Текст книги "Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника"

Глава 5

Та апрельская ночь, когда Энрике Трастамарский сбежал от короля Педро, надолго осталась в памяти жителей Севильи. «Ночь страшных знамений» – так ее прозвали в народе.

Ветра не было, но по черному небу в зловещей тишине мчались мглистые облака. Временами их озаряли сполохи беззвучных бело-красных молний. Полчища летучих мышей – упырей и нетопырей – зигзагами носились по городским кварталам, невесть как проникая в жилища, будто потревоженные души умерших. Чуть ли не все филины Андалусии разом слетелись в Севилью из окрестных лесов: их плачи и стоны доносились с церковных колоколен, тоскливыми эхом оглашая чердаки домов.

Дон Хуан де Тенорио лихорадочно бегал по своему кастильо.

– Ну?! Какого дьявола ты стоишь? – набросился он на дрожащего от страха Пако.

– В-ваша св-ветлость, – начал Пако, стуча зубами при каждом слове. – Помилуйте… Но выходить в такую ночь, да еще одному…

– Вон! Да поживей, скотина! – заорал дон Хуан. – Не все ли тебе равно, где подыхать – здесь, в моем кастильо, или на улице, от руки грабителя?

– Воля ваша, а уж лучше убейте меня тут, – взмолился Пако.

– Вот ведь трус, – горестно вздохнул де Тенорио. – Идти-то всего две улицы!

Утром дон Хуан, вернувшись чуть живым из королевского замка, послал Пако к перекупщику и заимодавцу Натану Бен Иегуде, поручив слуге привести еврея в кастильо де Тенорио. Дело в том, что королевский обер-келлермейстер решил бежать из Севильи.

Дон Хуан, в отличие от Энрике, понятия не имел, в какие края он отправится в сопровождении своего единственного слуги. Может быть, на родину Пако, в Арагон?.. Сейчас важно было достать денег, и потому де Тенорио намеревался срочно продать перекупщику свое фамильное кастильо – за любую мало-мальски приемлемую цену. К обеду Пако вернулся в одиночестве – Натан просил передать дону Хуану, что придет к нему, как стемнеет. И вот уже полночь, а перекупщика все нет и нет…

У Тенорио не выдержали нервы.

– Сию же минуту приволоки мне этого еврея! – проревел он.

В этот момент раздался стук чугунного кольца о деревянные ворота кастильо.

– Слава Всевышнему! – вскричал Дон Хуан, простирая руки к распятию. – Он явился!

Пако, очень довольный тем обстоятельством, что ему не придется покидать дом в такую страшную ночь, побежал открывать.

Слуга вернулся ни жив ни мертв – как говорится, краше в гроб кладут. За ним следовал человек, одетый во все черное. Черный плащ, черные сапоги… И – черный капучоне с прорезями для глаз.

– Натан, пес ты паршивый, – с укоризной молвил дон Хуан. – Какого черта ты заставляешь благородного кабальеро ждать тебя целый день?

– Я не Натан, – послышался глухой голос незнакомца.

– Так кто же вы? – шевельнул вмиг помертвевшими губами де Тенорио.

– Я один из тех, кто вечно молод, вечно счастлив и вечно непобедим, – медленно произнес полночный гость.

Дон Хуан отступил в ужасе, а его верного Пако тут же след простыл. Хозяин кастильо и таинственный визитер остались с глазу на глаз.

– Иезус Мария! Значит, вы – хранитель Грааля[15]15
  «Хранители Грааля» – тайное сообщество (секта), появившееся в Средневековье. Члены этого братства утверждали (и утверждают доныне), что якобы владеют «святым Граалем» – чашей с кровью Христовой, которая дает ее обладателю вечную молодость, вечное счастье и вечную непобедимость.


[Закрыть]!

– Я пришел к тебе, дон Хуан де Тенорио, по воле твоего отца, дона Алонсо де Тенорио, одного из приоров нашего братства.

– Что! – воскликнул дон Хуан. – Мой отец погиб много лет назад!

