Текст книги "Чекисты, оккультисты и Шамбала"

Позволю себе процитировать в этой связи мнение еще одного ученого – Ариадны Готфридовны Кондиайн (невестки А. А. Кондиайна), геолога по профессии.

«В 1946 г. я работала в геологической экспедиции в районе горы Алу-айв, что возвышается над Сейд-озером. Я тогда была первый год замужем за Олегом Александровичем и еще ничего не знала о работах его отца и А.В. Барченко. К озеру я не спускалась, хотя оно было окружено ореолом таинственности. И действительно, сотрудники нашей экспедиции уже после моего отъезда в Ленинград дважды пускались в плаванье на лодках по этому озеру, и оба раза это кончалось трагедией – погибло 8 человек. Кроме того, несколько человек погибло под обвалом в ущелье, ведущем к Сейд-озеру. Район Ловозера и Сейд-озера весьма интересен с геологической точки зрения. В частности, он характеризуется аномальным интенсивным тепловым потоком из недр Земли и распространением необычных горных пород. Интересен он и в геоморфологическом и в климатическом отношениях. С ним связано много легенд, а также сведений о том, что Сейд-озеро и его окрестности опасны для неискушенных посетителей».

А. Г. Кондиайн высказывает сомнение в том, что «каменные образования», обнаруженные экспедицией А. В. Барченко на Кольском полуострове, непременно являются «остатками древней культуры».

«Уверенности в этом нет, и потому необходимо, чтобы эти остатки были тщательно изучены высококвалифицированным специалистом, знакомым, с одной стороны, с глянциогеологией, геоморфологией, мерзлотоведением и пр., с другой – с петрологией и физическими свойствами пород, а также способным… достаточно глубоко ознакомиться с геологическим строением центральной части Кольского полуострова»[194]194
  Отрывок из письма А.Г. Кондиайн В.Н. Дёмину от 22 мая 1997. Архив семьи Кондиайн.


[Закрыть].

В конце 1990-х гг. В.Н. Демин и ряд других исследователей Москвы и С.-Петербурга совершили еще несколько экспедиций в Ловозерский край, по следам путешествия А.В. Барченко[195]195
  См., напр.: Дёмин В.Н. Священная летопись Севера // Наука и Религия. 1999. № 1; Лазарев Е. Здесь молились Богине Зари и Бессмертия // Наука и Религия. 1999. № 2. О предварительных результатах поисковых работ лета 2000 г. в районе Хибинских тундр и Соловецкого архипелага см.: Гиперборейские корни Калокагатии. СПб., 2002. С. 104–113.


[Закрыть]. Их результаты, однако, не позволяют сделать какие-либо окончательные выводы. Интересно, что в опубликованной в 1999 г. книге «Загадки Русского Севера» В.Н. Демин попытался связать открытую им Гиперборею-Арктиду с мифической Северной Шамбалой. Впрочем, приводимые им аргументы в пользу такой гипотезы (лингвистические, литературо и религиоведческие аналогии) не всегда убедительны. В то же время ученый предложил новую концепцию Шамбалы как некой «духовной реальности», существующей в нашем материальном мире. Шамбала, считает он, «может представлять некоторую информационно-энергетическую структуру, сопряженную с историей и предысторией человеческого общества и вместе с тем существующую независимо от него».

Каждый человек в принципе способен пробудить в себе и развить способности, позволяющие уловить позывы Мировой Шамбалы – разлитого повсюду информационно-энергетического «моря»[196]196
  Дёмин В.Д. Загадки Русского Севера. С. 455–456.


[Закрыть]. Развивая далее эту идею, Демин говорит об определенных точках на планете, «геологически приспособленных к приему информации, поступающей из биосферы Земли, а также ближнего и дальнего Космоса». Эти точки – «сакральные центры концентрации Универсального знания», и в этом смысле можно говорить о существовании множества земных «шамбал». Находятся они, однако, не на поверхности земли, а в её недрах – в горах, ущельях, пещерах, подземных пустотах, провалах (в том числе и заполненных водой) и т. д. Из этих-то энергоинформационных источников, по мнению Дёмина, и черпали свои знания пророки и духовидцы всех времен и народов, включая создателей мировых религий, а также Н.К. и Е.И. Рерихов[197]197
  Там же. С. 461.


