Текст книги "Белый, белый снег… (сборник)"

Тимка принес с улицы две охапки поленьев, свалил их возле печи. Чтобы я сразу, как только дрова в печи прогорят, мог зарядить следующую партию.

– Пойдем за лодками, – сказал Борисенок, накидывая куртку. – А то потом в тепле разморит, неохота будет.

Они ушли, с ними вместе убежал Абрек, и я остался один. Развесив сырую одежду на специально натянутые над печкой веревки, я зажег стоящую на столе свечу. Она была прикреплена к перевернутой консервной банке. За окном сразу стало заметно темнее.

Изба быстро наполнялась теплом. В раскаленной печи потрескивали сухие поленья. Я прилег на нары, закрыл глаза. Только что пережитое вновь всколыхнуло душу…

«Не многовато ли острых ощущений для одного дня?»

На улице послышался шум, дверь распахнулась, и на пороге появились залепленные снегом охотники. В дверном проеме я увидел густо кружащиеся в воздухе снежные хлопья.

– Снежище! – восторженно воскликнул Тимка, скидывая на пол уложенную в мешок резиновую лодку. – Ничего не видать.

– Это хорошо, – сказал Борисенок, заталкивая под нары связанные вместе весла. – Пороша нам только на руку. В такую погоду все нормальные медведи спать ложатся. А тот, кто не лег… Значит это он и есть.

В избушке сразу стало тесно. Очумев от жары, Абрек забрался под нары. Там было значительно прохладнее.

– Лодки придется здесь оставить, – Борисенок присел на корточки возле печи, закурил, пуская дым в приоткрытую дверцу. – Но ничего… Зато ближе потом будет забирать.

– Вообще, на морозе резину не хранят. Пропадут лодки… – заметил я.

– Ну, а что делать? Пешком-то где бы мы сейчас еще были?

Тимка сходил на реку, набрал в закопченный чайник воды, поставил его на печку. Потом спохватился:

– Да, чуть не забыл…Вот, в лодке нашел. Ваше?

Он протянул мне костяной амулет. Тот самый, который дала мне перед дорогой хозяйка.

– Спасибо, – я сунул его в свой рюкзак.

– Что за игрушка? – поинтересовался Борисенок.

– Амулет от злых духов… – шутя, ответил я.

Чайник зашипел, загремел крышкой. Надев матерчатую рукавицу, Тимка снял его с плиты и поставил на стол. Потом всыпал в кипяток полную горсть заварки.

Борисенок взял рюкзак, стал выкладывать из него продукты.

– Как здоровье? – с хитрым прищуром спросил он.

– Ничего, вроде… Отогрелся.

– Ну, сейчас еще изнутри…

Он извлек из рюкзака бутылку водки. На закуску решили сделать салат. Покрошили в большую миску огурцы, пару помидоров, лук, вареные яйца, колбасу, заправили все это майонезом и перемешали.

Почуяв съестное, из-под нар выбрался Абрек. Стуча по полу хвостом, присел у ног хозяина. Тимка кинул ему очищенное вареное яйцо. Тот ловко поймал его на лету…

– Дай ему еще кусок, – сказал Борисенок, протягивая толстый ломоть белого хлеба.

– На, на!.. – Тимка отвел пса от стола и бросил кусок под нары. Абрек занырнул следом.

Борисенок поставил на стол две кружки, налил в них водки.

– А мне? – спросил Тимка.

– У мамки разрешения спросил? – поддел его Борисенок.

– У меня нет мамки… И папки тоже нет.

Стало как-то не по себе. Борисенок взглянул на меня, я пожал плечами.

– Ну, ладно, ладно… Поскольку ты уже без пяти минут солдат… Так и быть.

Борисенок поставил третью кружку, плеснул туда немного из бутылки.

– Давайте…

Мы взяли свои кружки. Тимка молча смотрел в стол.

– Ну, ты чего, Тимоха!?

