Текст книги "От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945"

Вюрцбург, 1935-1938 гг.

С 1 октября 1935 г. я был назначен командиром 38-го подразделения связи бронетанковых войск 2-й танковой дивизии. После 17 лет зачастую самой примитивной деятельности я в 41 год снова был командиром дивизионных связистов, заняв то же самое положение, что и в 1918 г. на фронте в 22 года. 2-я танковая дивизия была в стадии формирования. В Вюрцбурге располагался штаб дивизии и мое подразделение. Танковая и пехотная бригады находились в Майнингене. Остальные гарнизоны были в Бад-Киссингене, Швайн-фурте, Бамберге и Корнвестхайме под Штутгартом. 1 октября прибыли солдаты, составившие костяк моего подразделения. Это были сверхсрочники и вахмистры бывшего мюнхенского батальона связи в полиции земли. Ими командовал бравый капитан Экмайер, с которым был также начальник финансовой части штаба Шнейдавинд. Командир дивизии полковник Гудериан прибыл из Берлина, чтобы осмотреть мое подразделение. Отвечая на его приветствие, я сказал, что рад служить в этом великолепном гарнизоне родного города моего отца и деда и что это для меня большая ответственность. Я обещал, что мы вместе с бойцами добьемся наилучших результатов в радиосвязи, стрельбе и вождении автомобиля. Затем в Хофгартене играл оркестр швайнфуртского танкового полка в черной танкистской форме. Вечером Гудериан, подарив ящик «Штейнвейна», обозначил цель моего труда: воспитать из солдат бойцов, а не тыловых техников и обеспечить бесперебойную связь между штабом дивизии и частями всех родов войск при каждом маневре и в каждом положении, тем самым поддерживая управление войсками. Гудериан вспомнил то время в 1914 г., когда он, командир легкой радиостанции на конной тяге в кавалерийской дивизии, принимал участие в битве на Марне. Во время продолжительных маршей связь снова и снова обрывалась, и кавалерийские корпуса и дивизии в отсутствие средств управления не могли решить поставленные перед ними задачи.

Он хотел показать, как с помощью быстрой радиосвязи можно усилить боеспособность, внезапность действий и скорость принятия решений. Как добиться этого, не знали тогда ни он, ни я. Сначала было необходимо выработать тактику боя и маневра, как и создать радиочасти в танковых войсках. Я обещал во всем следовать его смелым планам. Он высказал также пожелание, чтобы я привел в порядок мои заброшенные казармы. Для этого мне надо было срочно выехать в Штутгарт в Управление нашего территориального 5-го военного округа. Здание казарм в Фауленберге из красного кирпича за последние несколько лет использовалось для самых разных целей. Баварское государство не отпускало на его содержание никаких средств. Облупленные стены во всех комнатах, кишевших паразитами; лестницы с прогнившими ступеньками и провалами, при плохом освещении опасные для жизни, – так выглядели казармы. Начальник армейского строительного ведомства в Вюрцбурге заверял меня еще в августе 1935 г., что до въезда моего подразделения ремонт будет своевременно закончен. Теперь был октябрь, и ничего не было сделано; и было под вопросом, будет хотя бы наполовину закончен ремонт и наведена чистота в оставшиеся несколько недель до приезда сверхсрочников. Старший советник по вопросам строительства в Штутгарте едва не спустил меня с лестницы. В полиции, куда он меня по недоразумению направил, выставили невыполнимые требования; ее строительное управление ни в чем не разобралось и ничего не обещало. К высоким чинам пробиться было невозможно. Обескураженный, я отказался от дальнейших попыток. Гудериан в Берлине был более успешным, стремясь помочь нашему подразделению. Спустя неделю ответственные чиновники предупредили о своем приезде, ждали также старшего советника по вопросам строительства и интенданта военного округа из Штутгарта. Когда рано утром я вошел в казарменное здание, вероятно, с полсотни рабочих везде, где только можно, стучали молотками, клали кирпичи, красили. Штуттгарцы обратили внимание берлинцев на то, что необходимо выполнять все требования военных. Я был настолько простодушен, что поверил этому, да еще угостил комиссию коньяком и бутербродами. На следующий день я не поверил своим глазам.

