Текст книги "Банкир"

Почти тридцать новых людей в месяц означает примерно триста в год, и что, эфэсбешники думают, что и они тоже знают всех этих людей? Ни в жизнь!

Правда, рисунки как-то можно сохранять, и упрощая их: например, фотографию с разрешением в триста точек представить меньшим количеством символов. Многое теряется, но контур остаётся. Так они считают. Но на самом деле…

Где-то на этой половинке мысли похожий на компьютер мозг банкира отключился.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Вставал Антонов рано: в половине пятого. Так встал и на следующий день.

Утро, как всегда, начал с молитвы, во время которой кое-что, услышанное вчера от Марии, показалось уже не столь отрадным.

Особенно саднило имя американца Стивена Уэллса, которого Мария вчера назвала «главным игроком» на румынском телекоммуникационном рынке.

Встречу с Уэллсом Севостьянов назначил Антонову на завтра, и во время молитвы Антонов решил было отменить её, но молитва же подсказала ему не делать этого. Он осознал опасность, это главное.

Открыв окно, он смотрел вниз, не совсем понимая с двадцатого этажа, что именно он там видит. В середине зелёного газона белел какой-то кружок, похожий то ли на бассейн или фонтан, но без воды, то ли на клумбу, но без цветов.

Вокруг этой белой шайбы рассыпалось около тридцати белых круглых точек меньшего размера; что это такое, ему и подавно было не разглядеть, но все вместе белые точки на зелёном напоминали то, что называют «королевскими пчёлами» на мантиях. В чём именно сходство, было неясно, но царственность Румынии показалась ему несомненной.

Когда подъехали к зданию «Ромтелекома», то оно напомнило ему иное: бункер времён фашизма…

Входная дверь синего цвета была небольшой внутри чёрной рамы более внушительного портала; с каждой стороны портала неподвижно висели по два флага Румынии и по одному Евросоюза.

А американец Стивен Уэллс появился не на второй день переговоров, как намечалось, а прямо в первый.

Это был человек с массивными надбровными дугами – вот первое, что бросилось в глаза Антонову. Возраст примерно такой же как его, лицо и костюм помятые, волосы всклокоченные. Американец вошёл в зал, словно бы продолжая говорить фразу, начатую ещё в коридоре:

– …Как же не познакомиться с уважаемым визитёром из России?.. Я – мистер Уэллс, здравствуйте, здравствуйте…

– Очень рад познакомиться, – Антонов ответил стандартной фразой, с напряжением вслушиваясь в не очень разборчивую речь американца.

– Я очень виноват! – американец взглянул ему в глаза тусклым взглядом. – Очень виноват, что не могу принять вас в своём кабинете в этом здании, ибо кабинета здесь не имею… Вообще-то мы снимаем площадь и в этом строении, но она оборудована для другого… А завтра прошу пожаловать ко мне в главный румынский офис нашей компании, вы сможете?

– На предмет? Что обсудить?

– О, у нас есть предметы для беседы. Мы очень интересуемся рынком мобильной связи в России и готовы сотрудничать в Румынии, ожидая взаимного интереса и на русской территории…

– Что ж, с удовольствием готов это обсудить… Я принимаю приглашение, – сказал Антонов, после чего американец словно бы о нём забыл, переключившись на общение с находящимися здесь же румынами.

Антонов в момент разговора с мистером Уэллсом поймал на себе напряжённый взгляд Марии Петреску, которым она как бы спрашивала его: не делает ли он ошибки? Но какая же тут ошибка: ведь он заранее решил, что с американцем надо встречаться и договариваться…

…И они, в общем-то, уже обо всём договорились в этих первых нескольких фразах – если, конечно, Антонов правильно понял всё, сказанное ему по-английски.

В переговорах с румынами он действовал в соответствии со своим ранее намеченным планом: тянуть время. Обещал вложиться по-крупному, напоминал, что он представляет не только «СвязьИнвестБанк», но целый пул российских инвесторов, а сам исподволь находил те проблемы, которые могли бы замедлить как будто бы полностью готовую сделку по покупке 29% акций румынского рынка телевидения и связи. Замечал, но вслух ничего не говорил, рассчитывая, что позже технические специалисты тоже увидят эти препоны… Ну и так далее.

