Электронная библиотека » Александр Апраксин » » онлайн чтение - страница 10

Текст книги "Три плута"


  • Текст добавлен: 5 апреля 2014, 01:27


Автор книги: Александр Апраксин


Жанр: Литература 20 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Шрифт:
- 100% +

XV. Наглость Мустафетова

Немедленно по отправлении депеши были приняты меры к задержанию Смирнина, причем сообщили женевской полиции, что главный виновник похищения из банка «Валюта» скрывается под именем Ивана Павлова в такой-то гостинице, и просили учредить за ним строжайшее наблюдение, по крайней мере до исполнения всех формальностей относительно выдачи преступника швейцарскими властями.

В то время, когда на скачках коломяжского ипподрома арестовали Мустафетова, при всей своей хитрости и дальновидности совершенно упустившего из виду возможность встречи с Маргаритою Прелье, – стража уже везла в Россию схваченного и выданного, на основании существующей конвенции между Швейцарией и Россией о взаимной выдаче уголовных преступников, Смирнина.

Разумеется, Мустафетов не только перед полицией, но и перед судебным следователем упорно отрицал свое участие в деле. Он заявил, что буквально не понимает, почему и за что его арестовывают, да как вообще смеют задерживать без каких-либо явных улик человека, во всех отношениях вполне благонадежного. Он всегда был богат и жил широко сообразно своим средствам. Тогда судебный следователь очень спокойно попросит его немножко посидеть, пока он запишет показание, и, вызвав электрическим звонком к себе сторожа, что-то тихо шепнул ему.

Прошло не более трех минут, как дверь широко распахнулась и пропустила Маргариту Прелье.

Мустафетов невольно вздрогнул. Судебный следователь обратился к ней любезно, вежливо предложил ей стул и затем спросил:

– Я был вынужден вновь пригласить вас к себе чтобы попросить рассказать нам более подробно, при каких условиях вы познакомились вот с этим господином.

С тем спокойствием, которое свойственно только для дам с чистой совестью, подняла Маргарита Прелье свои красивые глаза сперва на Мустафетова и затем сейчас же перевела взор свой на судебного следователя. Голос ее звучал ровно, когда она рассказывала:

– За мной прислал записку с лихачом мой хороший знакомый Иван Павлович Смирнин. Он приглашал меня немедленно приехать в известный французский ресторан на Мойке, где он обедал в компании. Там, в отдельном кабинете, я застала в обществе Ивана Павловича Смирнина вот этого господина и еще одного человека.

– Прекрасно-с, – заметил судебный следователь спросил: – Не заметили ли вы какой-нибудь особенности в настроении вашего знакомого и его товарищей?

– Они все были чрезвычайно возбуждены и особенно веселы, – ответила свидетельница.

– Чему же вы приписываете это возбуждение? Компания, может быть, выпила уже довольно вина?

– Не знаю, сколько было выпито до моего приезда, – сказала Маргарита Прелье, – но их радостное состояние происходило еще и от другой причины. У каждого из них было по большому мешку из полосатого тика. Все эти мешки были битком набиты пачками кредитных билетов.

– Вот как! – заметил судебный следователь, после чего спросил: – А вас не заинтересовало, откуда у этих господ такие значительные суммы? Как это они разъезжают по ресторанам и каждый из них возит с собою, в своем отдельном мешке, по целому, довольно значительному, состоянию?

– Напротив, это меня крайне удивило, – сказала Маргарита Прелье. – Тем более что Иван Павлович Смирнин во все время моего знакомства с ним очень нуждался и только в самое последнее время иногда говорил, будто скоро у него будут деньги.

– Стало быть, его-то вы спросили: откуда у него вдруг такое богатство?

– Как же, спросила. Он сказал, что только что разделил с присутствовавшими двумя незнакомыми мне лицами, которых он назвал своими двоюродными братьями, полученное после умершей тетки наследство.

– А как велико было все это наследство? Не упомянул вам ваш знакомый Смирнин?

– Нет, он сказал, что им на всех троих досталось полмильона рублей.