[Закрыть].

3. Странные эксперименты в Красково

1923 год стал во многом переломным для А. В. Барченко. В его личной жизни произошло счастливое событие – он женился в третий раз на одной из своих юных учениц и поклонниц, Ольге. При этом он не порвал отношений со своей прежней женой Натальей, которая продолжала оставаться его помощницей и добрым другом. В то же время исследования Барченко неожиданно привлекли к себе внимание главы Наркомпроса А. В. Луначарского и благодаря ему попали в поле зрения подведомственной Наркомпросу Главнауки (Главное управление научными, музейными и научно-художественными учреждениями Академического центра), которую возглавлял старый большевик Ф. Н. Петров. Созданная в конце 1921 г. Главнаука являлась «научно-методическим и административно-организационным центром НКП» – осуществляла руководство и наблюдение над деятельностью и внутренней работой научных, научно-художественных, музейных и природоохранительных учреждений и обществ, разрабатывала планы и проводила научные экспедиции, конференции и съезды. В стенах Главнауки Барченко вскоре обрел нового высокого покровителя и друга в лице интеллигентного Ф.Н. Петрова, в недавнем прошлом зампреда Совета Министров Дальневосточной Республики и члена Дальбюро ЦК РКП(б). Возможно, их сближению отчасти способствовал профессиональный фактор, поскольку Петров по образованию был врачом. Вот как охарактеризовал Ф. Н. Петрова в своих мемуарах другой ученый – руководитель практической лаборатории зоопсихологии А. Л. Чижевский:

«Старейший большевик Федор Николаевич Петров – замечательно милый и отзывчивый человек. Небольшого роста, полный, с темной бородкой, украшенной редкими серебряными нитями, умными и очень добрыми глазами, он всегда всем помогал чем только мог, всегда внимательно выслушивал собеседника или просителя и давал ему задушевные, мудрые советы. Как и всякий человек, всего он сделать не мог, но и то, что он делал, уже было многим, ибо делал он это от чистого сердца. Его появление на заседаниях ученого совета [лаборатории] всегда приветствовали самыми теплыми словами дружбы»[198]198
  Чижевский А.Л. Вся жизнь. М., 1974. С. 130.


[Закрыть].

В октябре 1923 г. специальная комиссия Главнауки при участии Ф.Н. Петрова и физика А.К. Тимирязева, заслушав несколько докладов Барченко на тему о древнем естествознании («древнейшей восточной натурфилософии»), признала его исследования в этой области «вполне серьезными и ценными не только в научном, но и в политическом отношении». В результате было принято решение: «углубить и поддержать исследования тов. Барченко путем немедленного предоставления ему из кредитов Главнауки средств на организацию биофизической лаборатории и подготовки доложенного Барченко материала к изданию»[199]199
  ГАРФ. Ф. А-2307. Оп. 7. Д. 4. Л. 164. Справка об исследованиях биолога А.В. Барченко. Составлена Акцентром НКП РСФСР 27 октября 1923.


[Закрыть].

Барченко зачислили на должность научного консультанта Главнауки и выделили средства на создание под Москвой в поселке Красково биофизической лаборатории. 28 октября он представил руководству Главнауки план научных работ «для исследования методов древнего естествознания» на ближайший период – по 15 марта 1924 г. План этот включал в себя следующие 5 пунктов:

«1. Установление связи и числовой закономерности между электростатическими и химическими явлениями путем воздействия электростатических разрядов на различные химические среды.

2. Установление таковой же связи между акустическими и химическими явлениями путем воздействия различными длительными звуковыми комбинациями на рост кристаллов.

3. Установление таковой же связи между акустическими и оптико-тепловыми явлениями путем воздействия тех же комбинаций на различное пламя, температуры, процессы кипения, замерзания и спектральные картины.

4. Установление связи между световыми и акустическими явлениями физиологического порядка. Воздействие световых и акустических явлений на рост семян, газообмен растений и развитие амфибий, также на чувственное восприятие человека.