Они встретились с Уэллсом на следующий день почему-то уже как хорошие знакомые. Уэллс был человек, что и говорить, умеющий к себе располагать – в этом заранее согласились трое представителей России, которые приехали в его роскошный офис: Антонов, Севостьянов и торгпред России в Румынии Ленский.

Мистер Уэллс держался с подчёркнутым уважением и заявил, что тоже, как и Антонов здесь, представляет целый «пул инвесторов» – услышав это, Алексей даже вздрогнул: уж не высмеивает ли его американец? Впрочем, что же тут удивительного, если человек работает не один?

– Телекоммуникации, мобильная связь – это твёрдый и надёжный бизнес, – заявил Уэллс, обращаясь к Антонову; он всё время больше обращался к нему чем к торгпреду России и этим, видимо, немного обижал г-на Ленского. – Слишком твёрдый и слишком надёжный бизнес, – уточнил Уэллс, – в котором уже нет очень большой прибыли. Мои партнёры и я сейчас ещё больше интересуемся другими двумя вещами: лекарственными препаратами и сельским хозяйством.

– Относительно сельского хозяйства я с вами совпадаю, – ответил Антонов (“I meet you in agriculture”).

– Действительно? У вас есть активы в сельском хозяйстве? А вы знакомы с таким-то и таким-то? – американец назвал известных предпринимателей в этой области; оказывается, он их лично хорошо знал…

Договорились через три недели встретиться в Москве, это был итог знакомства совершенно неожиданный, но, кажется, благоприятный.

Когда закончили переговоры за столом лицом к лицу, Уэллс подошёл к Антонову.

– Жаль, что вы не занимаетесь лекарствами, – сказал Уэллс. – Сейчас тут есть удивительные прорывы, прогресс в лечении рака, например.

– Моя жена больна разновидностью рака, – почему-то вдруг откровенно сказал Антонов.

– I meet you («Мы с вами совпадаем»), – ответил американец. – Моя жена тоже тяжело больна. И я, кстати, кое-что вам привезу в Москву из наших новых лекарственных разработок…

…Это уже вообще было немыслимо! Вдруг наедине выйти, по сути – на личные отношения… Это что, какая-то подстава? – думал Антонов. – Нечто заранее намеченное? Или два христианина так хорошо друг друга понимают – с полуслова и полувзгляда?

Как бы то ни было, этот человек – Стивен Уэллс – был ещё одним, которого он узнал довольно хорошо. И далеко не единственным: за неделю в Бухаресте Антонов увеличил список знакомых ему людей человек этак на четырнадцать – ещё один камешек в огород следователей ФСБ, которые, он знал, постоянно копают под него и под его фирмы.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Вершинин прилетел в Румынию за день до отъезда оттуда Антонова.

Весь конфликт начался с Румынии, с Балкан, и надо было именно там встретиться с банкиром и взглянуть, наконец, в его бесстыжие глаза, сделать ему то последнее предупреждение, которое он не смог высказать на приёме у вице-премьера.

Находящиеся в Бухаресте Елена Подзюбан и Саша Быков ежедневно докладывали ему по скайпу, чем занимается этот подлец, распродающий оптом и в розницу национальные богатства России.

Негодяй превзошёл самого себя: встретился почти с десятком бизнесменов – не румын, большинство из которых были агентами враждебных России влияний или разведок. Один только список из пятерых американцев, с которыми он встречался, был красноречив: Данн, Уэллс, Симмонс, Робертсон и Кейсик, – все кроме первых двух – агенты ЦРУ.