– По некоторым причинам я не мог явиться раньше, – сказал визитер. – А теперь молчи и слушай!

С этими словами незнакомец протянул дону Хуану серебряный перстень с черным камнем.

– Этот перстень, освященный в святом Граале, велел передать тебе твой отец, перед тем как его душа покинула тело. Черный агат будет помогать тебе и хранить тебя. Но лишь до тех пор, пока ты не совершишь три роковых злодеяния.

– Какие же это… деяния? – испуганно спросил де Тенорио, надевая перстень на безымянный палец правой руки.

– Запоминай! – сурово начал пришелец. – Ты будешь безнаказанно творить свои дела, но однажды, по собственной воле, ты лишишь жизни беззащитную женщину, мать десятерых детей. Это будет первый роковой день в твоей жизни.

– А дальше? – с замиранием сердца спросил де Тенорио.

– Наступит час, которого не ждал. Увидишь то, чего не мог увидеть. В тот день ты зарежешь слепого, немощного старика. Это второй твой роковой поступок. А третье злодеяние, которое сведет на нет магическую силу черного агата, будет таким. Ты поклянешься чужой невесте, что женишься на ней. В доказательство своих намерений ты произнесешь: «Если я обману тебя, любимая, то пусть Господь покарает меня рукой мертвеца!» И скроешься, нарушив свою клятву и обесчестив чужую невесту.

– Ну, такой глупости я уж точно не совершу! – радостно усмехнулся дон Хуан. – Я никогда не произнесу такой нелепой клятвы! «Пусть Господь покарает меня рукой мертвеца…» Что за выдумка! Спасибо, что предупредил меня, полночный гость! Но я хочу знать, что же будет потом, если я все-таки совершу все три роковых поступка?

Черный человек помолчал. Затем снова послышался его негромкий, словно потусторонний голос:

– Даже совершив все три роковых злодеяния, ты останешься безнаказанным и неуязвимым до тех пор, пока сам искренне не принесешь Богу покаяние в своих грехах.

– Уж этого-то Всевышний от меня не дождется! Что ж, придется вечно жить без исповеди и святого причащения…

Дон Хуан рассмеялся, ликуя. И вдруг замолчал, потрясенный отголосками эха, которое заметалось по кастильо. Это был точь-в-точь хохот дона Педро, тот раскатистый, жуткий хохот, что преследовал де Тенорио по пятам во время его бегства из королевского замка…

По телу дона Хуана потек ледяной пот, а незнакомец в черном между тем торжественно закончил:

– И тогда, когда ты раскаешься, вся жизнь твоя пойдет прахом и рука мертвеца поразит тебя и отправит в чистилище!

Будто завороженный, дон Хуан вглядывался в бездонную глубину черного агата, а когда поднял взгляд от перстня, то увидел, что незнакомца уже нет в комнате.

Дон Хуан кинулся догонять того, кто называл себя хранителем Грааля. Он хотел знать больше. Тенорио стремительно пересек патио, схватил факел, горевший в нише у ворот, распахнул калитку…

Перед ним, в ярком свете факела, возле самых ворот кастильо лежал труп севильского перекупщика Натана Бен Иегуды. Из груди еврея, одетого в серый плащ, торчала рукоять кинжала.

Незнакомец исчез.

Дон Хуан уснул только под утро и проспал до самого вечера. Разбудил его громкий стук в ворота кастильо. Еще не проснувшись как следует, дон Хуан решил, что никакого ночного визитера и в помине не было, что все это привиделось ему во сне. Точно так же, как в свое время привиделся ему святой Тельмо. Но, взглянув на правую руку, королевский обер-келлермейстер увидел на пальце перстень с черным агатом.

Стук чугунного кольца о калитку продолжался. Дон Хуан подошел к окну и увидел, как слуга Пако отворяет ворота. Пресвятая Дева… Под окном в сопровождении нескольких рыцарей стоял не кто иной, как государственный канцлер дон Хуан Альфонсо д’Альбукерке.