5. Наблюдение взаимоотношения между оптическими и акустическими явлениями и электростатическим и магнитным полями»[200]200
  Там же. Д. 4. Л. 69. План написан от руки; подписан именем А. Безымянный.


[Закрыть].

Цель биофизических исследований Барченко состояла в проверке на практике «синтетического» метода «Древней науки». Для этого он собирался использовать уже упоминавшуюся нами «Универсальную схему», позволявшую обрабатывать лабораторные и вообще любые статистические данные «синтетически», т. е. рассматривать физические явления и их воздействие на живые организмы, включая человека, не обособленно, в отрыве друг от друга, как это делает «аналитическая» наука, а в тесной взаимосвязи друг с другом, поскольку все в природе взаимосвязано и взаимообусловлено.

Первоначальный штат сотрудников биофизической лаборатории включал в себя двух ближайших помощников Барченко – А.А. Кондиайна и Л.Н. Маркову, которые пока продолжали оставаться в Петрограде. «Руководствуясь личным Вашим согласием, – писал Барченко Петрову в конце 1923 г. из Красково (где он поселился при железнодорожной станции в доме некоего Семенова), – еще в ноябре сего года привлек к порученной мне работе по постановке биофизических опытов из сотрудников моих, ранее мною Вам указанных, бывш. ассистента Института имени Лесгафта, астрофизика А. Кондиайна и студентку мед. института Л.Н. Маркову, из коих одного сотрудника, в связи с организационной работой, оплачиваю уже с момента получения на руки первых сумм»[201]201
  Там же. Л. 73. Письмо Барченко датировано 20 декабря 1923.


[Закрыть].

Работу по оборудованию «экспериментального кабинета» Барченко предполагал завершить к концу января 1924 г., после чего – по переезде его сотрудников в Москву, вернее, в Красково – можно было приступить «к детальной подготовке к опытам и к непосредственной их постановке». В этой связи он просил Петрова выделить ему несколько штатных единиц – по крайней мере трех человек – «на обслуживание» организуемой лаборатории с начала 1924 г., поскольку его сотрудники, ликвидировав все свои дела в Петрограде, должны иметь возможность «не тревожиться хотя бы за самое элементарное обеспечение» – «главная предпосылка» для успешной работы.

Создавая лабораторию в Красково, Барченко не собирался порывать связи с Петроградом – с бехтеревским институтом и комиссией психических исследований. 1 ноября 1923 г., еще находясь в Питере, он информирует В.М. Бехтерева о своих ближайших планах:

«Лабораторию я организую в зависимости от удобства снабжения ее инвентарем в одном из предместий Москвы, откуда буду ежемесячно приезжать в Петроград для координации с работами моих сотрудников Кондиайна, Петрелевича и пр. и для контактных собеседований с Василием Павловичем [Кашкадамовым] и Алексеем Константиновичем [Борсуком]. Если Вы ничего не имеете против, я мог бы войти в более тесный контакт с институтом в форме какого-либо фиксирования моих работ, к примеру при лаборатории Василия Павловича, если он выразит желание»[202]202
  ЦГИА СПб. Ф. 2265. Оп. 1. Д. 65. Л. 161. Это письмо датировано 1 ноября 1923 г.


[Закрыть].

В то же время из этого письма мы узнаем, что Барченко продолжал хлопотать о своей поездке на Восток – «параллельно с шагами Главнауки, некоторыми крупными представителями московских научных кругов предприняты конкретные шаги для связи меня с Чичериным, коему Главнаука также сообщила о своем отношении к моим работам – для обеспечения средств и разрешения на нашу поездку в Среднюю Азию нынешним же летом»[203]203
  Там же. Л. 161 об.


[Закрыть] – т. е. летом 1924 г. Это означает, что биофизическая лаборатория была нужна Барченко главным образом для практического обучения «синтетическому методу» своих сотрудников и других заинтересованных ученых, которые в дальнейшем смогли бы работать вполне самостоятельно. В одном из писем Ф.Н. Петрову этого периода он прямо скажет о том, что организуемая им лаборатория – это «вспомогательное средство для ознакомления остающихся в Европе ученых с методом исследования, приведшим меня к открытию в этой области (области древнейшего естествознания. – А.А.) – методом совершенно новым». Главным же для себя он назовет «командировку на Восток для изучения языка и практических методов» (т. е. методов «Древней науки»)[204]204
  ГАРФ. А-2307. Оп. 7. Д. 12. Л. 64. Письмо Барченко Ф.Н. Петрову от 2 февраля 1924.


