Текст книги "Банкир"

Он помнил, что ещё до запоя твёрдо решил не позже мая лететь в Румынию чтобы на месте обдумать стратегию и тактику действий. Нужно было лично встретиться с некоторыми людьми, да и вообще провести там минимум недели две чтобы как следует организовать работу. Но теперь эта поездка казалась абсолютно ненужной и даже безумной; разве что она могла быть переосмыслена на нечто прямо противоположное. То есть улететь в Румынию чтобы там найти какой-то предлог к задержке их действий. При этом продолжать играть в молчанку с партнёрами, ожидая, что они первые реально вложатся в румынский телеком.

То есть он мог бы попробовать переиграть их, надеясь на собственное, большее чем у них, терпение? Но не исключено, что и они играют с ним в эту же игру, проверяя его выдержку, тогда эта пауза может растянуться не только на месяцы, но на годы…

Лететь сейчас в Румынию с больным сердцем и зная о том, что у его фирм кончились деньги, он никак не мог. Не находил он сил и для того чтобы вылететь в Тюмень, несмотря на всё более панические и даже истерические звонки из тамошнего филиала банка и из одной из нефтяных фирм. «Отжимают бизнес! Проверками не дают работать! Хотят разделить акционерную компанию! Возбудили два новых уголовных дела! Если срочно не перечислите указанные суммы, мы вынуждены будем объявить себя банкротом…»

Может, в этом и решение? Если требуют разделить компанию – разделим и продадим часть или всю нефтянку?

Наиболее тяжкие проблемы – Алексей чувствовал – у него были всё-таки в Москве, и поэтому, чтобы бежать от них, он в конце апреля вылетел в Тюмень.

Тюмень – небольшой городишко на реке Туре, притоке Тобола. Городок весь какой-то уютный, дореволюционный, греется словно кот на солнышке, безмятежный и домовитый. Пятиэтажки здесь – послевоенной советской постройки, того стиля, который кажется сегодня милым и человечным, что ли. Примерно как здание той школы, в которой учился Антонов.

Всё в Тюмени кажется давно устоявшимся и традиционным, от старомодных скамеек до кустов сирени и черёмухи под окнами этих пятиэтажек.

Находится городок Тюмень на широте Москвы, и никаких сплошных белых ночей летом или, наоборот, арктической тьмы зимой здесь нет и в помине. В такое же время, как в Москве, восходит солнышко, в такое же – садится. Правда, часовой пояс сдвинут, но это ведь говорит отнюдь не о разнице климата. Климат меняется при движении не с востока на запад, а с юга на север. Езжай к югу, и солнце будет всё дольше стоять в зените и печь на манер Африки; езжай к северу, и солнце, наоборот, будет всё скупее подниматься над горизонтом. Но до настоящих северов от Тюмени так же далеко, как от Москвы.

Нефтяных вышек вблизи Тюмени Антонов тоже не наблюдал, и почти единственной приметой углеводородной специализации казался ему огромный железнодорожный узел Тюмени, где скапливается, сортируется, проталкивается дальше невероятное количество нефтяных цистерн – того самого, в чём и транспортируется по суше чёрное золото (кроме нефтепроводов, конечно).

Кстати, даже этот железнодорожный узел с размножающимися в дурную бесконечность блестящими рельсами – как дерево с одинаково ветвящимися боковыми сучьями – показался Алексею прошлым летом спокойным и умиротворённым.

Поодаль жарились на солнце цепочки опалового цвета цистерн с подтёками нефти на их круглых боках, а здесь, где он шёл через рельсы, как и в европейской России, сквозь смуглый от ржавчины щебень прорастали стебли жёлтого шпорника, цветки его медово сквозили на солнце. Рельсовая сталь блестела поверху, переходя ниже в коричневый цвет и покрываясь корой, шероховатой, как на древесных сучьях, – и такой дрёмой веяло от этих рыжих шпал, рельс и болтов с большими гайками, точно не было нигде ни войн, ни кризисов, ни даже лязгающих составов, а только вот эта с порхающими над ней бабочками обожжённая солнцем ржавая благодать.