– А чего вы со мной, как с маленьким? Дерево не руби, водку не пей… Да я уже год, как на трелевщике! Норму даю больше, чем некоторые! И никогда…

– Перестань, – остановил я его. – Никто не хотел тебя обидеть.

Мы выпили, заработали ложками. Только сейчас я почувствовал, как проголодался. Наш немудреный салат показался мне верхом кулинарного искусства.

Раскаленная печь дышала жаром. Пришлось даже слегка приоткрыть входную дверь. На улице уже была непроглядная темень. А снег все так же летел и летел.

– Все, больше подкидывать не надо, – сказал Борисенок. – Ночью спать не сможем.

Он закурил и расслабленно откинулся к стене.

– Как я сегодня вовремя вышел из лодки… А то бы сейчас так и куковали на реке.

– Уже бы откуковались… – мрачно заметил я.

Тимка собрал остатки нашей трапезы со стола и отдал Абреку.

– Ты только смотри, его не закорми, – обеспокоился Борисенок. —

Собака на охоте должна быть голодной.

Тимка улегся на дощатые жесткие нары. Зевнул протяжно, потянулся…

– А вот откуда люди взялись?

– Известно, откуда люди берутся… – хохотнул от печки Борисенок.

– Нет, правда, – привстав на локоть, улыбнулся Тимка.

– Ты всегда, как выпьешь, такие умные вопросы задаешь?

– Всегда.

– Вон, у дяди Саши спроси. Он в большом городе живет, с умными людьми общается.

– Мне, может, интересно, что ты думаешь?

– А я ничего не думаю… Чего мне думать? – Борисенок замолчал, пыхнул сигаретой. – Но вот другой раз придет в голову… Сосланные мы все здесь. За грехи наши.

– Откуда сосланные-то?

– Да хоть откуда… С седьмого неба, или откуда еще…Оттуда, где всем хорошо. А ты, к примеру, что-нибудь там не так сделал, напакостил – тебя раз, и сюда…

– Надолго?

– Пока не исправишься, – Борисенок бросил сигарету в печь, притворил дверцу. – Вот поглядишь вокруг – никто толком не живет, все мучаются. Болезни разные, в личной жизни проблемы… Ну, хоть бы у кого-нибудь все гладко! Не получается… Хоть ты министр, хоть олигарх…

– Ты-то откуда знаешь? Про олигархов…

– Знаю.

Тимка повернулся ко мне.

– А вы дядя Саша, как считаете?

Я поправил рюкзак в изголовье, задумался.

– В страданиях вызревает душа человеческая. Совершенствуется и растет…

– Зачем? – спросил Тимка.

– Наверное, так Богу угодно.

– А люди, по-вашему, откуда взялись?

– Ну, не от обезьян, я думаю.

– Кстати, от обезьянах… – подобрав под себя ноги, Тимка уселся на нарах. – У меня есть свое мнение, насчет теории Дарвина.

– Какое? – с интересом спросил Борисенок.

– Не знаю, как объяснить… Вот, смотрите, мир, который нас окружает, из чего состоит?

– Из молекул, из атомов…

– Это так, но я немного о другом хотел сказать, крупнее взять, что ли… – Тимка улыбнулся. – Все вокруг состоит из живых организмов. От мельчайших жучков-паучков – до тигров со слонами. И вот, представьте себе, откуда-то из космоса, падают на Землю, ну, как бы, заготовки души. И начинается процесс… Сначала комарик, потом птица, потом зверь какой-нибудь. Ступенька за ступенькой, много жизней… А потом, когда душа уже оформилась – вселяется в новорожденного.

– Интересно, – сказал я. – Прочитал где-то?

– Нет, сам придумал.

– Ну, ты голова!.. – шутливо откликнулся Борисенок. – В академию тебя надо.

– Вот отслужу в армии… Потом, может, и поступлю.

