Текст книги "Догоняющий радугу"

Где это должно находиться, мне было более-менее понятно, но путь туда совсем не совпадал с моим маршрутом, к тому же местности досконально я не знал, и было неизвестно, хватит ли у меня времени на эту затею.

Мне осталось лишь заверить Виталия, что постараюсь сделать все, от себя зависящее, но, учитывая все эти обстоятельства, обещать, конечно, ничего не могу. Тем более что по-прежнему не понимал, почему на меня, а не на кого-то еще он возложил столь почетную миссию.

– Я понимаю, что никаких гарантий нет, – сказал Виталий, – но все-таки пообещай мне хотя бы, что попытаешься сделать то, о чем я прошу. А все подробности, почему сейчас и почему ты, – узнаешь позже, от меня или от других людей. Если все-таки сделаешь, это будет самое лучшее, что ты можешь для меня сделать.

Этими словами он меня и купил. Я всегда осознавал, что многим обязан ему.

– Хорошо, дружище, я тебя никогда не подводил и сейчас не подведу, – сказал я не без чувства растроганности, в котором не последнюю роль играло опьянение. – Но сначала я все-таки выполню основную свою задачу. Остальное – по возможности.

– Вот и отлично! – сказал Виталий, и в его голосе я услышал неподдельную радость. – Я всегда знал, что на тебя можно положиться в случае чего! Теперь мне будет спокойнее. Завтра я тебе все сведения предоставлю, а мне надо на время исчезнуть.

– Ладно, уже поздно, я пойду к себе, разберу вещи, да и пора спать уже. Увидимся завтра, – сказал я. – Все-таки чертовски рад тебя лицезреть в добром здравии!

Сказывалась усталость, вызванная долгой дорогой и усугубленная коньяком; кроме того, я чувствовал, что на сегодня впечатлений с меня хватит. Виталий еще предложил чаю, но я, поблагодарив, отказался.

– Кстати, на какое время ты собрался исчезнуть? – обернувшись в дверях, спросил я напоследок.

– Сам не знаю. Как получится. Может быть, насовсем. – Казалось, он опять шутит, но на его лице было выражение какой-то предельно напряженной собранности, как у солдата перед атакой. – Отдыхай. Набирайся сил. Они тебе очень пригодятся.

– Да уж, наверное, пригодятся, – улыбнулся я и закрыл за собой дверь его комнаты.

Это был последний раз, когда я его видел.

Глава четвертая

Ночь я проспал как убитый – в гостиницах ночевать было не впервой. Проснулся около девяти, наскоро выпил кофе и первым делом решил навестить Виталия, чтобы узнать о его планах. От вчерашнего разговора осталась какая-то недосказанность, которую я списал на алкоголь. Но и кроме прочего, все обстоятельства приезда создали в душе смутное и необъяснимое тревожное чувство, от которого хотелось поскорее избавиться. Нужно было быстрее адаптироваться к новым условиям и приступать к работе. Встреча со старым другом – это очень здорово, но не стоило забывать и того, зачем я здесь. Так что после утреннего визита к Виталию я рассчитывал найти Илью и обсудить с ним дальнейшие действия.

С этими мыслями я подошел к номеру Виталия. Дверь была закрыта. Я постучал – ответа не последовало. «Ну что ж, у него тоже свои дела», – подумал я, повернулся и пошел к выходу. Дежурный на вахте любезно сообщил, что Виталий рано утром куда-то вышел, причем в руках у него была большая дорожная сумка, а одет он был как человек, собирающийся идти весьма далеко. Куда отправился Виталий и когда вернется, было неизвестно.

– Да, чуть не забыл, он еще просил передать вам это, – дежурный протянул мне большой запечатанный конверт из плотной глянцевой бумаги.

– Мне? – ошарашенно переспросил я, машинально принимая конверт.

– Вам, именно вам, никому другому, – подтвердил вахтер. – Не удивляйтесь. Он у нас останавливается каждый год. Человек хороший, но со странностями.

«Прямо шпионский детектив какой-то», – мелькнуло в голове. Я спрятал конверт в портфель и направился к Илье.