От всей бурной деятельности не осталось и следа. Рабочие не пришли. Была построена настоящая «потемкинская деревня». Обращения с протестом затерялись в бюрократических инстанциях.

15 октября 1935 г. Военной академии исполнилось 125 лет. С юбилейной датой совпал переезд в отстроенные просторные казармы в Моабите. Появился Гитлер, десять минут спустя всех приветствовал Геринг, яростно посмотрев на присутствовавших. Начальник Генерального штаба генерал Бек произнес перед избранными гостями, преподавателями и штабными офицерами праздничную речь. Он высказывал умные мысли, но при этом несколько путался, и потому зачастую его было трудно понять. Его аскетическая внешность, тонкие губы, задумчиво прикрытые глаза, взгляд, устремленный на большие пальцы, прижатые к кулакам, придавали ему невольное сходство с Мольтке. Необычные аплодисменты, холодное рукопожатие и быстрый уход Гитлера говорили об атмосфере крайнего недоверия с обеих сторон. Вечерняя встреча в отеле «Кёнигсхоф», в которой участвовал вернувшийся из Китая генерал-полковник фон Сект, к сожалению смертельно больной, знаменовала праздничное завершение моей преподавательской деятельности. Спустя время меня опять пригласили в Берлин с предложением возобновить ее.

Прошла неделя, и вюрцбургские казармы посетил военный министр рейха фон Бломберг. Он сердечно приветствовал меня как старого знакомого и без моей просьбы задал начальнику военного округа полковнику Руоффу неприятный вопрос: почему округ своим гостям из танковой дивизии предоставил запущенные казармы. Между тем они постепенно обживались. Затем полковник Гудериан предложил мне место в своем вагоне для поездки в Берлин на совещание командиров 16-го танкового корпуса под командованием генерала Лутца[70]70
  Генерал (с 1935 г.) Освальд Лутц (1876 – 1944) – наряду с Гудерианом один из основных создателей танковых войск Германии.


[Закрыть]. Гудериана командировали один раз к генералу, когда Лутц командовал 7-м автомобильным батальоном в Мюнхене, и там он проникся идеей моторизации. Один из самых ярких успехов Гудериана заключался в том, что ему удалось привлечь в танковые войска из кавалерии большую и лучшую часть офицерского корпуса. Ему была присуща манера поведения, сложившаяся на протяжении нескольких поколений, – это была не обремененная ничем атакующая устремленность к цели, которая соответствовала характеру новому роду войск. И не важно, шла ли речь о драгунской и гусарской тактике стремительных стрелков-мотоциклистов и разведчастей бронетанковых войск, или имевших место в прошлом фронтальных атаках тяжеловооруженных кирасир и улан с целью прорыва, или современных сплоченных танковых атаках. Многие были не расположены к новой службе, но теперь, подобно технически обученным водителям, которые влились в моторизированные пехотные части танковых стрелковых полков, они были готовы с полной самоотдачей служить новому делу. В Вюнсдорфе нам были продемонстрированы прототипы автомобилей вездеходов. Гудериан мог по праву гордиться первыми практическими результатами его первых инициатив.

Сотня мюнхенцев привезла великолепный серо-голубой «Мерседес»-кабриолет, бывший служебный командирский автомобиль, и вместе с ним прибыли четыре грузовика с аппаратами связи и ящиками с красивой униформой. Мундиры были темно-зеленые, брюки черные и темно-серая шинель. В отличие от нашей защитной, серого цвета униформы, на мундиры пошло не лучшее сукно, и они были выкроены портным. Я разрешил надевать в увольнительную темно-зеленые мундиры с серыми погонами и черными брюками. У них были несомненные преимущества, особенно в глазах девушек, в сравнении с формой стального цвета. К тому же я сохранял серую униформу для торжественных мероприятий.

