Текст книги "Великий Могол"

– Этот вонючий маленький крестьянин никогда не должен был даже приблизиться к дурбару, не говоря уже о том, чтобы сесть на трон властителя, – произнес другой голос после паузы. – Если падишаху захотелось его наградить, хватило бы медной монеты и пинка под зад. Надеюсь, это не начало нового сумасшествия. Когда напирает армия Шер-шаха, нам нужен воин, а не мечтатель.

– Наш повелитель – воин. На поле брани нет его храбрее… – произнес третий человек. Голос его был низкий и казался более старым, но, как и другие, Хумаюн его не узнал.

– Ладно, будем надеяться, что он не забыл, для чего существует. Бабур был настоящим мужчиной. Именно поэтому я шел за ним из Кабула. Я бы не бросил все ради мечтательного звездочета, которому не доверяю…

– Но он уже одержал великие победы. Вспомни Гуджарат, и как мы… – продолжил низкий голос, но люди стали удаляться, и Хумаюн не смог расслышать их речь до конца.

Слова их разозлили его. Захотелось выскочить и предстать перед ними в гневе, но в чем-то эти упреки были справедливы. Под воздействием опиума, живя в сумеречном мире, он потерял связь с военачальниками и придворными и предал своих людей. Но в отношении Низама они не правы. Он дал ему слово – и сдержал его. Это поступок честного человека. Если бы он поступил иначе, то был бы проклят в следующей жизни, а может быть, и в этой…

* * *

– Ахмед-хан, прежде всего, что мы знаем о нашем враге?

Хумаюн снова сидел в алом командном шатре в окружении военного совета. Накануне вечером он прибыл в лагерь в ста двадцати милях к югу от Агры, чтобы возобновить военные действия против Шер-шаха.

– Повелитель, новости плохие. Похоронив погибших, Шер-шах неспешно вернулся в Какори, город, который использовал как командный центр. Десять недель тому назад в ознаменование победы он устроил там большой парад. Под гром барабанов церемонию возглавлял отряд его элитной конницы под пурпурными знаменами. Истошными криками их приветствовала толпа. Шер-шах сумел утащить с собой бо́льшую часть бронзовых пушек, захваченных у нас, достав их из грязи по берегам Ганга, и привел их в боевое состояние. Их тащили некоторые из наших слонов. Следом за ними в цепях шли пленные. По словам одного из наших разведчиков, который под видом торговца сладостями был там, они хромали, а раны их были перевязаны грязными тряпками. У других от цепей открылись кровавые язвы. Все были измучены и голодны, не смели поднять глаз. Разведчик сказал, что толпа оскорбляла их, забрасывала гнилыми плодами и нечистотами и даже била их палками.

За ними следовали новые войска Шер-шаха, а потом сам Шер-шах в золоченой хауде на высоком слоне в разукрашенной золотыми листьями сбруе и попоне, достигающей земли, расшитой жемчугом и драгоценными камнями. Когда процессия дошла до главной площади города, Шер-шах слез со слона, чтобы усесться на трон на огромном помосте, покрытом пурпурной тканью. Он раздавал подарки из захваченных у нас сокровищ своим сторонникам и одаривал их нашими землями и даже отдал им в услужение наших пленных. Еще постыднее то, что там были многие из наших бывших союзников и вассалов, разряженные в пух и прах. Они с радостью простерлись в пыли перед Шер-шахом, чтобы он простил их и наградил чинами в своей армии и обещаниями будущих наград после твоего поражения. За ними последовали правители из областей Декана – таких как богатая алмазами Голконда, – которые, почуяв возможность обогатиться на нашей слабости, обещали Шер-шаху помощь и за это были награждены грандиозными обещаниями раздачи наших земель.