Тогда судебный следователь обратился к Мустафетову с вопросом:

– Что вы можете ответить на это или чем можете это опровергнуть?

– Это наглая ложь! – сказал Назар Назарович, презрительно пожимая плечами.

– Однако вам надо доказать свидетельнице, что ее показание вымышлено.

– Прежде всего, – сказал Мустафетов, – мне достаточно заявить, что эта особа не заглядывала вовнутрь тех двух мешков, которые там находились, помимо третьего, принадлежавшего Ивану Павловичу Смирнину.

Следователь опять обратился к Маргарите:

– Скажите, пожалуйста, когда Иван Павлович Смирнин давал вам объяснение о содержимом в мешках и о том, как это содержимое попало в его распоряжение, а также и к его товарищам, – находился кто-нибудь, кроме вас четверых, в кабинете или это было сказано во время отсутствия прислуги?

– Нет, напротив: и Смирнин, и его товарищи очень много говорили и при слугах, и при распорядителе ресторана о полученном ими наследстве. Я даже припоминаю одну маленькую подробность: вот этот господин, который сейчас сидит здесь, поднял бокал с шампанским и предложил остальным двум выпить в память незабвенной умершей тети, облагодетельствовавшей их троих на всю жизнь.

– Вы слышите, обвиняемый? – многозначительно спросил Мустафетова судебный следователь. Но тот был невозмутим.

– Что же этим доказывается? Мало ли какие шутки может позволить себе веселая, подвыпившая компания? Никто в мире не может доказать мое прямое или косвенное участие в каком-то хищении из банка «Валюта», о котором я и сам-то узнал через посредство газет. – Потом, точно вдруг рассердясь, Мустафетов встал, отодвинул свой стул и презрительно сказал: – Мое негодование так огромно при одной мысли о том, что лицо, облеченное властью, смеет ставить меня, человека с безупречной репутацией, человека с крупным состоянием, на одну доску с подобной особой, прокормление которой зависит от ее посещения отдельных ресторанных кабинетов, – что мне остается только воспользоваться правом, предоставленным мне законом.

– А именно?

– Не улыбайтесь, господин следователь. Ведь ни у вас, ни у этой ресторанной особы нет буквально никаких данных к моему обвинению. Я же желаю воспользоваться правом ни на какие более вопросы вам не отвечать. Виновным я себя ни в чем не признаю; потрудитесь же довести такого рода обвинение до суда. Там дело разъяснится, и мы увидим, в чью честь. Сомневаюсь только, господин судебный следователь, чтобы это было в вашу…

Маргарита Прелье была поражена неслыханной дерзостью этого вора. Наоборот, опытный законовед, уже отлично знавший, чем и почему он держит Мустафетова в руках, только улыбался, видимо интересуясь им, как резко характерным уголовным типом.

Молча и с улыбкой тонкого сарказма смотрел он на вызывающую фигуру обвиняемого и потом заявил ему официальным тоном:

– Я вынужден принять по отношению к вам самую строгую меру и должен подвергнуть вас содержанию под стражей.

Мустафетов молчал. Его лицо продолжало выражать безграничное презрение. Полагая, что Смирнин и Рогов за горами, за долами, он отлично понимал, что и в самом деле против него одного никаких прямых улик не имеется. Подержат его, может быть, даже немало времени, но ведь он будет требовать правосудия, а не ни на чем не основанного самоуправства. Не дураки ведь Смирнин и Рогов, чтобы, благополучно скрывшись достаточное время тому назад, да еще с деньгами, дать поймать себя. А без них против него одного никакому следователю ничего не поделать.

Между тем, пока Мустафетов так раздумывал, было написано постановление о содержании его под стражей. Когда оно было ему прочитано, он заявил:

– Вы не можете отказать мне в самом необходимом, а потому отпустите меня с полицейским в мою квартиру. Я должен принять меры предосторожности. Я человек богатый, у меня многое могут расхитить.