Правда, доклады ребят показались Вершинину немного голословными: им не удалось наладить ни прослушку, ни видеозапись, – но и не верить им он не мог. Тем более, что один раз вместе с Еленой вышел на связь резидент нашей внешней разведки в Бухаресте Рыбин, работающий под дипломатическим прикрытием. Человек этот показался Вершинину слишком заточенным на карьеру: чересчур напористо он уверял, что «у нас тут всё под контролем», от него, возможно, и шёл этот вал информации о встречах Антонова с американцами, с тайваньским шпионом, с саудовским… Последний, по словам Рыбина, был причастен к подготовке терактов в аэропортах…

Вершинин, в сердцах, на половине фразы отключил слишком ретивого разведчика. Потом объяснил это сбоем связи…

Требовалось лететь в Бухарест самому и разбираться на месте. Между прочим, он и зоозащитнице Кате дал команду собираться с ним в Румынию, и надо было видеть, как при этих словах изменились её глаза, да и вся она преобразилась.

Глаза её вообще-то были карие, но тут они сделались почти чёрными, и даже не волшебные палочки, но жезлы власти качнулись в этих глазах; словно бы крупнее стали ресницы, и мелькнула эта загадочность, когда весь мир и женские глаза – одно и то же, неразрывное.

– Да, вижу, ты хочешь туда полететь, – сказал ей Вершинин. – Дай-ка мне твой загранпаспорт…

А паспорт её оказался просроченным… Выправить новый он мог бы ей за сутки, но он уже передумал брать её с собой: слишком бы всё красиво для неё сложилось. Да и программа у него была очень деловая, не время сейчас для Кати-Катерины.

Он сказал, чтобы она подавала документы на замену паспорта, в обычном порядке, за тридцать дней, и «в следующий раз» обещал обязательно взять её с собой за границу.

В Бухаресте он раньше не был и, когда самолёт зашёл на посадку, удивился крохотности тех клочков, на которые была здесь разбита земля. Поистине, первобытное сельское хозяйство! Но чего и ждать от румын: о том, какие они «вояки», помнится, рассказывал Вершинину отец. Румыны и итальянцы почти ничего кроме смеха в советской армии не вызывали: во время войны чуть ли не при первых же выстрелах бросали оружие и сдавались в плен.

Самолёт сел не без встряски, и мимо иллюминатора полетела, замедляясь, взлётно-посадочная полоса, похожая на зебру, с трещинами, залитыми чёрным битумом.

Саша Быков встретил его в аэропорту и повёз в посольство, на ходу докладывая обстановку. Проезжали мимо какого-то стоящего на холме дворца сталинской архитектуры – “Casa Poporului”, – и Вершинин залюбовался: вот это громада, роскошь! Поистине, только увидев это здание, и можно было поверить, что Румыния что-то из себя представляет…

Конечно, не «государство румынское», а… что там в этом здании?

Саша сказал, что, вроде бы, там сейчас размещены всякие некоммерческие общественные организации, а также штаб-квартиры парламентских партий.

…Да, только это и крупно в современном мире, – думал Вершинин. Не государства, а то, что прошивает эти государства насквозь, в том числе, и мы, спецслужбы.

Они приехали в посольство, и он сначала собрал совещание со своей двойкой, выслушал майора Елену Подзюбан. Потом к ним присоединился местный резидент Рыбин, в чьей неполной вменяемости Вершинин убедился уже по скайпу. Теперь Рыбин ещё больше всё запутал, Вершинин окончательно понял, что толку от него не будет, а значит, проваленной можно было считать и всю эту румынскую операцию?..

– Вы прислали мне список американцев, с которыми встречался здесь Антонов, – прервал Вершинин Рыбина. – Но мы читаем его электронную почту, и там не все эти имена есть, зато имеется переписка с неким мистером Уэллсом.

– Эта незначительная фигура, – не растерялся Рыбин. – Мы о нём знаем, но он не представляет интереса.

– Но это крупный бизнесмен.

– С точки зрения разведки он не представляет интереса, – поправился Рыбин.

– Ну, с точки зрения разведки… Спорить не буду. – Вершинину, действительно, спор с Рыбиным был не нужен, но не нужны были и его версии о терроризме, особенно указывающие на подготовку терактов в аэропортах.

Аэропортовская тема была закрыта, и требовалось отрабатывать другие версии: отмывание денег и вывод их за рубеж; создание Антоновым международной финансовой организованной преступной группы.