Из бывших полицейских, основы моего подразделения, вышли выдающиеся унтер-офицеры, каких только можно было пожелать. Оговорюсь с самого начала, что многие из них стали во Второй мировой войне офицерами, и среди них вахмистры Колер, Крекль и Ленер. Поскольку было подано много заявлений от добровольцев, выбирали самых лучших, имевших техническое образование и подготовленных к солдатской службе.

Эти люди должны были считаться не только с тем, что им придется поменять прекрасный столичный город на провинцию. Ведь их жены и невесты проживали теперь в Мюнхене. Я разрешил им уезжать в конце недели домой, пока они не найдут в Вюрцбурге подходящей квартиры или невесты. Новый офицерский состав представляли капитаны Рёмштедт, Экмайер, Штамер и обер-лейтенанты барон фон Пекенцель, Лоренц, фон Девиц, лейтенант Вульф и Штойер. Я был для них не только командиром, но и офицером, служившим в рейхсвере. Теперь прибывали офицеры из полиции различных земель, а также унтер-офицеры и офицеры, призванные из запаса. Каждый обладал своим опытом работы. Из них постепенно складывался коллектив, что соответствовало моим планам.

Подразделение было полностью моторизованным. Тяжелым было расставание с моим рысаком, которого приобрело государство. Отказ от конной тяги означал решительный поворот. Вместо живого существа, которым управляли без видимого стороннего понуждения, как было написано в кавалерийских уставах – «силой мысли всадника», теперь брались в расчет более надежные, мощные, быстрые и бронированные лошадиные силы моторов. Эта техника входила в тесное взаимодействие с нашей невидимой, более быстрой электрической техникой связи.

За исключением фон Экмайера, у офицеров и вахмистров не было водительских прав. Для начала мы получили несколько старых учебных автомобилей, двухместные машины «Ганомаг», которые были без дифференциала и напоминали вездеходы, и две открытые танковые тележки. Все эти движущиеся средства использовались постоянно, чтобы способствовать дальнейшей моторизации и, по меньшей мере, получить права. Почти с каждым молодым офицером при первой поездке что-то случалось. Затем полученный в автокроссе опыт повысил безопасность и усовершенствовал умение водителей. Осенью пехотинцы и артиллеристы выехали на лошадях на охоту в поля. Мы собрались к месту старта на наших автомобилях-вездеходах и тронулись по жнивью по намеченным заранее направлениям. Было много общего с конной охотой в наших действиях, когда надо было принимать быстрые решения в неожиданных обстоятельствах, преодолевая водные участки и крутые спуски и склоны. Не хватало только ощущения быстрого коня под собой, но, несмотря на это, водителям приходилось на длинных маршрутах преодолевать множество самых невообразимых препятствий. Артиллеристам покровительствовала святая Варвара, нам – святой Христофор. Пример подобной охоты привел майор Циммерманн, командир 15-го отряда истребительно-противотанковых войск, мой сосед по казармам в Фауленберге, в их вновь отстроенной лучшей части. Затем провел подобную автоохоту майор Неблих, специалист по вопросам моторизации при штабе дивизии, я последовал за ним. В сравнении с конной охотой преимущество было в том, что всех слушателей могли взять в автомобиль и основательно протрясти. Участие в такой охоте радостно возбуждало. Кто только в ней не участвовал. Начиная от начальника труд армии, выполнявшей имперскую трудовую повинность, генерала в отставке Хенрици, офицера старой школы, до дивизионного священника, обер-бургомистра, и далее до начальника военного округа и гаулейтера. Один раз проехался полковник Гудериан.

