Текст книги "Боги – суть предки наши"

II
Народные праздники

Деление года у древних славян определялось теми естественными, для всех наглядными знамениями, какие даются самою природою. Год распадался на половины: летнюю и зимнюю, и начинался с первого весеннего месяца – марта, так как именно с этой поры природа пробуждается от мертвенного сна к жизни и боги приступают к созиданию своего благодатного царства. Апокрифы и народные поверья относят Сотворение мира и первого человека к марту месяцу[56]56
  В житии св. Стефана Пермского читаем: «Март месяць – начало всем месяцем, иже и первый называется в месяцех, ему же свидетельствуеть Моисий законодавець, глаголя: месяць же вам первый в месяцех будет март… Марта бо месяца начало бытиа – вся тварь Богом сотворена бысть от небытья в бытье, марта же месяца в 21 (25?) день и первозданный человек, родоначальник Адам, рукою Божиею создан бысть». – Пам. стар. рус. лит., IV, 130. С марта месяца начинали год и евреи, египтяне, персы, древние греки и римляне; латинские названия месяцев: сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь (= седьмой, восьмой, девятый и десятый) ясно указывают, что первоначально счет велся с марта. Ж. М. Н. П. 1849, т. LXI, отд. VI, 145; Времен., XV, 14 («О ходу в персидск. царство»).


[Закрыть]. Водворение христианства на Руси не скоро изменило старинный обычай начинать новолетие мартом. Церковь, руководствуясь византийским календарем и святцами, приняла годичный круг индиктовый – сентябрьский; народ же и князья оставались при своем мартовском годе и продолжали обозначать месяцы древнеславянскими именами. И Нестор, и его продолжатели держались мартовского года; к сентябрьскому счислению летописцы перешли уже в позднейшее время: так, в Троицкой описи сентябрьское счисление начинается с 1407 года, а в новгородских – не прежде покорения Новгорода Иваном III. В делах житейских и гражданских мартовский счет, вероятно, продолжался до конца XV века. В 1492 году созванный собор, установив церковную пасхалию на осьмое тысячелетие, перенес начало гражданского года с 1 марта на 1 сентября; январский же год введен уже Петром Великим[57]57
  Ж. М. Н. П. 1849, II, 146; Ч. О. И. и Д., год 2-й, II, стат. Беляева, 1–38.


[Закрыть].

Из четырех времен года весна рассматривалась, как преддверие лета, а осень, как пора зимы; у сербов, чехов и других славян весна называется пролетье (прољеће), подлетье, налетиий час, младо лето (pomlad), а осень predzima, podzim, podzimek (podzimak), назимний час[58]58
  Труды Росс. Академ., III, 66–68.


[Закрыть]. Делить годичный период на месяцы подали повод постоянно повторяющиеся фазы луны; поэтому основанием умнейшего летосчисления принимался год лунный. Времена года и месяцы получила свои названия от тех характеристических признаков, какие усваивались за ними периодическими изменениями погоды и ее влиянием на возрождение и увядание природы, плодородие земли и труд человека. Ведя жизнь пастухов, звероловов и пахарей, первобытные племена по своим обиходным занятиям должны были обнаруживать самое усиленное внимание ко всем явлениям природы, и действительно наблюдения их отличались необыкновенной живостью и закреплялись метким, живописующим словом. Весна (пол. wiosna, чеш. wesno) от снскр. vas – lucere, откуда образовались также: санскр. vasu – radius, ignis, vasara – dies, vastar – mane, vasanta – весна, литов. wasara – лето (pa-wasaris – предлетье, весна), сканд. vâr – Frühling, лат. ver и греч. ήρέαρ, είαρ (= Fέαρ, Fέσαρ); следовательно, весна означает собственно: светлое, ясное, теплое время года[59]59
  Курциус, 355–6; Дифенбах, I, 120–1; D. Myth., 741. По мнению других, весна от санскр. vas – одевать (vasana – vestis), потому что она одевает леса листвою, а землю травой. – Записки Р. Г. О. по отдел. этногр., I, 565.


[Закрыть], что подтверждается и другим присвоенным ей названием: ярь (iar, iaro). Лето обозначается в санскрите словами, заключающими в себе понятие теплой, жаркой поры: ushna, ushma от ush (= vas) – urere, grîshma и gharma жар, тепло, tapa, tapana от tap calefacere, откуда происходят и лат. tempus, tepeo. Очевидно, что слова tempus, нем. Jahr (=я рь, iar) и слав. время (от врети) первоначально служили только для определения летней поры, а потом уже перешли в общее понятие года и времени. Точно так же и лето (пол. lato, илл. lito, нем. lenz – весна) соединяет в себе оба указанных понятия; мы говорим: «летá изменяют человека», «он прожил столько-то лет», возраст двухлетний, трехлетний и т. д. Пикте сближает это слово с санскр. rtu, зенд. ratu – tempus. Таким образом, лето почиталось славянами за время по преимуществу, а самый счет годов они вели по летам, т. е. по числу истекших летних периодов[60]60
  Миклошичь (Radices linguae slov., 47) и Гануш (Bajeslowii. kalendar, 126–7) производят лето от санскр. lî – лить; лит. lytus – pluvia; по их объяснению, лето будет означать время дождей.


[Закрыть]. Зима у арийцев называлась временем падающих (разбрасываемых) снегов: санскр. hima – как существительное: снег, как прилагательное: холодный, hemanta – зима, греч. χιωυ снег, χειµώυ буря, непогода, χειµώυ – зима, лат. hiems – зима. zjâo (zjam), осет. zimag, литов. źiema, слав. зима от hi (hinoti) jacere, projicere. В Остромировом евангелии слово «зима» употребляется в смысле стужи, холодного веяния и заменяет собою греч. ψύχος; в старинных актах с этим названием соединяется мысль о севере, как о той стране, откуда дуют суровые ветры[61]61
  В зиму – на север, зимняя сторона – северная; наоборот, лето в Архангел. г. употребляется в смысле юга. – Radices linguae slov., 31; О вл. христ. на сл. яз., 17; Обл. Сл., 107.