[Закрыть].

В декабре 1923 г. – накануне отъезда в Москву – Барченко устроил у себя, вернее, в доме Кондиайн нечто вроде дружеского собеседования представителей науки Запада и Востока. (В письме бурятскому тибетологу Г.Ц. Цыбикову он назовет эту встречу «консультативным совещанием».) Восточные ученые – это прежде всего глава тибетско-монгольской миссии цанид-лама Агван Доржиев и его заместитель Бадма Очиров, а также монгол Хаян-Хирва и тибетец Нага Навен. С последними двоими Барченко познакомился летом 1923 г., проживая в доме при буддийском храме, и они сообщили ему некоторые сведения о «тайном» учении северных буддистов, о Калачакре («системе Дюнхор»). (Подробнее о Хаян-Хирве и Нага Навене мы расскажем в главе «Учителя».) Западных ученых представляли В.М. Бехтерев, В.П. Кашкадамов и, возможно, А.К. Борсук. Какие вопросы обсуждались на встрече, мы не знаем. В упомянутом выше письме Цыбикову Барченко отметил лишь, что западные ученые заявили о желательности «теснейшего научного контакта русских ученых с тибетскими», а цанид-лама со своей стороны заверил западных ученых в полной готовности ученых Тибета к такому контакту и обещал свое содействие[205]205
  НАРБ. Там же. Л. 41–42. Письмо А.В. Барченко Г.Ц. Цыбикову от 12 декабря – 24 марта 1928.


[Закрыть].

Рис. 5. Дуров с обезьянкой

Пытаясь реализовать свой замысел, Барченко, однако, уже вскоре столкнулся с непредвиденными трудностями – с той самой «ужасной новомодной волокитой» и бюрократизмом, которые тормозили работу В. Л. Дурова и других исследователей. «Отпущенные мне на ремонт и приспособление помещения 1144 р., – сообщал он Петрову в начале февраля 1924 г., – мне лично пришлось проводить по учреждениям для получения их в течение двух недель. Для оправдания их расходования мне пришлось представить шестьдесят три засвидетельствованных, большею частью, счетов и расписок, не говоря уже, что все поездки по этим формальностям и подыскание материалов, за неимением средств для сотрудников, пришлось проделать самому. В результате два месяца проведены мною исключительно в канцелярско-хозяйственных хлопотах, не оставивших времени для какого-либо углубления исследований или хотя бы для простого обучения необходимым языкам (монгольскому и тибетскому)»[206]206
  ГАРФ. А-2307. Там же.


[Закрыть].

Тем временем – во второй половине января – в Москву прибыли вызванные Барченко три «сотрудницы» (речь, по-видимому, идет о Марковой, Струтинской и его жене Ольге) и тут же оказались в бедственном положении из-за задержки выплаты обещанного им жалованья. «…Для содержания уже приехавших двенадцать дней назад сотрудниц мне пришлось заложить в ломбард все мои вещи, до последнего платья, обуви и обручальных колец, моих и жены, включительно», – в отчаянии писал Петрову Барченко. Не имея средств на проезд, в Петрограде был вынужден остаться главный помощник – А.А. Кондиайн, которому надлежало доставить в Москву лабораторное оборудование. «Поданные мною еще в декабре ранее утвержденные сметы на перевозку аппаратов и мои и моих сотрудников проезды, – объяснял А. В. Барченко, – по причинам также общего канцелярского характера, от Главнауки независящим и с нашей стороны непротестуемым, будут оплачены лишь на следующей неделе». Все эти задержки и проволочки вызывали естественную досаду у Барченко, который считал, что обнаруженная им натурфилософская система «ИМЕЕТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ» и возможность ее изучения «дает в руки РУССКОЙ НАУКИ ПРАВО НА ОТКРЫТИЕ МИРОВОГО ЗНАЧЕНИЯ». А потому он настоятельно просил Петрова «назначить специальную комиссию для обсуждения вопроса, являются ли обнаруженные мною данные ДАЮЩИМИ ПРАВО НА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ВНИМАНИЕ и работа моя имеющей право на исключение ее из общих рамок канцелярского механизма»[207]207
  ГАРФ. Там же. Л. 64 об.