Тенорио, наскоро одевшись, поспешил вниз, где был довольно бесцеремонно посажен в знаменитую карету канцлера – самую первую на всем Пиренейском полуострове.

Лошади тронулись.

– Какая страшная была ночь… – задумчиво произнес Альбукерке. – Не все горожане Севильи сумели ее пережить. Далеко не все.

Канцлер помолчал.

– Знаете ли вы, де Тенорио, что его величество король Педро при смерти? – неожиданно повернулся он к дону Хуану. – Послал меня за вами, сеньор обер-келлермейстер.

– Как при смерти? – ужаснулся де Тенорио.

Он тут же забыл о магическом перстне, который якобы призван хранить его от житейских бурь: трагическая действительность мигом заслонила смутные обещания полночного гостя, согласно которым обладатель черного агата якобы становится неуязвимым.

– Чума, – пояснил Альбукерке. – «Черная смерть». Прошел ровно месяц с того дня, как дон Педро побывал в лагере покойного короля Альфонсо… Вы ведь, де Тенорио, ездили туда вместе с доном Педро, не так ли?

– Да, ездил, – кивнул дон Хуан.

– И дон Педро заходил в шатер умирающего отца? – продолжил свой допрос канцлер, вновь становящийся всемогущим.

– Заходил, – обреченно вздохнул де Тенорио. – И пробыл там достаточно времени.

– Вот-вот, – покивал головой Альбукерке. – Сегодня утром у юного короля резко поднялась температура, началась горячка, за ней – бред… А лекарь его величества обнаружил под мышкой дона Педро огромный, твердый бубон. Это, без сомнения, «Черная смерть», вот так-то.

– Значит, королю осталось…

– Пять дней, не более того. Хотя… Его покойный отец продержался целую неделю.

– И кто будет?..

Дон Хуан задал вопрос, который был бы совершенно неуместен при других обстоятельствах, однако и канцлер, и обер-келлермейстер прекрасно понимали, что кончина короля Педро неизбежно повлечет за собой вынесение смертного приговора его другу детства. Ни Альбукерке, ни Мария Португальская не простят презренному де Тенорио того, что он стал свидетелем унизительной для них обоих сцены в каминном зале королевского замка.

– Свои претензии на кастильский престол выдвинули два человека, – равнодушно сказал Альбукерке.

Дону Хуану оставалось жить ровно столько, сколько продлится предсмертная лихорадка дона Педро.

Глава 6

Как выяснилось из последующих слов канцлера, имена претендентов были Хуан Нуньес де Лара и дон Фернандо, инфант Арагона. Первый заявил во всеуслышание, что он – законный наследник кастильского престола, поскольку его дед был отстранен от королевского трона узурпатором Санчо. Стало быть, корона Кастилии и Леона до сих пор по праву принадлежит династии де Лара и, значит, ему, дону Хуану Нуньесу, главе клана.

Дон Фернандо Арагонский в свою очередь ссылался на то, что он после смерти дона Педро становится самым близким официальным родственником покойного короля Альфонсо XI. Ведь дон Фернандо – его родной племянник.

Оба кандидата в короли имели за своей спиной мощные партии крупных сеньоров и вассалов. Возможно, именно поэтому Энрике Трастамарский, равно как и другие его братья-бастарды, вообще не рассматривались в качестве возможных преемников дона Педро на королевском троне.

Для себя канцлер Альбукерке уже решил, что доведет до конца неизбежное возмездие Элеоноре де Гусман и всему многочисленному незаконнорожденному потомству Альфонсо XI, о чем умирающий король дон Педро упомянул во время памятного спора со своей матерью в каминном зале севильского замка. Сто раз прав этот мальчишка, что мечется ныне в предсмертной агонии: уж коли кончать с курицей, так уж и со всем ее выводком цыплят. Тут все очевидно. Однако были вещи не столь однозначные…

Дон Альбукерке сидел, крепко задумавшись. Ему, прямо скажем, было над чем поразмыслить.

