Текст книги "Девы"

17

Церквушка, в которой шла заупокойная служба, была построена из дерева и камня в 1612 году. Под высоким, украшенным лепниной потолком висели геральдические щиты с девизами на латыни. На витражных разноцветных окнах были изображены сцены из жизни Святого Христофора. На полу из черного мрамора выстроились скамьи, по которым расселись преподаватели и студенты. Мариана и Зои выбрали места в первых рядах.

Родители Тары, лорд и леди Хэмптон, расположились рядом с ректором и деканом. Они прилетели из Шотландии на опознание тела. Мариана представляла, каким долгим и мучительным был для них путь из отдаленной загородной усадьбы. Сначала лорд и леди Хэмптон должны были добраться до Эдинбурга, потом прилететь в аэропорт Станстед в Лондоне и наконец приехать в Кембридж. И всю дорогу они сходили с ума от неизвестности, тревоги и страха, а затем разом лишились всякой надежды, увидев, что стало с их дочерью…

Казалось, родители Тары окаменели. На их бледных лицах застыло страдание. Мариана, будто завороженная, не сводила с них глаз. Она помнила это ощущение: от шока все тело цепенеет, словно покрываясь льдом, как в морозильной камере. К сожалению, блаженное онемение длится недолго. Вскоре лед тает, и ты сгибаешься под тяжестью обрушившегося горя.

Мариана заметила, что в церковь вошел профессор Фоска. Он ступал по проходу между скамьями, а за ним следовали шесть девушек. Они сразу привлекали к себе внимание, потому что, во-первых, поражали своей красотой, а во-вторых, были одеты в длинные белые платья. В девушках чувствовалась уверенность в себе и в то же время смущение оттого, что все на них смотрят. Может, это и есть «ведьмы»? Те самые подруги Тары, которые так не нравятся Конраду?

В скорбной тишине началась служба. Под звуки органа появились певчие: мальчики в алых сутанах с белыми кружевными воротниками. Они запели гимн на латыни, и их ангельские голоса заполнили полутемную, освещенную свечами церковь.

Тело Тары не принесли из морга, так как сами похороны и церемония прощания должны были состояться позже, в Шотландии. При мысли о бедной убитой девушке Мариана помимо воли вспомнила, как ездила в наксосскую больницу, куда привезли ее погибшего возлюбленного.

Он лежал на бетонном столе. С него все еще капала вода, в глаза и волосы забился песок. Кончик пальца исчез, остался в океане. На коже виднелись рваные ранки: очевидно, его плотью полакомились рыбы. При виде безжизненной, словно слепленной из воска фигуры Мариана сразу поняла: это не ее муж, а просто оболочка. Сам Себастьян пропал. Но куда?

В первые дни после его смерти Мариана одеревенела. Она долго находилась в прострации, не в силах поверить в произошедшее и тем более принять его. Неужели она больше никогда не увидит Себастьяна, не услышит его голос, не ощутит его прикосновение?

Она непрестанно задавалась вопросом: «Где же он? Куда он делся?»

Постепенно случившееся начало доходить до Марианы, и она забилась в запоздалых рыданиях. Слезы не переставая текли из глаз, словно где-то внутри нее прорвало плотину. Этот водопад смывал прошлое Марианы и ее саму.

А потом вскипела злость.

Неукротимый гнев, слепая ярость, способная сжечь дотла любого, кто находится рядом. Впервые ей хотелось наброситься на кого-то и ударить, причинить кому-нибудь физическую боль – прежде всего себе самой.

Разумеется, в произошедшем она винила себя: сама настояла на поездке. Если б муж остался в Англии, как хотел, он был бы жив.

Себастьяна она тоже считала виноватым. Как он отважился на это безрассудство – плавать в бушующем море? Как посмел безответственно отнестись и к собственной жизни, и к жизни жены?

В дневное время Мариане было плохо; ночью – еще хуже. Сначала удавалось ненадолго забыться с помощью снотворного и алкоголя, хотя и во сне ее неотступно преследовали кошмары: тонущие корабли, железнодорожные аварии, наводнения и прочие катастрофы. Мариане часто снилось, что она шагает среди бесконечных арктических снегов. Несмотря на метель и ледяной ветер, с трудом пробирается вперед, ищет Себастьяна – и не находит.