В Тюмени сохранились целые улицы старого дореволюционного города, с двухэтажными, какими-то игрушечными купеческими особнячками, крашенными почему-то в разные оттенки тёмно-розового. Но и строительство новых высоток тоже избегало чисто белого, держась всё больше кремовых, тёмно-красных и даже коричневых тонов.

Тюменский аэровокзал когда-то напомнил Антонову московскую столовую средней руки, да и сейчас ненамного расширился. Антонов прилетел сюда со своим седовласым, солидным замом Зарудным: Сергей Петрович Зарудный был его правой рукой в банке, но, кроме этого, он ещё был и профессиональным нефтяником, без которого Антонов и не мечтал что-то решить или даже понять в делах принадлежащих ему нефтяных фирм. И во время перелёта Москва – Тюмень, да и позже, Алексей не мог не удивляться невозмутимости Зарудного, который всё больше напоминал ему фельдмаршала Кутузова: не только шрамом на пухлом лице, но и этим спокойствием, которым, говорят, Кутузов больше вдохновлял войска, чем если бы привёл с собой новые свежие корпуса.

…Ведь он знает положение «СвязьИнвестБанка», как он может быть столь безмятежен? Зарудный, конечно, кое-чего не знал; может быть, в этом и было всё дело…

Их встретили в аэропорту руководители здешних фирм и сразу начали как-то раздражённо отворачиваться, угадав смятение Антонова. А он был в полной панике, ибо, не имея денег, почти единственное, что он мог здесь предпринять, было – погнать в шею этих начальников, в том числе и тех, кто его встречал, – но он был не в силах не только сделать это, но даже подумать об этом. Его мелко и противно трясло – то ли всё ещё с того похмелья, то ли теперь уже вообще навсегда.

Он сбыл Зарудному Кречмара, наиболее ядовитого здешнего босса, директора принадлежащей «СвязьИнвестБанку» фирмы под незатейливым названием «Тюменьнефтегаздобыча», а сам поехал с директором «Сургутинвеста» в его офис, находящийся в другой части города. Заставил себя молчать, хотя Сонкин уже в машине начал жаловаться, как не даёт работать прокуратура:

– Алексей Викторович, ей Богу, в СССР было легче, сейчас – такая зарегулированность… Вы знаете, нашей фирме штрафов на семь миллионов выставили, Кречмару – на тридцать восемь миллионов… Мы, конечно, уже оспариваем…

В офисе он предъявил Антонову папку, потом вторую, третью… Загрязнение воздуха путём незаконного сжигания природного газа… Двадцать шесть представлений, привлечение к дисциплинарной ответственности, к административной… Протокол нарушения законодательства о недрах… Нарушения лицензии на пользование недрами… Протокол нарушения утверждённого технического проекта… С начала года объявлено шесть предупреждений, принесено четыре протеста, арестован счёт… В суд подано три иска о взыскании ущерба… по материалам прокурорской проверки возбуждено… «Ростехнадзор», «Росприродохрана»… Экологическая организация «Остановить вандалов»…

– …Вандалы это мы? – спросил мимоходом Антонов.

– Ну, это как раз самое из всего, как бы сказать…

– Точнее, это вы? Против «Сургутинвеста» они борются?

– Это самые что ни на есть склочные и пустые люди…

– Тогда оставим их. Продолжайте о проверках. Вот это от какой прокуратуры, Тюменской или Ханты-Мансийской?.. Ага, вижу…

Антонов, сидя, смотрел папки, которые перелистывал для него, давая пояснения, стоящий рядом Сонкин, директор фирмы. Двое его подчинённых стояли тут же в кабинете, словно мрачные братья-близнецы.

…Чёрт его знает, в прокуратуре что, не знают, как добывается нефть?

