Текст книги "От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945"

Берлин, 1933-1935 гг.

Начальник Военной академии, в целях конспирации называвшийся тогда «офицер учебных курсов в Берлине», полковник Рудольф Шмидт провел летом 1933 г. учебную экскурсию по маршруту Кёнигсзе – Алльгой. Поднявшись на фуникулере в кавалерийских сапогах на вершину Цугшпитце, я был рад, что меня не видел в этом подъемнике ни один мой старый спутник в горных походах. Шмидт вместе с начальником Войскового управления генералом Адамом подыскивал нового учителя тактики. Меня наметили преподавателем предмета «Служба связи». Опытный преподаватель Шмидт, бывший офицер Генштаба и командир роты связи, задавал мне спонтанные вопросы, из которых я понял, как он видит роль моего предмета в решении поставленных им задач, и в итоге мне, как первому учителю-специалисту нового предмета, он предоставил свободу действий. Я вспомнил время, проведенное на штабной работе десять лет назад, и решил с наибольшей пользой применить свой опыт. В академии было два учебных курса на третьем, два на втором и три на первом году обучения. Я избегал в лекциях говорить о чисто технических темах и затрагивал вопросы техники лишь в той мере, в какой они были важны для связистов в управлении войсками. Далее я намеревался сократить небольшое количество часов, посвященных тактике, с трактовкой которой не был бы согласен преподаватель тактики. В первый год я давал материал в рамках усиленного полка, на второй – дивизии и третий – корпуса. Я пытался в своем предмете раскрыть в максимальной степени все его взаимосвязи. Именно ощущение того, что сеть радиосвязи объединяет все инстанции сверху донизу и соединяет тебя с соседями и на частях связи лежит постоянная обязанность эту связь поддерживать, в корне отличает ее от других родов войск. Артиллерист решает свои задачи на поле боя – от разведки цели и до открытия огня, сапер овладел умением устройства переправ, и тем исчерпывается их непродолжительная ограниченная задача. Нельзя представить сеть связи без взаимодействия с главным командованием. Руководитель курсов третьего года обучения подполковник Паулюс привлек меня к решению своей задачи – научить высшее руководство действовать в условиях войны. Его лекции, а часто и мои регулярно посещал болгарский военный атташе полковник Драганов. У него был Железный крест за Первую мировую войну, и говорил он по-немецки без акцента. Частые разговоры с ним во время учебных поездок и позднее в его доме выявили единство во взглядах профессиональных офицеров с этой и той стороны границы. Последний третий год вел подполковник Ойген Мюллер. Он присутствовал на каждой моей лекции. Это поначалу мешало мне, но потом показало мне значимость моих занятий и дало возможность шире рассмотреть некоторые темы. Наиболее поучительными были штабные учения по карте, которые штабные офицеры перед завершением своего трехгодичного обучения проводили сами. Некоторое их волнение и скованность были очевидны. Стиль «командования» каждого отражал будущие его особенности у командира или штабного офицера. Шмидт присутствовал на учениях постоянно, как и «специальный учитель» капитан фон Цильберг из службы обеспечения, и я в качестве «учителя связи». Шмидт иногда просил нас высказать свою точку зрения и обосновать наше тактическое видение, внося тем самым оживление в рутинный ход экзаменов. Кроме того, он часто вносил изменения в тактику, когда экзаменующиеся менялись ролями, и привлекал также иностранный опыт военного руководства. За это он подвергался резкой и циничной критике. В Военной академии никогда не разбирались стратегия и военные операции, проводимые в отношении какой-либо страны. Учителя тактики вторых курсов не проявляли особого интереса к моей работе. С такими преподавателями первых курсов, как фон Шелл, Линдеманн, Блюментритт, быстрее находили общий язык. Мой бывший командир роты из Мюнхена, в настоящем командир 3-го батальона связи в Потсдаме, майор Русвурм, был настолько щедр, что снабдил меня телефоном и радио-установкой для большей наглядности обучения в академии.