А потом снотворное перестало действовать. Мариана часами лежала в темноте наедине со своим горем, тоскуя по Себастьяну. У нее не осталось ничего, кроме воспоминаний об их днях и ночах, о летних и зимних месяцах, проведенных вместе.

Наконец, начиная сходить с ума от бессонницы и отчаяния, она обратилась к врачу. Было очевидно, что Мариана злоупотребляет лекарствами, поэтому доктор Бек не стал прописывать ей препараты, а порекомендовал сменить обстановку.

«Вы обеспечены, детей у вас нет, – прямолинейно заявил он. – Почему бы вам не съездить за границу? Отправьтесь в путешествие, посмотрите мир».

Поскольку в прошлый раз аналогичный совет доктора привел к гибели Себастьяна, Мариана не стала ему следовать, а вместо этого замкнулась в себе и своих мыслях.

Она закрывала глаза и представляла пожелтевшие колонны на фоне голубого неба – обломки древнего храма на острове Наксос; вспомнила, как молилась Деве об их с мужем счастье и любви. Не было ли это ошибкой? Вдруг богиня сочла ее слова за оскорбление? Или, может, ей сразу понравился этот красивый мужчина? Она приревновала его к Мариане и унесла в подземный мир. Похитила, так же как саму Персефону когда-то похитил Аид…

Отчего-то было легче винить в гибели Себастьяна злые силы, сиюминутную прихоть капризной богини. Мысль о том, что все произошло случайно, что смерть Себастьяна не имела смысла и ничего не значила, была невыносима.

«Все! – оборвала себя Мариана. – Не могу больше!» Она смахнула рукой выступившие от жалости к себе слезы. Не хватало только расплакаться прямо здесь, в церкви! Скорее отсюда, скорее на воздух…

– Пойду подышу, – прошептала она Зои.

Та кивнула и ободряюще сжала ее ладонь.

Мариана поднялась и поспешила к выходу. Выбравшись из тускло освещенной, набитой посетителями церкви в пустынный двор, она сразу почувствовала облегчение. В Мейн-Корт было тихо, спокойно и безлюдно. Вечерний сумрак слегка разгоняли редкие фонари, окруженные золотистым ореолом. Вокруг колледжа сгущался поднимавшийся от реки туман.

Мариана вытерла мокрые глаза и задрала голову. В небе ярко сияли звезды – миллиарды мерцающих алмазов в темной бесконечности. Должно быть, он сейчас там…

– Себастьян, – прошептала Мариана, – где ты?

Она застыла, всматриваясь в небо, вслушиваясь в тишину, ожидая, что любимый пошлет ей знак: падающую звезду, или заслоняющее луну облако, или еще что-нибудь…

Но ничего не произошло. Мариану по-прежнему окутывали темнота и безмолвие.

18

После службы собравшиеся вышли из церкви во двор и, разбившись на группки, начали делиться впечатлениями. Отведя племянницу в сторонку, Мариана поведала ей о своей встрече с Конрадом и о том, что полностью разделяет ее мнение о нем.

– Вот видишь! – обрадовалась Зои. – Конрад невиновен. Он не убивал Тару. Ему надо помочь.

– Не представляю как, – призналась Мариана.

– Ну хоть как-нибудь! Я уверена: у Тары был кто-то еще, кроме Конрада. Она несколько раз на это намекала… Может, в ее телефоне сохранилась какая-то информация? Или в ноутбуке? Давай проберемся в ее комнату…

– Зои, так нельзя, – прервала ее Мариана.

– Почему?

– Этим должна заниматься полиция.

– Ты же слышала, что сказал инспектор! Зачем им еще что-то расследовать? Они уже назначили виноватого! Мы просто обязаны вмешаться. – Она глубоко вздохнула. – Эх, был бы с нами Себастьян… Он бы знал, что делать.

Мариана уловила в ее голосе укор.

– Да, жаль, что его нет. – Она помолчала. – Я тут подумала… Может, погостишь несколько дней у меня в Лондоне?

Едва фраза сорвалась с ее губ, Мариана спохватилась, что зря это сказала. Зои пораженно уставилась на нее.

– Что?!