Дело в том, что уже сегодня, узнав о приближающейся кончине дона Педро, новоявленные претенденты на престол – и дон Хуан Нуньес де Лара, и дон Фернандо Арагонский – моментально сделали предложение руки и сердца вдовствующей королеве Марии Португальской.

Королева-мать, впавшая было в отчаяние при известии о смертельном недуге сына, после такого двойного сватовства воспряла духом: ведь теперь будущее Кастилии зависит от ее выбора. Ибо тот, кого она предпочтет, станет новым королем Кастилии и Леона. Это было очевидно для всех.

Разумеется, Мария Португальская обратилась за советом к канцлеру. А это значило, что истинным распорядителем королевского трона стал он, дон Хуан Альфонсо д’Альбукерке.

Весь день королева Мария донимала своего любовника то мольбами, то глупыми вопросами, то истерикой. Собственно говоря, именно поэтому канцлер и отправился в кастильо де Тенорио (а король действительно звал в бреду своего друга), чтобы хоть на короткое время получить возможность побыть наедине со своими «за» и «против».

Так кого же он «назначит» королем Кастилии и Леона?..

Разумеется, того, кто больше заплатит канцлеру за право носить кастильскую корону.

* * *

В спальне дона Педро резко пахло мышьяком и ртутной мазью: шестнадцатилдетнего короля, как и его покойного отца, пытались лечить от неизбежной смерти при помощи все тех же препаратов.

Дон Хуан смотрел на своего умирающего друга точно так же, как месяц назад, будучи инфантом, дон Педро смотрел на своего отца – с отвращением и жалостью.

Покрытое грязно-рыжей щетиной лицо юного короля было усеяно волдырями, он истекал потом. Голова его величества моталась из стороны в сторону.

– Он… что-нибудь понимает? – спросил де Тенорио находящегося тут же лейб-медика.

Врач неожиданно ухмыльнулся.

– Ни-че-го-шень-ки, – выговорил он заплетающимся языком. – Вот, смотрите сами!

Королевский доктор, пошатываясь, приблизился к постели умирающего и сделал пальцами «козу».

– У-у, антихрист проклятый! Сколько честного народу ты успел загубить за какой-то месяц! Но ничего, теперь тебе конец…

Врач захихикал:

– Тебя уже черти заждались возле своей адской сковороды!

Затем он внезапно заплакал.

Дон Хуан узнал его: это был тот самый врач, который совсем недавно чуть не отправил его на тот свет путем кровопускания. А ведь трезвый был и в здравом рассудке! Сейчас же лекарь был пьян до непотребства.

Медик, изо всех сил старавшийся удержать равновесие, чтоб не рухнуть на тело умирающего, отвел левую руку дона Педро и стал втирать в его распухшую от бубона подмышку ртутную мазь.

– Та-ак, – деловито сопел он. – А теперь – пилюлечку с мышьячком, ваше величество…

– Похоже, вы тоже готовитесь к смерти, – мрачно бросил де Тенорио.

– А то как же! – весело взвизгнул врач. – Но только не от чумы. Чумой, сеньор, я не заражусь, даже если буду спать в обнимку с королем.

– Это почему же, позвольте вас спросить? – удивился дон Хуан.

Врач, сунув пилюлю в рот короля, выпрямился и ткнул пальцем в бутыль с прозрачной жидкостью.

– Знаете, что это такое? – Лекарь подмигнул дону Хуану. – Это, сеньор мой, такая штука… По-латыни именуется «спирит». Дух жизни, понимаете ли. Совсем недавно получен алхимиками путем перегонки виноградного вина. Если его пить побольше, да еще вдобавок растираться, то никакая зараза не возьмет… Кстати, отведайте глоточек!

И он протянул бутыль де Тенорио. Тот отпил прямо из горлышка и едва не задохнулся: горло перехватило от жесточайшего спазма, и дон Хуан решил, что хлебнул расплавленного олова.