Количество получивших водительские права офицеров и вахмистров росло. Теперь это не было для нас проблемой. Но пришло время посадить за руль радистов, подобная задача рассматривалась как сама собой разумеющаяся. Некоторые опасались появления вредных расстройств, наподобие морской болезни, и потому было относительно немного желающих служить на моторизованной радиостанции. Был соответствующим образом оборудован автобус – в качестве передвижной учебной аудитории с аппаратами Морзе, чтобы с самого начала приучить новобранцев на ходу выслушивать сообщения и разборчиво писать. Мы установили также специальные устройства для создания шумовых помех, которые возникали на определенной волне казарменной сети связи, чтобы радисты сразу же смогли привыкнуть к неизбежным посторонним шумам на их рабочих частотах. К тому же мы отказались от ненужного заполнения каждый раз шапки над радиограммой, вместо этого стали пользоваться формуляром, размером с чековую книжку, который я распорядился отпечатать.

В дождливую и ветреную погоду или в ночное время невозможно было пользоваться многостраничной «Таблицей сигналов». Мы переработали ее в «Радиотаблицу» размером в руку, наклеенную на фанеру, которая давала возможность управлять танковой дивизией и подчиненными ей частями других родов войск, условные сокращения тактических понятий передавались короткими зашифрованными сигналами. Они были подобны сигналам горна или трубы, с помощью которых в прошлом командиры пехотных рот, батальонов и полков или эскадронов подавали свои четкие команды. Что касается радиосвязи в самой дивизии, то вскоре возник вопрос: сосредоточить ее в одной или нескольких больших машинах, наподобие радиоузла на военном корабле, или разделить согласно отдельно поставленным задачам на линии радиосвязи. Мы выбрали последнее, и вскоре нас ожидал успех. Никогда мы не ждали ни уставных предписаний, которые не имели в прошлом прецедентов, ни медлительных инспекторов: все они не понимали, зачем нужна унификация и заданные нами темпы развития радиосвязи. Гудериан проверил, как проходит строевая подготовка на казарменном дворе. Она была короткой по времени и действенной и содержала в себе необходимые элементы действий солдата в разных ситуациях, начиная со знакомства с оружием и обращения с ним, проведения стрельб и до слаженности действий и поведения вне службы. Вскоре был сделан упор на техническую подготовку, поставлена ясная цель: солдат, как и само его подразделение, должен научиться автоматически работать со своей радиоустановкой в самой тяжелой ситуации.

Затем прибыл генерал Фелльгибель с адъютантом капитаном Мюгге. Он увидел, как мы принялись за новое дело, быстро понял самое существенное в нем и в своей непринужденной манере одобрил его. Еще оставалось достаточно времени, чтобы показать ему сокровища искусства Вюрцбурга – работы Тильмана Рименшнейдера и Бальтазара Ноймана. Я сделал это в роли гида, чем я охотно занимался во внеслужебное время в этом несравненном городе.

После этого посещения я получил еще большую свободу самому выстраивать свою работу, за одним исключением – из Берлина регулярно наведывался командир войск связи 16-го танкового корпуса полковник Лёвенек, некогда мой командир роты. Ситуация повторилась. Он отдавал распоряжения, которые касались и двух других танковых дивизий. Как я понял, главной задачей, по его мнению, было унифицировать связь между частями корпуса. Он старался добиться этого с небывалым рвением, пусть и в роли нелюбимого начальника.