Наконец, под новый гул труб один из наших самых значительных бывших вассалов, раджа Голпура, вышел вперед и, в сопровождении многих военачальников Шер-шаха, упал перед ним на колени. Они все вместе умоляли его принять титул падишаха, подло уверяя его, что он гораздо больше подходит для этого титула, чем ты. Дважды в самоуничижительных выражениях Шер-шах отказывался, говоря, что он всего лишь хотел помочь тем, кто страдает от тирании моголов. Он искал, якобы, не власти, а мести. Однако в третий раз, после того как, в еще более подобострастных выражениях, они дошли в своей лести до абсурда, он согласился, сказав: «Если это ваше окончательное решение, я не могу отказаться. Обещаю править мудро и справедливо в отношении всех». Потом раджа Голпура и трое его военачальников возложили ему на голову приготовленную заранее золотую корону, осыпанную рубинами. И все это было разыграно, словно представление, включая его показные отказы от власти в самом начале. Все присутствующие пали ниц, своими подлыми носами прямо в пыль.

Поздно вечером Шер-шах устроил грандиозное представление. В свете факелов молодые воины из каждого штата и клана, перешедших на его сторону, маршировали перед правителем, а он сидел под золоченым шатром на высоком троне с прямой спинкой, где прямо над головой Шер-шаха был вырезан оскалившийся тигр. Вместо глаз у него были два огромных рубина, ярко сверкавших в темноте. Когда представление закончилось, каждый низко поклонился лже-падишаху, и он посы́пал их потные бритые головые шафраном, жемчужной пылью, мускусом и амброй, как бы наделяя их богатством и удачей, которые он принесет им и их людям.

Поскольку на следующий день была пятница, в главной мечети города, переполненной военачальниками Шер-шаха, мулла провозгласил его падишахом, отслужив в его честь молебен хутбу, предательски присудив Шер-шаху все твои земли, занятые им как в Бенгале, так и далеко за его пределами, в Афганистане и Пенджабе. На следующий день Шер-шах снова выступил против нас. Со всеми новыми союзниками его армия насчитывает около двухсот тысяч человек.

– Где они теперь?

– Приблизительно в ста милях от нас, медленно двигаются к Агре.

– Баба Ясавал, как насчет нашей армии? Перевооружение проходит успешно?

– Да, оружейники постарались на славу. У наших людей новое оружие. Литейщики круглосуточно жгут костры, отливая все больше пушек. Конеторговцы снабдили нас достаточным поголовьем для кавалерии, хотя некоторые из лошадей не столь велики и сильны, как те, что выросли в степях нашей родины.

– А как насчет ополчения от наших союзников и братьев?

– Здесь не слишком хорошо. Некоторые из союзников задерживают ополчение из-за муссонов либо же местных бунтов, либо прислали небольшие отряды. Однако твои младшие братья Хиндал и Аскари выполнили свои обещания, а Хиндал даже превысил то, что собирался сделать. Твой старший брат Камран прислал лишь небольшой отряд в двести пятьдесят всадников, хотя и на прекрасных лошадях. В ответ на наши требования дополнительной помощи он не дал никаких определенных сроков, намекнув, что должен придержать кое-какое число людей на тот случай, если у тебя будут еще какие-нибудь неудачи.

– Это намек на то, что мы продолжаем терпеть поражения, – вспылил Хумаюн, но сразу воздержался от лишних слов. Не стоило критиковать братьев публично.

Тем не менее, слова военачальника перекликались с тем, что содержалось в его личной переписке с Камраном. Брат задерживал ответы на его письма, хоть и был настроен против Шер-шаха. Наконец он неохотно согласился послать ополчение под командование Хумаюна и предолжил возглавить в походе своих людей самолично. Наверное, Камран знал, что Хумаюн вынужден будет отказаться, поскольку это означало бы оставить Пенджаб без правителя и без войск для поддержания порядка. Казалось, что брат затаился, больше желая сохранить свое собственное положение, чем спасать потерянные провинции отцовской империи, если это прибавит славы Хумаюну, а не ему.

– Я напишу брату. Но сколько теперь у наших военачальников людей?

– Сто семьдесят тысяч, повелитель.

– Стало быть, в настоящий момент силы Шер-шаха превосходят наши?

– Да, повелитель. Пока не прибудет подкрепление от твоих братьев.

* * *

Ласкаемый нежным легким ветерком, Хумаюн, стоя на командном пункте в лагере неподалеку от поселения Канаудж на берегу Ганга, смотрел на каменный гребень, покрытый низкорослым кустарником и редкими деревьями, тянущимися до противоположного гребня, где, если верить разведчикам, на следующее утро должна будет появиться армия Шер-шаха.