– Возможно, если отвлечься, тебе станет легче…

– Я не могу просто взять и сбежать! Этим делу не поможешь. Разве так поступил бы Себастьян?

– Нет, – с внезапным раздражением признала Мариана. – Но я – не Себастьян.

– Конечно, какой из тебя Себастьян? – так же раздраженно парировала Зои. – Он бы обязательно остался!

Мариана не ответила. С тех пор как Зои позвонила по телефону, ее не переставали терзать неясные опасения, и Мариана наконец решилась их высказать.

– Зои, а ты точно… ничего от меня не скрываешь?

– Ты о чем?

– Ну не знаю… обо всем. О Таре. Не могу отделаться от ощущения, что ты чего-то недоговариваешь.

Зои, не глядя на Мариану, покачала головой.

– Ничего я не скрываю.

Ее слова прозвучали неубедительно. Мариана встревожилась.

– Зои, ты мне доверяешь?

– Конечно, что за вопрос!

– Я же вижу, ты о чем-то умалчиваешь. Я чувствую. Расскажи, пожалуйста…

Поколебавшись, Зои сдалась.

– Ну, в общем… – Вдруг ее взгляд упал на что-то у Марианы за спиной, и на лице Зои промелькнул страх. Она быстро потупилась и пробормотала: – Тебе показалось. Честно.

Мариана обернулась и увидела у дверей церкви профессора Фоску с его свитой. Девушки и профессор о чем-то шептались.

Фоска зажег сигарету и внезапно заметил Мариану. Секунду они молча смотрели друг на друга сквозь завесу сигаретного дыма. Затем профессор приветливо улыбнулся и направился к ней. При виде приближавшегося Фоски Зои судорожно вздохнула.

– Добрый вечер, – поздоровался он, подойдя. – Мы ведь так и не познакомились. Меня зовут Эдвард Фоска.

– А я Мариана… Андрос. – Мариана сама не понимала, почему назвала девичью фамилию. Так, вырвалось. – Я – тетя Зои.

– Знаю. Зои мне о вас рассказывала. Мне очень жаль, что ваш муж погиб. Примите мои соболезнования.

– Спасибо… – Захваченная врасплох, Мариана смутилась.

– Я очень переживаю за вашу племянницу, – добавил Фоска и повернулся к Зои. – Какое несчастье: сначала потерять любимого дядю, а потом и лучшую подругу…

Пожав плечами, Зои отвела глаза и ничего не ответила. Мариана уверилась: определенно, Зои от нее что-то утаивает. Было очевидно, что племянница боится профессора. Но почему? Мариана не ощущала в нем никакой угрозы, лишь непритворное сочувствие.

– Бедные ребята! – с искренним состраданием продолжал Фоска. – Все однокурсники будут горевать о Таре… А может, и вообще весь колледж.

– Мне пора, – торопливо вмешалась Зои, обращаясь к Мариане. – Я договорилась встретиться с друзьями в кафе. Ты со мной?

Мариана покачала головой.

– Я обещала Клариссе, что зайду. Увидимся позже.

Кивнув, Зои удалилась. Мариана снова повернулась к Фоске, но, к ее удивлению, он уже шагал прочь. Лишь сигаретное облачко висело на том месте, где только что стоял профессор. Дымок вился, редел – и наконец растаял.

19

– Расскажите о профессоре Фоске, – попросила Мариана.

Кларисса, наливавшая янтарный чай из серебряного чайника, удивленно взглянула на нее и протянула изящную фарфоровую чашку на блюдце.

– О профессоре Фоске? А зачем тебе?

Мариана решила не вдаваться в подробности.

– Да так. Зои о нем упоминала.

Кларисса, сидящая напротив Марианы, в выцветшем лаймовом кресле у окна, пожала плечами.

– Я не очень хорошо его знаю, он работает здесь всего пару лет. Американец. Исключительно умен. Писал диссертацию в Гарварде.

В белой шелковой блузке, твидовой юбке и ажурном зеленом кардигане, который, вероятно, был старше большинства ее учеников, Кларисса нежно улыбнулась Мариане. Ей было уже под восемьдесят, но, казалось, со времени их последней встречи она ничуть не постарела.