После того как закончилась подготовка инструкторов, появились первые новобранцы, призванные по закону о всеобщей воинской повинности. По своему составу они не походили на добровольцев 1913 – 1914 гг. и на наемных солдат рейхсвера и были другими. Их предварительная подготовка в гитлерюгенде и в Имперской службе труда упрощала нашу задачу. Они должны были выполнить свой воинский долг, хотя и быстро осознали мелкие неудобства казарменной замкнутой жизни и необходимость порядка и поддержания чистоты. Воспитатели должны были довольствоваться тем, что они имели. Это не был отборный состав, это была обыкновенная рядовая молодежь. Отношения между командирами и подчиненными в новой народной армии развивались органично на фундаменте авторитета старших и более опытных и доверии молодых, которые почувствовали правоту начальников и теплоту их опеки. Хотя зачастую призывник и не мог понять, какие усилия надо приложить, чтобы достигнуть цели: воспитать радистов танков – храбрых, закаленных солдат и отдельных бойцов, уверенных в себе, способных найти выход из любого положения. Эту задачу надо было решать, располагая только небольшим количеством аппаратов радиосвязи и ограниченным числом автомобилей, в отсутствие устава и новых офицеров. Однако нашлось много добровольных помощников, решившихся преодолеть все трудности. Третья часть молодых призывников была родом из Восточной Франконии, треть – из Рейнской области и треть – швабы. Было интересно наблюдать за ними, когда они знакомились друг с другом и общались. Выходцы из Рейнской области, бывшей уже 15 лет нейтральной зоной, были проворны, иногда поверхностны и еще не знали, что такое дисциплина. Франконцы были рассудительные, швабы старательные и ловкие, отпускавшие с некоторым высокомерием шутки, на что рейнландцы, тоже имевшие чувство юмора, не знали, что ответить. Работая с людьми, мы поняли по ним, что, может быть, это не так уж и плохо, что машины и аппаратуру поставляют с запозданием и не полностью за один раз. Мои офицеры были первыми, кто разочаровал меня. В первые недели я не беспокоил их во внеслужебное время и простодушно полагал, что они используют его, чтобы познакомиться с памятниками Вюрцбурга, насладиться красотами Майна и отведать франконских вин. Они же каждое воскресенье бегали в пивное заведение близ вокзала. Мне помог это обнаружить один капитан роты, родом из Северной Германии, который за целый месяц так и не удосужился ни осмотреть городской крепости, ни пройтись вдоль Майна. Каждый понедельник в состоянии глубокого похмелья он жаловался мне по всяким пустякам или предлагал сделать для роты что-нибудь изначально невыполнимое.

Занятия продолжали идти своим чередом, а я посвящал вторую половину дня воспитанию офицеров, пытаясь сплотить наше небольшое подразделение. Каждому офицеру выделялся автомобиль, легковой или грузовой, без шофера, мы выстраивались в колонну и отправлялись в путь. Я ехал первым. Вышеупомянутый капитан пять лет учился в Техническом институте, но диплом так и не защитил, затем последовала тоже безуспешная двухгодичная учеба в Военной академии. После 17 лет службы он так и не нашел время получить водительские права, теперь ему необходимо было это сделать.

Мои экскурсии помогали лучше познакомиться с окружающей местностью и увидеть ее культурные сокровища: алтарь Тильмана Рименшнейдера (р. ок. 1460 – ум. 1531) в Креглингене, «Штуппахская Мадонна» Маттиаса Грюневальда (р. после 1460 – ум. 1528), торговая площадь в Мильтенберге, замок Вертхайм были целью учебных поездок. Мы отправлялись осматривать произведения Рименшнейдера, в старый университет в стиле рустика, в Лузамгертляйн к могиле Вальтера фон дер Фогельвейде[71]71
  Вальтер фон дер Фогельвейде – немецкий миннизингер, родился около 1160 – 1170 гг. – умер после 1228 г. Его произведения – лучший образец средневековой рыцарской лирики Германии.


[Закрыть]. Мы слушали музыку.

Насладившись пением и игрой на фортепиано молодой исполнительницы, любители музыки отправлялись на филармонические концерты в Хуттен-Зелен и, в довершение всего, на Моцартовский праздник в Вюрцбургской резиденции и Хофгартене. Незабываемое впечатление оставлял дирижер и композитор Герман Цильхер, слушатели в тишине выходили из княжеского зала и спускались по лестнице, спроектированной Бальтазаром Нойманом, плафон над которой украшали росписи Джованни Тьеполо. Я убедился в успешности моих попыток воспитания, прежде всего в области моторизации и в меньшей степени – культуры.