Нашествие продолжалось медленно, но неизбежно. Возможно, именно этого и стоило ожидать. Но Хумаюн не мог понять перехода на сторону Шер-шаха Ханиф-хана, раджи Морадабада. Он был одним из самых значимых военачальников кавалерии после смерти Сулеймана Мирзы. С ним ушли пятнадцать тысяч воинов, призванных из владений Ханиф-хана, что к востоку от Дели. Сразу после его ухода Шер-шах атаковал укрепленный город на берегу Ганга, который прежде находился под управлением Ханиф-хана. Деморализованные предательством командира, несколько тысяч воинов, преданных Хумаюну, оказали лишь слабое сопротивление, и город вскоре пал, открыв Шер-шаху путь для наступления. Падишах едва ли мог винить этих воинов. Он упрекал себя, что посвятил недостаточно времени тому, чтобы разобраться в характере и амбициях тех, кто его окружал. Таких ошибок в будущем он постарается избежать.

Не менее тревожными были донесения о том, что происходило в его тылу. В провинции Алвар его брата Хиндала началось восстание в пользу Шер-шаха, которое, как писал Хиндал, удалось подавить лишь с большим трудом. В горах возле Дели случились восстания среди вассалов Ханиф-хана, и на их подавление Хумаюну пришлось бросать войска, которые должны были готовиться для присоединения к его собственной армии.

Хуже всего было письмо от Камрана. Продолжая заявлять о верности Хумаюну и династии и противостоянии Шер-шаху, он усомнился в решении брата выдвинуть свои войска дальше на восток за двести миль от Агры. Вместо этого Камран предложил подготовить Агру и Дели к осаде и позволить Шер-шаху растратить свои силы в напрасных попытках разбить их мощные стены. Камран воспользовался «беспорядками» у себя для того, чтобы отказать в военной поддержке, настояв на том, что ему придется сдерживать врага и стать второй линией обороны, если тактика Хумаюна потерпит крах, в чем Камран нисколько не сомневался.

– Повелитель, Баба Ясавал ждет тебя, чтобы сопровождать во время осмотра войск, – прервал раздумья падишаха Джаухар. Он держал под уздцы высокого гнедого коня.

– Очень хорошо. – Хумаюн сел на коня, чтобы присоединиться к Баба Ясавалу, который стоял немного впереди на мосту. Когда они поравнялись, властитель спросил: – Каковы последние донесения твоих разведчиков? Есть какие-нибудь изменения?

– Нет, повелитель. Шер-шах встал лагерем милях в двух за противоположной грядой, и по виду и звукам приготовлений в его лагере сегодня ночью похоже, что завтра он действительно пойдет в атаку.

– Закончены ли работы над укреплениями, которые я просил установить посередине этой гряды?

– Да, повелитель. Ты сам все увидишь, когда мы будем их осматривать.

– Хорошо. Под прикрытием укреплений можно будет отбить атаку Шер-шаха пушками и мушкетами, а также с помощью лучников, а не бросаться сломя голову в рукопашную.

– Но, повелитель, если мы собираемся взять верх, нам придется вступить в ближний бой.

– Конечно. Как только мы сократим численное превосходство Шер-шаха и когда его люди выдохнутся, мы нагрянем и разобьем их. Полумеры мне тоже не нужны. Я всего лишь хочу старательно рассчитать время атаки.

Теперь они ехали по красной земле редутов. Его люди хорошо поработали на жаре своими кирками и лопатами, перекапывая четыре дня подряд пути к Канауджу и Гангу. Повсюду высились кучи земли и камня в шесть футов, а в иных местах и до десяти футов. Они тянулись вдоль по центру гряды, пролегавшей с севера на юг.

– Баба Ясавал, кого я должен отблагодарить во время этого осмотра?