Вершинин попросил Рыбина устроить ему якобы случайную встречу с Антоновым, например, в холле гостиницы «Интерконтиненталь».

– Это может быть проблематичным… – Рыбин замялся.

– А что тут сложного?

– В том смысле, что… У него график расписан, а, если это «случайная встреча», то вам может потребоваться долго ждать…

– Ничего, подожду… – Вершинин подмигнул Саше Быкову. – Наше дело требует терпения.

Рыбин позвонил своему сотруднику в Торгпредстве, и тот их обрадовал: как раз через час у него встреча с Антоновым в «Интерконтинентале», можно будет законтачить с Антоновым в холле.

– Отлично! – обрадовался Вершинин. – Едем срочно. Саша, ты со мной. Что касается тебя, Лена…

– Может, мне пока не светиться? – майор Елена Подзюбан угадала его мысли.

– Правильно. Нельзя, чтобы он всех видел…

Рыбин сам примчал их в гостиницу, и там – на ловца и зверь! – сразу, войдя в холл, Вершинин увидел выходящего из лифта Антонова.

– Какие люди! – не очень изобретательно пошутил Вершинин, идя к нему через холл. – А где же охрана ваша?

Тот нахмурился, возможно, не узнавая, потом с сердечностью пожал протянутую ему руку.

– А разве вы не охрана, товарищ… генерал уже? Или…

– Нет, я не только не охрана, но мою задачу входит сообщить вам очень неприятную вещь. – Вершинин говорил, а на лице Антонова всё больше проявлялось брезгливо-удивлённое выражение. Но он не прерывал, понимая, что эта встреча не случайна.

– Мы были на «ты», – продолжал Вершинин, – но сейчас я буду официально. Меня уполномочили сделать вам последнее предупреждение. Чтобы на Балканах вас больше не было! Ваша активность нарушает и работу «Газпрома», и правительственную концепцию. В Румынии должны работать другие люди, и вы их знаете. И если вы вообще хотите уцелеть как бизнесмен… то вы больше здесь не появитесь. Иначе уголовные дела, которые уже открывают на вас в Москве, просто не дадут вам голову поднять.

Антонов по-прежнему стоял молча, столбом.

– Вот, капитан Быков подтвердит мои слова, – Вершинин указал на Сашу Быкова, и тот взглянул на Антонова так, как было нужно: с предупреждением и угрозой.

– Руку вам не подаю, – заключил Вершинин, – так как мы с вами враги, если не сделаете выводов.

Он оглянулся: на них внимательно смотрели румынские «секьюрити» в холле.

– Всё, Саша, пойдём отсюда, – скомандовал он Быкову, но потом передумал: – Подойдём-ка к стоечке, узнаем, сколько тут номера стоят…

Бывает, что смысл события или разговора сознаётся с оттяжкой, вот и теперь Вершинин чувствовал, как роскошная гостиница лишь постепенно заполняется неким вонючим облаком, словно уродливый бегемот высунулся из болота, расплескав отвратительно пахнущую тину. Некрасиво, больно, а ведь придётся Антонова сломать, сунуть его носом в тюремную парашу.

Быков разговорился на ресепшене с администратором, который повёл их в бизнес-центр, и там Вершинин издали ещё раз показал себя Антонову, который беседовал с каким-то грузным мужчиной: ясно, что с тем самым человеком Рыбина из торгпредства. Если Антонов трус, то он должен был сейчас подумать, что уже и администрацию гостиницы на него натравливают… Вершинину всё больше делалось не по себе от того, что он сказал Антонову, а главное, от того, что ещё предстояло.

Когда вернулись машину, где их ждал Рыбин, он поставил перед резидентом задачу: организовать более внятное для Антонова предупреждение: может быть, ДТП на пути в аэропорт или хотя бы проблему с билетами, с обратным вылетом?