Антонов, хотя и геолог, специалистом-нефтяником не был и когда-то легкомысленно думал, что нефть идёт фонтаном из земли сама, или её легко выкачать насосом. Но чтобы она пошла наверх, требуется, чтобы она находилась под давлением, а естественное давление быстро падает, и, чтобы его поддержать, вокруг нефтяного пласта часто закачивают воду, и вода как бы выжимает нефть наверх. Требуется громадное количество воды, чтобы она подушками облегла нефтяную линзу. Но пласт нефти это не красивенький пузырь, это всякие слои, пещеры и чёрт знает что; из этого получается при смешении с водой невероятная каша. Требовать, чтобы нефть не загрязняла ту самую землю, в которой она изначально находилось, казалось Антонову делом бессмысленным и, в основном, придуманным для того чтобы вымогать деньги. Это как требовать свести лес и при этом не ронять на землю щепок и опилок. Кому помешают опилки в вырубленном лесу?

…Этим тварям мы обеспечиваем энергию, и они ездят на машинах, жгут электричество и с нас же требуют, чтобы мы им платили деньги за «выявленные нарушения»…

…Но такие детские возражения здесь никто не слушал, да никто их и не произносил. Здесь присылались по почте или с курьером серьёзные бумаги с требованием серьёзных сумм. На них сочинялись серьёзные же ответы, решения судов опротестовывались, штрафы не платились. Легче было периодически бросать фирму и регистрировать новую, чем перечислять суммы, единственное назначение которых – кормить чиновников, придумавших эти штрафы, санкции и неустойки.

– …Как там у Кречмара?

– У Кречмара всё то же, только штрафов и убытков раза в три… или в пять больше.

– Ну, пусть Зарудный разбирается…

Антонов хотел было пройтись по офису и поприветствовать сотрудников: всё-таки самый главный начальник из Москвы прилетел… Потом подумал, что в связи с финансовыми трудностями Сонкин мог задерживать зарплату, не дай Бог, работники начнут жаловаться, протестовать… Он сгрёб папки под мышку.

– Я, господа, извиняюсь… И вы, пожалуйста, извинитесь перед сотрудниками… Сегодня я ни с кем встречаться не буду. Плохо себя чувствую. Всё это, – он взвесил в руках папки, – я изучу в гостинице… У нас в Москве уже кончается рабочий день, у вас, конечно, ещё нет… Прошу всех быть на связи. Я, может, позвоню до вечера.

– Алексей Викторович, а пообедать?

– Нет-нет. В самолёте поели…

И Антонов, чувствуя себя затравленным зайцем, последним трусом, – просто бежал из «Сургутинвеста» в их собственный коттеджный гостевой домик – его он и называл «гостиницей». Кое-как отбился от вопросов Сонкина, которые – он угадал – сразу начали превращаться в жалобы, и, наконец, закрылся в роскошном этом гостевом номере коттеджа. Такая же хмурь, низкие тучи за окном, как в Москве. Чувствовалась весна, хотя земля здесь кое-где была ещё под снегом.

Сегодня ему удалось не потерпеть полного поражения, кое-как выдержать первый натиск местных хапуг – иначе он не мог назвать ни Сонкина с его бандой, ни Кречмара, ни некоторых других…

Увольнять их к чёрту! Но как их уволишь, если они прочно держат в руках, за горло местную нефтянку, принадлежащую «СвязьИнвестБанку»…

Полный крах финансово-промышленной группы опять встал перед ним как унылая неизбежность.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Разумеется, Алексей Викторович Антонов приехал в Тюмень не так чтобы совсем с пустыми руками.

В запасе имелись различные ходы, наиболее резким была бы продажа части или всех здешних активов. Выражаясь проще, той фирмы, которую возглавлял Кречмар, или той, которой руководил Сонкин, или обеих сразу. Участившиеся наезды прокуратуры как раз и могли инспирироваться конкурентами, которые намеревались купить эти фирмы и таким образом сбивали их цену.

Был и ещё один ход, который он этим вечером обговорил с Зарудным, когда тот, наконец, достучался до него и разбудил. Дав поспать всего-то около часа…

Приехав в коттедж, Антонов папки с протестами прокуратуры читать, конечно, не стал. Принял душ, всё-таки перекусил и прилёг, отключив все телефоны.

Долго ворочался на слишком мягко-пружинящей здешней кровати, наконец, заснул… И вот в дверь забарабанили.

– Алексей Викторович! Открой, пожалуйста!

Он узнал голос Зарудного.