[Закрыть]; в областных говорах зимно значит холодно. Нем. Winter (др.-в.-нем. wintar, сканд. vetr, готск, vintrus) = hvintrus от санскр. cvind – album esse и frigere; cvindra – зима, т. е. белая = устилающая землю снегами. Осени каждый из индоевропейских народов дал свое особенное название: знак, что названия эти явились уже позднее, после разделения арийского племени на различные ветви[62]62
  Пикте, I, 90–93, 98–102, 107; Курциус, 169; Дифенбах, I, 158–9.


[Закрыть]. В санскрите одни и те же слова служат для обозначения дождя, дождливой погоды и осенней поры. По мнению г. Микуцкого, слово осень (церковнослав. есень, серб. jeceн, польск. iesień, илл. jessen) может быть воззведено к санскр., корню as-lucere, от которого произошли и санскр. asan, латыш. asins кровь (собственно: красная) и готск. asan – жатва (зрелые, золотистые колосья); подобно тому у литовцев осень – ruduo (летт. ruddens) от rudas – красноватый, рыжий, рудый, т. е. та часть года, когда листья дерев становятся желтыми и красными[63]63
  Изв. Ак. Н., IV, 48, 413.


[Закрыть]. Ниже будет указано, что в падающих и гниющих листьях славянин усматривал главный, отличительный признак осеннего времени.

Древнеславянские названия месяцев частию занесены в «церковный сборник», приложенный к Остромирову евангелию (1056 г.), в харатейное евангелие 1144 года и в некоторые другие старинные рукописи; частию и доныне удерживаются между болгарами, поляками[64]64
  Малорусские названия месяцев тождественны с польскими и, вероятно, уцелели в народной памяти благодаря влиянию польских календарей.


[Закрыть] и иными славянскими племенами.

1) Генварь – древ. просинец (болг. просиньц, карниол. prosęnz, кроат. proszinecz), малор. сечень (илл. siečan, szečen), пол. styczen, чеш. и словац. leden, болг. студени-ять и лов’заец. Первое название производят от про-синети (синути – совершенный вид от глагола сияти) и видят в нем указание на возрождающееся солнце. 12 декабря у нас слывет солнцеворотом: солнце поворачивает на лето, и в январе дни уже начинают заметно увеличиваться (проясняться), а ночи сокращаются. У болгар декабрь называется моложег, т. е. месяц возжжения солнечного колеса; сравни готск. jiuleis (ноябрь и декабрь) и англос. geola (декабрь и январь) – названия, указывающие на поворот (hvël – колесо[65]65
  Линде ставит имя просинец в связь с польск. prosię, чешек. prase, рус. порося – на том основании, что ко времени зимнего поворота солнца относятся мифы о рождении золотого поросенка и Фрейра на золотощетинистом вепре. В декабре приносилась в жертву свинья, и люнебургские славяне давали этому месяцу название trebemôn (от треба – жертва).


[Закрыть]). Сечень (от глагола сечь) вполне соответствует польскому стычень (от s-tykać, тыкать, ткнуть, тнуть и старин. тяти или тети – сечь, бить); с этим именем предки наши могли соединять мысль о «переломе зимы» (половина зимы оканчивается, а половина остается), или, еще вероятнее – о трескучих, все поражающих морозах. Декабрь, январь и февраль месяцы издревле назывались волчьим временем, потому что Зима, в образе волка, нападала тогда на Божий мир и мертвила его своими острыми зубами. Для обозначения февраля также употреблялось название сечень; сверх того его называли лютым – эпитет, постоянно прилагавшийся к волку.

2) Февраль – др. сечень (болг. сечен или сечко) и снежен, пол. luty (малор. лютый), чеш. и словац. unor (aunor)[66]66
  Гануш (Bajesl. kal.) сближает это слово с санскр. nàrа – вода, серб. норити – погружать в воду, чеш. ponoriti, малор. поринати (нырять); если принять такое производство, то unor будет означать время начинающейся ростепели, таянья льдов в снегу.


[Закрыть], словен. svećan (карн. svican, венд. svicnik, кроат. szvecen, летт. swetschumehness) и hromečhjk (в Силезии, около Фрейштата). Имена «свечан» и «громечник» стоят в связи с подобными же названиями праздника Сретенья (2 февраля, когда, по народному поверью, Зима встречается с Летом): svečkovnica Maria, svečnica, свjетло, den sviček (I, 245), у немцев kerz-wîhe, Kerz– (Licht-)messe и указывают на февраль, или месяц, удлиняющий дни, ведущий за собою весну и богиню благодатных гроз. У литовцев февраль слывет «весенним» wassaris. Лужичане называют январь wulki róźk, а февраль małyröźk = литов. didij s ragutis и mażas ragutis (большой рожок и малый рожок), что должно обозначать время, когда некоторые животные меняют рога.

3) Март – др. и болг. сухы (и)й (карн., кроат. и венд. suszec), малор. березозол, чеш. и словац. buezen (венд. brezen, лит. birzelis) от briza – береза, рус. област. свистун (= пора ветров) и пролетье.

4) Апрель др. брезозор и березозол, пол. kwiecień (малор. цветень, нем. Blumenmonath), чеш. и словац. duben (время, в которое начинает распускаться дуб), илл. travan (кроат. traven или mali traven, нем. grasrmend, швед. gräs-manad), рус. простонарод. заиграй-овражки, т. е. пора весенних потоков, скачущих по скатам гор и оврагов. Название березо-зол = березо-зор[67]67
  Подобно тому, как февраль = феврарь, пролубь = прорубь.