Жилище своего провожатого я разыскал быстро, тем более что дорогу помнил. Он жил со своей женой и двумя сыновьями в деревянном бревенчатом доме на самой окраине города. Кроме него, в доме никого не оказалось – домашние куда-то уехали. Илья быстро соорудил самовар, мы сели за стол и, прихлебывая обжигающий крепкий чай с черничным вареньем, стали намечать детали предстоящего пути. Он по-прежнему был согласен сопровождать меня куда угодно, но к Лысой горе идти упорно отказывался. Даже говорить об этом не хотел, глядя в свою чашку и отрицательно качая головой. Неожиданно, будто что-то вспомнив, Илья поднял глаза и произнес:

– Я не все тебе про Лысую гору сказал. Ты про Черного Охотника слышал?

Признаться, о таком персонаже мне приходилось слышать впервые.

– Это самый сильный злой дух, – сказал Илья. Он говорил явно через силу, у него был такой вид, будто один разговор об этом его пугает. – Он бродит в тех местах, кого встретит – убивает. Или с ума сводит, а души забирает. Иногда его видно, иногда нет. Но многие его видели. Отец мой видел. Хочешь – верь, хочешь – нет. Но я сам два раза видел, чуть не помер со страха. Первый раз, когда я молодой был, как ты. В Большеземельской тундре стадо оленей перегонял на другое пастбище и заплутал шибко. Он, откуда ни возьмись, как из-под земли появился. Олени врассыпную, и я перепугался до смерти. За мной гнался километров пять по болоту, я еле ноги унес. Двух оленей тогда недосчитался. Потом кости одни начисто обглоданные нашел неподалеку от того места. Хорошо, геологи недалеко были. Где много людей – там он не появляется. И огня он боится, однако, а ружье против него – без толку.

Илья умолк. Эти воспоминания, похоже, для него были не из самых приятных.

– Ну, а второй раз? – Я постарался вложить в свой голос как можно больше участия, но не смог скрыть нотки насмешливого недоверия.

– А второй раз – года три назад. Пошел на охоту, и – черт меня дернул – в сторону Лысой горы сунулся. И снова в перелеске я его увидел, меня тогда мои собаки спасли: залаяли, и он отстал. Не дай Бог тебе с ним встретиться.

Я слушал и не знал, смеяться или досадовать. Задание, которое мне дал Виталий, не шло из головы, а тут еще это.

– А как он выглядит, этот Черный Охотник? – спросил я. – Я ж должен знать. Я у него при встрече автограф попрошу. И сфотографируюсь с ним на память.

– Э, ты опять смеешься, – вздохнул Илья. – Я посмотрю, однако, как ты будешь смеяться, когда столкнешься с ним лицом к лицу. Но я тебе все-таки скажу: иногда это человек весь в черном, иногда – огромный волк. А иногда – непонятно что, как облако дыма. Увидишь – лучше удирай со всех ног!

Я еще некоторое время уговаривал Илью довести меня до места назначения. Но никакие мои посулы, увещевания и рациональные доводы не возымели действия. Поняв, что переубедить его мне не удастся, я сказал:

– Ладно, Илья, если уж это место наводит на тебя такой страх, я пойду один. Но ты хотя бы доведи меня дотуда настолько близко, насколько не боишься.

На том мы и договорились. Осталось определиться с датой выхода. Я был готов выйти в любой момент, но меня удерживало от такого решения непрочитанное письмо, лежащее в портфеле. Что-то подсказывало, что содержание этого письма должно повлиять на то, как пройдет наша экспедиция.

Я попросил Илью, чтобы он начинал собираться, а точное время пообещал сообщить накануне. Илья ответил, что он готов выходить хоть прямо сейчас – он постоянно находится в состоянии готовности, таков его образ жизни. Мне эти слова пришлись по душе, и я заверил его, что все пройдет наилучшим образом. Я встал из-за стола, поблагодарив Илью за гостеприимство. На душе после разговора и чая на душе стало как-то спокойнее и веселее; у меня самого даже стала крепнуть убежденность в самом что ни на есть успешном исходе всей моей поездки. На этой ноте я решил поделиться с Ильей своей радостью от неожиданной встречи со старым другом. Услышав мой рассказ про Виталия, Илья снова стал каким-то напряженным. Его широкоскулое лицо, еще минуту назад бывшее спокойным и сосредоточенным, приобрело выражение человека, чем-то здорово напуганного. Помолчав немного, он тихо произнес:

– Я этого твоего Виталия знаю. Он сюда шестой год приезжает. Мы с ним по деревням ходили. Он все к колдунам да знахарям ходил, говорил с ними, да еще на всякие старые стойбища захаживал. Чего-то все спрашивал, собирал, записывал. Шибко грамотный, но странный какой-то. И зачем ему все это?