– Иду-иду! – хрипло откликнулся и хотел уже открыть, потом понял, что нельзя показывать, что он спал. Быстренько поправил постель и раскидал папки, изобразив нечто вроде делового беспорядка.

Зарудный ввалился к нему тоже с папками в руках.

– Да что они, сговорились, что ли? Давай клади их отдельно, чтобы не перепутать с моими.

Алексей отложил документы Зарудного и сел в кресло напротив него. Сергей Петрович казался усталым, но в то же время помолодевшим, что ли.

– Да-а, проблем тут немеренно… Но не всё так мрачно, у меня есть кое-какие мысли…

Да они ещё и подпоили его! – заметил Антонов.

– Вы обедали с Кречмаром? Где он?

– А он здесь. В холле ждёт вас.

– Так. У меня к нему будет разговор.

Алексей вышел к хитрецу Кречмару – тоже поддатому – и попросил срочно соединить его по телефону с губернатором Тюмени.

– У вас же, наверное, есть прямая кнопка? У меня, в принципе, есть номер его мобильника, но вам, думаю, быстрее…

Кречмар долго возился с телефоном, наконец, соединил его с приёмной губернатора, там сказали, что их шеф уже уехал, он примет его завтра или послезавтра, они скоро уточнят.

– Теперь, уважаемый Георгий Палыч, вы отправляйтесь-ка к себе, а Зарудного оставьте мне. Я вами недоволен! – холодно добавил он.

– Алексей Викторович, ну как же… Видите, какая ситуация…

– Георгий Палыч, извините, но я прошу оставить нас. Я с вами встречусь завтра, в зависимости от того времени, которое мне назначит губернатор…

И он выпроводил Кречмара и посоветовал Зарудному тоже принять душ и отдохнуть. Вечером попозже они с ним обсудят то, что выяснили за этот день.

Как и всё остальное в Тюмени, здание областной администрации носило черты уютной провинциальности.

Было ощущение, что само строительство этого здания и внутренняя его отделка велись на глазок, что ли: без линейки на чертежах и без натянутой верёвочки, по которой ровняют кирпичную кладку и прочее.

Внимательно приглядевшись или тщательно измерив, ты никакой неправильности не обнаруживал, но впечатление скривлённости углов не исчезало. При этом всё было прочнее и основательнее, чем в Москве и в Петербурге.

Губернатор Тюмени Павел Тимофеевич Богданов также был фигурой неуловимо провинциальной, то есть он казался более крупным начальником чем даже самые крупные начальники в Москве.

Павел Тимофеевич принял Антонова как равный равного, это Алексею польстило. Он пришёл к губернатору вместе с Зарудным; впрочем, губернатор и с Зарудным держался как с равным.

А вообще крупный бизнес на многих губернаторов смотрел и свысока. На Чукотке, говорят, на Абрамовича молились, пока он платил там налоги своих фирм… Ко времени этой встречи с губернатором – а она состоялась утром на третий день после прилёта в Тюмень, – Антонов уже немного освоился здесь, не так паниковал от панических докладов местного начальства. Он внутренне смирился с тем, что придётся что-то отдать – неясно только, что именно: обе ли фирмы, или какую-то одну, или ещё что-то существенное.

Губернатор начал встречу неожиданно:

– Наверное, господа, вы в курсе, что завтра у нас открывается «Тюменский День предпринимателя»? Ежегодное событие, уже шестое. Начало в десять, я буду открывать, в ДК «Нефтяник». Девиз такой: «Малый бизнес большой страны». Приходите. Я вас приглашаю.

– Павел Тимофеич… – немного растерялся Антонов. – Но мы всё-таки не малый бизнес и даже не средний… Числимся всё-таки в крупном бизнесе…

– А у нас и крупный будет: компания СИБУР во второй половине дня проводит мастер-класс… Но я понимаю, да. Голова этим занята, поэтому упомянул. Давайте перейдём к вашим проблемам. Я слышал, прокуратура сильно наезжает?

– Павел Тимофеич, «наезжает» – не то слово, – ответил Антонов.

– Душит просто, – поддержал его Зарудный. – Вздохнуть не дают.