[Закрыть] есть сложное, вторая половина слова указывает на действие вешнего тепла, которым вызывается в березах сладкий сок, употребляемый поселянами вместо напитка (сравни: «зорить ягоды» – выставлять их на солнце, чтоб доспели; «зорнить пряжу» – выставлять ее в весеннее время по утрам, чтоб она побелела; июль = месяц сушения скошенной травы известен в народе под именем сенозорника). Эсты называют апрель mahla-ku от mahl – древесный сок, березовая вода, а летты – sullumehness от sulla – сок.

5) Май – др. и болг. травень (травный, кроат. и венд. veiiki traven, карн. travn, velike, болг. летен, чеш. и словац. kwěten, кроат. roznjak и rozocvei. У наших поселян май называется мур (= мурава-трава), а начало этого месяца – росеник[68]68
  Обл. Сл., 192.


[Закрыть].

6) Июнь – др. изок, пол. czerwiec (малор. червец, чеш. и словац. cerwen), карн. и ваш. rozencvët (сораб. rožowe mêszacztwo), кроат. klaszen (время, когда хлеб начинает колоситься) и mlecen (молочный), илл. lipan (lipanj), литов. siejas menuo – месяц посева. Слово изок означает кузнечика[69]69
  Г. Микуцкий (Записки Р. Г. О. по отд. этногр.) сравнивает славян. изок с литов. жогас – кузнечик, считая гласную и благозвучною приставкою.


[Закрыть]; в одной рукописи XVII века, при исчислении старинных названий месяцев, июнь назван «паутный, сиречь комарный»[70]70
  Вологод. Г. В. 1855, 50.


[Закрыть]; в областном словаре[71]71
  Обл. Сл., 153.


[Закрыть] паут – слепень, овод. Следовательно, июнь обозначался как время стрекотаний кузнечиков, появления комаров, слепней и оводов. Соответственно декабрю = коложегу (зимнему повороту солнца) июнь назывался кресник от крес огонь, летний солоноворот = праздник Купалы, когда солнечное колесо, достигнув высшей точки нá небе, начинает спускаться вниз. На Руси месяц этот слывет макушкою лета: «всем лето пригоже, да макушка тяжела» (т. е. утомительна зноем; сравни кельт. gorphenhaf = голова, вершина лета).

7) Июль – др. червень болг. чьрвьк, чеш. и словац. cerwenec), пол. lipiec (малор. липец, литов. liepas menuo. летт. – leepu mehness от leepa – липа), болг. ерьпан (илл. szerpen, szarpan, карн male). Червен, червенец от слова червь, что подтверждается и датскими названиями этого месяца: ormemaaned, madkemaaned, т. е. время собирания насекомых, известных под именем червца и употребляемых на окраску; червленый – темно-красный, багряный. Чехи называют июль – «sečen, w nemž se seno seče» (сено косят): название, соответствующее рус. сенозо(а)рник, сеностав (время гребли и складывавания сена в стога), литов. sienpiu, летт. seenu mehness, нем. heumonath (сенокосный). Другие названия, даваемые русскими поселянами июлю: страдник (от страда – жатвы и сенокоса) и грозник[72]72
  Сахаров., II, 43; Обл. Сл., 224.


[Закрыть].

8) Август – др. и болг. зарев, пол. sierpeń (малор. серпень, чеш. и словац. srpen, карн. serpan velike), сораб. ženejska (жатвенный), болг. коловез, илл. kolovoz, рус. обл. зорничник и капустник. Это время созревания нив (зорничник от зорить = зреть – см. I, 78)[73]73
  Сахаров., II, 46.


[Закрыть], жнивы, действия серпом и перевозки сжатого хлеба (коловоз). У литовцев август rugpiutis, piumonies, по переводу Нарбута: źytoźniwny; календарным знаком его был «серп»; летт. rudsu mehness (от rudsi рожь), нем. aerndmonath (aeremonath), швед, skörde månad (жатвенный). В Македонии жатва собирается в сентябре месяце, который потому и называется γορπιαίος от ρπη (γορπη) – серп[74]74
  Курциус, 229.


[Закрыть].

9) Сентябрь – др. рюе(и)н, болг. рюен, руян, илл. и кроат. rujan, чеш. и словац. zarj, zarig, zaruj, литов. руис от санскр. ru – sonum edere, др.-слав. рю-ти (ревж.)[75]75
  В одной старинной рукописи читаем: «И паки дохнувше вихри и шумы воспущаху и руяния творяху».


[Закрыть], чеш. řeti – ржать, рыкать, řiti – реветь (говоря об оленях); литов. руя – Brunstzeit или Lauftzeit des Wildes, сибир. рев – время половых отношений копытчатых зверей; август месяц = др. зарев[76]76
  Radices ling, slov., 77; Зап. Р. Г. О. по отд. Этногр., Доп. обл. сл., 231.


[Закрыть]. Чехи дают подобное же название и месяцу октябрю – řigen; сравни сканд. ylir (октябрь) от yla – выть, реветь. Таким разом, август и два следующие за ним месяца обозначались как период, в который олени и другие копытчатые животные бывают в течке и подымают дикий рев. Другие названия, даваемые сентябрю: пол. wrzesien (малор. вресень от wrzos, врес, веpec – erica)[77]77
  У литовцев сентябрь также назывался «вересковым месяцем».


[Закрыть], болг. гроздобер = время сбора вереска и виноградных гроздий, рус. обл. осенины.

10) Октябрь общеслав. листопад, пол. pazdziernik (малор. паздерник, лит. spaliu mienu – с тем же значением) от слова паздер – кострика, ибо в этом месяце начинают мять лен и коноплю; сораб. winowe mêszacztwo, winski (нем. Weinmonath – приступают к сбору винограда), рус. обл. зазимье и грязник[78]78
  Вестн. Р. Г. О. 1852, V, 36; Сахаров., II, 59.