– Мы выбрали троих, повелитель. Раненый афганец с юга Кабула по имени Вазим Патан, который хорошо сражался в одной из схваток во время наступления Шер-шаха; он спас одного из военачальников ценой собственной правой руки. Для него у нас припасен мешок серебряных монет, когда он отправится в долгий путь в свою деревню. Второй – предводитель из Лахора, проявивший немалую отвагу в отражении нападения людей Шер-шаха на один из наших конвоев. Для него у нас драгоценный меч, который ты подаришь ему в награду. Третьего ты знаешь: это молодой Хассан Батт из Газни. Как ты и просил, ему присвоено высокое звание в кавалерии.

Войска для смотра выстроились неподалеку от укреплений, где трудились волы и слоны, вытаскивая пушки на боевые позиции. Хумаюн проехал вдоль строя всадников, чьи лошади от жары и долгого стояния нетерпеливо трясли головами или стучали копытами о землю. Далее он проскакал вдоль более стройных рядов пехоты – лучников и стрелков из мушкетов – в сторону центра, где был установлен помост. Тех, кого надо было наградить, вызвали вперед.

Вазим Патан, седовласый и выглядевший гораздо старше остальных воинов, пустил скупую слезу. Взяв уцелевшей рукой алый мешочек с монетами, он, запинаясь, промолвил:

– Благодарю тебя, повелитель. У себя в деревне я буду держать голову высоко и смогу обеспечить приданым своих дочерей.

– Ты заслуживаешь всяческого уважения, – сказал Хумаюн.

Командир из Лахора гордо улыбнулся, принимая от падишаха драгоценный меч. То же самое сделал молодой Хассан Батт, как обычно, надевший свой голубой тюрбан, когда перед всем войском Хумаюн объявил о его назначении предводителем элитного отряда всадников.

Пока все трое возвращались в строй, Хумаюн обратился к войскам:

– Завтра мы будем сражаться с Шер-шахом. Несмотря на то, что его армия сильна, цель его обманна. Трон Индостана – мой, по праву сына Бабура и потомка Тимура. Шер-шах же – сын конеторговца и потомок безымянных, безродных людей. Будем сражаться так, что к завтрашнему закату он ляжет в могилу предателя, и даже тогда займет земли́ больше, чем ему полагается. Не забывайте о праведности нашей цели. Помните: я хочу, чтобы вы сражались столь же храбро, как те, кого я только что наградил. Клянусь вам, что сам постараюсь сделать больше, чем они.

Глава 8
Кровь и грязь

Стараясь не дать Шер-шаху возможности застать его врасплох, как в ночь сражения у Чаусы, Хумаюн заставил своих людей быть наготове за три часа до рассвета. Но ранней атаки не случилось. Время завтрака прошло, и поварские костры погасли. Утро было ясное. Атака началась лишь около девяти часов, когда Хумаюн в полном боевом облачении снова проезжал вдоль гребня. Разведчики донесли, что час тому назад Шер-шах начал движение вперед и вскоре достигнет противоположного гребня.

Они были правы. Всего несколько минут спустя Хумаюн разглядел над грядой первые пурпурные знамена. Увидел одного всадника в кольчуге, потом другого, потом сотни всадников. Авангард элитной кавалерии Шер-шаха вышел именно на ту позицию, которую предугадывал Хумаюн. Руководил ими высокий человек в латах и шлеме, сияющих в лучах утреннего солнца. Он был слишком далеко, чтобы понять, кто это, но Хумаюн понадеялся, что это Шер-шах. Ему снова захотелось столкнуться с ним в поединке, чтобы доказать, что он лучший в бою, и увидеть, как истекает кровью в пыли его противник. Но он знал, что не должен поддаваться соблазну риска ради одного внезапного порыва.

Спустя четверть часа падишах увидел, как высокий человек взмахнул мечом, послав в атаку первые ряды своих всадников. Когда они с криками поскакали вниз с гряды, Хумаюну показалось, что их не меньше пяти тысяч. Они мчались, как он и ожидал, прямо на его редуты, установленные в середине подъема на гряду, где стоял он.

Баба Ясавал уже отдал приказ артиллерии открыть огонь, и первые всадники Шер-шаха пали под огнем пушек. Сквозь белый туман, затянувший долину, Хумаюн видел, как летят с коней другие воины, настигнутые стрелами или пулями мушкетов. Среди них был знаменосец, который, упав, выронил древко. Пурпурное знамя затоптал копытами другой всадник, конь запутался в стяге и свалился.