[Закрыть]. То есть Барченко, очевидно, хотел, чтобы его работа получила приоритетный статус, по крайней мере, в рамках Главнауки.

Отношение научных кругов Петрограда и Москвы к столь необычным исследованиям Барченко, надо сказать, было неоднозначным. По свидетельству Э.М. Кондиайн, одни ученые, подобно физику А.К. Тимирязеву, восторженно заявляли, что «это революция в науке», другие, вроде непременного секретаря РАН С.Ф. Ольденбурга, были настроены скептически. Правда, критикуя Барченко на публике, тот же Ольденбург в кулуарах (если верить Э.М. Кондиайн) расточал ему комплименты и говорил: «Этого нельзя опубликовать». В самой же Главнауке А.В. Барченко пользовался активной поддержкой небольшой группы ученых во главе с Ф.Н. Петровым. Именно этим людям в первую очередь Барченко и изложил принципы своих новаторских исследований (основы «синтетического метода») осенью 1923 г. в ходе вечерних «семинаров», которые периодически устраивались на московской квартире Петрова. Так, мы знаем, что на одной из таких встреч, состоявшейся 17 ноября, с докладами выступили Барченко и глава мироведов Н.А. Морозов[208]208
  ГАРФ. Ф. А-2307. Оп. 3. Д. 197. Л. 6. Некоторое представление о научных интересах Н.А. Морозова в послереволюционные годы дают названия опубликованных им книг: «Принцип относительности и абсолютное. Этюд из области проявлений волнообразного движения» (1920), «Принцип относительности в природе и математике» (1922), «Христос или Рамзес. Попытка применения математической теории вероятностей к историческому предмету» (1924), «Христос», кн. 1–7 (1924–1932). О принадлежности Морозова к масонам («Великий Восток Франции» – ложа «Полярная звезда» в Петербурге) см.: Соловьев О. Масонство в России // Вопросы истории. 1988. № 10. С. 14.


[Закрыть].

И все же, несмотря на эту поддержку, весной 1924 г. у Барченко произошел крупный конфликт на идейной почве с непосредственно курировавшим работу научным отделом Главнауки. О принципиальных разногласиях с руководителем этого отдела А.П. Пинкевичем Барченко поведал в довольно откровенном и резком по тону письме Ф.Н. Петрову в конце мая 1924 г. В нем, в частности, говорилось:

«Высказанные в Вашем присутствии заведующим Научным Отделом положения, в том числе признание, что „уже намечена жестокая борьба с математиками и аксиоматикой во всех ее видах“, что исходная база Научного Отдела: „ВСЕ, В ТОМ ЧИСЛЕ И КОСМИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ, МЕНЯЮТСЯ“, совершенно исключают для меня возможность научно работать в контакте, тем более под руководством Научного Отдела. Для меня обязательно положение: „Диалектические моменты, в том числе революции, суть неизбежный обязательный фактор развития мирового процесса, ПОДЧИНЕННОГО ОПРЕДЕЛЕННОЙ РИТМИКЕ“.

Смелое выплескивание из ведра Мировой Закономерности, предпринимаемое Научным Отделом, занимающим вполне почетное место, но на космической пылинке диаметром в 12 000 километров, представляется мне занятием ДЕТСКИМ. И эта детская трактовка сакраментального Πάντά ρεί, по моему крайнему разумению, для будущего Русской Науки ГИБЕЛЬНО.

Участвовать в этом, хотя бы в качестве мельчайшего фактора, для меня, по совести, неприемлемо»[209]209
  ГАРФ. Ф. А-2307. Оп. 7. Д. 8. Л. 250. Письмо датировано 24 мая 1924 г. «Πάντά ρεί (Panta rei)» – греч. «всё течёт» (слова приписываемые Гераклиту), выражение изменчивости вещей.