– Ну, понимаешь, Илья, работа у него такая. Каждому – свое. Ты оленей разводишь, я вот нефть ищу, а он про шаманов сведения собирает. Культурные обычаи здешние надо как-то сохранять. А то вас, коренных ненцев, все меньше и меньше, а уж шаманов – и подавно. Если никто не сохранит ваших традиций, кто о них помнить будет?

– Так-то оно так, – задумчиво проговорил Илья, – но не надо вашим людям сюда лезть. Не для вас это. Вот твой друг все тайны духов хочет разгадать, силу ихнюю приобрести. Накажут они его за это, вот увидишь. Я ему не раз говорил, да он только смеется. А в этом году совсем страх потерял – собрался на Лысую гору влезть. Я тебе еще одно не сказал: Черного Охотника годами может никто не видеть. Но когда кто-то Лысую гору собирается потревожить, он всегда появляется. Я из-за всего этого ему помогать перестал. Пусть сам идет, а я еще жить хочу, однако.

«Вот это номер! – подумал я про себя, но виду не подал. – Похоже, вокруг этой горы со всеми ее духами и будет вертеться моя экспедиция. Бред какой-то!» Конечно, можно было допустить, что такое чудачество вполне в духе Виталия, но я тоже затруднился бы предположить, что он там оставил.

– Если бы ты ему не сказал, что там живут духи, он бы туда и не стремился, – шутливо предположил я. – Насколько я его знаю, теперь он обязательно на эту гору заберется.

– Заберется, и не потому, что я сказал, – ответил Илья, и в его голосе мне послышалась какая-то зловещая интонация. – Ты знаешь, что он прошел посвящение у шамана и сам собирается стать шаманом?

– Виталий? Шаманом? – Я аж на минуту потерял дар речи. А мне-то казалось, что лимит удивления к настоящему моменту исчерпан. – И у какого же такого шамана он прошел посвящение?

– У того, о котором я тебе рассказывал, – ну, помнишь, который вернулся с горы. Вот как раз этим летом у него и прошел, а перед этим все учился и готовился. Так вот мой совет тебе – ты его сторонись. Он сам пропадет и тебя погубит.

У меня закружилась голова. Это уже ни в какие ворота не лезло. Мой старый друг, пусть немного и не от мира сего, но умнейшая голова, кандидат наук, в конце концов, – и вдруг шаман?! Если Илья говорит правду, то Виталий и вправду спятил. Но ведь вчера со мной он разговаривал как вполне нормальный человек!

Я вышел от Ильи и побрел обратно в гостиницу. Меня снова охватило смешанное чувство тревоги, печали и чего-то необъяснимого, что вторглось в мои планы и угрожает теперь разрушить весь привычный мне порядок вещей. Я еще раз прокрутил в памяти рассказы Ильи, почти мистическую встречу с Виталием, его внезапное исчезновение, послание, лежавшее у меня в портфеле, и теперь вот это известие, которое окончательно выбило меня из умственного и душевного равновесия. Все, что произошло с момента моего прибытия в Нарьян-Мар, начинало попахивать какой-то чертовщиной.

«Да ерунда все это, – мысленно попытался я успокоить себя по дороге. – Я же образованный, трезво мыслящий, реалистично настроенный человек, во всякую мистическую чушь никогда не верил и не верю. А Виталий просто чересчур увлекся, но в этом нет ничего страшного. Мало ли кто чем увлекается».

Мне даже пришло в голову: а не позвать ли Виталия в экспедицию, ведь нам было по пути. Но Илья в этом случае не согласился бы идти, и к тому же неизвестно было, когда Виталий объявится. Может быть, он уже отправился туда, куда хотел, если все рассказанное Ильей – правда. Так или иначе, наконец со злостью решил я, передо мной стоит конкретная задача, от решения которой в моей жизни многое зависит. Какое отношение к этой задаче имеют чьи бы то ни было суеверия или причуды? Все злые духи Крайнего Севера, вместе взятые, не помешают мне выполнить то, ради чего я сюда прибыл!

В раздумьях незаметно для себя я дошел до гостиницы и, войдя в холл, осведомился у дежурного, не появлялся ли Виталий. Тот ответил: нет, не появлялся. Я взял ключ и пошел к себе. Оставалось только прочесть послание, которое было в конверте, и заняться приготовлениями к походу. Я сел к столу, достал конверт и вскрыл его. Внутри были три сложенных листка из тетради в клетку. Два из них исписаны хорошо знакомым мне с университета почерком, а на третьем изображена какая-то схема с обозначениями и пометками. «К чему такая конфиденциальность?» – подумал я, но тут же вспомнил подробности вчерашнего разговора. В письме, похоже, было что-то, не предназначенное для посторонних глаз. И, видимо, Виталий очень спешил, раз не нашел времени на встречу со мной. Все, о чем он говорил, действительно было не шуткой.