Мы провели так называемые «штабные учения», в которых был задействован дивизионный штаб со всеми консультантами согласно штатам военного времени, в здании академии. Были представлены начальники, подчиненные и соседи, соединенные телефонной и радиосвязью. Была наглядно продемонстрирована необходимость в быстром получении и передаче донесений и приказов при наличии большого количества референтов и связистов, работавших в охваченном суматохой и при постоянной нехватке времени верховном штабе. Это было полной противоположностью штабным учениям, проводившимся в условиях избытка времени и в спокойной обстановке. Проводились также обычно в дополнение к штабным командно-штабные учения в полевых условиях при плохой и хорошей погоде, днем и ночью.

На втором курсе плодотворно сотрудничал с Военной академией швейцарский капитан Берли. Аргентинский военный атташе майор Раттенбах, слушавший лекции майора фон Шелла, был не совсем приятной личностью. Он имел привычку во время нашей поездки по городской железной дороге настойчиво приставать ко мне с непубличными вопросами. На следующий год к Шеллу вернулся из годичной командировки в США майор Ведемейер. Другой учебный курс читали два китайца. Один был прилежен, второй – лентяй. В связи с войной Японии против Китая японский военный атташе Осима не мог добиться ответа на вопрос, почему они еще здесь.

Новая профессия преподавателя открывала для меня новые возможности. Поскольку я имел небольшое количество лекционных часов, у меня было много свободного времени для занятий днем и ночью. Правда, на подготовку к лекциям у меня уходило времени в три раза больше, чем на преподавательскую работу на кафедре. Каждый четверг в большом зале военного министерства устраивались доклады, авторами которых были не только люди науки, выступали с сообщениями о состоянии дел в своей области некоторые рейхсминистры. На смену своим неизвестным предшественникам, которые не проявляли никакой заботы о солдатах, пришли достойные деятели, как Гюртнер, граф Шверин фон Крозиг, Онезорге, Фрик и Геббельс. Они всячески избегали высказывать свое мнение по военным вопросам. После бесконечных дебатов о требовании Версальского договора полного разоружения, в реализации которого Германия значительно продвинулась, в отличие от остальных стран, было само собой разумеющимся, что Гитлер заявил о выходе Германии из Лиги Наций.

Ежедневная утренняя прогулка верхом совершалась в Тиргартене, где собирался высший свет столицы рейха, и породистые лошади несли седоков по ухоженным дорожкам для верховой езды, где встречали знакомых, и посвященные шептались и злословили о злодеяниях штурмовиков. Пеструю картину представляла публика, собиравшаяся каждую неделю под звуки оркестра на открытом манеже у вокзала «Зоологический сад», здесь были женщины-амазонки, лица гражданские и военные в форме. Трубачи своей игрой горячили лошадей, которых всадники заставляли то идти шагом, то переходить на рысь и галоп. На второй год я стал заниматься конным спортом в лесу Груневальд; там я со своим фракийцем наслаждался утренним одиночеством в бесконечных сосновых лесах с небольшими озерами. В семь часов взнузданный конь уже стоял перед моим жилищем в районе Берлина Шмаргендорф. Через 10 минут, миновав «Дикого вепря» и «Уголок роз», я оказывался в лесу. Прекрасный город давал возможность встретить много знакомых. С моими баварскими товарищами Рейном и Распом я встречался выпить пива. Жена и дети посещали театр, зоопарк, музеи и универмаги, ходили на прогулки в лес. По случаю я посетил в министерстве авиации майора Мартини, который с несколькими офицерами связи перешел из сухопутных войск в люфтваффе для организации группы воздушной связи. В академии было несколько боевых офицеров-летчиков, как Зейдеманн, не потерявших связь с армией. Их охотно принял преподаватель люфтваффе полковник Клепке. Специалист по воздушной разведке, он преподавал и другие предметы военного летного дела.

На лекциях говорили о важности так называемого вертикального охвата, эту задачу решали парашютно-десантные войска. Никто не придавал этому значения, и говорили об этом с насмешкой, как о развлекательном материале для газет. Преподаватели так планировали свои лекции, что у них оставалось время для продолжительных поездок. Две зимы я провел с третьим курсом в Оберйохе в Баварии, катаясь на лыжах.