[Закрыть]; финны и эсты также называют его грязным (loka-kuu, rojaku). В Силезии сентябрь – koseń (от косить), а октябрь – seweń (от сеять); лит. rugsiejis (житосевный) – сентябрь месяц.

11) Ноябрь – др. и болг. труден (грудьн), общесласлав. листопад, карн. и венд. listognoi (gnilec); у литовцев месяц этот назывался lapakritis = листопад, и календарным знаком его служил древесный лист; илл. studeni (sztudersi, нем. Wintermonath и Windmonath), сораб. mloszni (молотильный).

12) Декабрь – др., болг. и малор. студен (студеный, студьный), рус. обл. зимник, болг. просинец, чеш. и слов. pro(a)sinec, илл. prosinac, proszina(e)c, пол. grudzień, карн. grudn, кроат. и венд. gruden (в старину у чехов так назывался январь), литов. grodinnis, латыш. sałnas или – sallas – морозный. Название «грудень» тождественно старонемецкому herti-mânot и сканд. hrût-mânuthr, т. е. суровый = студеный месяц; сравни лат. crudelis, греч. χρύος, χρυώδης, старонем. hruod, англос. hrêth. В древней летописи встречаем следующие любопытные указания: «поидоша на колех (на колесах), а по грудну пути; бе бо тогда месяц труден»; «а зима была гола (бесснежна) и ход конем был нужн, грудоват»[79]79
  Труды Имп. Рос. Академии, III, 25–76; Записки и труды Общ. ист. и древ. рос, II, 49–59; Карамз. И.Г. Р., I изд. 2, с. 71 и примеч. 159; Матер, для истории письмен, ст. Бусл., 12; Вест. Евр. 1818, ст. Добровского, IV, 283–295; Архив ист.-юрид. свед., I, ст. Бусл., 33–35; Архив ист. и практич. свед. 1860–1. I (о книге «Громовник»), 9–10; Рус. Бес. 1857, III, 108; IV, 111 (ст. Эрбена); Каравел., 173–270; Толк. Слов. Даля, I, 964; Изв. Имп. Археолог. Общ., V («Древний литовск. календарь»), 335–352: Ж. М. Н. П. 1844, IV, ст. Боричевского, 38–39.


[Закрыть], т. е. от стужи застыла, смерзлась грязь; литов. grodas – замерзший ком земли; рус. груда (= нем. hrêt) доныне употребляется поселянами в значении мерзлой, не занесенной снегом грязи, лежащей по улицам и дорогам[80]80
  Дифенбах, II, 378; Обл. Сл., 42. У черемисов и чувашей февраль и март – месяцы оттепели, апрель – пашни, май – посева, июнь – летний, июль – сенокосный, июль и август – месяцы серпа, сентябрь – льна, октябрь – молотьбы (овинный), ноябрь – поминок, декабрь – жертвоприношение: декабрь и январь – сильноморозные, январь и февраль – менее морозный. – Сбоева: Исследования об инородцах Казан. губ., 45–46; сочин. г-жи Фукс о чувашах и черемис, 165. У карагассов месяцы получили свои названия от прозябания травы, приготовления березовой коры (бересты) для юрт, цветения и сбора сараны, сбора кедровых орехов, течки оленей, ловли соболей, охоты на лыжах и т. д. – Вест. Р. Г. О. 1854, VI, 241–2. У самоедов олень, составляющий главное их богатство, дал названии пяти месяцам; июнь – комарный месяц, июль – оводный и проч. – Иславина: Самоеды в домашн. и обществен. быту, 139–140.


[Закрыть]. Исчисленные нами славянские названия месяцев преимущественно указывают на быт земледельческий. Круг наблюдений ограничивается произрастанием травы, распусканием цветов и деревьев (березы, дуба, липы), сенокосом, жатвою, молотьбою, уборкою льна, сбором винограда (в южных местностях) и теми резкими изменениями в погоде, которые, условливаясь различным положением солнца, так могущественно влияют на плодородие земли и благосостояние человека. Зимний и летний повороты солнца, стужа и снег зимою, журчащие ручьи и осушение земли весною, падение росы, появление комаров и оводов, стрекотание кузнечиков, зной в половине лета, падение листьев и грязь в осеннюю пору – все это отразилось в народном календаре славянина. От древнейшего пастушеского быта удержались только три названия, указывающие на те периоды, когда скотина меняет свои рога, когда начинает она спариваться (пора течки или рева) и когда коровы бывают обильны молоком. Обозначая различные времена года по их характеристическим признакам, предки наши не соединяли с приведенными названиями месяцев строго определенных границ; одно и то же имя прилагалось к двум и трем соседним месяцам. С одной стороны, самые признаки, подмеченные народом, могли относиться к более или менее продолжительному времени: так, стужа, морозы и снега продолжаются во всю зиму; имя «просинца» (= просветляющего, увеличивающего дни) с равным правом могло прилагаться и к концу декабря, и к двум последующим месяцам; эпитет «травяного» одинаково идет и к апрелю, и к маю, и так далее. С другой стороны, периодические изменения в жизни природы совершаются в разных местностях не одновременно, а раньше или позднее; на юге, например, весна установляется ранее, а зима позднее, чем на севере; с тем вместе и земледельческие работы там и здесь применяются к различным срокам. Этими естественными условиями объясняется и перемещение некоторых названий с одного месяца на другой. Так, имя «листопада», даваемое в южных местностях ноябрю, в средней и северной полосах должно было перейти на октябрь.

Отдельные дни или числа месяцев получили у поселян свои особенные прозвания, сообразно с соответствующими им признаками обновляющейся или замирающей природы и с приуроченными к ним крестьянскими работами: января 16-го – Петр-полукорм (половина запасов съедена), 18-го – Афанасий-ломонос («на Афанасия береги нос!» намек на сильные морозы), 22-го – Тимофей-полузимник, 24-го – Аксинья-полузимница или полухлебница; февраля 11-го – Власий – сшиби рог с зимы! 28-го – Василий-капельник; марта 1-го – Евдокия-плющница (плющать – капать, течь, издавать звук падающих капель, плюшка и плюш сосульки под крышами)[81]81
  Доп. Обл. сл., 183.


[Закрыть], 4-го – Герасим-грачевник (прилет грачей), 17-го – Алексей – с гор вода или с гор потоки, 19-го – Дарья – засери (загрязни) проруби, апреля 1-го – пустые щи, 8-го – Родион-ледолом, 11-го – Антип-водопол, 12-го – Василий – выверни оглобли (оставляй сани, снаряжай телегу), 23-го – Егорий скотопас (выгон скота в поле), 26-го – Степан-ранопашец; мая 2-го – соловьиный день, 3-го – зеленые щи, 5-го – Ирина-рассадница (рассадка капусты), 6-го – Иов-горошник (посев гороха), 9-го – Никола вешний, травной, 13-го – Лукерья-комарница (появление комаров), 23-го – Леонтий-огуречник (посадка огурцов), 29-го – Федосья-колосяница (рожь начинает колоситься); июня 12-го – Петр-поворот (летний поворот солнца), 13-го – Акулина-гречушница (посев гречи) или задери хвосты, т. е. время, когда скотина, кусаемая комарами, мошками и оводами, бегает по полю, задравши хвосты («строчится»); июля 23-го – Пуд и Трифон – бессонники (пора усиленных работ, страды), 27-го – Никола кочанный; августа 4-го – Евдокия-малинуха (сбор малины), 26-го – Наталья-овсянница, 28-го – Анна-скирдница; сентября 15-го – Никита-репорез (сбор репы) или гусепролет, 24-го – Фекла-заревница; октября 14-го – Прасковья-льняница; декабря 12-го – Спиридон-солоноворот[82]82
  Ворон. Г. В. 1851, 9; Перм. Сбор., II, отд. 2, 31–32.


[Закрыть].

Мы знаем, какое сильное влияние оказывал язык в области народных представлений; в этом отношении дневник русских поселян предлагает много любопытных данных. Рассчитывая дни и распределяя занятия по святцам, принесенным на Русь вместе с христианством, поселянин непонятные для него по их чужеземному лингвистическому образованию имена месяцев и святых угодников сближает с разными выражениями отечественного языка, насколько эти последние могут определить характер данного времени, связанных с ним работ и воды – теплой или холодной. Не справляясь с действительным происхождением и смыслом того или другого имени, русский человек старается объяснить его собственными средствами, приискивает ему свой подходящий по звукам корень и, таким образом, играя словами, стремится все чуждое претворить в свое родное, легкодоступное его простому пониманию[83]83
  Вообще следует заметить, что, как скоро проникает в массу народа иностранное слово – оно почти никогда не остается в своей первоначальной форме, простолюдин не только изменяет его соответветственно своим грамматическим законам, но и старается между туземными выражениями подыскать такое созвучие, которое бы нагляднее определяло для него смысл иностранного слова; так maraudeur обращается в миродера, август в густарь (Вест. Р. Г. О. 1852, V, 36) и т. д. То же бывает иногда с названиями и словами архаическими, значение которых уже затеряно народом, и потому чувствуется потребность подновить их, осмыслить. В старинных актах, например, упоминается во Владимирском уезде Волосов Николаевский монастырь, ныне упраздненный; исследователи догадываются, что так назван он потому, что был выстроен на месте древнего чествования Волосу. От этого монастыря сохранилась икона св. Николы Волосовского, и народ для объяснения означенного эпитета создал легенду, что икона эта явилась на дереве – висящею на волосах. – Владим. Г. В. 1856, 14.


[Закрыть]. На Сретенье (2 февраля), по народному поверью, зима с летом встречаются; в марте месяце солнце начинает марить, т. е. припекать землю, отчего над нею струится пар; но по утрам еще продолжаются морозы (утренники), которых со дня сорокà мучеников (9 марта) бывает сорок; думают, что в этот день возвращаются из вирия сорок разных пташек, а сорока начинает строить гнездо и кладет в него сорок палочек. Холода или сиверы оканчиваются на св. Сидора (14 мая), которого потому называют сивирян. 5 апреля: «пришел Федул теплый ветер подул»[84]84
  «Федул – губы надул» = настало ненастье.


[Закрыть]. В апреле земля преет, или, по другому выражению, со дня св. Руфа (8 апр.) земля рухнет, т. е. оттаивает и принимает в себя воду; 12 апреля Василий Парийский землю парит. В мае домашний скот мается от бестравицы[85]85
  Есть примета: «Кто женится в мае, тот будет маяться».


[Закрыть]; в первый день этого месяца на Еремея-запрягальника[86]86
  Иеремия, в простонародном произношении Еремей, Ярема.


[Закрыть] или яремника «начинают пахать и потому на рабочих лошадей и быков надевают ярмо (ярем)»; paбота эта оканчивается к 31 мая – ко дню Еремея-распрягальника[87]87
  Св. Ермий.


[Закрыть]. 2 мая, посвященное памяти князей Бориса и Глеба, крестьяне называют барышдень – вследствие созвучия имени Борис с словом барыш; торговцы стараются тогда продать что-нибудь с выгодою, дабы во весь год торговать прибыльно. «Борис и Глеб засевают хлеб». 24 июля посвящено тем же святым, и поговорка, относящаяся к этому числу, уверяет: «Борис и Глеб – поспел хлеб». В деревнях и селах празднуют оба означенные дня – для того, чтобы круглый год получать барыши и чтобы отвратить от нив губительные грозы. Это случайное совпадение слов: Глеб – хлеб, Борис – барыш (т. е. выгоды от торга хлебом, главным богатством земледельца), и самое время празднования Борису и Глебу при начале посевов и в жатвенную пору – дали повод перенести на этих святых древнее чествование Перуну, как творцу урожаев. По народному поверью, кто станет работать 24 июля, у того молния спалит все копны; на юге России день этот слывет праздником Бориса и Глеба-паликопа, или паликопна[88]88
  «На Глеба и Бориса за хлеб (т. е. за его уборку) не берися!»


[Закрыть]. Точно так же не работают и 27 июля на Палее (Пантелеймона), чтобы небесный огонь не спалил сжатого хлеба. 10 мая на Симона Зилота собирают травы = зилья, которым, по мнению поселян, сообщается тогда особенная целебная сила, ищут золота (кладов) и сеют пшеницу, чтобы уродилась и вызрела аки золото; уверяют еще, что хлеб, посеянный в Чистый четверг, родится чистым, без сорных трав. Напротив, кто сеет рожь на мученика Вассу, у того непременно заглушат ее васильки. В день обновления Цареграда (11 мая) поселяне не работают, опасаясь, чтобы царь град, за непочтение к его празднику, не выбрал зеленеющего на полях хлеба. Если на Мокия, прозванного мокрым (того же 11 мая), идет дождь, то все лето будет мокрое; если же дождь случится на св. мученицу Макрину (Макриду – 19 июля), то предстоящая осень будет мокрая, дождливая, и наоборот, отсутствие дождя в эти дни предвещает сухое лето и сухую осень. Подобно тому: если на Сидора (14 мая) будет сиверко, то ожидай лета холодного, а если на Пахомия (15 мая) будет тепло, то и лето пахнет теплом. На Константина и Елену (Алена длинные льны, леносейка – 21 мая) советуют сеять лен, а на Макавеев (2 августа) собирать мак. 16 июня на Тихона затихают (перестают петь), 29 июля, посвященное имени св. Калиника, называется кали нники = зарницы, отдаленные молнии, видимые по вечерам на горизонте в конце июля и августа[89]89
  Обл. Сл., 78.


[Закрыть], от калить (раскалять, калена стрела, калина – красная ягода); 23 августа на св. Лукина утренний мороз овсы и льны лупит. 1 сентября – Семенов праздник, и потому в этот день грешно засевать семена; 14 сентября на Воздвиженье становится холодно: птица уже на отлет двинулась; со дня Федора Студита (11 ноября) начинает студить (холодеть): «Федор Студит землю студит». К Воздвиженью «хлеб с поля сдвинется», свезется, а в ноябре овин уже ноет от накладенных снопов. 4 декабря Варвара дорогу заварит (заморозит): «Варвара заварит, а Савва (5 дек.) засалит (сало – плавающие по рекам ледяные пленки)». С того же времени замечают сокращение ночей: «Варвара ночи урвала, дни приточала». Есть даже поверья, которые возникли на основании одного созвучия, без всякого отношения к действительным явлениям природы: так, например, в день пророка Наума (1 дек.) начинают учить полным убеждением, что «пророк Наум наведет на ум»[90]90
  Сахаров., II, 17, 20, 30, 50, 56; Терещ., VI, 48,53, 67; Вест. Р. Г. О. 1851, VI, 3–4: Маяк. XIII (Замеч. о праздн. и поверьях»), 49–58; Иллюстр. 1846, 247; Ворон. Г. В. 1850, 44; 1851, 9, 13–14; Полтав. Г. В. 1845, 15, 19, 24; 1846, 18; Калуж. Г. В. 1845, 1; Москв. 1849, IX, 9; Послов. Даля, 978–1000; Ч. О. И. и Д. 1867, VI, смесь, 180–201.


[Закрыть].

В последовательных превращениях природы, в характеристических признаках и свойствах различных времен года древние племена усматривали не преестественные законы, а действие одушевленных сил – благотворных и враждебных, их вечную борьбу между собою, торжество то одной, то другой стороны. Поэтому времена года представлялись нашим предкам не отвлеченными понятиями, но живыми воплощениями стихийных богов и богинь, которые поочередно нисходят с небесных высот на землю и устрояют на ней свое владычество. По указанию старинных пасхалий, «Весна наречется, яко дева украшена красотою и добротою, сияюще чудно и преславне, яко дивитися всем зрящим доброты ея, любима бо и сладка всем… Летом же нарицается муж тих, богат и красен, питая многи человеки и смотря о своем дому, и любя дело прилежно, и без лености восстая заутра до вечера и делая без покоя. Осень подобна жене уже старее, и богатее, и многочадне, овогда дряхлующи и сетующи, овогда же радующися и веселящися, рекше иногда (печальна от) скудости плод земных и глада человеком, а иногда весела сущи, рекше ведрена и обильна плодом всем, и тиха и безмятежна. Зима же подобна жене мачехе злой и нестройной и нежалостливой, яре и немилостиве; егда милует, но и тогда казнит; егда добра, но и тогда знобит, подобно трясавице, и гладом морит, и мучит грех ради наших». Согласно с этим, церковная живопись допускала аллегорические изображения Весны, Лета, Осени и Зимы[91]91
  О. З. 1851, IX, 29–30.


[Закрыть]. Нет сомнения, что подобные изображения заимствованы нашими художниками из античных источников, чрез посредство Византии; но такое заимствование нимало не противоречило народному пониманию, ибо поэтические олицетворения времен года шли из глубокой иности и принадлежали славянам наравне со всеми другими родственными племенами. В Эдде Лето (Sumar, сын Sâasudhr’a – от svâs – carus, proprius, dimesticus, готск. svês, др.-в.-н. suâs) и Зима (Vetr, отцом которого был Vindlôni или icsvalr = der Windbringende, Windkühle) представляются одушевленными существами, первое – добрым, дружелюбным, а вторая – злым, жестокосердым. И у немцев, и у славян до сих пор уцелели следы этих образных представлений в народных поговорках и общепринятых оборотах речи: «Der Sommer или der Winter ist vor thir, iritt ein, kehrt ein», у нас: «Весна (Лето, Осень или Зима) на дворе, воротилась, пришла». Лето и май-месяц (Весна) рядятся в зеленые, густолиственные уборы, а Зима надевает на себя белоснежный покров или саван (вследствие сближения ее с богинею Смертию); и Лето, и Зима являются со своими слугами и помощниками: первое – с грозами, буйными ветрами и дождями, последняя – со снегом, инеем, метелями, вьюгами и морозом, которые в древнепоэтических сказаниях олицетворялись сильно могучими богатырями и великанами. Оба они состоят в нескончаемой вражде («Зиме и Лету союзу нету»)[92]92
  Рус. в св. посл., II, 5.


[Закрыть], преследуют друг друга («Der leide Winder hât den Sumer hin verjaget») и сражаются между собою точно так же, как День сражается с Ночью. Сходные, аналогические черты, подмеченные в сменах дня и ночи, лета и зимы, заставили народную фантазию сближать ежедневную борьбу света и мрака с ежегодною борьбою тепла и холода и повели к постоянному смешению мифов, относящихся к этим разнородным физическим явлениям. Лето отличается ясностью, блеском солнечного света, как белый день; зима же потемняется снежными облаками и туманами и уподобляется ночи. День и весна пробуждают спящую, безмолвную природу и радуют весь мир, а ночь и зима погружают ее в сон = подобие смерти и придают ей печальный характер[93]93
  D. Myth., 715, 719, 721–2; Симрок, 254–5.


[Закрыть]. В нашем областном языке употребляется в значении не только летнего времени и урожая, но и вообще удачи, успеха; напротив, слова неслетье и безлетье означают, во-первых: неурожайное лето и, во-вторых: неудачу, несчастье; поэтому говорят: «Пришло на него – безлетье!» – что равносильно выражению: «Пришла на него невзгода!» Прилагательное веселый некоторыми лингвистами сближается с словом весна; «настали для кого светлые, ясные дни» = дни радости, веселья; черный день – день печали, несчастия; смотреть сентябрем, отуманиться – быть унылым, печальным[94]94
  Обл. Сл., 8,128, 207; Изв, Ак, Н., IV, ст. Микуцкого, 405.


[Закрыть]. Закликая в марте и апреле месяцах весну, поселяне обращаются к ней, как сущая к живому, благодатному, творческому:

 
а) Весна, Весна красная!
Приди, Весна, с радостью,
С великою милостью:
Со льном высокиим,
С корнем глубокиим,
С хлебами обильными.
 
 
б) Весна красна!
На чем пришла,
На чем приехала?
На сошечке,
На бороночке[95]95
  Сахаров., I, 260; II, 16; Маяк, XIII; Пассек, V, 175:
Весна, Весна – днем красна!Что ты нам принесла?Принесла я вам летечко,Чтоб родило зильячко,И рута, й червоный мак,И мьята, й зеленый барвинок.

[Закрыть].
 

О Зиме и Осени рассказывают, что они приезжают на пегих кобылах; с половины ноября Зима, по народному поверью, встает на ноги, кует морозы, стелет по рекам мосты и выпускает на белый свет подвластных ей нечистых духов; с 12 декабря она ходит в медвежьей шубе, стучится по крышам избушек, будит баб и заставляет топить печи; идет ли она по полю – за ней следуют вереницами Метели и Вьюги и настойчиво просят дела, идет ли по лесу – сыплет из рукава иней, идет ли по реке – на три аршина кует под своими ногами воду[96]96
  Сахаров., II, 65–69.


[Закрыть]. Более наглядные олицетворения времен года встречаем у белорусов. Весну они называют Ляля, лето – Цеця, осень – Жыцень, зиму – Зюзя. Ляля представляется юною, красивою и стройною девою; существует поговорка: «Пригожая, як Ляля!» В честь ее празднуют накануне Юрьева дня, и праздник этот известен под именем Ляльника. На чистом лугу собираются крестьянские дéвицы; избравши из своей среды самую красивую подругу, они наряжают ее в белые покровы, перевязывают ей шею, руки и стан свежей зеленью, а на голову надевают венок из весенних цветов: это и есть Ляля. Садится она на дерн; возле нее ставят разные припасы (хлеб, молоко, масло, творог, сметану, яйца) и кладут зеленые венки; девицы, схватившись за руки, водят вокруг Ляли хоровод, поют обрядовые песни и обращаются к ней с просьбою об урожае:

 
Дай нам жытцу[97]97
  Жита.


[Закрыть]
Да пшаницу,
В агародзе,
Сенажаце[98]98
  На покосе.


[Закрыть] —
Ровны гряды,
Ровны зряды.
 

Ляля раздает им венки и угощает всех приготовленными яствами. Эти венки и зелень, в которую наряжалась Ляля, сберегают до следующей весны[99]99
  Румуны чествуют особым празднеством Лелю и смешивают ее в своих песнях с Пресв. Девою; парни и девицы обращаются к Леле с просьбою послать им ровню (устроить ровный брак). Очевидно, Ляля (Леля) – то же, что древняя Лада, богиня весеннего плодородия и любви. – Телескоп 1833, VIII, 511–2.


[Закрыть]. Цеця – дородная, красивая женщина; в летнюю пору она показывается на полях убранная зрелыми колосьями, и держит в руках сочные плоды[100]100
  Поговорка: «Мараков на Цецю, а трафив на псецю!» = метил (жених) на красавицу, попал на безобразную.


[Закрыть]. Жыцень представляется существом малорослым, худощавым, пожилых лет, с суровым выражением лица, с тремя глазами и всклокоченными, косматыми волосами. Он появляется на нивах и огородах после снятия хлеба и овощей и осматривает: все ли убрано, как следует в добром хозяйстве. Заприметив много колосьев, не срезанных или оброненных жнецами, он собирает их, связывает в сноп и переносит на участок того хозяина, у которого хлеб убран нáчисто, с бережливостью; вследствие этого на будущий год там, где Жыцень подобрал колосья, оказывается неурожай, а там, куда перенес он связанный сноп, бывает обильная жатва. Когда Жыцень странствует в виде нищего и при встрече с людьми грозит им пальцем, это служит предвестием всеобщего неурожая и голода в следующем году: «Жыцень з'кабзóй (с нищенской сумою) – голод на двор!» Во время осенних посевов он незримо присутствует на полях и утаптывает в землю разбросанные зерна, чтобы ни одно не пропало даром. Судя по этим данным, Жыцень принадлежит, собственно, к породе эльфических духов, блуждающих по нивам и помогающих росту и зрению хлебных злаков (сравни с поверьями о полудницах, мавках, полевиках, житной бабе); белорусы сочетали с ним представление об осени, так как к этому времени года относится окончательная уборка и умолот снопов и посев озимого хлеба. Имя Жыцень есть производное от слова жито (рожь), что подкрепляется и народными поговорками: «Жыцень хлеба дав», «барджей на Жытня, кали в засеке хлеба не прытне»[101]101
  Тотчас на Жытня (сваливают беду), если не окажется в амбаре хлеба.


[Закрыть]. Зюзя – старик небольшого роста, с белыми что снег волосами и длинною седою бородою, ходит босой, с непокрытою головою, в теплой белой одежде и носит в руках железную булаву. Бóльшую часть зимы проводит он в лесу, но иногда заходит и в деревню, предвещая своим появлением жестокую стужу. Чтоб умилостивить Зюзю, белорусы накануне Нового года откладывают несколько ложек кутьи в особую миску и оставляют ее на ночь на столе, чтобы Зюзя пришел кутьи паесьци и не вредил бы морозами нивам и домашним животным: «Зюзя на дворе – куцья на столе». Подобно этому, в других местностях России существует у крестьян обычай приглашать Мороза на кутью и на кисель. Когда Зюзя гневается на людей, он ударяет своей булавою в какой-нибудь пень, и тотчас же трескаются стены домов и самые «трескучие» морозы приписываются его ударам: «Зюзя стукиняе, людей ущувае» (стращает)»[102]102
  Приб. к Ж. М. Н. П. 1846, 94–97, 105–7, 120–1.


[Закрыть]. Происхождение имен Ляля, Цеця и Зюзя остается необъяснимым; каждое из них образовалось чрез удвоение коренного слога и все равно уцелели в детском языке: ляля и цаца (малорус. цяця) употребляются, как ласкательные названия ребенка (в смысле: милый, пригожий, умница), а также для означения игрушки[103]103
  Обл. Сл., 108, 252; Доп. обл. сл., 295; Старосв. Банд., 578.


[Закрыть], зюзя употребляется в замену слова «холодно»: «Не ходи на двор, там зюзя!»[104]104
  Обл. Сл., 322.


[Закрыть], белорус. зюзець – мерзнуть, цепенеть от холода[105]105
  Приб. к Ж. М. Н. П. 1846. В одной из валахских сказок (Шотт, 6: «Die Altweibertage») Весна является, как богиня, наказующая злую мачеху.


[Закрыть]. Вместо олицетворенных времен года в славянских сказках нередко выводятся действующими лицами Месяцы, как двенадцать братьев, восседающих на стеклянной горе, т. е. на небе, вокруг пылающего костра = солнца. Костер этот горит то сильнее (в летнюю пору), то слабее (зимою), смотря по тому, какой из Месяцев берет в свои руки правительственный жезл. Весенние Месяцы изображаются цветущими юношами, летние – достигшими полного развития сил мужами, осенние – пожилыми, стареющими братьями, а зимние – седовласыми старцами. Подобное же олицетворение месяцев встречаем и в итальянской сказке[106]106
  Pentamerone, II, 42.


[Закрыть], но обстановка ее уже значительно подновлена: с горы-неба сцена переносится в гостиницу. Было два брата – богатый и бедный. Бедный, оставленный без помощи богатым братом, пошел искать счастия; на пути остановился он в одной гостинице, в которой грелись у огня двенадцать мужей, и подсел к ним, дрожа от холода. Один из двенадцати незнакомцев, мрачный и суровый по виду, спросил пришельца: «Что ты думаешь о теперешнем времени года?» «Что думаю? – отвечал этот, – я убежден, что все месяцы года исполняют свое дело, но мы сами не зная, чего нам желается, хотим давать законы небу и не рассуждаем о том, что нам полезно или вредно; когда бывает ветрено и дождь идет – мы желаем жаров, а в августе просим туч, нисколько не думая, что от этого могут погибнуть жатвы». – «Ты рассуждаешь, как Соломон, но нельзя же не признать, что настоящий месяц март своим холодом, дождем, снегом, ветрами и туманами причиняет нам много печали». И ты говоришь только о неприятных качествах этого месяца, – отвечал бедняк, – а не говоришь о той пользе, какую приносит он, приводя с собою весну». Незнакомец с радостью выслушал такой ответ, ибо это был сам месяц Март с одиннадцатью своими братьями и подарил благоразумному гостю ящичек, в котором можно найти все, чего только пожелаешь. Бедняк взял подарок, возвратился домой и вскоре так разжился, что богатый брат его почувствовал всю горечь зависти и немедленно собрался в путь. Он зашел в ту же гостиницу, но в разговоре с месяцем Мартом разбранил погоду и его самого послал к черту. Месяц Март подарил ему молотильный цеп: «Всякий раз, как пожелаешь чего, скажи только: цеп! дай мне сотню». При первой же пробе цеп осыпал ударами неосторожного искателя приключений. Таким образом, по свидетельству сказки, месяц Март обладает и чудесным ящичком (= то же, что скатерть-самобранка), и дубинкою-самобоем.