Два мгновения спустя, к своему удивлению, Хумаюн увидел, что вместо того, чтобы мчаться прямо на его позиции, всадники разделились. Одни поскакали в один конец его линии обороны, другие – в противоположную сторону. Враги постарались окружить его, готовые к неизбежным жертвам.

Мгновения спустя краем глаза Хумаюн увидел еще один отряд всадников Шер-шаха, мчавшихся по лощине в сторону двух северных гряд и явно готовившихся атаковать его менее укрепленные фланги.

– Джаухар, пошли гонца с приказом, чтобы Баба Ясавал развернул несколько эскадронов и остановил атаку в лощине на севере. Я сам поскачу туда и поведу их в атаку.

Не дождавшись подтверждения от Джаухара, падишах взмахнул рукой в кожаной перчатке, чтобы телохранители следовали за ним, и, пришпорив гнедого коня, галопом пустил его по верху гряды. Через несколько сотен ярдов начался спуск в сторону лощины, и Хумаюн смог увидеть, что некоторая часть кавалерии Шер-шаха уже добралась до северных окраин его редутов. Его лучники и стрелки поражали неприятелей из-за скал. Потом часть лучников побросали свои луки и побежали прочь, настигаемые всадниками Шер-шаха. Размахивая мечами на скаку, те рубили убегавших. Если бы только пехотинцы знали, что убегать от всадников бесполезно, подумал Хумаюн. Остаться на месте и вступить в бой было гораздо благороднее и разумнее.

Услышав позади топот копыт, Хумаюн развернулся в седле и увидел отряд всадников, запрошенный у Баба Ясавала. Скача прямо по его следу, не сбавляя скорости, в течение минуты они нагнали его телохранителей и дружно помчались вместе с ними дальше.

– В атаку! Мы должны отбросить противника, пока он не подтянул кавалерию для укрепления своих позиций с флангов. Я разобью их на маленькие группы. Так их будет легче окружить и разбить.

Когда люди Хумаюна поскакали со склона в сторону сражения, из-за конницы Шер-шаха появился отряд конных лучников. Они засы́пали врагов дождем стрел и быстро ретировались за своих товарищей. Большинство людей Хумаюна замедлили галоп, чтобы прикрыться щитами. Несколько лошадей пали вместе со всадниками, увлекая за собой и остальных, нарушив строй атаки. Однако падишах и его ближние продолжили скачку.

– Не обращайте внимания на эти уколы! – крикнул властитель. – Мы доберемся до них раньше, чем они снова начнут стрелять.

Но слева из-за груды камней и валунов он услышал треск мушкетов. Должно быть, среди кавалеристов Шер-шаха были и стрелки.

Молодой командир, которого вчера наградил Хумаюн – Хассан Батт, легко узнаваемый по голубому тюрбану и белому коню, – в атаке был среди первых. Сраженный мушкетной пулей в голову, его конь резко упал; Хассан Батт вылетел из седла, раскинув руки, и упал на землю, перевернувшись несколько раз. Невероятно, но он попытался встать. Последнее, что увидел Хумаюн перед тем, как конница окружила его, – Хассан Батт размахивал мечом, призывая своих товарищей продолжать атаку.

Падишаху некогда было размышлять о его храбрости, поскольку теперь он очутился среди всадников Шер-шаха. Увернувшись от удара всадника на черном коне, направил своего скакуна к высокому человеку в стальных латах на рыжем жеребце. Несомненно, это был командир. Двое всадников рядом с ним развернули коней в сторону Хумаюна. Низко пригнувшись, он увернулся от их мечей и ранил одного из нападавших, невысокого бородатого мужчину с рябым лицом. Скользящий удар в плечо заставил того выронить меч.