Военная академия располагалась в казармах бывшего гвардейского полка полевой артиллерии в Моабите, это был малопосещаемый и непривлекательный берлинский район тюрем и казарм. Шмидт хлопотал о строительстве нового здания в западных районах города по образцу Университетского городка. Его просьбу отклонил его друг, всемогущий начальник главного управления сухопутных войск полковник Фромм. Это обошлось бы слишком дорого, так как нужно было строить конюшни для нескольких сотен лошадей Моабита. Мысли командиров сухопутных частей и их начальства постоянно вращались вокруг одного и того же – лошадей, больших суммах на их содержание, уход и обучение, и при этом получался минимальный коэффициент полезного действия на выходе. Я сам вырос в общении с этими благородными, достойными любви созданиями. Однако если мы бы открыли глаза, то мы должны были бы признать, что пришло другое время – более мощных машин, которым был не нужен овес и требовалось меньше людей для их обслуживания.

В марте 1934 г. во Дворце спорта на Потсдамерштрассе состоялось торжественное мероприятие Союза Кюфхёйзера. Я представил мою жену 87-летнему президенту Германии, который был в форме прусского генерал-фельдмаршала, в остроконечном шлеме и с маршальским жезлом. Начальник штаба СА (штурмовых отрядов) рейхсминистр Рём произнес длинную путаную речь. Ему обещали, что он станет военным министром рейха и вермахт вольется в СА. Мы были уверены, что Гинденбург никогда не согласится на это.

1 мая на Темпельхоферфельд я наблюдал сплоченную толпу в миллион человек. Тот, кто прочувствовал ненависть гражданской войны, слышал речи о классовой борьбе и забастовках, пережил злоупотребления вооруженной силы из-за слабости правительства, должен был только радоваться, видя, как рабочие и служащие и их работодатели объединяются в общенародный союз без всякого военного вмешательства человека с ружьем.

Три недели спустя жена подарила мне нашего третьего ребенка – девочку. Прошло несколько часов после ее рождения, и на Троицу над ее родным городом величественно проплыл гордый цеппелин.

Была командировка в Гольштейн, на побережье Балтийского моря, к военным морякам в Киле. Нашу яхту качал свежий бриз.

В Берлине после путча Рёма ничего не изменилось. О жертвах среди членов СА сожалели мало. Генералы фон Шлейхер и фон Бредов подпали под подозрение. У них не было никакой связи с частями, которые об этом ничего не знали. О смерти фон Кара[67]67
  В 1923 г. подавлявшего «Пивной путч».


[Закрыть], Клаузенера и мести всем остальным, не имевшим к этому никакого отношения, узнали лишь позднее. Такая вопиющая внесудебная расправа была позором для Германии.

Затем в летной школе в Брауншвайге подполковник Линдеманн прочел свой курс, который посетили учитель авиаторов полковник Клепке и я в качестве гостя. После устрашающего инструктажа о том, каким способом необходимо совершить прыжок на парашюте в особо опасной ситуации, мы приступили к ежедневным полетам на самолетах различных типов. Для привязанных к земле новичков было трудно ориентироваться в воздушном пространстве без исходных данных. Стартовала машина против ветра, затем описывала высокую кривую и только затем брала курс на цель. Прежде чем пилот успевал ориентироваться по карте, он уже был над целью, например над вокзалом, где он должен был пересчитать вагоны. Авиатора раздражал надоедливый парашют и гурт в открытой машине, очки и ветер. Опытный пилот сам помогал наблюдателю, если раньше видел цель.