В свое время профессор Кларисса Миллер была научным руководителем Марианы. Она, как и многие коллеги по колледжу, частенько занималась со студентами индивидуально, и обычно такие уроки проходили в комнатах преподавателей. После полудня, а иногда и раньше, по желанию педагогов на занятия приносили алкоголь из винных подвалов – Кларисса предпочитала «Божоле», – так что студенты не только постигали литературу, но и учились изысканно пить.

На таких уроках граница между преподавателем и студентом размывалась, их отношения становились более личными. Учителя и ученики доверяли друг другу секреты, делились самым сокровенным.

Одинокая сиротка из Греции вызывала у Клариссы умиление и, пожалуй, интерес, и она по-матерински присматривала за юной девушкой. Мариану же в профессоре Миллер восхищало все: значительные достижения в науке, традиционно считавшиеся прерогативой мужчин; энциклопедические познания и готовность, с какой она ими делилась; ее терпение, доброта и даже проявляемая порой вспыльчивость. Занятия с Клариссой дали Мариане больше, чем лекции и семинары всех остальных преподавателей.

После того как Мариана закончила университет, они с Клариссой поддерживали связь и время от времени посылали друг другу письма и открытки. А в один прекрасный день Мариане неожиданно пришло сообщение по электронной почте: Кларисса объявляла, что, вопреки всему, решила освоить интернет. Когда умер Себастьян, она написала Мариане такое душевное, трогательное послание, что та сохранила его и регулярно перечитывала.

– Я слышала, у Тары вел занятия профессор Фоска?

Кларисса кивнула.

– Так и есть. Бедная девочка… насколько мне известно, профессора Фоску очень беспокоила ее успеваемость.

– Правда?

– Да, он рассказывал, что Тара еле-еле справляется с программой. Она была довольно непутевой… – Кларисса сокрушенно вздохнула и покачала головой. – Ужасные дела творятся. Просто ужасные.

– И не говорите.

Мариана отпила чай, наблюдая, как старушка набивает табаком красивую трубку из темного вишневого дерева. К курению ее пристрастил муж, ныне покойный. Ее комнаты всегда наполнял пряный, резкий запах табака, за годы впитавшийся в стены, в книги и в саму Клариссу. Иногда он становился невыносимым, и многие студенты просили ее не курить на занятиях. В конце концов Кларисса уступила, подчинившись новым санитарным нормам и правилам безопасности.

Но Мариана ничуть не возражала против привычки Клариссы. Наоборот, оказавшись в знакомой обстановке, она поняла, что очень скучала по клубам ароматного дыма. Они ассоциировались у нее с мудростью, учением и добротой, и если в Лондоне кто-то рядом закуривал трубку, на Мариану это всегда действовало успокаивающе.

Кларисса поднесла к трубке зажигалку. Затянувшись, выдохнула, и ее тут же окутало темное облако.

– Это все сложно осмыслить. Честно говоря, я в растерянности, – призналась она. – Невольно задумаешься, как спокойно и безмятежно тянется наша жизнь здесь, вдали от остального мира, и как охотно мы закрываем глаза на происходящие в нем кошмары…

В глубине души Мариана с ней согласилась. По книгам нельзя подготовиться к жизненным ударам.

– Такая чудовищная жестокость ужасает. Уму непостижимо, что кто-то оказался на это способен. – Кларисса, по своему обыкновению, размашисто жестикулировала трубкой. Тлеющий пепел осыпался на коврик, прожигая в нем темные дыры. – Знаешь, у древних греков существовало специальное название для такого сильного гнева.

– Правда? – заинтересовалась Мариана.

– «Менис». В английском языке нет точного эквивалента этого слова. Помнишь, как начинается «Иллиада» Гомера? «µῆνιν ἄειδε θεὰ Πηληϊάδεω Ἀχιλῆος», то есть «пой, богиня, про «менис» Ахиллеса»[4]4
  «Пой, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына» (перевод с древнегр. В. В. Вересаева).


[Закрыть].

– Вот как? И что же значит «менис»?

Кларисса на секунду задумалась.

– Это значит «неконтролируемый гнев», «пугающий гнев». Думаю, самый близкий перевод будет «осатанение».

– Да, пожалуй, этот человек и впрямь осатанел.

Кларисса положила трубку в маленькую серебряную пепельницу и улыбнулась Мариане.