[Закрыть].

Из этого же письма мы узнаем, что научный отдел отказался поддержать предложение Барченко – «переоценить ценность аналитического метода сравнительной обработкой лабораторного материала, ОБЯЗАТЕЛЬНО В КОНТАКТЕ С ВОСТОКОМ, В ПОЛНОЙ МЕРЕ ВЛАДЕЮЩИМ СИНТЕТИЧЕСКИМ МЕТОДОМ». Столь же неодобрительно в отделе отнеслись и к идее о необходимости создания научно-исследовательских институтов, работающих «синтетическим методом», – идея, которую в принципе одобрил Ф.Н. Петров. Еще одним поводом для недовольства ученого послужило подключение Главнауки к антирелигиозной кампании в стране.

«Как в докладных записках своих наркому Луначарскому и Вам, так и открыто в комиссиях, – писал Барченко Петрову, – я неизменно подчеркивал, что религиозные памятники представляются мне ценностями ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫМИ. Обнаруженные мною в области Древнейшего Естествознания данные могут и должны служить для борьбы с суевериями и шарлатанством. Но для борьбы ‹…› именно с этими отрицательными ПЕРЕЖИТКАМИ, а не с ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМИ ценностями религии. ‹…› Участвовать как бы то ни было в современной не антиЦЕРКОВНОЙ, а антиРЕЛИГИОЗНОЙ пропаганде для меня НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ ПРИНУЖДЕНИЯ НЕПРИЕМЛЕМО».

В результате – «по зрелом размышлении» – Барченко решил отказаться от сделанных ему ранее предложений войти в состав научной коллегии бехтеревского института и Академии истории материальной культуры в Ленинграде. Более того, в письме Петрову он говорит о своем решении «совершенно уйти на долгий ряд лет, если не навсегда» не только от общественной и научной деятельности, но и от «культурной жизни» вообще. В порыве безысходности и отчаяния у него даже прорываются слова о необходимости «кончить жизнь». Но кончить ее тем же «коммунистом без билета», кем он считал себя, «за исключением религиозных вопросов», на протяжении всей своей сознательной жизни, благодаря знанию древнейшей натурфилософии.

Письмо Барченко заканчивалось рядом «маленьких знамений» – предсказаний «шагов завтрашнего дня» европейской науки в области химии и физиологии (очевидно, сделанных с помощью «универсальной схемы»). Ученый предсказывал открытие «крайнего этапа радиоактивности за ураном, с атомным весом не больше 253» (т. е. открытие трансурановых элементов), утверждал, что аппендикс слепой кишки – «это не признак атавизма, а обязательный в организме секреторный орган», а также заявлял о вреде радиотерапии. «Терапевтическое и регенирирующее значение, – писал он, – должны иметь железные массы, нагретые хотя бы в незначительной степени, прорастающие семена (эффекты солода), роса за час до восхода солнца, вода, аккумулировавшая солнечный свет, но отнюдь не механизм, проецирующий распадающуюся субстанцию атома. Воздействие нагретыми железными массами, солнцем и массажем на главные ганглиозные узлы, в особенности сакральный, обнаружит эффекты необычайно сильные»[210]210
  Там же. Л. 251.


[Закрыть]. (Последнее утверждение явно говорит о его знакомстве с учением индийской йоги об энергетических центрах человеческого организма – «чакрах».)

Приведенные выше отрывки из письма Барченко Ф.Н. Петрову свидетельствуют о глубоком духовном кризисе ученого, порожденном несоответствием между его явно идеалистическими устремлениями и суровой советской действительностью. И хотя этот кризис вскоре миновал и Барченко продолжил свои исследования, работа его по-прежнему протекала в крайне стесненных условиях, под бдительным контролем Научного отдела. В донесении одного из осведомителей ОГПУ этого периода (август 1924 г.) говорится о задержках «выдачи содержания» сотрудникам его лаборатории и средств на ее дальнейшее оборудование, а также о том, что недоброжелатели Барченко старались всеми силами дискредитировать ученого, распространяя, например, слух о том, что он является «агентом ГПУ».