В прошлом году право наблюдателю пройти первым, когда все еще находились на земле, объясняли как пожелание благополучного возвращения. У нас случалось и такое, когда какой-нибудь пилот, несмотря на предупреждение, играл с ручкой парашюта, последний раскрывался, и помощник пилота обеими руками лихорадочно запихивал парашютный шелк в хвостовую часть самолета, чтобы его не намотало на винты. Мы практиковали также сбрасывание вымпелов с донесениями, полученными при боевой тактической разведке. Некоторые сбрасывали в пикирующем полете жестяные банки, планшеты с картами и схемами. Спокойно прошел полет на «Юнкерсе-52». Мы легли на курс по компасу и определили угол сноса, испытали работу бомбосбрасывателя. Самым волнующим был полет на истребителе, и нас еще вдобавок укачало. Делать мертвую петлю запрещалось, разрешался только иммельман. Подъем шел круто вверх до мертвой точки, затем машина опрокидывалась влево или вправо и с возрастающей скоростью устремлялась вниз. Мы получили задание атаковать воздушную и наземную цель. В воздухе висел макет, который нужно было поразить снизу. Я находился в турели, оснащенной пулеметом, и, поборов свой страх, начал делать упражнения на прицеливание, когда, как мне показалось, нам грозит столкновение с другой машиной. Затем самолет спикировал вниз. Хорошо, что радиопеленгатор вышел из строя, иначе он показал бы, что я очень редко попадал в цель. Результаты проходивших одновременно занятий по теории полетов были весьма скромны. Преподаватель предмета «Связь и средства связи» капитан Заттлер, который некогда в Мюнхене сменил меня на посту командира роты радиосвязи, показывал фотоснимки самолетов Первой мировой войны, вместо того чтобы рассказать о радиосвязи в воздухе и навигации. Практические полетные задания ставил лейтенант фон Берхем, тоже из моей роты в Мюнхене, получивший направление в авиацию. Все только обустраивалось. Нам были важны сами полеты, которые часто отменяли из-за того, что некоторых наших товарищей укачивало. Клепке отважно летал ежедневно с пилотами – офицерами штаба, которые пилотировали спортивные машины. Нам было не по душе подобное сопровождение. Мы сомневались в их авиаторских способностях.

В Брауншвайге нас застало известие о смерти президента Германии генерала-фельдмаршала фон Гинденбурга. Для нас это был величайший командир, великий старик. Каждый его поступок отличало неподражаемое достоинство. Его краткие критические замечания, касавшиеся военных учений, попали в самую точку. Появившиеся тогда враждебные брошюры Людендорфа, который определенно был великим стратегом, были бестактны и нарушали военную дисциплину. Кто решит, в конце концов, что важнее: вынесенная командиром исчерпывающая и правдивая оценка сложившегося положения или принятие главнокомандующим решения и его исполнение, часто вопреки интересам подчиненного. Мы преклонялись перед Гинденбургом за его веру в Бога, за то, что он исполнил свой долг, оставшись верен конституционной присяге. Мы сожалели о происках закулисных деятелей, которые его окружали и намеревались использовать в своих целях, после того как его искренние призывы к единству не нашли никакого отклика. В Брауншвайге мы были одеты в гражданское, поскольку создание люфтваффе все еще ото всех скрывалось. Все произошло очень быстро, когда несколько часов спустя после получения известия мы были приведены к аморфной присяге «фюреру и рейхсканцлеру» начальником гарнизона. Почему мы не должны были подчиняться нашему военному министру, который пользовался доверием вермахта?

На мой отпуск пришелся послеродовой период моей жены, и я был не нужен дома. Три недели я провел в разъездах по Эстонии и Финляндии. Знакомство с нетребовательными, суровыми и свободолюбивыми людьми, жившими на природе, среди лесов и тысяч озер, расширило мой кругозор и познакомило с чужими обычаями.

В штормовую ночь на Балтике при переходе из Хельсинки в Штеттин[68]68
  Ныне Щецин в Польше.