– А может, лучше вам там, в Москве… Но я попробую, – Рыбин колебался. – Сейчас едем в резидентуру, да? В посольство. Здесь везде орудуют спецслужбы НАТО, наши возможности ограничены…

Словно подтверждая эти слова, машину остановил патруль, полицейский долго смотрел документы Рыбина и с кем-то говорил по рации. Потом вернул документы водителю, у пассажиров не проверил. И Рыбин остаток пути не слезал со своей излюбленной, как видно, темы: Бухарест кишит не только натовскими агентами, но саудовскими, австралийскими, тайваньскими, японскими…

Вершинин поймал себя на том, что теперь уже верит ему, и вполне искренне пообещал ему замолвить за него словечко перед Калязиным. Человек, что там говорить, инициативный, достоин повышения.

Они покумекали в резидентуре о том, как можно создать Антонову проблемы при вылете, но решили этого не делать. Нельзя было переборщить: человека и так напугали, пусть как следует осознает сделанное ему предупреждение.

После этого Вершинин вернул Сашу в распоряжение майора Подзюбан, дав им задание срочно, при содействии полковника Рыбина, выяснить всё об Уэллсе, и о чём с ним договорился Антонов.

Сам Вершинин был собой вполне доволен: он показал ребятам, что такое настоящая работа; что такое везение, в конце концов. Прилетел в Бухарест и тут же, в тот же день, вышел на объект и сделал ему внятное предупреждение.

Остальное они должны были сделать сами, это ведь их обязанность. Если начальник не умеет устраниться и перестать вмешиваться в работу подчинённых, то это плохой начальник.

Вершинин пробыл в Бухаресте ещё три дня, проведя их в делах, смысл которых он вряд ли мог бы сам себе внятно объяснить. Он побывал в русском храме на вечерней службе, а по дороге в этот храм заметил в одном из переулков здание, на каменном портале которого было написано “Loge des Francmasons”. Неужели румыны до того жовиальны, что не считают нужным окружать тайной масонство? Стучаться в это здание он не стал, а, когда на следующий день обедал с тем нашим сотрудником торгпредства, который встречался с Антоновым, тот ему брякнул, что ни о какой масонской ложе в Бухаресте знать не знает.

Ну что же, не брать же его за руку и не подводить к этому зданию с надписью на фронтоне? Вершинин предпочёл обменяться с ним сплетнями на финансово-экономические темы, благо они в этой области были, в сущности, коллегами. И, как и в разговоре с Трегубовым, Вершинин искал не конкретные данные, но, скорее, поворот головы, жест, словечко…

Впрочем, учитывая то, что этот человек работал на Рыбина, то есть на Службу внешней разведки, он был не совсем коллегой Вершинина, чья работа, по сути, совпадала с деятельностью Росфинмониторинга или разведки финансовой.

Разведка внешняя, то есть военно-стратегическая, и разведка финансовая – уж не были ли эти два ведомства скорее конкурентами чем союзниками?

Оба ведомства занимались, в сущности, политикой; ведь и любой следователь, ведущий дело более сложное чем карманная кража, уже занимается политикой, особенно если расследует групповые преступления. А все финансовые преступления, – считал Вершинин, – групповые, то есть попадают в категорию организованной преступности, сегодня очень часто – международной…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В тот же, второй его день в Бухаресте, Вершинин встретился с крупной деятельницей румынской компартии, которой передал привет от общего московского знакомого. На встречу с румынской ветераншей – мадам Робертой – Вершинин пришёл один, а она привела с собой в кафе какого-то мелкого, цыганского вида журналиста, который даже сидеть спокойно не мог: вскакивал и снова садился, приближал лицо к Вершинину, заглядывая ему в глаза.

В отличие от мадам Роберты, которая неплохо говорила по-русски, с этим человеком (по имени Виченциу) Вершинину пришлось объясняться по-английски, которым тот владел не блестяще, очень долго что-то пытался объяснить и всё никак не мог.

Выходило так, что Вершинина приглашают на ночное сборище молодёжной секции компартии, где кого-то будут сажать на кол!

…Сувенирные зубы и прочие атрибуты Дракулы и вампиров Вершинин тут видел в продаже, но в то, что дела средневековых палачей до такой степени живы в сегодняшнем Бухаресте, он не мог поверить. За подтверждением перевода обратился к мадам Роберте.