– Так… Но почему не взяли с собой г-на Кречмара и… Сонкина, кажется? Они бы пояснили…

– Мы достаточно вникли в дела за то время, что провели здесь, – ответил Антонов. – И я хочу предложить следующее. Мы сейчас платим налоги в Москве, так? Давайте мы переведём уплату налогов сюда, в Тюмень, а вы нам, Павел Тимофеич, уж посодействуйте ответно. Предоставьте или налоговую льготу, или всё-таки оградите нас от прокуратуры… За счёт льготы мы покроем те штрафы, которые абсолютно бесспорны. А там есть и спорные вещи.

Губернатор встал и прошёлся по кабинету.

– Так-так-так… Помнится, мы этот вопрос обсуждали три года назад, о переносе налогов сюда. И тогда вы сказали, что это невозможно…

– Тогда была другая ситуация…

Зарудный уже не просто подмигивал, но открыто задевал его рукой: Алексей когда-то вменил ему это в обязанность: если он будет говорить что-то совсем неверно, то останавливать его, не сообразуясь ни с какими приличиями.

Но на этот раз Антонов не внял предупреждениям своего зама: он был уверен в том, что говорит, да и Зарудного уже предупреждал о налогах – правда, немного туманно.

Главное, у него была готова цифра, которую он назвал губернатору, и тот записал.

После этого Зарудный уже перестал делать ему знаки. Такие вещи зря не произносят, да и не забываются они теми, для кого озвучены.

А Антонов эту цифру – налогов, которые они здесь будут платить, – вымучивал долго: два утра подряд поднимался в несусветную рань и садился за расчёты. То уменьшал цифру, то увеличивал, в итоге выстрадал среднее, которое, как ему казалось, решит все проблемы – по крайней мере, в Тюмени. А что потом будет в Москве, он пока и думать не хотел.

Собственно, на этом и закончилась важная часть встречи. Они ещё полчаса обсуждали всякие детали: как, когда подпишут договор. Губернатор пригласил в свой кабинет начальника финансового управления, позвонил начальнику областной налоговой инспекции, Зарудный тоже много дельного подсказал.

Договор решили подписать на следующей неделе, и Антонов, к слову, предупредил губернатора, что собирается махнуть на берег Обской губы, посмотреть на новые порты, которые там заработали. Построили их очень быстро – буквально за два-три года, он их ещё не видел. Но уже имел в них интересы: один молодой предприниматель предлагал проект.

Из Москвы для составления договоров о переводе налогов в Тюмень должны были прилететь двое или трое бухгалтеров и юристов, они и подгонят всё под ту цифру, которую сегодня записал губернатор.

Антонов, по сути дела, опять бежал, опять бросил всё в нерешённом и запутанном виде. Главной обузой казались вроде бы Кречмар и Сонкин: надо ведь их увольнять?

И это он взвалил на Зарудного, и налегке, вместе с Мишей – своим московским охранником – противным вообще-то парнем, но приходилось терпеть, – поездом отправился из Тюмени на север. Благо, железная дорога дотянута теперь до самого берега Обской губы – до Ямбург-порта, за Полярным кругом.

Этот охранник Миша был довольно высокий и худой молодой человек с преждевременно поредевшими светлыми волосами, с брезгливо отвешенной губой и с какой-то постоянной неприязнью и угрозой в хронически бледном лице. При этом он казался таким гибким во все стороны, словно был вообще бескостным.

Он был бестолков донельзя и служил скорее ФСБ чем своему формальному начальнику, Алексею Антонову.

…Почему я вообще именно его взял с собой? – задал себе вопрос Антонов, когда Миша напутал с билетами на поезд и пришлось самому улаживать насчёт отдельного купе. Мишу сунул ему его зам по безопасности Строгалев, а он вначале даже не осознал: кто такой этот Кравцов?

Лишь потом вспомнил: неприятный такой, костлявый блондин… Ну да какая разница.

Теперь однако им предстояло ехать вдвоём в поезде, пробыть вместе четыре дня, и он невольно задумался об этом Мише Кравцове.