[Закрыть], возвращаясь домой, я, еще не зная об этом, был произведен в майоры. На приказе стояла подпись Адольфа Гитлера. Из моих 40 лет 23 года я был на военной службе, и каждые 8 лет меня повышали в звании – до обер-лейтенанта и затем капитана. Осенью 1935 г. в Военной академии произошли значительные изменения в персональном составе. Начальником стал генерал от инфантерии Либманн, до этого он был командующим 5-м военным округом. Полковник Шмидт получил 13-й пехотный полк в Штутгарте. Вместе с ними сменились многие преподаватели тактики. Учителями военной истории стали уволенные в отставку старшие офицеры, такие как полковник Рудольф фон Ксиландер и генерал-лейтенант Метц. Генерала Адама, теперь начальника Генштаба, сменил генерал Бек. Либманн ясно заявил во время нашей встречи с ним, что результаты обучения в академии недостаточны. Штабных офицеров не следует учить принятию решений, необходимо, чтобы в будущей своей работе они могли правильно составлять приказы. При этом они не должны придумывать себе задачи и руководить штабными учениями, для этого есть учителя. 25 лет назад, когда он посещал старую Военную академию, о таких глупостях не было и речи. Он не мог понять, почему надо действовать по-другому, чем тогда. Преподаватели тактики жаловались на новую работу, но принимали во внимание новую, а точнее говоря, старую постановку задач. Либманн был доброжелателен и вел себя по-рыцарски. Но, возможно, разница в возрасте между преподавателями и учащимися была слишком велика, чтобы он мог восстановить с ними живой контакт, бывший у его предшественников. Он получил обычную служебную квартиру генерала-командира на вилле в Далеме. Мы были приглашены на новоселье. Собрание в прихожей продолжалось длительное время. Затем пришло известие о неприятном происшествии. В ярко освещенном помещении был поставлен роскошный буфет. Возвышались горки своего фамильного серебра и унаследованного от родственников. В эту часть дома забрался вор и украл серебряные тарелки и отдельные серебряные приборы.

Фокстерьер, который яростно облаивал каждого посетителя, на этот раз даже не шевельнулся, и никто из присутствующих не заметил вора. Пришлось удовольствоваться простой жестяной посудой из ближайшей пивной.

В то время некоторые штабные офицеры из войск связи были последними своего года призыва. Инспекция намеревалась обойтись без офицеров штаба, однако различные должности этих оперативных частей с очевидностью требовали штабной работы, которая предполагала взаимодействие отделов штаба. Я говорил об этом с инспектором генералом фон Клюге. Он был настолько любезен, что посещал мои лекции и был согласен со мной. На его ожидаемые предложения занять высокий пост я ответил отказом. Осенью лучший офицер подразделений связи полковник Фильгибель с «сохранением своих обязанностей» был назначен инспектором. Проявилось мелочное отношение при назначении на такой беспокойный пост человека столь выдающегося ума согласно старшинству, чтобы назначить его инспектором в чине генерала: тогда он смог бы обойти некоторых сослуживцев. Я доложил ему о проблемах в своем подразделении и назвал ряд имен людей, которые прежний начальник штаба держал в частях и которые теперь снова оставались в штабе, а не возвратились к прежнему месту службы. «Я позабочусь о материальном обеспечении этих людей», – был его неудовлетворительный ответ. Впрочем, ему бы самому следовало побыть в штабе. Ранее в 4-м военном округе в Дрездене он написал реферат «Офицер информационно-разведывательной службы абвер». Войска связи приветствовали первого инспектора из своих рядов. После генерала Ветцеля, который поднял престиж связистов и придал их деятельности второе дыхание, четыре его преемника принесли мало улучшений и новых инициатив. При Фелльгибеле после медленного взлета последовал крутой подъем.

Занятия в академии прерывались в четверг докладами. Я слушал доклад о геополитике риттера фон Нидермайера, который, будучи специалистом в восточных языках, был направлен во время войны в Персию (Иран) и Афганистан, чтобы поднять восстание местных племен против британцев. Военный атташе в Лондоне генерал барон Гейр фон Швеппенбург рассказывал о Британской империи. Впечатлил доклад генерала Отта, военного атташе в Токио. Он поведал об упорных тренированных и нетребовательных японских солдатах, которым было достаточно одной горсти риса, о японских офицерах и их скудном довольствии на полигоне и во время маневров. Начальники различных отделов военного министерства говорили об исключительном преимуществе националистического взгляда на мир и считали, что было бы само собой разумеющимся выучить «Майн кампф» наизусть.

В День памяти павших в 1935 г. Гитлер объявил о восстановлении всеобщей воинской обязанности, как это было в большинстве европейских стран.