Я ощутил внезапный прилив волнения. У меня возникло совершенно четкое предчувствие: сейчас я прочитаю нечто такое, что вовлечет меня в непредсказуемую череду событий, и все планы, которые я недавно понастроил: на ближайшее будущее, на долгосрочную перспективу, – все полетит к чертям. Руки сами по себе обмякли и явно не хотели разворачивать письмо.

«Да что это такое с тобой? Ты что, барышня-гимназистка? Возьми себя в руки, в конце концов!» – мысленно выругал я себя, но решимости начать чтение так и не хватало.

Я посидел еще минуту, стараясь ни о чем не думать, глубоко и медленно дыша, как научился еще будучи студентом, и мой мандраж постепенно утих. Наконец, я собрался с духом и, все еще чувствуя в пальцах мелкую противную дрожь, как у первоклассника перед уколом, развернул и сразу прочитал обращение ко мне, написанное заглавными буквами.

«Вот так-то лучше, – сказал я себе, – сейчас прочитаю, все встанет на свои места, и заморочки закончатся».

Но я сильно ошибся. Все еще только начиналось.

Глава пятая

Я впился глазами в письмо. Строчки тут же беспорядочно замельтешили перед глазами, и моему вниманию стоило больших трудов удерживать их на месте. Виталий писал:

Дорогой друг Алекс!

Когда ты будешь читать эти строки, я уже буду далеко. Не уверен, что мы когда-нибудь снова увидимся. Пусть тебя мои слова не удивляют и не слишком огорчают. Говорить тебе об этом было бы бесполезно. Ты бы все равно не поверил, а скорее, просто не принял сказанное мною всерьез. В этом мире бумага часто бывает долговечнее, чем человек, да и тайны хранит надежнее. Поэтому иной раз лучше доверить мысли бумаге, чем кому-то, даже если этот кто-то – твой друг. Сейчас как раз такой случай. Возможно, ты думаешь, что я свихнулся, но прошу: прочти это письмо до конца, а потом делай выводы. А теперь обо всем по порядку.

Последние пятнадцать лет вплоть до настоящего момента я провел в напряженных поисках ответов на вопросы, которые не давали мне покоя. Это самые главные вопросы – те, которые каждый мыслящий человек на определенном этапе жизни задает себе, а если не он сам, так реальная действительность сталкивает его с необходимостью каким-то приемлемым образом разрешить их – и умозрительно, и, что гораздо важнее, в жизни. Вся штука в том, что если природа в лице твоих родителей и (в меньшей степени) жизненные обстоятельства сделали тебя думающим, то тебе никуда от этого не деться: ты неизбежно станешь и ищущим. Я всегда старался донести это до твоего сознания (так как считаю тебя человеком во многом близким по духу), и у меня есть основания полагать, не совсем безуспешно.

Я не буду перечислять все факторы, повлиявшие на выбор моего пути (о многих ты и сам знаешь), но я постепенно стал ищущим, вернее, осознал себя в качестве такового. Для меня само слово «ищущий» стало духовной категорией, приобрело особый смысл. В этом состоянии я прожил несколько лет. Я долго искал. Я всегда знал, что меня ждет это, и верил своему внутреннему компасу, который привел меня сюда. И теперь, похоже, мой поиск подходит к концу. Здесь, как ты верно выразился, в «забытом богом месте», я и нашел нечто такое, что поможет мне отыскать ответы или подтвердит те истины, к которым я так долго шел.

Это Знание. Его нельзя заключить в слова, и уж тем более нельзя найти в книгах. Не только потому, что оно гораздо больше, но главным образом потому, что слова не годятся для передачи самого основного, сердцевины – того, откуда это знание исходит. Его нужно пережить, только тогда оно станет твоим. Это знание рассеяно в разных формах во всех культурах всех времен и народов. Тебе, я думаю, объяснять не надо, ведь ты читал многие книги, которые брал у меня и, надеюсь, не забыл, как часто и глубоко мы все это обсуждали? Потом из наших долгих бесед я понял, что, хоть ты и считал все это весьма интересным, но далеким от реалий жизни, в тебе всегда дремало подсознательное стремление к Знанию. Ты всегда был согласен со мной в том, что человек жив не хлебом единым, но лишь при наличии его необходимого минимума, который каждый определяет для себя сам. Просто мы с тобой по-разному определяли для себя этот минимум. Это в порядке вещей, иначе и быть не может. В тебе тоже есть потенциал ищущего, но ты о нем еще не подозреваешь, а я его распознал. Вот почему наши пути оказались столь тесно связаны, и вот почему сейчас ты читаешь это письмо.