Хумаюн мгновенно наскочил на командира. Тот замахнулся на него своим кривым мечом, но малое расстояние не позволило ему ударить достаточно сильно, чтобы пробить латы. Тем не менее, от удара Хумаюн отклонился в сторону, и конь унес его прочь. Восстановив равновесие в седле, падишах натянул поводья, чтобы развернуть коня для нового нападения. Враг заслонился железным щитом, отразив первый удар Хумаюна, но опоздал опустить тяжелый щит, и второй удар поразил его в незащищенный бок. Под латами на нем не было кольчуги, поэтому меч глубоко вошел ему под ребра. Когда воин уронил щит и попытался отбиться мечом, Хумаюн полоснул его снова, но теперь по горлу, почти отрубив ему голову, и неприятель рухнул с коня.

Охваченный местью, уцелевший телохранитель поверженного набросился на Хумаюна со своим обоюдоострым топором. Вскоре к нему присоединился другой, а потом третий; оба были вооружены длинными обоюдоострыми мечами. Хумаюн отбивался от всех сразу, гарцуя на своем коне и уворачиваясь от ударов, но все же получил легкое ранение в щеку. Вскоре на помощь подскакал один из его бойцов, и двое неприятелей растянулись на каменистой земле, разрубленные от макушки до плеч. Третий бросил меч и сбежал с кровоточащей раной в бедре, нанесенной одним из телохранителей Хумаюна. Кровь хлестала так сильно, что попона коня пропиталась ею насквозь.

– Мы уничтожили бо́льшую часть конницы Шер-шаха. Его стрелки и лучники тоже отступают, – доложил запыхавшийся командир.

– Хорошо. Расставьте наших стрелков и лучников за камнями, где были люди Шер-шаха. Переверните несколько обозных повозок для дополнительного заграждения и разверните несколько пушек, чтобы отразить новую фланговую атаку Шер-шаха.

Когда его люди занялись переворачиванием больших деревянных обозных повозок и запрягли волов, чтобы развернуть пушки, Хумаюн направился к точке в нескольких сотнях ярдов по верху гряды, откуда было легче разглядеть поле битвы, руководить боем и обдумать свои следующие действия.

Добравшись до места, он принял окончательное решение. Всадники Шер-шаха прорвались через земляные редуты в центре в трех четвертях мили от него, и оборона стала проседать.

– Что случилось? – потребовал ответа Хумаюн у невысокого, загорелого военачальника на гнедом с белым коне, возглавлявшего отряд из тридцати суровых бадахшанских лучников.

– Не уверен, повелитель, но мне сказали, что после первой атаки Шер-шаха, удивившей нас тем, что они разделились и стали окружать наши редуты, он приказал пустить всадников во вторую атаку по верху гряды, чтобы поразить самый центр наших укреплений. Оборона была ослаблена, и он это ожидал, потому что мы выдвинули войска для защиты флангов. Их атака была такой мощной, что они подавили нашу оборону и внедрились глубоко в середину лагеря. Баба Ясавал приказал нам помочь заслону, который он установил вон там, у подножия гряды.

Глянув в указанном направлении, Хумаюн увидел огромный отряд всадников и едва разглядел желтый флаг Баба Ясавала.

– Верю в вашу храбрость, в тебя и твоих людей. Мы отобьемся от Шер-шаха. Я соберу гвардию и возглавлю твою атаку.

– Повелитель…

Хумаюн отвернулся и, кивнув своим телохранителям, чтобы следовали за ним, галопом помчался в гору на вершину гряды к скалам, в самую гущу сражения. По пути он видел все больше людей Шер-шаха, врывавшихся на незащищенные редуты и вступавших в сражение за скалистой грядой. Приблизившись, он повстречал небольшую группу своих лучников, бегущих с поля брани и бросающих позиции, на которые даже не было прямых атак. Придержав коня, он крикнул им, чтобы они возвращались, что еще не все потеряно, но они испуганно бежали в сторону Канауджа и переправы через Ганг.

Спустя всего минуту или две Хумаюн был у кишащей массы людей и лошадей за скалистой грядой. Ему повстречался скачущий конь без всадника, из раны в боку которого вывалились внутренности. На земле лежали несколько тел, защитники и нападавшие, уравненные смертью. Казалось, что людей Баба Ясавала медленно вытесняли на крутой склон скалистой гряды, но Хумаюн все еще видел желтый флаг своего конюшего, развевающийся в центре сражения. Резко развернувшись, он направился в ту сторону. Его стража едва успела развернуться ему вслед.

Гнедой конь Хумаюна споткнулся о тело какого-то всадника с огромной кровавой трещиной в черепе, но падишах был хорошим наездником – он справился со скакуном, успокоил его и помчался дальше. Одним ударом Аламгира выбил всадника Шер-шаха из седла, ранил в шею коня другого, заставив животное сбросить ездока. Перед тем как свалиться на землю, конь махнул копытом так, что упал еще один всадник, готовившийся напасть на Хумаюна сзади. Теперь падишах был всего ярдах в двадцати от Баба Ясавала. Оценив расстояние, он направился к конюшему сквозь толпу всадников, слишком занятых сражением, чтобы обратить на него внимание.

По пути Хумаюн заметил, что у Баба Ясавала осталось не более дюжины людей. Трое или четверо из них потеряли своих коней, а Баба Ясавал и остальные пытались защитить их, отбиваясь от более многочисленных воинов Шер-шаха. Однако в этот самый момент один из противников, огромный мужчина в пурпурном тюрбане с густой черной бородой, вооруженный длинным копьем, направил своего коня на одного из спешившихся воинов, оттесненных от остальных. Вместо того, чтобы заслониться от копья щитом, тот не смог устоять и упал, отчаянно попытавшись откатиться из-под копыт коня в сторону. Но в этот момент всадник вонзил копье прямо ему в живот. Люди Баба Ясавала не успели вмешаться. Быстро вытащив окровавленное копье, человек в пурпурном тюрбане – определенно, командир – ускакал обратно к своим. Все произошло менее чем за минуту, во время которой Хумаюн пробился к Баба Ясавалу.

– Повелитель, где твоя охрана? – выкрикнул конюший, пытаясь сплотить вокруг себя своих воинов.

Вдруг Хумаюн сообразил, что ни один из них не сумел пробиться за ним сквозь отряд Шер-шаха и что теперь враги полностью заняли тот узкий коридор, через который он только что продрался. Они почти окружили его и Баба Ясавала вместе с его людьми, перекрыв им путь отступления.

– Баба Ясавал, чтобы выстоять, надо держаться как можно плотнее, пока не прибудет подкрепление, – или придется искать пути отступления. Если держаться спиной к скале, хотя бы тыл будет защищен.

Хумаюн и Баба Ясавал махнули воинам, чтобы те сплотились, но как только они попытались сделать это, трое всадников Шер-шаха окружили одного из них, и кто-то выбил его из седла. Соратники упавшего попытались спасти его, но тот был мгновенно обезглавлен ударом топора. Тем временем другой воин Шер-шаха прикончил упавшего на землю. В то же самое время командиру в пурпурном тюрбане удалось оттеснить другого выбитого из седла воина Баба Ясавала и пронзить его копьем в живот. Бедняга с минуту колотил пятками по земле, затем замер.

Теперь рядом с падишахом и конюшим осталось всего девять человек, двое из которых потеряли лошадей, а третий был тяжело ранен в голову. Когда Хумаюн и его люди отступили почти к самому выступу гряды, воин в пурпурном тюрбане подал знак своим бойцам убить всех. Взглянув на обрыв почти в двадцать футов высотой, Хумаюн понял, что подняться на конях туда невозможно, да и своим ходом тоже почти немыслимо.

Один из воинов Баба Ясавала был молодым трубачом, чьего нежного лица еще не касался брадобрей. На спине у него висела труба.

– Труби о помощи, – крикнул ему Баба Ясавал. – Остальные пусть защищают его, пока он сигналит.

Трубач успел поднести инструмент к губам, но звука не последовало, и он в панике оглянулся на своего командира.

– Спокойно, мальчик, – сказал конюший. – У тебя от возбуждения пересохло во рту. Откашляйся и оближи губы.

Юноша послушно кашлянул и облизнулся, перед тем, как взяться за инструмент снова. На этот раз медная труба издала громкий звук – призывный сигнал к людям Хумаюна.

– Еще, малыш, еще!

Пока воины защищали трубача, были убиты еще трое. Вдруг всадник в пурпурном тюрбане развернул коня в сторону трубача и вонзил длинное копье ему в неприкрытую правую подмышку, выбив его из седла на землю, где он был добит новым ударом копья.

Увидев всадника Шер-шаха, скачущего на одного из двух своих пеших людей, Хумаюн пришпорил коня ему наперерез. Когда тот натянул поводья, чтобы обойти неприятеля, падишах отрубил ему руку. Теряя сознание от боли, враг умчался в гущу сражения. Хумаюн протянул руку воину на земле, и тот вскочил на коня позади повелителя. Но как только он это сделал, спину его пронзила стрела, а другая стрела попала в шею коня. Тот споткнулся и упал, заливаясь кровью.

Хумаюн вылез из седла, и когда всадник в пурпурном тюрбане направил на него своего коня, перебежками из стороны в сторону, чтобы всадник не мог попасть в него копьем, подбежал к отвесной скале. Она действительно оказалась неприступна, и влезть на нее было невозможно, особенно когда позади враг с длинным копьем. Хумаюн развернулся лицом к нему, зажав в одной руке свой Аламгир, а в другой – длинный зубчатый кинжал, что хранился за поясом. Пружиня на пальцах ног, чтобы успеть прыгнуть в любую сторону, когда до него доберется всадник, он ждал.

Через секунду всадник уже нацелил на него свое копье, но Хумаюн не шевелился до самого последнего момента, чтобы отпрыгнуть в сторону. Промахнувшись, неприятель развернулся, чтобы ударить снова, но спешившийся Баба Ясавал, заливаясь кровью из глубокой раны на лице, выбежал вперед своего повелителя и пронзил коня воина, свалив его на землю, – но принял удар копья прямо себе в живот. Хумаюн подбежал к противнику, оглушенному падением, но тот быстро вскочил на ноги и мечом отразил выпад Аламгира. Ему удалось отбить и второй выпад, но когда он это сделал, падишах ударил его кинжалом прямо в горло и развернул его там, прикончив врага. Теплая кровь противника залила руку Хумаюна.

– Повелитель, мы услышали призыв трубача, – раздался голос откуда-то сверху.

Хумаюн поднял голову. Судя по чертам лиц, цвету и крою оранжевой одежды, это были люди одного из раджпутских вассалов. Им удалось влезть на вершину скалы, и теперь они глядели на него сверху. Снова повернувшись к своим противникам, Хумаюн увидел, что теперь он был единственным, оставшимся в живых. Воин-раджпут пустил стрелу с черным оперением, сразив коня одного из людей Шер-шаха. Вторая стрела ранила другого воина в ногу. Остальные приостановились в нерешительности. Пока они раздумывали, лучник развернул свой оранжевый тюрбан и с края скалы сбросил его конец длиною футов в десять. Лента материи повисла в футе над головой Хумаюна.

– Повелитель, хватайся за край, я тебя вытащу!

В нерешительности Хумаюн оглянулся. Баба Ясавал все еще лежал там, где упал, свесив на грудь лысую голову с седой косичкой. Руки его были раскинуты, ноги вытянуты в стороны, а из живота торчало копье. Он мертв. Падишах не заметил жизни и в остальных его людях.

Он понял, что в любой момент его могут убить. Долгом перед судьбой и династией было спасти себя. Переложив Аламгир в левую руку, Хумаюн дотянулся и крепко схватился за конец ленты. Та мгновенно натянулась. Помогая себе ногами, падишах начал подниматься по скалистой стене. Враги наконец осознали, что он вот-вот ускользнет от них, и бросились в атаку.

Хумаюн неуклюже отбился Аламгиром от самого ближнего; удар острого клинка достиг цели, отрубив кусок кожи на лбу, и кровь залила ему глаза. В то же время Хумаюн почувствовал, как у него над головой пронесся боевой топор. Это один из раджпутов метнул его сверху во второго врага, ранив того в плечо и свалив на землю. Третий колебался с минуту, и это замешательство позволило Хумаюну добраться до верха и влезть на скалу. Он почти не заметил, что рана на правой руке разошлась от напряжения во время подъема и теперь сильно кровила.