Обер-лейтенант Хаубс вернулся из Китая, он получил приказ привезти в Берлин отделение китайцев-военных. Он пригласил меня на два официальных обеда. Первым был немецкий прием в «Эксцельсиоре». Угощали огромным карпом, затем – венским шницелем, наложенным до краев в большие тарелки. Китайцы продолжали любезно посмеиваться, но ужин был для них, с таким количеством блюд, выражением варварского обжорства. Их «реванш» имел место в китайском ресторане. На крошечных тарелочках и в таких же мисочках были разложены мизерные порции изысканных блюд. С точки зрения их, имевших за собой тысячелетнюю культуру, мы были выскочками. Чан Кайши предпочитал немецких советников. Он учреждал школы, чтобы готовить инструкторов для армии, которые имели европейский характер и такой же внешний вид, потому что в этой стране мандаринов, философов и людей искусства на солдат столетиями глядели, как на разбойников. Теперь генерал фон Рейхенау посетил его. По многим причинам он предложил придать новый импульс старой дружбе с китайцами. Гитлер отклонил это предложение и предпочел выбрать в союзники, как казалось, более мощную Японию.

Весной 1935 г. Военная академия была один день в гостях у гестапо на Альбрехтштрассе. Гейдрих превзошел себя в любезности и представил своих лучших сотрудников, чтобы те прочитали доклады о врагах государства.

В Ланквице (район на юге Берлина) подполковник Паулюс, сменивший подполковника Гудериана на посту командира 3-го автомобильного батальона, показал свои роты. Гудериан положил в основу новых боевых частей предписанный Версальским договором моторизированный обоз. Паулюс провел на казарменном плацу друг за другом танковую роту в виде картонных муляжей, мотоциклетную стрелковую роту, разведывательную танковую роту, роту противотанковой обороны. Я стоял рядом с генералом Либманном. Он проворчал: «Все это чушь». Я набрался смелости спросить его, на основании чего он сделал такой вывод. Он сказал: «Автомобили все опять застрянут в песке и болотах, как это произошло во время учений 1926 г. в Силезии». То, что восемь лет без перерыва продолжались работы по совершенствованию автомобильного транспорта, прошло мимо его внимания; то же самое можно было сказать и о имевших недостаточное представление о технике его старых боевых товарищах.

Рассказывали, что как раз в это время Гитлер просил Паулюса при проведении учений по карте показать ему пример современной тактики. Опытный учитель вместе со своими офицерами провел без малейшего сбоя уже не раз отрепетированный маневр. Гитлер, видимо, был настолько поражен сжатым чеканным языком приказов, логикой оценки положения, верностью принятых решений, что он заранее наметил выдвинуть Паулюса на один из наиболее важных постов.

Заставить людей понять тонкость техники связи было еще сложнее, чем в случае с моторизацией. После завершения двухгодичной преподавательской деятельности мне предстояло принять участие в командно-штабных учениях, которые в 1935 г. проводил в Силезии генерал фон Рундштедт. Я возглавил группу слушателей академии. Эти маневры были одной из самых больших неудач, которые мне когда-либо довелось пережить в моей служебной карьере.

Кроме иностранцев среди приглашенных был глубоко уважаемый мной генерал-майор в отставке Ханс фон Майер, мой бывший командир в Касселе. Он, покачивая головой, постоянно повторял, что об этом нам было хорошо известно еще в 1918 г. На вооружение был принят новый полевой телефон с одним элементом, микрофон сразу отказал, телефонная связь по проложенным по всем правилам проводам между дивизией и корпусом постоянно прерывалась, телеграфная связь отсутствовала. Поставленные со складов коммутаторы с клапанами оказались с дефектом, они еще больше усугубляли ощущение катастрофы. При этом отказала техническая связь. Старые, опытные штабные офицеры – «генералы в коричневом», цвете тогдашней формы связистов, как будто только что набранные из земельной полиции, стояли в бездействии, тут и там, отдельными группами.

Вместо того чтобы на следующий день маневров задействовать по тревоге все незанятые силы и устранить обнаруженные недостатки, событиям позволили развиваться по уже написанному сценарию. Был сформирован полк армейской связи из строительных команд с грузовиками и офицеров-резервистов. Сделано это было без какого-либо представления о моторизированном передвижении, не говоря уже об использовании рельефа местности и маскировки, поэтому полк представлял собой скорее ряд дорожных заграждений. Это был настоящий позор. Во всех дивизионных и корпусных штабах служили офицерами мои бывшие ученики. Почти все телефонные линии связи, которые я живописал в красках в моих лекциях на протяжении двух лет, не действовали. Они не постеснялись, самодовольно ухмыляясь, поставить это мне на вид. Единственным положительным моментом больших учений было большое количество ошибок, которые еще предстояло разбирать в течение четырех лет. Фелльгибель и его группа затем озаботились провести ряд необходимых усовершенствований.