– Это хорошо, что ты такой наблюдательный, – похвалил я паренька, включаясь в игру. – А хочешь, я твою теорию продолжу?

– Давайте.

– Ну вот, вселилась душа в новорожденного, и что потом?

– Как что? Созревает окончательно и улетает на небо.

– Здорово, – вставил Борисенок. – Прямо инкубатор какой-то получается.

– Да, – согласился Тимка. – Земля – инкубатор, для выращивания душ.

– Погоди, – сказал я. – Вот, допустим, прошел цикл от новорожденного до зрелости. Но результат может быть разный. Один человек, например, благородный, умный, добрый… А другой – злой, жестокий, коварный. Один – светлая душа, а другой – садист и убийца.

– Не знаю, – смутился Тимка. – Тогда, наверное, душа возвращается в исходную точку и все начинает сначала?

– Да, – с усмешкой отозвался Борисенок. – Если садист и убийца – тогда все сначала. А если просто дурак – тогда от новорожденного…

Он погасил свечу и улегся на нары.

– Ладно, давайте спать, философы. Завтра рано вставать… А то какие из вас охотники?

Борисенок и Тимка уснули быстро. А я все лежал в темноте и думал.

«Может быть так, цикл за циклом, – мысленно продолжал я начатый разговор, – душа обретает совершенство? И только потом – вечную благодать… Вот только не ясно одно. Важна ли при этом самореализация человека? Покорение каких-то жизненных вершин?.. Ведь достичь духовного совершенства можно в любой глуши. Соблюдай божественные заповеди – и довольно… Так что же толкает людей на поиск всенародного признания? Зачем им нужна оценка своих способностей и талантов? Только ли в тщеславии и материальном благополучии дело?.. Сложно все. И нет ответа ни на один вопрос. Ибо не в силах ум человеческий понять то, что ему не дано…»

4

После утреннего чая мы стали готовиться в путь.

Идти решили по двум маршрутам… До Витькиной избушки отсюда можно было добраться либо вдоль реки, либо по едва приметной лесной дороге, которая начиналась километрах в двух, на старых вырубах. Судя по карте, которую одолжил мне дед Захар, расстояние в том и другом случае было почти одинаковым.

Конечно, идти всем вместе было бы сподручнее и веселее, но это уменьшало охват территории… А так – мы за один раз обследовали приличный участок тайги.

Вдоль реки отправились Тимка и Борисенок. Я с Абреком пошел по лесной дороге.

– Если увидишь след – догнать не пытайся, – сказал Борисенок, поправляя на плече карабин. – Далеко сейчас не уйдет. А вместе мы потом спокойно его прищучим. Да и безопаснее, если что…

Чтобы Абрек не убежал за хозяином, я взял его на поводок. Идти через лес с привязанной на поводок собакой было неудобно. Пес то и дело совался между деревьев, норовил забраться в самый бурелом, но я терпел… Наконец, убедившись, что отошел достаточно далеко, сунул ему кусок хлеба и отпустил на все четыре стороны.

Поначалу Абрек несколько раз порывался вернуться обратно, но я всякий раз подзывал его, угощал хлебной корочкой или сахаром, и мы шли дальше. Вскоре охотничий инстинкт победил, и пес, позабыв обо всем, пошел впереди меня широкими галсами.

Мы вышли на старую лесную дорогу. Абрек пробежал немного по ней и свернул в лес. А я пошел прямо… Снегу за ночь выпало очень много. Все побелело вокруг. Деревья согнули под снежной тяжестью свои ветви, а кусты, так и вовсе поникли, образовав непроходимые заросли. Ноги утопали в мягком снежном ковре выше, чем по щиколотку. Но идти было легко… Вот через месяц – без лыж здесь пропадешь.