Штаб нашей дивизии располагался в «красном доме», барочном дворце Грайффенклау, построенном из красного песчаника, рядом со старым вокзалом. Штаб 15-й пехотной дивизии занимал один из барочных домов, стоявших с обеих сторон дворца. Командир дивизии генерал-лейтенант Бранд обратился с просьбой к полковнику Гудериану продемонстрировать танковую тактику командирам пехотных и артиллерийских частей во время штабных учений. Гудериан проделал это с присущей ему уверенностью и мастерством. Он провел командные учения – старые рода войск против новых. То, что танковым войскам в итоге способствовал успех, нельзя было объяснить его заинтересованностью в этом. Но его коллега из 15-й пехотной дивизии неожиданно пригласил на это мероприятие генерала Тайера. Генерал начал в своей циничной манере: «Господа, английский генерал Фуллер[72]72
  Фуллер Джон Фредерик Чарльз (1878 – 1966) – английский военный историк и теоретик.


[Закрыть]учит этой тактике по-другому». Затем танковые войска и командование он подверг уничижительной критике и закончил как-то так: «Вопрос о правильной организации танковой дивизии окончательно не решен, еще меньше можно сказать о ее тактике. Поэтому я запрещаю офицерам 5-го корпуса заниматься подобными вещами». В пехоте и артиллерии среди наших товарищей пошли разговоры, что их генерал-лейтенант, должно быть, более прав, чем наш полковник. Гудериан воспринял бестактную выходку с удивительным спокойствием. Причину этого я понял позднее, после его рассказа о бесчисленных попытках министерства за последние годы помешать ему в его революционном деле создания нового рода войск и их тактики. Он изучил военную историю, прочитал немногочисленные работы о танках генерала Фуллера и капитана Лиделла Гарта[73]73
  Лиддел Гарт Базиль (1895 – 1970) – английский военный теоретик и военный историк.


[Закрыть] и понял, что и в других странах, где, как ему казалось, его дело ожидает успех, происходило то же самое. Он увидел, что в Англии боролись за создание танковых частей, в Австрии генерал Эйманнсбергер выступал в их поддержку с железной логикой в словах. Со своими командирами Гудериан всегда был благожелателен, когда видел, что они следуют его высокому полету мысли и первым практическим шагам в новом направлении. В таких случаях, видя проявление передовой инициативы, он не скупился на похвалы. Когда же он сталкивался с непорядками и нерадивостью состава, то говорил об этом без обиняков.

Было наслаждением служить под командованием Гудериана, наблюдать от месяца к месяцу за все новыми успехами в его деле. Каждые полгода он собирал своих командиров в Вюрцбурге. За редкими исключениями, он разрешал женщинам ехать в служебных вагонах. Любезная госпожа Гудериан везла их через наш прекрасный город на их квартиры. Вечером в нашем офицерском клубе устраивался простой ужин в непринужденной обстановке.