– Хорошо, что ты приехала, дорогая. Твоя помощь придется очень кстати.

– Я здесь только из-за племянницы, завтра уезжаю.

– Уже? – огорчилась Кларисса.

– Ну, у меня дела в Лондоне. Пациенты ждут.

– Разумеется. И все же… – Кларисса пожала плечами. – Может, задержишься на пару дней? Ради студентов колледжа?

– Сомневаюсь, что хоть как-то смогу помочь. Я психотерапевт, а не частный детектив…

– Я в курсе. Ты занимаешься групповой психотерапией. А ведь в этой трагедии замешана как раз группа людей.

– Да, но…

– Ты тоже училась в колледже Святого Христофора. Знание сложившихся университетских устоев позволит тебе глубже вникнуть в ситуацию. Полицейские же, как бы ответственно ни относились к делу, такими сведениями не обладают.

Мариана раздраженно покачала головой. Зачем Кларисса ставит ее в неловкое положение?

– Я не криминолог. У меня другая специализация.

Пожилая преподавательница расстроилась, но не стала наседать. Взглянув на Мариану, она уже мягче произнесла:

– Извини, милая. Я ведь даже не спросила, каково это.

– Что – это?

– Находиться здесь. Без Себастьяна.

Впервые за весь вечер Кларисса заговорила на такую тему. Мариана, захваченная врасплох, смутилась и не нашлась с ответом.

– Наверное, это… странно? – подсказала Кларисса.

Мариана кивнула.

– «Странно» – подходящая формулировка.

– Я тоже чувствовала себя странно, когда Тимми умер. Он всегда был со мной – и вдруг его не стало. А я не могла отделаться от ощущения, что он вот-вот выскочит из-за колонны, чтобы удивить меня… И до сих пор не могу.

Кларисса и профессор Тимоти Миллер были женаты больше тридцати лет. Обоих супругов, общепризнанных оригиналов и чудаков, часто видели в городе. Кларисса и Тимоти, взлохмаченные, в непарных носках, почти бегом торопились куда-то с книгами под мышкой, увлеченно болтая на ходу. Они были счастливы вместе, пока десять лет назад смерть не забрала Тимоти.

– Со временем станет легче, – сказала Кларисса.

– Ой ли?

– Важно смотреть вперед. Никогда не оглядывайся. Думай о будущем.

Мариана покачала головой.

– Если честно, я даже приблизительно не могу представить, что буду делать в будущем. Оно скрыто от меня, словно… – она запнулась, подыскивая подходящее слово, – …за пеленой. Откуда эта строчка? «За пеленой, за пеленой»…

– Из поэмы In Memoriam Теннисона, – не колеблясь, ответила Кларисса. – Пятьдесят шестая строфа, если не ошибаюсь.

Мариана улыбнулась. Большинство преподавателей в Кембридже были ходячими энциклопедиями, а уж профессор Миллер – целой ходячей библиотекой.

Прикрыв глаза, Кларисса по памяти продекламировала:

 
Тщету и хрупкость жизнь сулит.
Всели надежду! Успокой!
Где голос, что благословит?
За пеленой, за пеленой…
 

Мариана печально кивнула.

– Да… да, так и есть.

– Боюсь, в наши дни творчество Теннисона недооценивают. – Улыбнувшись, Кларисса взглянула на часы. – Если ты собираешься остаться на ночь, надо найти для тебя комнату. Давай-ка я позвоню консьержу.

– Спасибо.

– Подожди минутку.

С трудом поднявшись на ноги, пожилая женщина подошла к книжному шкафу. Водя пальцем по корешкам, она отыскала тонкую книгу и сунула ее Мариане в руки.

– Держи. После смерти Тимми она служила мне утешением.

На черной кожаной обложке были вытиснены потускневшие золотые буквы: «In Memoriam A. H. H., Альфред Теннисон».

Взглянув на Мариану, Кларисса велела:

– Почитай.

20

Мариана хорошо помнила мистера Морриса – добродушного старика, известного своим по-отечески заботливым отношением к студентам. К ее удивлению, в дежурном помещении Мариану встретил парень лет двадцати или чуть старше – высокий, крепко сложенный шатен, с мощным подбородком и прилизанными, зачесанными на одну сторону волосами. На нем был темный костюм, сине-зеленый галстук и черная шляпа-котелок.