– …Вы знаете, я от этих дел держусь в стороне, – равнодушно сказала ему пожилая дама. – Это молодёжные течения…

– Но… руководство партии об этом знает?

– Конечно, нет! – воскликнула ветеранша. – Как и в наше с вами время руководство закрывало глаза на то, о чём сговаривается молодёжь…

– …Вы правы, что упомянули «наше с вами время», – заметил Вершинин. – Я, действительно, принадлежу к старшему уже поколению. Мне бы привезти отсюда хороших сувениров, например, этой – как она? – цуйка, да? Это водка – сколько там градусов? How many degrees in tsuika? – спросил он молодого человека.

До сих пор они пили хорошее сухое вино, но теперь вдруг Виченциу заказал цуйки – вот дьяволёнок! Принесли бутылку прозрачного сливового самогона. Оказалось, пятьдесят градусов, крепче водки!

– Ну что же, Павел Иваныч, – сказал Вершинин сам себе вслух. – С кем повёлся, с теми иди до конца?

– Это так, – согласилась Роберта, сморщившись как от плохого запаха, но при этом не останавливая Вичинциу, который налил ей почти полный глиняный бокал цуйки.

А Павел Иванович закрыл свой бокал рукой, а потом налил себе сам, впрочем, тоже почти дополна. Предложил тост за румынскую компартию…

– Старой компартии уже нет, она погибла! – заявил ему Виченциу, когда выпили, но бабуля энергично возразила:

– Shut up! («Заткнись!») Наша партия будет жить всегда! – заявила она Вершинину, тонко улыбаясь (видимо, опьянев). – Хотя сейчас мы – старое поколение – отступили в тень. Даём возможность развернуться молодёжи… – и она опять улыбнулась, столь соблазнительно показав белые искусственные зубы, что у Вершинина дух захватило. Как же красива эта женщина была в молодости!

Между тем, цуйка сильно ударила Вершинину в голову – хотя и от сухого вина уже шумело в ушах. Теперь он был окончательно в иной – далёкой от здешней – вселенной и усилия сосредоточивал на том, чтобы ни официанты, ни вообще кто-нибудь из окружающих не заметил, насколько он пьян.

Чтобы обмануть собеседников, он зачем-то сплёл историю, что его предки были виноделами, поэтому он якобы никогда не пьянеет.

– А спорим?! – вдруг по-русски гаркнул Виченциу и протянул ему руку как для пари; при этом мадам Роберта так захохотала, что чуть не свалилась набок со стула.

– Нет, спорить я не буду… А скажи-ка, ты всё-таки говоришь по-русски?

– Очень мало, – ответила за него мадам Роберта.

– А там, куда я приглашён, там кто-то ещё знает русский?

– Да, некоторые!

– Тогда я иду!

– Ой, я бы не советовала… – она коварно вдруг сменила тактику.

Шутки шутками, но Вершинин откровенно уже сказал ей, что обдумывает отъезд из России, чтобы провести старость в каком-нибудь спокойном местечке у моря, да и не обязательно у моря, а хоть бы и в румынской части Карпат – мало ли хороших мест возле какой-нибудь речки или озера?

Впрочем, полностью на покой он уходить не собирался, предпочтительнее бы возглавить какую-нибудь «неправительственную» или «некоммерческую» организацию – к чему он и присматривался здесь, в Бухаресте. И почему бы не побывать на этом ночном молодёжном сборище, ради нового социального опыта?

Они поехали туда в двенадцатом часу ночи: Вершинин вместе с девушкой по имени Марчела, которая позже подошла в тот же ресторан, где они сидели втроём, и представилась как «секретарь ячейки».

Русского языка она не знала. Повезла его куда-то далеко за город, так что он по дороге не раз пожалел, что ввязался в эту дурь. Огнестрельного оружия при нём не было, хотя другие средства обороны имелись, а, в общем, он чувствовал себя как-то молодо и решил плюнуть на опасения. Вспомнились комсомольских ещё лет поездки в Польшу и в ГДР – что-то общее оставалось у Румынии с теми странами.