Известие о рождении крепкой малышки, четвертого ребенка в нашей семье, вынудило меня покинуть ротное празднование Рождества. Встречать праздник вчетвером с тремя детьми, в отсутствие матери, было малорадостным и бессмысленным занятием. Когда отсутствовал отец, все воспринималось по-другому. Уже в январе Лёвенек приступил к обучению командиров танковых радистов в Оберхофе. У нас оставалось время пройтись по только что выпавшему снегу по Ренштейгу (древняя пограничная дорога между Тюрингией и Франконией. – Пер.) и насладиться живописными видами Тюрингенского леса. После бесснежных северогерманских зим меня сильно тянуло в Альпы. Подразделение получило серию новых машин, которые нужно было обкатать. Дело шло медленно, однако представляло для начинающих некоторую опасность. Одна машина без сопровождающего стояла наготове для молодых офицеров. Троим капитанам я разрешил поехать домой. Чтобы пресечь возможные злоупотребления, езда в воскресенье была запрещена. Для того чтобы полностью использовать неделю, я вынужден был начинать работу в понедельник в 0 часов. На завтрак мы приходили в казармы для радистов на Лазаретштрассе в Мюнхене замерзшими и немного уставшими. С моим другом Рейном, командиром мюнхенского 7-го батальона связи, в наших старых казармах я делился опытом обучения и воспитания личного состава. Те офицеры, что приехали из Вюрцбурга и еще не знали баварскую столицу Мюнхен, знакомились с ним. Потом они предложили свой план празднования карнавала на Масленицу. Во вторник отправились в Гейтау, где остались машины. Мы поменяли нашу шоферскую одежду на форму горных частей и закинули за спину лыжи. Потом мы поднялись на Кроттенталь-Альм, где побывали в гостях у моей старой роты. Горная хижина была пуста, мы должны были сначала протопить печь и принести воду, затем поджарить большие куски взятого с собой бифштекса. Радостное настроение еще более подняло значительное количество согревающих алкогольных напитков, напрасны были мои предупреждения. На следующий день такой отдых с неизбежностью дал о себе знать. На Ротванд мы все-таки поднялись, а вот спускались с опасением. Молодым не хватало навыка, многие первый раз встали на лыжи. Непрерывная цепочка следов мотоциклетных колясок указывала на место выгрузки. Тренировочный подъем совершали на те скалы, на которые было легче взобраться с помощью специальных альпинистских приспособлений и устройств. Наиболее отчаянные пытались носить дрова, сразу же проваливаясь по пояс в снег. Я радовался, когда в вечерних сумерках без происшествий привел свой «детский сад» снова в Гейтау. Мы переоделись и поехали в Унтераммергау, где нас ждал постой; была чудесная холодная ночь, снег и горы освещала полная луна. В 5 часов утра в среду мы стояли при 20-градусном морозе перед нашим вагоном, готовые к посадке. Затем были зимние Олимпийские игры в Гармише-Партенкирхене. Сидя среди празднично одетых зрителей, мы смотрели соревнования лучших спортсменов: бег с прыжками, фигурное катание. Вечером, в свете прожекторов, прошел хоккейный матч между Германией и Канадой. Ночь в Унтераммергау была для нас короткой. В четверг мы были зрителями международного забега военных патрулей. Наконец, мы наблюдали бег на длинные дистанции в таком месте, где склон переходил в пропасть, казалось, предстояло сделать головокружительный прыжок.

Интересно было наблюдать за поведением солдат разных стран во время этого испытания на мужество. Каждый вел себя по-разному: кто-то испытывал неуверенность и крайнюю усталость или проявлял отчаянную храбрость, как победители-итальянцы. После последней ночи в Унтераммергау к вечеру пятницы без остановок мы добрались до Вюрцбурга.

На Пасху 1936 г. в Штутгарте умер от эмболии один из известнейших и любимейших офицеров войск связи мой друг майор и дипломированный инженер Бойттель, командир 35-го батальона связи. Я стоял, потрясенный, над его могилой. Работая в Управлении вооружений сухопутных войск, он стал создателем полевого кабеля, позднее ставшего хлебом насущным нашей лучшей проводной связи во Второй мировой войне. Трудно было заменить его и на посту неутомимого, достойного уважения редактора «Ф-Флагге», официального журнала для всех бывших и ныне служащих военных связистов.

Наша квартира в Вюрцбурге находилась напротив башни с машикулями, которая была шедевром Бальтазара Ноймана, строителя крепостей, который смог превратить в произведения архитектурного искусства даже военные сооружения. Для массированного ведения огня на круглой башне было расположено пять батарей, расположенных одна над другой, которые обеспечивали все 360 градусов сектора обстрела. Для того чтобы отвлечься от вождения, я ходил пешком в казармы обедать со своими офицерами, которые посещали один и тот же офицерский клуб, что и офицеры 15-го истребительно-противотанкового батальона и штаба танковой дивизии. 7 марта перед обедом, случайно включив радио, мы услышали речь Гитлера: «В этот момент немецкие батальоны переходят Рейн…» Мы осознавали судьбоносное значение этого решения. К радости от сознания того, что позорные кандалы демилитаризованной зоны сброшены, примешивалась обеспокоенность тем, что мы пошли ва-банк против могущественного соседа, войска которого стояли на границе.