Итак, допустим, что Миша служит в ФСБ… Но служить ФСБ значило: любому инициативному прохвосту, который принимает у него письменные отчёты об увиденном и услышанном вокруг Антонова и заодно – наверняка всегда намёками! – даёт ему подсказки: то хорошо, это плохо, а вот этого твоему боссу вообще не надо делать…

У этих инициативников из ФСБ (так казалось Антонову) всегда будет много идей, причём идей, по большей части, вредных. Вернее, они полезны для самой ФСБ, но отнюдь не для тех, кого служба якобы охраняет.

В том числе, в целом – считал Антонов – ФСБ как организация вредна России и работает не только даже на себя, но и на благо врагов России. Например, на Америку и другие стран НАТО… Не по злой воле, а потому, что ФСБ сейчас, фактически, не имела руководства, ибо сам президент страны Путин был лишь один из винтиков ФСБ.

«Бестолковый ты, Миша!» – когда-то давно, ещё в Москве, вырвалось у Антонова, и после этого Миша месяца два показывал ему своё недовольство. Потом вроде бы всё это забылось, но это на поверхности, а как на самом деле?

Миша решил загладить свою ошибку с билетами на поезд и притащил кучу тёплой одежды.

– Алексей Викторович, примерьте! Там ведь, говорят, ещё зима.

– Да я уже взял у Сонкина… – Антонов перебрал принесённое Мишей: тёплые бушлаты и современный, импортный какой-то, комбинезон на меху. Такой же ему дал Сонкин, только другого цвета.

– Ты сам-то, смотрю, уже оделся? Где взял? – Антонов указал на такой же, «полярный», но видно, что западного пошива, норвежский какой-нибудь, комбинезон, в который оделся Миша.

– Есть источники… – тот криво улыбнулся.

Пока об одежде беспокоиться было рано: в Тюмени температура прочно стояла выше нуля, ледоход на реке Туре уже прошёл. Но город Тюмень – на юге Тюменской области, в которую составными частями входят Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономный округа. Вот то – настоящие «севера», другой мир.

Алексей знал, что поезд туда – больше тысячи километров – идёт долго: около суток до Ямбурга, столько же обратно, так что кроме Ямбурга успеет ли он что-то увидеть? Ямбург – на правом, восточном берегу Обской губы, а хотелось бы перебраться на её левый берег, где находится Новый порт – удастся ли? До совсем нового порта – Сабетта – на севере полуострова Ямал они точно в этот раз не доберутся…

Купейный вагон тверского производства был такой же, как в советские времена. Все четыре места в купе были закуплены для него одного, и ещё в соседнем купе – место для Миши. Но Алексей его сразу не отпустил туда, усадил с собой пить чай.

– …Ты, может, не знаешь: я ведь геолог по образованию…

– Откуда мне знать? – с улыбкой ответил Миша.

– Да, геолог. Кандидат геологических наук. И что меня потянуло в бизнес – не пойму…

Михаил смотрел на него с некоторым удивлением.

– Потянуло потому, – объяснил Антонов скорее себе самому, чем собеседнику, – что в начале девяностых учёным жилось совсем плохо. Институты закрывали, зарплата кандидата наук была десять долларов в месяц, что ли… Ну я и плюнул, ушёл в бизнес. А если бы тогда кандидату наук платили как сейчас… Сейчас ведь они неплохо получают. И мысли бы не было в эту свистопляску лезть! Пиши себе статейки, езди на международные конференции: лафа! Докторскую бы защитил…

Алексею вспомнились его первые экспедиции на север в молодые годы. Незаметное поначалу действие мороза, но затем – давящее и безжалостное как сталь; через несколько дней уже само пребывание на морозе становится тяжёлой работой. Устаёшь так, будто глыбы ворочал, а всего-то снимал показания каких-нибудь приборов – но на морозе. Потому и работают на севере вахтовым методом: за полярный круг завозят людей дней на пятьдесят или немного больше, потом меняют новыми: всё равно от этого работника дальше будет мало толку.