Летняя романтическая ночь, европейские подстриженные газоны, но трамвайные линии с открытыми шпалами, не спрятанными под асфальт.

Нечто одновременно и более западное чем в России, и более провинциальное: такой была Варшава его молодости, такими были Дрезден, Берлин – почему бы не Бухарест?..

– …Румыны считают Влада Цепеша своим? Национальным героем? – спросил он Марчелу по-английски.

Некая дрожь, мистериальные всполохи и озарения – уже чувствовались в её голосе, в трепете уличных огней, в том, как она вела машину… А может, действовал ещё один стаканчик цуйки, который Вершинин выпил перед отъездом?

– Цепеш или Дракула родился в Трансильвании, – объяснила Марчела. – Трансильвания в средние века относилась к Венгерскому королевству, а сейчас входит в состав Румынии.

– Сейчас в Румынии?

– Да, тот Цепеш, которого вы, вероятно, имеете в виду, родился в городе Сигишоара, к северо-западу от Бухареста.

– Родился; но деятельность-то его протекала в более широких масштабах?

– Тут, прежде всего, надо спросить: о каком Дракуле вы говорите? Дракул было несколько; я, правда, не специалист по истории…

– А как вы относитесь к самому этому акту impalement («сажания на кол»)?

– Ой, я думаю, что это будет инсценировка…

– Судя по интонации, вы осуждаете это мероприятие?

– Ну а как можно иначе относиться? Я пришла в партию на молодёжную, но всё-таки политическую работу. Выборы хотя бы на муниципальном уровне, а, может быть, и более высоком… Вот мой приоритет, а эти все… рок-концерты сатанинских групп…

– Я так и понял, что это, в основном, будет рок-концерт…

– Не знаю… – она пожала плечами. – Но если бы ещё музыка была хорошая, а то подобные сатанинские рок-группы всякими эффектами восполняют отсутствие талантов.

– …Вы замужем? – спросил её Вершинин.

– Нет. Но я помолвлена… А вот мы, кстати, уже и приехали.

Глядя по сторонам и прикидывая пути к отступлению, – пока она парковала машину, – Вершинин мельком подумал, что эта вот Марчела, возможно, лучше подошла бы ему в качестве жены, чем Катя. Секретарь ячейки, видишь ли! С такими твёрдыми и серьёзными убеждениями; бледная, в меру упитанная брюнетка… Не просто жена, а настоящая крепость в тылу у мужа, а что Катя? Катя-Катерина, конечно, возбуждала желание владеть ею, но взгляды-то, убеждения-то? Есть ли они вообще у Кати? Он ведь по-настоящему и не знает её: месяца не прошло, как они живут вместе.

Ночной рок-концерт, и правда, был шумным, но не музыкальным. Группа уже грохотала, когда они с Марчелой влились в стоящую перед сценой толпу – сидячих мест не было. Не столько, впрочем, стояла эта молодёжь, сколько блуждала туда-сюда по лужайке, парочки обнимались, на сцене же творилось ожидаемое непотребство: прыгали две полуголые фигуры, у одной из которых из области лобка вдруг вырос фонтан искр – это вызвало бурный восторг публики. Другая фигура подняла гитару на уровень груди, и у неё искры зафонтанировали из груди, точнее, как заметил теперь Вершинин – из гитары.

Он присмотрелся к первой девице, мотающей косматой гривой волос, одетой лишь в чёрный купальник: у неё тоже не из лобка вырастал сноп этих искр, а из гитары, которую она держала на уровне лобка и ударяла там по струнам.

Кроме двух девиц, на сцене во всполохах прожекторов бесновалось трое мужчин или парней. Один, конечно, молотил по барабанам, второй, до пояса голый и разноцветно раскрашенный, был клавишник, третий – ещё какой-то затейник.

Вершинин прослушал три-четыре песни, и ему стало скучно, но тут он заметил, что у него звонит мобильник – может быть, уже давно. Решил ответить: уж не ЧП ли у его опергруппы? А, отвечая, заметил, что заговорил с ним бородатый мужчина, стоящий прямо там, слева, куда он в этот момент смотрел.