Заметив растерянность Марианы, он улыбнулся.

– Вы ожидали увидеть кого-то другого, мисс?

Смутившись, Мариана кивнула.

– Вообще-то да. Мистер Моррис…

– Это мой дедушка. Он умер несколько лет назад.

– Ох, конечно. Простите. Мои соболезнования…

– Ничего не поделаешь, такова жизнь. К сожалению, я всего лишь его бледная копия, на что не перестают указывать коллеги. – Он подмигнул Мариане и приподнял шляпу. – Пожалуйте сюда, мисс. Следуйте за мной.

Мариана подумала, что своей вежливостью и почтительностью он напоминает консьержа из прошлого века – столетия, которое, вероятно, было лучше, чем нынешнее.

Несмотря на возражения Марианы, молодой человек настоял, что сам понесет ее сумку.

– Вы же помните, у нас так принято. Колледж Святого Христофора – место, где время остановилось. – Он улыбнулся.

Мистер Моррис привел Мариану в Габриэл-Корт, в общежитие, куда ее поселили, когда она училась на последнем курсе. По каменным ступенькам, по которым столько раз ходили они с Себастьяном, вслед за Моррисом Мариана направилась в дальний конец двора к старой, покрытой пятнами восьмиугольной гранитной башне. Зайдя внутрь, они поднялись по винтовой лестнице на третий этаж, где располагались комнаты для приезжающих к студентам гостей. Отперев нужную дверь, консьерж вручил Мариане ключи.

– Вот, пожалуйста, мисс.

– Спасибо.

Мариана переступила порог и огляделась. Комната была небольшая, с эркерным окном и камином. Над дубовой кроватью на четырех резных столбах висел плотный ситцевый балдахин, который, по всей видимости, почти не пропускал воздух.

– Одна из лучших комнат для наших бывших студентов, – произнес Моррис, ставя сумку Марианы у кровати. – Правда, маловата. Но надеюсь, вам тут будет удобно.

– Спасибо, вы очень добры.

Они ни словом не обмолвились об убийстве, однако Мариане почему-то казалось, что о нем непременно нужно упомянуть. Скорее всего, потому, что на этом были сосредоточены все ее мысли.

– Вчера произошла ужасная трагедия, – начала она.

Моррис кивнул.

– Совершенно с вами согласен.

– Наверное, все в колледже убиты горем.

– Так и есть. Хорошо, что дедушка не дожил. Это его доконало бы.

– Вы ее знали?

– Тару? – Моррис покачал головой. – Только понаслышке. Она… скажем так, она была местной знаменитостью. Как и ее подруги.

– Подруги?

– Ну да. Эти девушки ведут себя очень… экстравагантно.

– Экстравагантно? Интересное выражение.

– Вы находите, мисс?

Он был намеренно уклончив. Любопытно, почему?

– Что вы имеете в виду?

Моррис улыбнулся.

– Просто они довольно… бойкие. Нельзя ни на минуту оставлять их без внимания. Пару раз они устраивали беспорядки, приходилось их утихомиривать.

– Ясно.

Лицо Морриса было совершенно непроницаемо. Вот бы выяснить, что скрывается за его безупречными манерами и показным дружелюбием? О чем он думает на самом деле?

– Если хотите что-то узнать о Таре, побеседуйте с горничной, – не прекращая улыбаться, посоветовал молодой человек. – Похоже, горничные всегда в курсе всего, что происходит в колледже. От них ничто не ускользнет.

– Учту, спасибо.

– Если вам больше ничего не нужно, мисс, не стану вам мешать. Спокойной ночи.

С этими словами Моррис вышел за дверь, осторожно ее придержав, чтобы не хлопнула.

Наконец-то этот долгий утомительный день закончился и Мариана осталась одна. Устало опустившись на кровать, она взглянула на часы. Девять. Пора было ложиться, однако Мариана понимала, что не уснет: она еще не пришла в себя после сегодняшних треволнений и нервного напряжения.