Зато какое раздолье – север летом! Цветущая тундра, белые чайки, почему-то неизменно вызывавшие у него чувство тревоги. И не столько тревога, сколько неизбывная печаль белых ночей…

Антонов немного рассказал об этом, и бледное лицо Михаила и вовсе сделалось каким-то молочным или похожим на манную кашу, на молоко матери, которым она не только кормит, но и утешает неразумное дитя.

– Вам надо остаться в бизнесе! – мягко, но настойчиво произнёс Михаил тем тоном, которым ребёнку объясняют его же пользу.

И ещё какой-то мягкости добавил Миша уже не только в лицо своё, но даже и в тело, теперь уже как будто и не костлявое, а наоборот, кажущееся бесконечно гибким.

– Да уж конечно, Миша… Это всё – действительно, дела минувших дней. Куда я теперь уйду из бизнеса? Разве что вот так, съездить на экскурсию, совмещённую с командировкой… Скажи мне о себе: ты бывал на северах?

– Бывало… – не сразу ответил Миша.

– А где именно?

– Дальний Восток, – загадочно обронил тот. – Армейская служба…

И дальше его заколодило: как ни выспрашивал Антонов, никаких подробностей вытащить не смог!

Вот за что не любил он эфэсбешников: за эту их таинственность. «Где работаешь? (Или работал раньше)» – «В таможне». – И на этом точка, ни слова больше. Таможня ведь тоже бывает морская, сухопутная и авиационная, пассажирская и грузовая, центральная и линейная. Но если человек просто говорит «работаю в таможне», он даёт понять, что о его работе ты ничего не узнаешь.

– Ладно, Алексей Викторович, – Миша вдруг решительно встал. – Больше я не буду отнимать ваше время. Оно, действительно, драгоценно! – прижал руку к груди, – уж не с оттенком ли иронии? – Я знаю, что вам надо с документами работать. Но я всегда под рукой, здесь, за стенкой.

– Ну хорошо, иди… Как соскучишься – заглядывай. Кто там у тебя соседи?

– Пока один сосед. Спит, не знаю, кто он…

И Миша оставил Антонова одного. Тот, и правда, взял с собой пачку документов и рекламных технических проспектов. Дорога, надеялся, даст ему немного времени, того самого, которого всегда так отчаянно не хватает.

Вначале они ехали через вполне европейский смешанный лес, причём чувствовалось, что уже весенний. В снегу, а кое-где уже и в воде стояли берёзы, осины со светлозелёными стволами, темнела хвоя елей, сосен. Правда, и кедры мелькали – этим местный лес всё-таки отличался от европейского. Алексей долго смотрел в окно, потом заварил себе ещё чаю…

Он задумался о том выгодном проекте, который предлагали ему молодые бизнесмены. Это была новая технология сжижения газа. Поскольку сейчас именно с Ямала Россия начинала морской экспорт сжиженного газа, то предложение было как нельзя кстати.

Ребята оттолкнулись от того, что одно дело сжижать газ при жаре плюс тридцать-сорок в Саудовской Аравии или Катаре и другое дело на Ямале при минус тридцати. В морозное время газ, и правда, почти течёт и похож на жидкость, но установки и прочую технику по-прежнему закупали ту же самую, которую используют арабы. И вот молодая растущая фирма сделала экспериментальную аппаратуру для сжижения газа, сняла её работу на видео; всё, вроде бы, сходилось и получалось раз в десять дешевле чем в арабских странах.

…От установки по сжижению газа мысли Антонова перескочили на всю эту цепочку, от добычи здесь, в Тюменской области, до продажи на Западе.

Вся причина активности арабов – экспортёров газа заключалась в том, что Западная Европа не хотела платить деньги за газ из России. Уже есть готовая труба, и нужно только открыть кран, но этот газ – Газпромовский. И у немца достаточно силы воли и достаточно ненависти к России чтобы остановить свою руку и не открыть этот кран, который уже установлен и работает в его кухне. Вместо этого немец купит втридорога газ в баллонах и потащит их к себе домой на тележке, но это будет немецкий газ. Точнее, произведённый и доставленный арабами специально для Германии.

Хорошо это или плохо, когда такая вот ненависть к другому народу заставляет тебя идти буквально на подвиги? Мысли закрутились в каком-то болезненном вихре… Алексей вышел в пустой коридор вагона, потом опять закрылся в купе, заставил себя успокоиться.

Услышал слабый щелчок: это открылась дверь соседнего купе. Видимо, Миша проверял: ушёл ли куда-то босс или здесь, на месте?

По мере приближения к полуострову Ямал признаки весны уменьшались и потом совсем исчезли. Леса стояли заиндевелые, в инее, а главное, севернее Надыма это уже был не сплошной лес, а та самая, словно выбитая артиллерийским огнём, лесотундра, которая, и правда, представляет собой результат непримиримых боёв мороза с теплом.

Купы деревьев, вполне себе рослых, чередовались с покрытыми снегом проплешинами: видимо, болотами или заболоченными полянами. Заметно было даже сейчас, что некоторые деревья – мёртвые и без коры; тем более летом бросаются в глаза в лесотундре торчащие из листвы, белые как кости скелетов, стволы погибших деревьев: жертвы невидимой бойни.

Бойня, и правда, идёт, и всё в ней очень понятно: вблизи Полярного круга начинается зона вечной мерзлоты, где за лето земля успевает оттаять лишь примерно на метр сверху, а глубже – заледенелая. Сквозь эту ледяную корку не может всосаться вода от обильных дождей и разливается болотами и озерцами, которых в тундре огромное множество. Зимой болотца леденеют, и этот лёд разрывает корни деревьев. Оставшись без корней, дерево неизбежно засохнет…

Это понятно; непонятно другое: какая сила выгоняет на север эти ели и даже берёзы и заставляет их мощно вырастать и зеленеть, и вместо обрубленных льдом корней отращивать новые, и всё стоять, пока самая какая-нибудь свирепая зима, наконец, не убьёт и это дерево…

С неясным ему самому тайным удовольствием наблюдал Антонов в окно, как всё редеют эти группы деревьев, и уже видно, что это не деревья, а чахлые инвалиды. И вот, наконец, вообще их не стало, и открылось безбрежное снежное поле плоской тундры, и дунуло, сыпануло метелью; поезд, и правда, нёсся уже через настоящую зиму…

К концу длинной, суточной поездки прибыли на конечную станцию «Ямбург – порт».

Прибыли в зиму: температура стояла здесь минус пятнадцать, холодно даже для этих широт. Обская губа была ещё вся ярко-белая, подо льдом: лёд полностью тает здесь лишь в июле, зато потом чистая вода держится до октября.

Они вернулись в зиму, как будто заставив время идти вспять. И с этим чувством Антонов провёл тут всё время: чувством невероятным и всё же в точности соответствующим реальности.

Вернулись в зиму…

Он как-то невнимательно, едва осознавая происходящее, встретился с сотрудниками молодой растущей фирмы «Газоконденсат-инвест», осмотрел их установку; почти не глядя, подписал несколько договоров: суммы требовались пока небольшие, такие у него найдутся.

…Он берёг в себе это чувство возвращения в зиму, и оно не уходило весь обратный путь, и сохранялось в нём и в весенней, солнечной и тёплой Тюмени, и даже в буйно зеленеющей майской Москве.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Сделать обыск в аэропорту Домодедово Вершинину посоветовал глава адвокатской конторы «Сезин и партнёры» Михаил Абрамович Сезин, который, как говорили, преподавал право нынешнему президенту страны, в годы учёбы того в Ленгосуниверситете. Престарелый юрист теперь не только возглавлял адвокатскую контору, но и входил в совет директоров «Газпрома», а также в высшую квалификационную судебную комиссию страны, то есть участвовал, например, в назначении судей арбитражных судов.

Но при разборе материалов, конфискованных при ночном обыске в фирме «Михеев и партнёры», Вершинин выяснил, что Михаил Абрамович Сезин их не то чтобы обманул… но, скажем так, использовал. А именно: расправился их руками с чем-то не угодившей ему конторой «Михеев и партнёры». В изъятых материалах не удалось найти никакого криминала ни в отношении Антонова, ни по делу о теракте в Домодедово. Нашлась информация, порочащая саму контору Сезина, но уж её-то Вершинину использовать было никак не с руки.