– Я отец Степан, дьякон из храма, вчера познакомились! – кричал тот едва слышно в грохоте музыки. – Вы где, на концерте? Как вас найти?

Вершинин показал ему себя знаками, и они вместе выбрались из толпы.

– Я отец Степан, из церкви, помните? Вчера мы обменялись визитками.

– …Отец дьякон, вы посещаете такие сборища? Разве вам они по сану подходят?

– А вам? – тот блеснул зубами из густой бороды.

– Ну, мне по службе…

– Давайте пройдём вон в тот кабачок. Я ведь и с коммунистами сотрудничаю: мадам Роберта меня предупредила…

Они засели в стилизованном под охотничий домик ресторане, где отец Степан познакомил Вершинина ещё с одним русским – стариком, но хорохорящемся не меньше этих рок-исполнителей на сцене.

Леонид Борисович – этот русский старичок – ещё и выпил, кажется, крепко; но он был из той породы людей, которых выпивка возбуждает и ускоряет, он рассуждал о каких-то безумных, как показалось Вершинину, проектах:

– …отсюда, из европейских кругов, пойдёт восстановление компартии! – надсаживался он, перекрикивая шум пьяных голосов в охотничьем ресторане. – Здесь молодые коммунисты готовят переворот в своей партии, и мы должны им помочь! А потом, укрепившись идейно и материально, возьмёмся за восстановление истинной боевой КПРФ. Зюганова сбросим, партию превратим вот в такой вот молодёжный авангард…

Он скалил плохие, но ещё свои зубы, рукой картинно показывал куда-то вперёд и вверх, но не в ту сторону, откуда пришли Вершинин с отцом Степаном.

– …Но что это за чушь, сажать на кол людей? – так же, на крике, выяснял Вершинин. – Может, нам, господа-товарищи, пора отсюда делать ноги – если это, и правда, будет? А если за этим последует полицейская облава?

– Ничего не будет! – отец Степан благодушествовал, хлопнув пару бокалов цуйки.

– Но что-то ведь будет? – допытывался Вершинин. – Сатанисты, бывает, успокаивают адептов: «мол, только представление», – а потом реально достают ножи!

– Делают совмещённое сканирование, – непонятно объяснил отец Степан. – Ставят девицу перед аппаратом – в аэропортах такими просвечивают багаж – потом в её внутренности входит кол; но реально он входит в какой-то баул, привязанный к её телу – в общем, как распиливают женщину в цирке: иллюзия…

– Ничего себе иллюзия! Не хотел бы я пожелать своей дочери, например, стать участницей такой иллюзии…

– …Так вы не ответили насчёт реформы компартии, – опять вступил Леонид Борисович. – Я так понял, вы можете обеспечить связь с правоохранительными органами?..

– Могу, могу… – Вершинин ему намекнул на высоту своих связей, но всё больше Леонид Борисович казался ему пьяным и мало адекватным. Вершинин даже попытался увести одного лишь отца Степана из ресторанчика, но Леонид Борисович не отставал, и на такси они поехали в центр Бухареста втроём.

Старик этот уж очень казался Вершинину похожим на провокатора, но ведь и сам он выпил, потому, плюнув на конспирацию, обоим мужчинам открыл в такси свои планы:

– Если я сюда перееду, то и церкви помогу, и компартии помогу. Считайте, что служба безопасности – без ложной скромности – поднимется у вас на порядок. Но я не хочу уйти на пенсию, заметьте! Пенсия это скорее почётная ссылка, а я планирую добровольную эмиграцию, возможно, с сохранением работы в органах. Чем это отличается от почётной ссылки? Очень многим! Когда у нас человека снимали раньше с ответственной работы, его иногда не сразу отправляли на пенсию, а, чтобы психологически смягчить удар, делали послом где-нибудь или, как Маленкова, директором электростанции в Казахстане, но цель была – обрезать связи и мягко свести вниз с орбиты. При добровольной же эмиграции ты остаёшься на орбите! Ты со свободным графиком, с возможностью уехать в другой город, в другую страну… Хочешь, бери на себя сотню дел…