Он хрипел минуты три, мотая головой и вытирая обильные слезы. Наконец отдышался.

– Какого черта… – выдохнул обер-келлермейстер.

– Ну что? – обрадовался доктор. – Вы бутыль-то с собой возьмите, у меня еще есть… Как выйдете отсюда, так сразу разотритесь… и опять же пару глоточков сделайте. Доживете до старости! Этот спирит оберегает получше любого талисмана…

Дон Хуан вспомнил про перстень с черным агатом, обладатель которого, по словам полночного гостя, становился непобедимым. Что ж, пора испытать силу этого агата…

Он снял перстень и протянул его медику:

– Вот что, друг, наденьте-ка это на палец короля!

Врач, пожав плечами, равнодушно выполнил приказ.

Дон Хуан взял бутыль и вышел из спальни. И сразу был схвачен двумя «черными гвардейцами», спешившими выказать свою преданность новым хозяевам – канцлеру Альбукерке и Марии Португальской.

– Сеньор кабальеро, с этой минуты вы на карантине, – пояснил один идальго, которого де Тенорио самолично рекомендовал в королевскую охрану еще пару недель назад.

Дона Хуана втолкнули в полутемную клетушку и заперли. На каменных стенах не было даже распятия, чтоб помолиться перед отходом в мир иной. Хорошо хоть спирит не отобрали, а потому дона Хуана ожидало сносное времяпрепровождение…

* * *

Поскольку венчание Марии Португальской с одним из претендентов на престол не могло совершиться раньше чем по истечении сорока дней с момента кончины короля Педро, канцлер Альбукерке не спешил с окончательным выбором нового властителя. Хотя уже получил изрядные суммы и от Хуана Нуньеса де Лары, и от Фернандо Арагонского.

Канцлер ждал. Однако вскоре во дворце стало происходить нечто необъяснимое.

Когда юный король продержался в бреду целых восемь дней, перекрыв достижение своего отца, богатыря Альфонсо XI, Альбукерке лишь усмехнулся: до чего ж выносливы и живучи представители Бургундской династии! Ну да все равно, конец один…

Но вот прошло десять дней, а канцлеру и Марии Португальской еще не докладывали о смерти дона Педро. И королева Мария, еще недавно связывавшая со своим сыном надежды на счастливую жизнь, нервничала и злилась, моля Бога приблизить час ее торжества. Полторы недели она мнила себя уже не вдовствующей королевой и даже не регентшей, а полноправной повелительницей Кастилии. Женой, а вовсе не вдовой и не матерью короля. Супругой монарха, который своим восшествием на престол будет обязан исключительно ей!

В своих радужных мечтах Мария Португальская даже на какое-то время позабыла о мести Элеоноре де Гусман… Это, право, мелочь!

Когда Альбукерке сообщил королеве-матери о том, что вызванный в замок обер-келлермейстер де Тенорио в свое время передал умирающему королю волшебный оберег – кольцо с черным агатом, – Мария Португальская только презрительно усмехнулась. Она уже отдала распоряжение своим придворным чародеям, чтобы те усердно творили сатанинские ритуалы, дабы ускорить смерть сына. Восковую фигурку дона Педро протыкали иголками, его срезанные волосы сжигали в колдовских тиглях… куда там какому-то перстню тягаться с черной магией.

Да и врачу был дан приказ пичкать умирающего короля огромными дозами мышьяка и ртути. Что и делал несчастный лекарь.

Но тем не менее Мария Португальская не спала уже неделю, находясь на грани безумия. Король все еще жив! Сколько ей еще ждать?

Ожидание ее величества королевы-матери было прекращено в ночь с 6 на 7 мая. Спустя восемнадцать дней после начала лихорадки и последовавшего за ней беспамятства королевский замок огласился ревом дона Педро:

– Жрать хочу! Подать сюда маслин, жареного поросенка и вина побольше!

Юный король, пошатываясь от голода, стоял у распахнутых дверей своей опочивальни, которая так и не стала для него последним приютом. Если не считать вполне естественной слабости во всем теле, дон Педро был совершенно здоров.