Вспомнилось, как много лет назад снег сыграл со мной злую шутку. Один раз – когда сломалась лыжа и я едва выбрался из этого глубокого, местами почти по грудь, снежного моря… А второй раз, когда ставил капкан на волка и случайно задел уже взведенный сторожек. Капкан сработал, зажав в железных тисках сразу четыре пальца. Что в такой ситуации делать? Ставишь капкан на твердую опору и, наступив ногой на стальную пружину, разжимаешь тиски. Все, казалось бы просто, если только ты не в заснеженной зимней тайге… Огляделся я, а вокруг ни пня, ни деревины поваленной. Про землю я уж и не говорю – все под снегом. Тут у меня сердечко немного екнуло. Мороз градусов двадцать, пальцы зажаты так, что уже онемели, счет идет на минуты… Попробовал я отжать пружину одной рукой – бесполезно. Попробовал поставить капкан на лыжу и надавить другой ногой. Но лыжа сразу ушла под снег… Отчаяние овладело мной. Я метался туда-сюда, пытаясь освободиться от безжалостных тисков. Минуты таяли, вместе с ними уходила из пальцев жизнь. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы на мое счастье не подвернулась мне надломленная старая сушина. Оперев на нее капкан, я сумел таки отжать ногой тугую пружину и спасти свои, почти безнадежные пальцы.

Из леса на дорогу выскочил Абрек, отряхнулся от снега и, заметив меня, приветливо замотал скрученным в калач пушистым хвостом.

Пес подбежал, ткнулся мокрым холодным носом в руку. Я погладил его по голове.

– Ищи, Абрек, ищи!

Собака послушно сунулась в заросли и пошла вдоль дороги.

Вдыхая свежий морозный воздух, я не уставал восхищаться – какая чудная выдалась пороша. Любой следок – как печатный… Вот белка прошла, вот горностай наследил, а вот – куница пробежала.

Азарт охотника наполнял душу радостью. Как в старые добрые времена опять я был наедине с природой. И снова все во мне ликовало.

– Фр-р-р!.. Фр-р-р-р-р!

Сбоку поднялся выводок рябчиков. Один дымчато-серый петушок сел на припорошенную снегом рябину, совсем рядом с дорогой. Осторожно, стараясь не делать резких движений, я стянул с плеча ружье.

– Гав! Гав! – звонко пролаял Абрек, почуяв запах дичи.

Я не успел толком прицелиться, как рябчик, вспугнутый собакой, шумно захлопал крыльями и исчез. Спустя мгновение, только ветка с осыпающимся снегом, слегка покачиваясь, напоминала о нем.

Вообще, конечно, зверовая лайка не должна была реагировать на птицу. Это считается недостатком. Но как тут удержаться, когда волнующе пахнущая дичь вылетает буквально из-под носа… Да и Тимка, судя по всему не очень-то в этом отношении воспитывал свою собаку.

На минуту из-за туч выглянуло солнце. И лес сразу ожил, заиграл скупыми зимними красками. Ярче зазеленели хвоей сосны и ели, оттеняя девственно-белый свежий снег. Легкие сиреневые тени мягко заструились по земле. И на запорошенных кустах дикого шиповника яркими красными огоньками вспыхнули ледяные, насквозь промороженные ягоды… Я мимоходом сорвал одну из них, бросил в рот. Кисло-сладкая холодная мякоть напомнила знакомый, давно забытый вкус.

Дорога свернула к болоту и пошла вдоль него, огибая по краю. Редкие сосны с рыжими стволами хранили безмолвие. На белом снежном полотне отчетливо были видны свежие наброды глухарей. Наклонившись над следом, я приложил к отпечатку раскрытую ладонь. Большой, средний и мизинец легли как раз по трафарету, оставленному птичьей лапой. Я покачал головой – вот так птичка!

– Гав! – подал голос Абрек.

Да я и сам понял, что птицы где-то рядом. Свежий помет еще не успел замерзнуть.