Если Мустафетов и продолжал считать себя несокрушимым, то единственно ввиду уверенности в следующем: во-первых, соучастников преступления не разыщут, а во-вторых, его личная доля плодов преступлений останется неприкосновенной, так как и само участие его в деле никто доказать не может.

Следователь думал иначе и, вероятно, имел к тому довольно серьезные поводы, коль скоро на просьбу Мустафетова быть отпущенным в сопровождении полицейского всего на пару часов домой ответил:

– В этом отношении я вполне согласен с вами. Дело только в том, что, кроме полиции, вас буду сопровождать я сам и приглашу еще понятых, так как мне необходимо приступить к обыску вашей квартиры.

На этот раз Мустафетов страшно побледнел и выдал себя, испуганно проговорив:

– Зачем обыск?

– Из показаний свидетельницы, могущих найти подтверждение во всем служебном персонале того ресторана, где вы обедали, ясно, что вы увезли из отдельного кабинета именно в день совершения хищения из банка «Валюта» тиковый мешок, содержащий третью долю пятисот тысяч рублей, обманным образом полученных по подложной квитанции. Я имею основание предположить, что обыск возвратит нам значительную часть пропавшего.

– На деньгах нет клейма, – нагло ответил Мустафетов. – Мало ли у меня в несгораемом шкафу и наличных денег, и процентных бумаг! Интересно было бы знать, чем вы докажете, что эти деньги и ценности попали ко мне тем путем, который вы почему-то наметили?

– Не мне, а вам придется доказать законное происхождение всего того, что обнаружит у вас обыск, – сказал следователь. – Вообще, я не считаю нужным входить с вами в какую-либо полемику. У меня скопилось вполне достаточно материала, чтобы привлечь вас к следствию в качестве обвиняемого. Я исполняю долг службы и действую согласно с требованиями закона. – Потом, обращаясь к Маргарите Прелье, судебный следователь заявил: – Вы свободны. Я вас более не держу; хотя предупреждаю, что, может быть, скоро вновь возникнет необходимость пригласить вас сюда.

Когда она удалилась, судебный следователь сделал все нужные распоряжения.

В доме, где жил Мустафетов, арест его, разумеется, произвел целое событие. Когда же полиция привезла его в наемной карете, а вслед за тем тотчас же прибыли и судебные власти да были позваны понятые, – во дворе, у парадного крыльца и даже на противоположной стороне дома собралась толпа любопытных.

Мустафетов волновался в особенности из-за Ольги Николаевны, так как принадлежавшие ей деньги она хранила не в банке, а у себя. Но ее в квартире не было. Назар Назарович даже не заикнулся о ней и молча присутствовал при обыске, давшем блестящий результат. Когда вся квартира была осмотрена, все закончено и двери запечатаны, Мустафетов даже несколько ободрился. Ни товарищ прокурора, ни судебный следователь не задали ему ни одного вопроса относительно отсутствующей его сожительницы. Он же убедился, что не только она сама исчезла, но унесла с собою и отданный ей капиталец. К тому же власти еще не говорили ему о сделанном ими распоряжении относительно выдачи из Швейцарии Смирнина, и Мустафетов твердо надеялся очень скоро освободиться. Следовало только хорошенько обдумать план дальнейшей обороны, за который он и принялся по возвращении в одиночную камеру дома предварительного заключения.

Он написал на имя прокурора подробное заявление о своей невиновности, доказывая, что Маргарита Прелье не видала, сколько он уносил денег в тиковом мешке, и даже не знала, действительно ли в мешке заключались именно деньги, а не что иное. Затем он говорил, что готов назвать обоих лиц, бывших с ним в ресторане, и даже считает это своим долгом, если дело идет о каком-либо преступлении; но сам он ровно ничего не знал об этом и принял приглашение на обед от двух лиц, еще мало знакомых ему, но сказавших ему, будто они празднуют получение крупного наследства.