Еще раньше в 1935 г. вместе с первым курсом я принял участие в поездке, завершающей учебный год, в Восточную Пруссию. На месте сражения под Гумбинненом (20 – 21 августа 1914 г.) молодой штабной офицер рассказывал о битве. Его надменные высказывания о тогдашних командирах и их солдатах было невозможно слушать.

Я дополнил сказанное несколькими словами о роли 1-й кавалерийской дивизии, которая, осуществляя опережающее преследование, расположилась на левом фланге. У нее не было под рукой четырех радиостанций, находившихся в полковом обозе второго разряда. Командир, тогда еще обер-лейтенант, Шрадер ждал их прибытия. Обоз был захвачен частями гвардейского кавалерийского корпуса хана Нахичеванского Хусейна. Командующий 8-й армией фон Притвиц в течение двух суток, не имея радиосвязи и в отсутствие телефонного сообщения – русские перерезали провода, – ничего не знал о своей кавалерии, которая тем временем успешно атаковала противника с тыла. Вероятно, под впечатлением имевших место тяжелых потерь вечером 20 августа он передал Ставке Верховного главнокомандования по кое-как проложенной линии связи предложение отвести свою 8-ю армию за Вислу. На следующий день считавшаяся пропавшей кавалерийская дивизия возвратилась с пятьюстами пленными. Штаб дивизии никогда больше не передавал свою радиостанцию в обоз. Как-то мы, три старых бойца, сидели вечером: преподаватель тактики Линдеманн, учитель военной истории генерал Метц и я. Мы обсуждали вопрос, как равнодушным молодым офицерам, которые еще не слышали свист пуль, внушить почтение к окружавшим их военным кладбищам и сделать близким и понятным героизм павших, а также много других факторов, физических и психических, которым, помимо тактики, подвержен фронтовик. Я рассказал о примерах, достойных подражания, которые я вычитал из книги Рейхенау о полях битв: гренадерское знамя за одержанную победу, оборона осажденной со всех сторон крепости Лётцен, первое сражение при Танненберге (Грюнвальде) в 1410 г., поражение рыцарей Тевтонского ордена в противостоянии с Польшей.

Меня обрадовал в последний вечер в Мариенвердере молодой офицер, который сказал, что им следует во многом пересмотреть свои взгляды. Мы посетили в этот день замок Нойдек, куда нас привел сын умершего год назад фельдмаршала фон Гинденбурга. Он первым указал нам на любимую картину своего отца, висевшую в небольшой гостиной. На ней был изображен пехотный лейтенант, который вместе со взводом с гранатой в руке устремляется в атаку. «Вы гаранты победы, а не умники-теоретики», – были слова старого солдата.

После пары недель отдыха на побережье Балтийского моря под Кольбергом[69]69
  Ныне Колобжег в Польше.


[Закрыть] меня командировали на танковые учения в Мюнстере. Генерал Лутц и полковник Гудериан должны были продемонстрировать свою тактику на примере пяти учебных маневров для многочисленных представителей других родов войск, немецких военных атташе и военнослужащих, сформированных к осени 1935 г. трех танковых дивизий. Части новых военно-воздушных сил усилили глубокое впечатление от стремительного движения и парализующей мощи накатывавшихся одна за другой танковых волн. Мы все ясно поняли, что началось новое время борьбы и новых командиров. Штаб дивизии и существовавшая прежде 3-я кавалерийская, а в будущем 1-я танковая дивизия под командованием барона генерала фон Вейхса еще только проходили обкатку. На удивление маневренных радистов этой дивизии возглавил капитан Хан. Главнокомандующий сухопутными войсками барон генерал фон Фрич отдал распоряжение, что было странно при тех мерах секретности в отношении собственного персонала, о неожиданной приостановке формирования моторизированной колонны. Маневры завершились в несколько минут сюрпризом. Первый большой успех маневренного управления войсками при помощи танковой радиостанции, обладавшей новыми возможностями, выглядел убедительно.