Сделав пару шагов, я встал, как вкопанный. Отовсюду, слева и справа, с оглушительным шумом стали слетать глухари. Огромные черные птицы взлетали с таким грохотом, что, казалось, будто падают сваленные ветром деревья.

Четыре или пять глухарей поднялись с земли. Два из них сели неподалеку… Абрек бросился туда, голосом подавая знак, что видит дичь. Я хотел идти к нему, в болото, но неожиданно услышал: «Гэг! Гэг! Гэг!» Звуки, чем-то похожие на гусиный гогот, только более резкие и отрывистые, исходили со стороны леса. Осторожно повернувшись, я увидел на фоне белых заснеженных деревьев черный силуэт глухаря. Он был достаточно близко. Отчетливо можно было рассмотреть подрагивающую в такт тревожным звукам «бородку» из перьев, на длинной, настороженно вытянутой шее; темно-красные широкие брови…

Я вспомнил, что у меня в одном стволе пуля, а в другом – мелкая дробь на рябчика. Надо было поменять патрон… Аккуратно, насколько это было возможно, я сдвинул вправо «флажок» замка и ружье бесшумно открылось. Потихоньку достав из подсумка патрон, я поменял заряд в левом стволе, вставив вместо «четверки» «нулевку». Потом так же медленно и бесшумно закрыл ружье и поднес к плечу.

Все это время глухарь беспокойно «гэкал», напряженно вытягивал шею, но никуда не улетал. Нас разделяло метров двадцать, не больше. Мне снизу хорошо было видно сидящую на ветке птицу, а глухарю сверху – наоборот… Заснеженные ветви надежно скрывали меня и он, не видя меня полностью, мог лишь угадывать опасность.

Прицельная планка и мушка совместились, как надо; я навел стволы на черный силуэт, слегка задержал дыхание… «Бах!» – сухо хлопнул выстрел. Глухарь сорвался и, ломая ветви, полетел вниз.

Меняя на ходу стреляный патрон, я подбежал к добыче, поднял с земли тяжелый трофей. Ликование и радость переполняли меня.

На выстрел примчался Абрек. С веселым лаем принялся скакать вокруг, по-своему поздравляя с удачей. Я убрал глухаря в рюкзак и бросил псу кусок пирога – пусть тоже порадуется.

Самое время было попить чайку. Я нашел подходящее место и запалил костер. Срубив небольшую березку, соорудил «таган», потом воткнул его рядом с костром и повесил на него котелок, доверху набитый снегом.

Присев на валежину, я отрешенно смотрел на языкастое жаркое пламя… Рядом, под раскидистой густой елью, где снега было совсем мало, пристроился Абрек. Предварительно он лапами расчистил все до основания и улегся на сухую, взрытую когтями землю.

Тишина… Слышно было только, как умиротворяющее потрескивают в костре дрова, да где-то далеко каркает ворон. Ветер совсем стих и ни одна веточка на деревьях не шевелилась. Все вокруг замерло и, казалось, даже время остановилось. Я расслабленно созерцал открывшийся мне неброский лесной пейзаж и думал о вечном. Сколько же лет здесь ничего не менялось? Век за веком шли чередой, люди рождались и умирали, рушили города и отстраивали их заново, опускались на дно океана и поднимались в космос… А тут все было по-прежнему. И сейчас, и сто лет назад – то же болото, то же безмолвие, то же серое низкое небо…

Костер прогорел, надо было двигаться дальше. Я достал карту, посмотрел и прикинул, что до избушки Виктора, где мы должны были встретиться с Тимкой и Борисенком, оставалось не так уж много. Каких-нибудь пять или шесть километров. Час ходьбы…

После чаепития и удачной охоты настроение было прекрасным. Не испортили его даже внезапно подступившие сумерки. В любом случае я рассчитывал добраться до избушки засветло.