Сохранилось еще одно крайне любопытное свидетельство о работе биофизической лаборатории Барченко. По сообщению московского писателя А.К. Виноградова, в 1924 г. в Красково Барченко пытался устроить «ментальную спиритическую станцию», якобы для связи с Тибетом. В этом ему помогали сотрудники Главнауки – Ф. Н. Петров, Р. В. Лариков (инспектор Главнауки и помощник Петрова), В. Т. Тер-Оганесов (зав. отделом охраны природы), М. П. Павлович (востоковед, издатель журнала «Новый Восток») и некто Тарасов[211]211
  См.: С. Шумихин. Delirium Persecutio // Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 70.


[Закрыть]. Речь, по-видимому, идет об опытах Барченко по телепатической передаче мысли на большие расстояния. Но если это так, где-то в Тибете должен был находиться «реципиент» его посланий. Сообщение А.К. Виноградова, как кажется, не лишено смысла, поскольку известно, что 1 августа 1924 г. в Лхасу прибыла секретная советская миссия во главе с С.С. Борисовым для ведения переговоров с Далай-ламой[212]212
  См. Андреев А.И. Тибет в политике царской, советской и постсоветской России. С. 247–271.


[Закрыть]. В ее составе, между прочим, находился по крайней мере один бурятский знакомый Барченко – лама Ацагатского дацана Джигме Доржи Бардуев, проживавший при храме летом 1923 г. Возможно, именно с ним и пытался связаться Барченко…

Здесь необходимо пояснить, что опыты по передаче мысли на расстоянии стали впервые проводиться на Западе в середине 1920-х гг., а затем (в 1930-е) и в России. Делались попытки установления «ментальной» связи между крупнейшими городами мира – Нью-Йорком и Парижем в обоих направлениях, а также между Афинами и рядом европейских столиц. А в Пасадене в США была даже создана «станция ментального радио»[213]213
  Об этом см.: Warcollier R. La telepathie a tres grand distance // Le comptes rendue officiel de III Congres International des recherches psychiques. Paris, 1927; Upton Sinclair. Mental Radio, Pasadena Station (USA), 1930; Konstantinides K. Telepathische Experimente zwischen Athen, Paris, Warschau und Wien // Transactions of the Fourth International Congress for Psychical Research. Athens, 1930. Также: Васильев Л.Л. Экспериментальные исследования мысленного внушения. Л., 1962.


[Закрыть].

Биофизическая лаборатория Барченко просуществовала недолго и была упразднена после его ухода из Главнауки в том же 1924 г. Произошло это при следующих обстоятельствах. Барченко обратился к руководству Главнауки с ходатайством о посылке его в научную командировку в Монголию и Тибет – для изучения монгольского и тибетского языков (вероятно, в одном из больших буддийских монастырей под руководством тамошних ученых лам), а также методов того, что он называл «древней восточной натурфилософией» (т. е. Калачакра-тантры). Вопрос о такой командировке – по сути «экспедиции в Шамбалу» – был рассмотрен на закрытом заседании президиума Главнауки при участии непременного секретаря АН С.Ф. Ольденбурга и специально приглашенного, по просьбе Барченко, «консультанта»-монгола Хаян Хирвы. Этот «восточный ученый», как и следовало ожидать, горячо поддержал планы русского ученого, однако против них решительно выступил Ольденбург. По словам самого Барченко, «на этом заседании академик-ориенталист… обрушился на меня, утверждавшего (без детальной аргументации), что монгольские и тибетские ученые далеки от облика наивных дикарей, который навязывают им западные ученые. Академик-ориенталист защищал точку зрения Рокхилла, Уодделла и Гренара о низком культурном уровне лам, подтверждая это положение ссылкой на авторитеты свой и своего коллеги, академика-ориенталиста, бывшего лично в Шигатзэ»[214]214
  НАРБ. Там же. Л. 42–43.


[Закрыть]. (Речь во втором случае идет о Ф.И. Щербатском, недавно вернувшемся из поездки в Монголию. Справедливости ради надо отметить, что Щербатской никогда не был в Тибете.) Доводы Ольденбурга, очевидно, перевесили аргументы не столь именитого ученого «консультанта» из МНР, и президиум Главнауки отклонил просьбу Барченко.