего последующего трудоустройства, – прикрытые контактными линзами глаза так и сверкали, – Сегодня придёшь к зданию вашей редакции – там тебе всё покажут: как проходит процедура подписания контракта, как и к чему готовят курьера перед делом на месте, как переводят через границу и всё такое. Само собой, за это никто не платит, но и ответственности никакой: если что, тебя представят случайным прохожим, – успокоила она, – Посмотришь, чем мы занимаемся, и потом скажешь – будешь работать со мной или же нет. Ну, что? Согласен?

Внимательно думающий житель Северного Саратова хранил гробовое молчание. Где-то на востоке, над домом впереди, в городе, разделённым границей, уже забрезжил рассвет.

– Эй, Киселёв! Подъём!

Громкий стук учительской указки пробудил старшеклассника ото сна:

– А? Что?

– Не спи! Ещё десять минут до звонка урока. Контрольную написал?

Карие глаза опустились в хлипкий бумажный листок на расстоянии десяти сантиметров от них.

– Почти.

– Ну так допиши, сдай – и спи на здоровье!

– Простите… – виновато уткнув глаза в стол, буркнул Саша и снова взял в руки скорее для вида, чем из реальной необходимости, ручку.

В конце концов прекратив отчитывать заснувшего на очередной нудной контрольной по истории юношу, учительница развернула свои пышные формы вместе с кудрявой каштаново-красной шевелюрой, больше смахивающей на парик, в сторону доски. Светлана Валерьевна, преподававшая историю и обществознание в непрофильных классах школы, всегда славилась этой отвратной привычкой досаждать ученикам. Гуляя между рядов, противно переваливаясь на толстых, изрядно напоминающих ляжки бройлера ногах, под мерзонькое шарканье лёгких, похожих на стоптанные тапочки туфель «в тон советскому флагу» зоркий взгляд разведчика выискивал потенциальных шулеров в игре, цена которой – оценка в аттестате. Женщина, чей возраст уже измерялся как минимум седьмым десятилетием, из которых два прошли возле политической карты мира прошлого века, была одним из немногих представителей своей профессии, чьё появление в классе вызывало у школьников не радость, а смирение и ощущение обречённости. У хорошего преподавателя ученик сам интересуется предметом, однако у Шевцовой, как её в открытую называли в «М» классе, люди, и без того решившие не связывать жизнь с историей и правом, теряли к ним последний интерес. И неудивительно – еженедельные «контрольные», состоящие из тошнотворных тестов на десятка три несложных вопросов, почти не влияющие на оценку в полугодии, но контроль за явку на которые вёлся похлеще госэкзаменов, живо делали из Светланы Валерьевны главного номинанта на «анти-приз зрительских симпатий» в двенадцатом классе.

Вот и сейчас, кое-как продравши веки после жалких пары часов сна, Саша изо всех сил пытался вникнуть в два или три вопроса, на которые до сих пор не ответил. Желая просто отмучиться и снова свалиться в сладкие объятия Морфея, он принялся наугад проставлять жирные чёрные галки. Уже слипавшиеся глаза соскользнули на одиннадцатый вопрос:

«По состоянию на 2015 год Российская Федерация граничила с… государствами.»

И ниже – варианты ответа:

«а) 16-ю; б) 18-ю; в) 20-ю; г) 22-мя.»

Галочка ученика двенадцатого класса давным-давно стояла напротив второй буквы алфавита, однако мозг Александра отчего-то начал конфликтовать с этим фактом. В голове родившегося через два года после тех событий то и дело возникала путаница, ведь – что считать здесь государством? С чьей точки зрения рассматривать? Для мировой общественности их было шестнадцать, для России – восемнадцать: тогда Абхазия и Южная Осетия ещё существовали. Но если смотреть правде в глаза – те республики на Донбассе! Донецкая и Луганская – их-то считать или как? В России их, правда, не признали, побоялись войны, но ведь от этого они не перестали существовать. Обе граничили с РФ – и всего получается двадцать! А ведь они ещё в конфедерации были! И как их считать тогда? Как два государства или как одно?

– Всё! Время вышло – подписываем, сдаём работы.

Громкий голос учителя, огласивший класс менее чем за минуту до конца урока, а затем и несколько приглушённых вздохов собратьев по несчастью засвидетельствовали о том, что пятнадцать минут, отведённые на этот тест, истекли. В конечном счёте оставив свой ответ без изменений, передовик «М» класса не стал мучить себя, судорожно вспоминая, когда его страна ввела войска в Приднестровье или когда начала вторую войну в Чечне. Вместо этого Саша коряво подписал свой лист формата А4, под жуткий скрип стула с трудом оторвал от него пятую точку, вложил в кроваво-красную папку на столе тест и, неохотно взваливая тяжёлый рюкзак на плечи, вышел из кабинета.

В гордом одиночестве перемещаясь в направлении буфета по пустынному школьному коридору первого этажа, мысленно ожидая, когда две металлических полусферы в конце его противно зазвенят, окончательно тем самым разрушив и без того шаткое равновесие в его голове, глаза Саши подавленно уткнулись в пол. Грязные подошвы насквозь промокших ботинок громко хлюпали по надраенному до блеска линолеуму. Придерживая рукой стену, в мятой оранжевой толстовке и покрытых тонкой крапинкой грязевого налёта джинсах парень был немного похож на подвыпившего бомжа, случайно прорвавшегося через пост охраны в школу. Еле успевшему к первому уроку школьнику было ужасно плохо: голова будто раздулась раза в три. Пальцы почти не слушались своего обладателя, глаза наотрез не хотели больше тридцати секунд смотреть выше плинтуса. Пульс оглушительно бил по ушам, а мозг готов был в любой момент взорваться от усталости – бессонная ночь определённо не пошла Александру на пользу. Но даже не это обстоятельство так тяготило совятника по жизни, как то, как он эту самую ночь провёл.

Настасья, Южный Саратов, Азовщина, перебежничество – из всех этих вещей до вчерашнего вечера Саша был не понаслышке знаком лишь с первой, и то, скорее всего, не до конца, а теперь воспоминания обо всём этом сразу никак не давали ему покоя. Теперь он – один из тех, кого в Северном Саратове можно пересчитать по пальцам. Тех, кого с виду не осуждают, но на деле смотрят с каким-то пренебрежением, презрением, и в то же время любопытством – счастливчики и невезунчики одновременно, побывавшие по обе стороны Стены. Что теперь будет? Как ему жить с этим фактом? С одной стороны – никто не знает о том, что он побывал в Колонии, если только сам об этом кому-то не расскажет, но другая часть Саши по имени «совесть» теперь всё время грызла горло, не давая ни минуты покоя. То, что Настасья показала, было для него, северянина, настоящим откровением – оказывается, и в Южном Саратове есть жизнь, да ещё какая. То, что он там лицезрел, отнюдь не выглядело постановкой, спектаклем, как утверждали здесь все, напротив – праздником жизни, 4D-кинотеатром под открытым небом в сравнении с чёрно-белыми пейзажами за Стеной. Вот только как понять, правда ли это то, чем кажется? И как быть с обещанием, что он дал ей?