Через пять дней после этого его вновь повели в кабинет следователя. Мустафетов обрадовался было, предположив, что поданное им прокурору заявление дало его делу благоприятное направление. Однако следователь встретил его со следующими словами:

– Вы говорите, что готовы назвать тех двух лиц, которые обедали с вами во французском ресторане на Мойке в день обманного получения из банка «Валюта» пятисот тысяч рублей по подложной квитанции. Вы не изменили этого желания?

– Нет, господин следователь, – вежливо ответил Мустафетов, по-видимому изменивший свою тактику, – я сознаю, что совершил ошибку, не сказав вам этого сразу на первом же допросе.

Разумеется, он соображал при этом по-прежнему, что Смирнин и Рогов неуловимы за границей, живя там под чужими именами, а, стало быть, в его показании для них нет ни малейшей опасности, между тем как для него самого в этом, быть может, кроется спасение.

– Вашу ошибку еще не поздно исправить, – ответил следователь. – Потрудитесь назвать фамилию этих двух малознакомых вам лиц, пригласивших вас принять участие в их радостном обеде по случаю получения ими наследства.

– Роман Егорович Рогов и Иван Павлович Смирнин.

Когда он подтвердил свое показание письменно, следователь прочитал его и сказал:

– На этот раз вам угодно было ответить правду. По крайней мере, записанные вами имена совершенно верны. Но я желаю ответить вам признанием на признание. Я могу объявить вам, что Иван Павлович Смирнин разыскан, задержан в Женеве и доставлен сюда. Он избрал кратчайший путь к разъяснению этого интересного дела, а именно во всем сознался.

– Негодяй! – сорвалось с поблекших уст Мустафетова, и его черные глаза злобно сверкнули.

– Он сознался мне также и в той руководящей роли, которую вы играли в этом деле. Впрочем, не угодно ли вам будет послушать? Я прочитаю вам его показание.

Там говорилось подробно о том, как Мустафетов придумал и предложил план хищения из банка, и вообще все то, как оно в действительности и произошло.

Мустафетов по окончании чтения заявил со свойственной ему наглостью:

– Меня вы ничем не удивите. Все, что вы проделываете со мною, доказывает только ваше рвение найти такого виновного, деньгами которого вам удастся хоть частью пополнить убытки банка. Вероятно, Смирнину удалось – если только он похитил деньги – хорошенько спрятать их, вот вы и привязались ко мне, к его единственному богатому знакомому, чтобы моим состоянием покрыть разницу, которую вы не умеете разыскать. Только я посоветовал бы вам: отпустите меня подобру-поздорову! Получив свободу, я, конечно, стану на вашей стороне и – почем знать? – может быть, помогу вам разыскать всю недостающую сумму, да еще и того третьего субъекта, который обедал тогда с нами и который, конечно, является действительным сообщником Смирнина.

– Очень благодарен вам за услуги, – сказал следователь, – но, к сожалению, воспользоваться ими не могу. Пока могу только предложить вам вернуться в вашу одиночную камеру да там хорошенько подумать о единственном способе смягчить предстоящую вам участь; сознайтесь, и вам дадут снисхождение.

Назар Назарович нашел еще в себе достаточно тщеславного мужества, чтобы с насмешкой ответить:

– Вам не угодно последовать моим советам, во всяком случае несомненно полезным для правосудия, так позвольте же и мне отказаться от ваших.

– Как вам будет угодно!

Через несколько минут Мустафетов был отведен в дом предварительного заключения.

XVI. Прощанье Рогова

Рогов, как, наверное, помнят читатели, прочитав первое сообщение о случайном раскрытии хищения на полмильона рублей из банка «Валюта», немедленно же задумал спасаться, причем заявил Мустафетову о своем намерении прибегнуть к обманному самоубийству ради сокрытия следов своего побега.

В сущности, как ни был находчив и нагл этот плут, он все-таки серьезно перепугался, прочитав сенсационное известие относительно мошеннической проделки, обнаружившейся при появлении в банке владелицы вклада. Но Назару Назаровичу понравилась его мысль потому уже, что с исчезновением Рогова он считал себя в полной безопасности, зная, что выдать его самого может только какая-нибудь оплошность одного из подручных, то есть Рогова или Смирнина, а коль скоро оба благополучно скроются за границу, ему и беспокоиться решительно не о чем. Однако судьба распорядилась иначе, оправдав на деле пословицу: «На всякого мудреца довольно простоты».