Королева-мать вспомнила о перстне с черным агатом, который надел на палец умиравшего сына де Тенорио, отпрыск ее покойного фаворита. Да-да, конечно, это был тот самый перстень-талисман. Его Мария Португальская видела когда-то у своего любовника-адмирала! Теперь она все вспомнила… Вспомнила и прокляла – дона Хуана, его отца, себя саму.

Ну, за что первых двоих – это понятно… А себя-то за что?..

А за то, что сначала не придала значения указу дона Педро о возведении Тенорио-младшего в ранг обер-келлермейстера (надо было отправить его посланником в какую-нибудь европейскую страну). А затем – и это главное! – не распорядилась забрать у агонизирующего короля магический перстень с черным агатом…

– Успокойтесь, милая Мария, – утешал как мог рыдающую королеву Альбукерке. – Ни покойный адмирал, ни его сын, ни этот черный камень тут совершенно ни при чем!

И канцлер сообщил опухшей от слез разочарования Марии, что… никакой чумы у юного короля не было и в помине! Перестилая постель выздоровевшего дона Педро, слуга обнаружил огромного мертвого скорпиона, которого король раздавил, когда метался в бреду. Совершенно ясно, что сей скорпион, будучи живым, и вколол свой яд в левую подмышку дона Педро, что вызвало жар в теле и волдыри на лице. Вот почему у больного был всего один-единственный бубон – в месте укуса.

А то, что король не отдал Богу душу вследствие усиленного лечения мышьяком и ртутью, объяснялось не чем иным, как крепостью его молодого организма.

– Дон Педро уже распорядился принародно казнить своего врача, – добавил канцлер. – Послушайте моего совета, дорогая Мария: отправьте на плаху заодно с медиком и всех ваших колдунов… Им не нужно оставаться в живых после того, как они не справились со своей задачей.

* * *

Отъевшись после многодневной голодовки, дон Педро повеселел. Но была это странная веселость …

Один лишь де Тенорио нежился в лучах королевской милости. Он был немедленно освобожден из-под стражи и щедро вознагражден за тот риск, которому подверг себя, навестив больного повелителя. Король вернул другу перстень со словами:

– Если твой агат действительно спас мне жизнь, так вовсе не от «Черной Смерти», а от огромных доз мышьяка и ртути.

Вместо врача-христианина, который был брошен пока в каземат, король взял доктора-еврея. Возможно, именно поэтому (а равно и потому, что король не умер от чумы) в народе пошли слухи, что и сам дон Педро – не иначе как еврей. Ибо в официальную версию об укусе скорпиона простые севильянос не поверили. Шепотом передавали слова, якобы сказанные королем Педро архиепископу Толедскому, дону Манрике:

– Прекратите силой переманивать евреев из иудейства в христианство. Потому что такое принуждение – это открытое нарушение Божьей заповеди, которая гласит: «Почитай отца и матерь своих». Родители ныне живущих евреев были иудеями, и, заставляя их отречься от веры своих предков и перейти в христианство, вы тем самым принуждаете этих людей не почитать своих отцов и матерей.

В Севилье кое-кто стал поговаривать (позже выяснилось, что это были засланные Энрике Трастамарским агенты), что в 1334 году Мария Португальская разродилась мертвым ребенком и, боясь гнева мужа, Альфонсо Справедливого, купила новорожденного младенца у еврейской семьи. Подменила мертвого инфанта живым и цветущим ребенком. А то, что говорят, будто дон Педро как две капли воды похож на покойного короля Альфонсо, так это еще неизвестно. В Севилье мало кто знал облик Альфонсо XI, который нечасто бывал в главном городе Андалусии.

Узнав об этих разговорах, дон Педро разослал по тавернам и базарам своих «головорезов», и вскоре полсотни людей были зарезаны без суда и следствия. Севилья вновь стала дружно славить законного короля Педро Бургундского.