Но ближе к делу. Знание, о котором я говорю, я нашел в шаманской практике, каким бы смешным или странным это ни показалось на первый взгляд. Десять лет самым тщательным образом я изучал здешнюю культуру, обряды, верования, образ жизни, различные практики шаманов и знахарей – и последние шесть лет не теоретически, а реально вжившись в эту область. За время изучения я приобрел колоссальный и потрясающий опыт, о котором здесь нет места рассказывать. И сейчас я совершенно убежден, что не зря потратил столько сил и времени. То, к чему я пришел, стоит того, чтобы знать это и жить этим. Два года назад я осознал с предельной ясностью: чтобы в полной мере усвоить знание (или, правильнее сказать, Умение), необходимо войти в эту культуру, образ жизни, чувства и понимания, в определенном смысле стать частью всего этого.

Кроме того, я всегда понимал: чтобы знание не пропало и развивалось дальше, должны быть его живые носители, которых становится все меньше. Именно поэтому я стал учеником шамана. Если тебе интересно, он местный старожил, пожалуй, единственный оставшийся в округе, своего рода «последний из могикан». Его зовут Етэнгэй. Это не имя, а шаманское прозвище (первоначальное имя было другое, он сменил его, когда стал шаманом, так у них принято). Мне посчастливилось стать единственным, наверное, в округе человеком русской национальности, которого ненецкий шаман согласился взять на роль преемника. Шаману уже за семьдесят. Если он умрет и не передаст никому свое огромное знание, то оно для нас будет потеряно. А я, как человек, посвятивший свою жизнь поиску такого рода знания, просто не могу этого допустить. Конечно, я далек от той мысли, что являюсь единственным «хранителем» и «продолжателем» шаманской традиции, есть и другие. Тем более что и сам в своих изысканиях зашел довольно далеко, в весьма опасную область. Не знаю, удастся ли мне пройти через все это, оставшись человеком, которого ты все это время знал.

Тут я прервал чтение. Мне снова стало не по себе. Про какую «опасную область» он пишет? Что он имел в виду – свои шаманские изыскания, проблемы с теми, кто охотится за его тетрадью? Или еще что-то, о чем он не сказал? И неужели это настолько опасно, что мы и вправду можем больше не увидеться? Ничего из письма для меня яснее не становилось. Я немного посидел, унимая в голове рой беспокойных мыслей, и принялся читать дальше.

Так вот, предстоящий мой путь лежит на Лысую гору. Етэнгэй посылает меня туда, потому что это самое суровое испытание, которое должен пройти всякий, кто идет по пути шамана. Я уже был там, но предстоящее восхождение для меня имеет особенное значение. Не знаю, что там меня ждет, и вернусь ли я на сей раз. Сам Етэнгэй – один из немногих, кто вернулся оттуда, и единственный из них, кто еще жив. Для некоторых такое испытание – начало долгого пути, но для меня вполне может стать завершением. Таков мой путь, и мы оба: и я, и мой учитель – об этом знаем. Во всяком случае, я точно знаю, что назад пути для меня уже нет – независимо от исхода испытания на Лысой горе, к прежней жизни я уже не вернусь. Понимаю, что все это выглядит для тебя каким-то безумием, но дело обстоит именно так. Будь у меня больше времени, я бы рассказал тебе обо всем более подробно. Но сейчас скажу только одно: в этом мое предназначение. Ни во Вселенной, ни за ее пределами нет существа, от которого в большей степени зависит выполнение твоего предназначения, чем от тебя самого.

Никаких незавершенных дел в прежней жизни у меня не осталось. Это крайне важно, когда ты вступаешь на путь знания. Я обо всем позаботился заблаговременно. Близких родственников у меня нет, так что вряд ли кто-то станет меня разыскивать. Единственное, о чем я тебя хочу попросить, – чтобы ты сохранил и постарался опубликовать некоторые предварительные итоги моих поисков, вернее, ту их часть, которую я счел возможным и нужным отобразить в словах. Это та самая тетрадь. Она может понадобиться тебе в твоих поисках, а возможно, и другим людям, даже не обязательно ищущим. Речь идет не о каком-то специфическом шаманском знании, а о сути Знания, которое необходимо ищущему, – не важно, идет он по пути шаманов или по какому-то другому пути.