Что касается Рогова, то он положительно не был в состоянии идти обыкновенным общим путем. Ему всегда требовалась особенная замысловатость. Он черпал гораздо более наслаждения в самих затруднительных препятствиях к достижению той или другой цели, нежели в плодах уже удачно совершившегося и до невероятия замысловатого дела. Можно было даже предположить, что эта извращенная натура предавалась самым возмутительным деяниям с огромной любовью к искусству, а не к одним деньгам.

Перетрусив при первой тревоге, кинувшись к Мустафетову, в умственные силы и превосходство которого он благоговейно верил, и получив от него одобрение идеи о самоубийстве, Рогов прямо от него отправился в свою гостиницу, где продолжал занимать роскошное и баснословно дорогое помещение.

Своей семьи он все еще не выписал, а, ограничившись переводом на имя жены десяти тысяч рублей, сам жил в первоклассной гостинице с совершенно глупой, ненужной и весьма подозрительной роскошью. Он платил за номер по двадцати пяти рублей в сутки, привозил туда случайных знакомых, задавал пиры и вел себя на удивление всему служебному персоналу. Конечно, он держал и дорогой экипаж, чтобы мчаться по городу без всякого толка из конца в конец, но в такой развалистой позе, которая вызывала на лице каждого встречного улыбку удивления или насмешки. Лакеям, швейцарам, посыльным при гостинице он раздавал чересчур щедро на чай и радовался тому покорному раболепию, которым окружали его эти слуги, не подозревая и сотой доли пересудов, вызываемых его дурацким образом жизни.

Вернувшись от Мустафетова, он заперся у себя в номере и предался довольно странным занятиям. Сперва он достал из сундука самые разнородные предметы. Тут, между прочим, было несколько аршин тонкой, прозрачной клеенки, обыкновенно идущей на компрессы. Все свои деньги, давно превращенные в крупные процентные бумаги, он сложил в эту клеенку, пришил затем к ней тесемочки и надел ее себе под сорочку на грудь. После этого он надел две сорочки, две пары брюк, два жилета, два пиджака, взял даже несколько носовых платков с собою и потом уже, поверх всего, надел еще летнее пальто.

Во внутренний боковой карман своего верхнего пиджака Рогов положил бумажник, в котором находились его паспорт, несколько визитных карточек с обозначением гостиницы, в которой он жил, полтораста рублей и письмо в заклеенном конверте с надписью: «Госпоже Полиции по случаю моей смерти». Это письмо он писал недолго, размашисто и весело ухмыляясь. Во внутренний же карман нижнего пиджака он спрятал другой бумажник, содержащий в себе около тысячи рублей наличными деньгами.

После этого он завернул в несколько листов газетной бумаги пару сапог и туда же положил мягкую дорожную фуражечку.

С этим пакетиком в руке он направился по коридорам гостиницы, чтобы обойти главный выход, и сошел вниз по той лестнице, которая выводила не на улицу, а на площадь. Внизу он сказал швейцару:

– Пошли, пожалуйста, на главный подъезд сказать, чтобы моя коляска ехала к себе во двор; я по телефону вызову, когда мне будет нужно. Я из пятого номера, моя фамилия Рогов.

– Помилуйте-с, как вас не знать-с! Полагаю, Романа Егоровича, господина Рогова, у нас в гостинице ввек не забудут.

– А, ты меня знаешь? – обрадовался Рогов. – Так вот тебе пять рублей на чай! Помни, с кем имел дело!

Вслед за тем он вышел, сел в извозчичью пролетку и скомандовал:

– К Летнему саду! Пошел!

Извозчик быстро поехал.

Дорогою Рогов успел вступить в разговор с извозчиком и начал с приказания:

– Мы, брат, с тобою не от Инженерного замка подъедем, а с набережной; подвезешь меня к пароходной пристани.