Нам было запрещено проводить маневры на Рейне или в Пфальце, показывать нашим солдатам Хайдельберг и новые автострады рейха. На следующий день на своем «Мерседесе» я провел разведку местности, которая могла стать полем очередной битвы. Под Мангеймом я стоял впервые за 18 лет – в благоговении на берегу великой реки Германии. На другом берегу я посетил родной город, место рождения деда со стороны матери. Из ворот города Людвигсхафен-ам-Райн вытекали тысячные толпы рабочих, направлявшихся в свои жилища в пригороде. На краю улицы, почти незаметные, лежали три человека за тяжелым пулеметом, с дулом, обращенным на запад. Была ли это солдатская игра? В первый раз я вел свою машину по прямой как стрела трассе, направляясь через Дармштадт во Франкфурт-на-Майне. Меня впечатлило решение транспортного вопроса, я увидел надежные и безопасные дороги будущего. Во Франкфурте я должен был разыскать расквартированный здесь батальон. В штабе командующего войсками этого района и в полицейских казармах, находившихся в состоянии высокой боеготовности, я обнаружил стальные шлемы, разнообразные виды заграждений, до рогаток включительно, ручные гранаты для переноски на поясе. Меня интересовало, как здесь работает связь. Меня подмывало спросить, был ли приказ сверху об этом следствием нечистой совести, или важное решение просто исказили промежуточные инстанции. Я был не против того, чтобы в новых гарнизонах играли военные оркестры, солдаты в парадной форме перебрасывались с девушками шутками, офицеры и вахмистры вместе с уважаемыми местными лицами сидели за кружкой пива. Но они были не в состоянии противостоять армии противника, если бы таковая появилась. При всей опасности положения голословно утверждалось, что мы хозяева в своем доме. Разочарованный, я возвращался домой.

На следующий день меня вызвал Гудериан. «Теперь все настроены серьезно», – были его слова при нашей встрече. Я рассказал о своих впечатлениях от поездки на Рейн.

В целях повышения боеготовности и реализации учебной программы, не выполненной и наполовину, мы должны были провести мобилизацию и занять исходные позиции на войсковом тренировочном полигоне Мюнзинген. Нам отводилась роль только заградительного отряда без боевой поддержки танковых полков. Гудериан терпеть не мог поставленной нам задачи «сковывающей обороны», рассматривая ее как пагубную полумеру. Все его усилия по организации наступательных действий дивизии полностью не были приняты во внимание. Пришлось действовать по-иному. Он провел несколько больших учений, чтобы опробовать на практике тактику принуждения. Я обратился с просьбой о помощи к почтовому советнику Рёдеру, уполномоченному по телеграфной связи дирекции почт рейха в Штутгарте. Для установления связи на больших площадях предстоявших маневров было недостаточно имевшихся частей связи. Они были необходимы для поддержания связи отрядов во время боя. Советник пошел мне навстречу, и я получил необходимую поддержку. Мы могли быть довольны результатами учений. Костяк наших офицеров и унтер-офицеров был настолько профессионален, что своим примером увлек за собой и недоучившихся призывников. С той стороны границы все было спокойно.

Я пригласил в поездку моего командира роты, который еще не получил водительских прав, несмотря на все увещевания, поскольку не хотел зависеть от мнения своих подчиненных. Выкурив вместе пару сигарет, я попросил его сменить место службы. Робкий протест не был принят во внимание. Спустя два часа мы вернулись, он гордо сидел за рулем. Затем я поговорил о том же самом с его коллегой капитаном Экмайером, который уже давно обучался управлять автомобилем. Он также получил важные задания. Было решено, что с предметом его постоянных забот – водительскими правами – он разберется еще в этой жизни.