Поднявшись на пригорок, где деревья были пореже, я увидел такую картину: высокая береза, с вырванными наполовину корнями, наклонясь, стояла бок о бок с могучей сосной. Причем сосна, как бы поддерживала, привалившуюся к ней, соседку…Очевидно летом здесь бушевал ураган и сильный ветер почти уронил большую березу. Но, падая, она зацепилась стволом и ветвями за стоящую рядом сосну.

Я заметил, что черная пожухлая листва была только на нескольких ветках. С других она благополучно облетела. А это значит, что дерево не погибло… Пройдет время, береза снова укоренится, и вновь зазеленеет молодыми клейкими листьями. Только теперь ветви обоих деревьев так и останутся навсегда переплетенными. И когда придет срок, они упадут вместе.

Сумерки потихоньку брали свое. Уже не так различимы были отдельные деревья, уже снег сделался блекло-серым и в воздухе появилась та особенная вечерняя свежесть, вдохнув которую, так хочется побыстрее к теплу, туда, где тебя ждут.

Я спустился в ложбинку. Бежавший впереди Абрек вдруг остановился… Настороженно поведя чутким носом, пес предупреждающе зарычал.

– Р-р-р-р…

Впереди темнел густой мелкий ельник, вплотную подступающий к самой дороге. Абрек, осторожно ступая, как по струне, двинулся в эти заросли. Нырнул под снежный полог – и пропал.

Что почуял он там? Кого заприметил?.. Я внимательно слушал звенящую тишину.

– Аф-аф!.. Аф-аф! – низко, незнакомо залаял пес.

Холодок пробежал по спине. Неужели… Быстро скинув с плеча ружье, я заменил дробовой патрон в левом стволе пулей. В другом стволе пуля уже была.

– Аф! Аф! Аф!.. Аф! Аф! Аф! – все настойчивее лаял Абрек.

Я стоял и не знал, что делать. Идти на лай – бессмысленно. Что ты увидишь в таких зарослях? Да еще снегом запорошенных… Идти дальше по дороге – тоже как-то… Непроходимый ельник прямо у обочины. Если что – и ружье вскинуть не успеешь.

А между тем смеркалось все сильнее. Надо было что-то решать… Еще двадцать минут – и совсем стемнеет.

Я переломил ружье, достал пулю, а взамен вставил старый дробовой патрон. Из тех, что не жалко… Абрек лаял, крутясь на одном месте.

– Э-эй! – крикнул я. – А ну, пошел!.. А-а-а-а-а!

И выстрелил из ружья в воздух. Потом, быстро выкинув стреляную гильзу, тут же вставил пулю… Прислушался.

Лай стал уверенно отдаляться. Я двинулся вперед, по дороге, держа наизготовку ружье со взведенными курками.

Миновав опасную ложбину, я остановился и принялся кричать, подзывая собаку.

– Абре-е-э-эк! Абре-е-э-эк!

Звуки моего голоса с трудом пробивались сквозь мрачную стену леса.

«Только бы собаку не потерять!» – мелькнула тревожная мысль.

– Абре-е-э-эк! Абре-е-э-э-эк! – снова закричал я. – На-на-на-а-а!

И тут, к своему удивлению, увидел бегущую на зов собаку.

– На-на-на! – радостно затряс я зажатым в руке куском хлеба. – Иди, Абрек, иди!.. На!

Пес, довольно виляя хвостом, принялся уплетать горбушку, а я тем временем достал поводок и прицепил его. Теперь можно было не волноваться, что собака убежит.

Мы немного прошли, и я увидел огромные медвежьи следы. Они были прямо на дороге. Чуть дальше я заметил развороченный трухлявый пень. Очевидно, косолапый хотел там чем-то поживиться – личинками или муравьями.

Я поставил в след свой сапог, сорок пятого размера. Ступня легко уместилась в нем, и еще место осталось. Огромные когтистые отпечатки медвежьих лап внушали трепет. Особенно усиливали ощущения стремительно надвигающаяся темнота и то, что я был один. Не считая Абрека, конечно…