– Слушаю-с, ваше сиятельство!

– Да, брат, это ты правильно сказал, что я похож на «ваше сиятельство». Меня так все и величают. А почему? Потому что я жить умею и плачу всем щедро.

«Для таких господ и постараться надо», – решил извозчик, давая своей порядочной лошадке особенно быстрый ход по шоссе вдоль Марсова поля.

– Денек-то какой! – не умолкал Рогов. – В такую погоду, я думаю, никому топиться неохота!

– Что вы, ваше сиятельство! Разве можно?

– Смотри, на повороте тише. Подъезжай к пристани пароходов, идущих на острова, – скомандовал Роман Егорович и, ловко соскакивая с пролетки, торжественно при всех заявил: – Получай три рубля, да не поминай лихом смотри!

Извозчик снял обеими руками шляпу, благодарил, уверяя, что таких господ еще не было, да и не будет. Несколько человек, стоявших тут – газетчик, городовой, публика да сидящие на своих козлах другие извозчики, – ротозейничали и удивлялись. А мошенник так и раздувался от гордости и блаженства.

На пароходной пристани он продолжал обращать на себя внимание разными другими дурачествами. Прежде всего он обратился к мальчишке, стоявшему у контроля, и крикнул ему: «Хюва пейва!» Что значило по-фински «здравствуй!». Кое-кто из ожидавших улыбнулся, что еще более поощрило Рогова, и, обращаясь в окошечко кассы, куда он просунул монету, он сказал тем же балаганно-шутливым тоном: «Мадемуазель, оревуар!» Затем, став у самого носа парохода, он оттуда во весь голос обратился к рулевому:

– Хюва пейва, хэлло!

Несомненно, его принимали за пьяного. Между тем у Рогова с утра еще не было и маковой росинки во рту. Просто в нем сказывалось нервное возбуждение. Он предвкушал с особенной радостью дальнейшее исполнение задуманного им плана.

Но, когда пароход отчалил, он еще только раз крикнул: «Хэлло» – и вдруг присмирел. Он оглянулся на красавицу Неву с ее роскошной набережной, и ему взгрустнулось при мысли, что вряд ли суждено ему вскоре вновь увидать эту дивную картину.

В течение всего пути он смотрел с таким вниманием по сторонам, точно прощался с дорогой ему столицей, стараясь возможно лучше запечатлеть в своей памяти ее картины. Ему хотелось проститься с Петербургом особенно хорошо, покинуть его под самым благоприятным впечатлением.

Доехав до Крестовского острова, он подозвал извозчика и велел везти себя через Елагин на Каменный остров. Там он знал французский ресторан с садиком, удобно расположенный на самом берегу реки и славившийся своей потрясающей дороговизной. Рогову именно это-то и было нужно, так как высшие цены были в его глазах мерилом и высшего качества.

Жизнь в таких загородных перворазрядных ресторанах начинается поздно, так как обедать приезжают сюда обыкновенно не ранее шести часов вечера. Иногда только, в особенно редких случаях, какая-нибудь компания вздумает тут позавтракать. Когда же приехал туда Рогов, то, кроме нескольких татар-лакеев, его никто не встретил.

– Ну, ребята, – заявил он своим обычно веселым голосом, – накормить меня надо хорошенько. Все чтобы было самого первого разряда: и закуски, и кушанья, и по части иностранных вин.

Один из татар шепнул другому на своем родном языке, чтобы тот живо сбегал за хозяином, а гостя уверил в полнейшей благонадежности заведения.

Рогов стал высматривать себе место в саду и избрал столик по самой средине у берега Невы. Моментально раскинули приделанный над столом огромный механический зонт, образовавший палатку в защиту от солнечного припека, и Рогов снова забалагурил:

– Вот молодцы ребята! Старайтесь, старайтесь! К чему моему личику от загара в изъян приходить? Красным девицам могу разонравиться. Ведь это только в деревнях, коли морда на томпаковый самовар похожа, бабий пол в восторг приходит! А это что же за пиджак к нам плетется, да еще на самом солнышке без шляпы? Должно быть, хозяин?