Распаковывая вещи, Мариана наткнулась на книжицу, которую дала Кларисса, и, взяв ее в руки, уселась на постель. Она уже читала In Memoriam, когда училась в университете. Как и многих, ее слегка пугала длина произведения. Поэма состояла более чем из трехсот строк, и Мариана очень гордилась тем, что все-таки ее осилила. В ту пору книга не затронула в ее душе никаких струн, ведь Мариана была молода, влюблена и счастлива. Грусть, страдания и меланхолия казались ей чуждыми.

Видимо, Кларисса решила, что теперь книга произведет иное впечатление. Почему? Из-за Себастьяна?

Из предисловия, написанного одним литературоведом прошлого века, Мариана узнала, что у Альфреда Теннисона было трудное детство: всем известно о так называемой «дурной крови» Теннисонов. Отец поэта много пил, злоупотреблял наркотиками и чрезвычайно жестоко обращался со своими многочисленными детьми. Братья и сестры Альфреда страдали депрессией и психическими расстройствами. Почти все они плохо кончили: кто угодил в сумасшедший дом, кто совершил самоубийство. В восемнадцать лет Альфред сбежал из дома и, подобно Мариане, попал в Кембридж – в чудесный мир красоты и свободы.

Здесь он обрел любовь. Точно неизвестно, дошло ли у них с Артуром Генри Галламом дело до интима, но их отношения в любом случае были полны романтики: встретившись однажды, ближе к концу первого курса, Альфред и Артур не расставались ни на секунду. Они часто гуляли, держась за руки. Однако несколько лет спустя, в 1833 году, Артур умер от аневризмы.

Вероятно, Теннисон полностью так и не оправился после этой потери. Утрата сокрушила его. Он весь отдался боли, перестал следить за собой, мыться и причесываться. Целых семнадцать лет горевал и писал лишь обрывки стихов – отдельные строчки, четверостишия и эпитафии, посвященные Галламу. В конце концов он собрал все наброски воедино, в одну огромную поэму, и опубликовал под названием In Memoriam A. H. H. Она была признана величайшим произведением английской литературы.

Устроившись поудобнее, Мариана принялась читать и вскоре осознала, что слова эти, откровенные и искренние, живут в ней, будто их произносит не Теннисон, а она сама. Словно каким-то образом поэт узнал и озвучил ее собственные чувства:

 
Почти греховно, может быть,
Пытаться скорбь в слова облечь,
Ведь в этом мире душу речь
Не в силах полностью открыть.
 

Как и Мариана, через год после смерти любимого Теннисон посетил Кембридж. Бродил по тем же улицам, где они ходили вместе, и ощущал, что «все так же, но не так». Стоял у комнаты, где раньше жил Галлам, и видел «чужое имя на двери».

И вдруг среди обилия стихотворных строф Мариана наткнулась на знакомые строчки, настолько известные, что они стали частью самого английского языка.

 
Не прекращаю горевать,
Но повторяю вновь и вновь:
Уж лучше потерять любовь,
Чем вовсе чувства не познать.
 

На глаза навернулись слезы. Она опустила книгу и взглянула в окно, но, поскольку уже стемнело, увидела лишь свое отражение. Смотрела на себя, и по щекам стекали крупные капли. «Что теперь? Куда идти? Что делать?»

Зои права: она действительно пытается спастись бегством. Но где найти приют? В Лондоне, в осиротевшем доме рядом с Примроуз-Хилл? Так ведь это больше не родной кров, а просто нора, в которую можно забиться…

Внезапно вспомнилось, что Зои сказала ей у церквушки. Племянница и здесь не ошиблась: Себастьян действительно хотел бы, чтобы Мариана осталась в Кембридже, чтобы она не отступала и боролась до конца.

Так что же?

Мысли снова вернулись к профессору Фоске и его речи в Мейн-Корте. Да, именно речи – слишком гладкой, явно заранее подготовленной и отработанной. Но у него есть алиби. А значит, Фоска, скорее всего, невиновен, если только он не заставил студентов его выгораживать, что вряд ли.

И все же…

Почему-то картинка не складывалась.

Тара утверждала, что Фоска грозился ее убить, и спустя несколько часов ее нашли мертвой…

Пожалуй, стоит задержаться на пару дней и выяснить детали отношений Тары и профессора. Ничего, Фоска потерпит.

Раз уж полиция им не заинтересовалась, то, в память о Таре, установить правду должна Мариана. Хотя бы потому, что больше некому.