Это различные мысли о жизни и поиске главного в ней, записанные в афористической форме и сгруппированные по семи основным темам. То есть это своего рода перевод собранных воедино и открывшихся мне истин о человеке, его месте в мире и о его предназначении на язык общепринятых понятий. Я без преувеличения могу сказать, что это понимание жизни в полной мере выстрадано мною и прочувствовано на собственной шкуре. Если угодно, это определенная философия бесконечного, адаптированная к мирской, обычной жизни. Здесь все или почти все, что нужно знать человеку, вступившему на путь, а также кое-что сверх того. Думаю, каждый сможет найти для себя что-нибудь полезное. Кому-то это поможет избавиться от вредных иллюзий, для кого-то станет руководством к достижению успеха, а кого-то, быть может, сподвигнет на поиски. Если эти знания пригодятся хотя бы одному человеку, я буду считать, что жил не напрасно.

Не буду лишний раз все пересказывать и истолковывать – ты все прочитаешь и осмыслишь сам. Я назвал этот сборник «Калейдоскоп ищущего». Ты спросишь, почему «калейдоскоп»? Потому, что эти мысли вряд ли можно привести в систему – они слишком разные, как узоры во вращающемся калейдоскопе. Я, конечно, попытался придать изложению как можно более упорядоченный вид, и насколько мне это удалось – судить другим. Особенно я хотел бы обратить твое внимание на понятие «целостности себя», потому что, забегая вперед и выражаясь довольно приблизительно, это и есть цель поисков; то, ради чего все это изложено.

Наверняка тебя заинтересует: чье, собственно, авторство данного писания? Большая часть написанного – результаты моих собственных размышлений. Остальное – то, что я почерпнул за время своих поисков у разных людей, с которыми мне довелось встречаться в жизни, и, так сказать, творчески обработал, то есть обобщил и придал более короткую и удобоваримую форму. Можешь напечатать это под своим именем – мне все равно. Важно, чтобы ты это сделал. Ты единственный человек, которому я могу доверить свою рукопись, и знаю, что могу на тебя положиться.

К письму я прилагаю схему, по которой ты сориентируешься, где искать рукопись. В случае чего обратись к Етэнгэю, он тебе обязательно поможет. Местные знают, где он живет. Возможно даже, без его помощи тебе не обойтись. Люди, которые хранят рукопись, скорее всего, так просто ее не отдадут, они берегут эту тетрадь от тех, кто хочет ее заполучить и уничтожить. А они уже были у меня, вот почему попрощаться с тобой времени уже не остается.

Знаю, что очень усложняю тебе жизнь своей просьбой, ты уж меня прости. Но кто знает, может, в итоге все это принесет тебе больше, чем ты рассчитываешь? Я почему-то верю, что так и будет.

Вот, собственно, и все, что успеваю тебе сказать.

Удачи тебе и до встречи – если не в этой жизни, то в какой-нибудь другой.

Твой друг Виталий.

P. S. Если меня будут искать – ты ничего не знаешь. Это письмо уничтожь. С ними будь осторожен – им известно, что мы друзья, и что ты тоже здесь. Но особенно береги себя, когда будешь проходить район Лысой горы.

Я прочитал письмо еще раз, уже медленнее. Затем откинулся на спинку стула и долго сидел так, тупо уставившись на стену. Мысли разбегались. Все выглядело слишком фантасмагоричным, чтобы это можно было как-либо комментировать. Вот сейчас вчерашняя бутылка пришлась бы весьма кстати, вяло подумалось мне.

Затем я бегло просмотрел листок со схемой и убрал его в тумбочку, решив, что погодя изучу его более тщательно. Когда и как я буду выполнять то, о чем просил Виталий, думать не хотелось. Письмо, помня о приписке в конце, порвал на четыре части, скомкал и бросил в мусорную корзину. Изорвать его на мелкие клочки или сжечь мне в тот момент в голову не пришло – она была занята другим.

После этого я прилег на кровать, надеясь немного подремать и встать с более-менее отдохнувшей головой, чтобы все как следует обдумать. Но не прошло и часа, как в дверь моего номера кто-то энергично постучал.