– Так точно-с, наш хозяин сам за приказаниями спешит.

Горбоносый, с маленькими усиками, худощавый француз обратился сперва к Рогову на своем языке, но тот плохо владел им. Заметив бегающий взгляд француза и некоторое недоверие в его глазах, он поспешил наврать с целью сразу выставить себя в наилучшем виде.

– Я сибиряк! И слышал о вас от разных приятелей лестные отзывы. Вы знаете, что мы там в рудниках загребаем золото лопатами, а потому я за ценою и не стою. Лишь бы – и это главное условие – мне сумели угодить.

Француз во время этой краткой импровизации успел проникнуться чувством глубочайшего уважения и преданности к тороватому гостю. Он придерживался правила: «Платите, и почитать вас будут!»

– Чем могу служить? – спросил он заботливо, любвеобильно улыбаясь.

– Не лучше ли мне положиться на вас, дорогой хозяин? – ответил ему уже совсем доверчиво Рогов. – Я хотел бы только начать скорее с самых лучших закусок.

Француз мигнул старшему из татар, и трое из них кинулись к зданию ресторана.

– Я сделаю все, что в моих силах и способностях! – заявил хозяин и, отвесив почтительный поклон, также удалился.

Вскоре нанесли столько всякого пикантного добра, что на столе уже и места не оставалось. Роман Егорович почувствовал прямо-таки голод. Несколько рюмок разнородных настоек как бы придали ему особенную силу к поглощению вкусных вещей. Но опытный хозяин знал свое дело и понимал, что даже голодному гостю не следует давать наедаться одними закусками.

Ему подали на первое блюдо в продолговатой серебряной мисочке филейчики из рыбы и под винным соусом с шампиньонами и с множеством раковых шеек.

– Ну-ка, попробуем! – торжественно проговорил Роман Егорович и действительно, не перекладывая еще кушанья себе на тарелку, попробовал ложкой прямо из блюда. – Эге! Кажется, невредно. И раковые шейки пущены в изобилии, а это пейзажа не портит.

Между тем по распоряжению хозяина ему откупорили бутылочку удивительного рейнвейна. Однако Рогов, еще не отведав, изобразил гримасу презрения:

– Должно быть, брандахлыст?

– Помилуйте! – стал уверять татарин. – Вино даже очень высокой марки: одним только первоклассным персонам подается, потому что другому подать – он и не поймет хорошенько.

Рогов отпил из высокой бокалообразной рюмки желтовато-дымчатого стекла, потом щелкнул языком, прищурил один глаз и протянул:

– Разлюли-малина! Ну, а что мне на второе?

– Не могу знать-с. Хозяин сам на кухне распоряжается. Да вот уж и несут.

На этот раз подали две серебряные мисочки круглой формы. Едва подняли крышку первой, из нее вырвался приятный аромат, и лицо Рогова отразило наслаждение. Ему подали рагу из диких уток, называемых чирками. Соус был приправлен кореньями и множеством трюфелей. Во второй миске был зеленый горошек, сваренный по-английски.

Явился и сам хозяин, чтобы осведомиться, доволен ли дорогой гость и разрешит ли он подать теперь бутылочку самого выдающегося шато-лафита, так как к этому «сальми» красное вино подходит значительно более белого.

– Я уже сказал, что полагаюсь на вас! – ответил ему на это Рогов. – Пока я вами доволен и не лишаю вас моего доверия.

Хозяин чувствовал себя весьма польщенным. Принесенную бутылку со старым, запачканным и совсем выцветшим ярлыком он стал сам осторожно откупоривать, потом бережно отлил немножко в одну рюмку, которую отставил в сторону, и уже после этого налил гостю другую.

– Попробуйте, пожалуйста! – предложил он.

Роман Егорович отпил половину, никакой одобрительной гримасы на этот раз не сделал, но сказал так, что его слова были дороже всякой похвалы:

– Вот это я понимаю!

Рогов съел порцию чирков до последних остатков, выпивая лафит стакан за стаканом. Он не был пьян, а чувствовал себя удивительно благодушно, и только ему становилось чересчур жарко в двух костюмах, уже вовсе не подходящих к ясной солнечной погоде. Ему показалось, что он до такой степени сыт, что теперь возможно разве только какое-нибудь сладкое прохлаждающее блюдо. Он откинулся к спинке стула, вздохнул и не без комизма сказал татарину:

– Ну, и насытился же я! Винцо это, нечего говорить, прекрасно, но оно горячит. А теперь в самую пору прохладительное, холодненькое! Распорядись-ка, брат, насчет бутылочки шипучки.

– Какую марку предпочитаете? – почтительно осведомился татарин.

– Да как тебе сказать? Всякую случалось пивать. Не люблю я только уж очень сухих… Средней сладости куда, по-моему, лучше.

– Деми-сек, стало быть? – подсказал татарин и тут же решился посоветовать: – «Мум» ноне весьма хорошие господа одобряют. Вино особенное.

– Пивал, брат, пивал сколько раз. Вино благородное. Тащи сюда бутылку «Мума деми-сек».

Но ему несли еще какое-то кушанье, так что он даже было закричал:

– Довольно, больше невмоготу!

Однако это была спаржа, крупная, ровная, красивая и потому уже заманчивая, что воспаленному нёбу так и хотелось чего-либо сочного. Рогов, увидав ее, одобрил и принялся за нее с наслаждением.

Потом явились шампанское и мороженое из ананасов. Шампанское еще более развеселило разбаловавшегося лакомку, так как оно прохлаждало и в то же время наслаждало его своим удивительно приятным вкусом.

Рогов, посматривая по сторонам, оглянулся в сторону ресторана и вдруг страшно побледнел. В сад входила компания, среди которой он узнал одно весьма опасное для себя лицо.

Компания состояла из следующих лиц: впереди находился участковый пристав, рядом с ним стоял француз-хозяин, видимо что-то объяснявший ему, а позади были околоточный надзиратель с портфелем под мышкой да еще два человека; принять их можно было за понятых, но почему-то они представились Рогову агентами сыскного отделения. Вся эта группа остановилась в нескольких шагах от здания, и пристав, продолжая переговариваться с владельцем ресторана, частенько посматривал на одинокого посетителя.

Не говоря уже о том, что Рогов находился давно в трепетном состоянии из-за опасения быть уличенным, он особенно испугался потому еще, что этот пристав был ему хорошо памятен и, конечно, должен был узнать и его. Недавно Рогов выкинул скандал, раскутившись в одном ночном увеселительном заведении. Дело кончилось ничем благодаря ходатайству обиженной стороны, примирившейся на денежном вознаграждении за полученное оскорбление, и Рогов отделался маленькими неприятностями. Однако этот пристав отлично знал, кто он. Недаром говорится, что у страха глаза велики. Скандал, учиненный Роговым, разумеется, не имел никакого отношения к делу о хищении из банка «Валюта». Ведь газетное сообщение не указывало настоящей фамилии виновников, а упоминало только имя, которым назвался помощник присяжного поверенного, явившийся в банк за крупным вкладом во всеоружии требуемых документов. Однако, ничего этого не сообразив, а перетрусив до такой степени, что его стал пробирать озноб, Рогов мог бы навести прислуживавших ему татар на весьма странные размышления, если бы те в свою очередь тоже не заинтересовались появлением в саду этих посетителей.

Постояв еще пару минут и оглянувшись кругом, точно убеждаясь, что никого более тут нет, пристав повернул обратно в дом, и свита последовала за ним.

Рогов порывался в ту же минуту бежать. Он видел спасение лишь в следующем: прыгнуть в Неву, нырнуть, как чирок, которого он недавно скушал, а там – выплыть где-нибудь, где никто его и не ожидает. Как ни вздорно было подобное намерение, Роман Егорович в своей растерянности встал на ноги и посматривал на реку. Вдруг за ним раздался голос одного из прислуживавших ему татар:


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации