Текст книги "Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 6"

Распущенность начальников была весьма заразительна и, по мнению великаго князя Константина Павловича, вела к упадку дисциплины. Впрочем, он смотрел на нее своими особыми глазами. С ранних лет великий князь усвоил себе понятие, что офицер есть ни что иное, как машина; все, что командир приказывает своему подчиненному, должно быть исполнено, хотя бы это была жестокость. «По его мнению, начальнику должна быть предоставлена полная и неограниченная власть над подчиненным: он может сделать подчиненнаго своим слугой и употреблять его на все и везде"²…

П. Пестель, проповедовавший равенство, писавший Русскую Правду и ратовавший за республиканский образ правления, был необыкновенно жесток с солдатами своего полка. Таково было то время! Плакали над жалостливыми романами, сентиментальничали в жизни и в то же время следовали поговорке: «моему нраву не препятствуй».

В общем, положение солдата было очень тяжелым…

Граф Ланжерон, отстаивавший строгия правила в обращении с солдатами и считавший телесныя наказания необходимыми для поддержания дисциплины, приводит, однако же, с особым раздражением пример безумной жестокости. – Он говорит о множестве случаев, в которых солдаты умирали под ударами палок и розог. – Многие офицеры находили в этих истязаниях «особое удовлетворение и, как бы ради спорта, за чаем, велели наказывать солдат виновных и невинных».

Вот что разсказывает М. С. Щепкин в своих записках.

В 1802 году зашел он в палатку к И. Ф. Б., где находилось еще несколько офицеров, и услышал спор. И. Б. держал на 500 руб. пари с другим офицером, что солдат его роты Степанов выдержит тысячу палок и не упадет. «Это меня чрезвычайно поразило, говорит Щепкин, тем более, что мы знали И. Б. как благороднаго человека; но вот каково было наше хваленое время: я, признаюсь, старался скрыть мое волнение, боясь быть уличенным в слабости».

Послали за солдатом, мужчиною вершков восьми, широкоплечим и костистым.

– Степанов! синенькую и штоф водки, – сказал ему И. Б., – вы-

держишь тысячу палок?

– Рады стараться, ваше благородие, – отвечал он.

Щепкин обезумел.

– Как же ты, братец на это согласился? – спросил он у проходившаго мимо его Степанова.

– Ахъ! парнюга, – отвечал он, – все равно даром дадут.

Щепкин сообщил об этом полковому командиру, у котораго были гости, и «поверите ли, – замечает Щепкин, – все это принято обществом с хохотом, а некоторые даже повторяли: «ах, какие милые шалуны». А другие отзывались: «каков русский солдат!» Только одна А. А. Анненкова заметила полковому командиру князю И. Г. В.

– Князь! пожалуйста, хоть для своего рождения не прикажи; право, жалко, все-таки человек.

Князь призвал офицеров.

– Что вы, шалуны, – сказал он, —там затеваете какое-то пари? Ну, вот дамы просят оставить это; надеюсь, что просьба дам будет уважена.

Такое поведение и жестокость офицеров осуждались, хотя и довольно робко, военною литературою.

«Еще и поныне, – писал Трухачев, – водится в некоторых полках не жестокость, не тиранство, но что-то на cиe похожее и едва-ли сносное, а более за ученья. Хотя со времени царствования государя Александра Павловича весьма приметным образом прекращена жестокость; но все еще остались в полках следы так называемых бравых капитанов, которые одним тиранством заслужили имя бдительнаго и попечительнаго ротнаго начальника; другие же, чтобы быть на счету таковых же, следовали совсем противу чувств своих не похвальному сему примру. Продли милосердный Боже благословенно многия лета императору; его сердце остановило (?) в войсках тиранство, и солдат не страшится (?)202202
  Вопросы поставил Дубровин.


[Закрыть] уже службы, однако же поколачивают без содрагания.

Поколачивание происходило большею частию во время учений, не имевших однообразия, а потому не удобо-усваиваемых солдатом. В то время, по словам Ф. Я. Мирковича, не придерживались и не руководствовались уставом, а были рукописныя тетради, в роде « Эволюция Коннаго полка». Каждый полк имел свою тетрадь неизвестнаго происхождения или заимствовав у другаго, вносил свои поправки и изменения по своему произволу и по ним производил муштровку. Такое разнообразие в обучении вызвало вмешательство военнаго министерства. 16-го апреля 1801 г. генерал-адъютант граф Ливен объявил высочайшее повеление, чтобы до получения особаго распоряжения полки во всем поступали на основании устава и прочих предписаний, до порядка службы относящпхся.

«Если же бы дошло до сведения их, что в войсках, в Петербурге находящихся, и сделана какая-либо перемена, то равномерно, чтобы себе примером не ставили, но ожидали бы надлежащаго предписания».

Муштровка войск доводилась до поэтическаго восторга. – Войска выводились на ученье задолго до назначеннаго часа. – Измученные долгим ожиданием, валившиеся под грузом ранца, подавленные тяжестью туго надетаго кивера, с колыхающимся от ветра почти аршинным султаном, затянутые «до удавления» туго застегнутым воротником и скрещенными на груди ремнями, солдаты с напряженным вниманием исполняли команды, требовавшия от них бодрости и быстраго исполнения.

– Смотри веселея!.. Больше игры в носках… Прибавь чувства в икры!.. – кричали им начальники.

«Бывало, – говорит современник, – церемониальным маршем перед начальником проходишь, так все до одной жилки в теле почтение ему выражают; а о правильности темпа в шаге, о плавности поворота глаз направо, налево и бодрости вида – и говорить нечего! Идешь это перед ротою, точно одно туловище с ногами вперед идет, а глаза так от генерала и не отрываются… А нынче что? Ну, кто нынче ухитрится ногу с носком в прямую линию горизонта так вытянуть, что носок так тебе и выражает, что, вот-мол, до последней капли крови готов за царя и отечество живот свой положить».

Одиночныя учения зимою были еще сносны, но с наступлением весны они производились с 9 часов утра до 2-х по полудни, при чем за малейшую ошибку с солдатами обращались не только строго, но и жестоко.

Ах, прекрасная весна,

Ты приятна и красна,

Если вольным кто родится.

А солдату ты, весна,

Очень, очень несносна!

Тут начнется в ней ученье

И тиранство и мученье.

О! солдатская спина,

Ты к несчастью рождена.

Лучше в свете не родиться,

Чем в солдатах находиться,

Этой жизни хуже нет,

Изойди весь белый свет.

В караул пойдешь, так горе,

А с караула, так и вдвое.

В карауле нам мученье,

А как сменишься, – ученье.

В карауле жмут подтяжки,

На ученьи жди растяжки,

Стой прямее, не тянись,

За тычками не гонись.

Оплеухи и пинки

Принимай-ка как блинки.

Жестокость в обращении с солдатом была всем известна, и правительство неоднократно приходило к нему на помощь, но безуспешно.

«Доходит до сведения моего, – писал император Александр всем главным начальникам, – что во многих полках при обучении солдат и рекрут экзерциции, наказывают их с такою строгостию, какую употреблять должно в случае важных только преступлений. Метода сия, быв столь же вредна для службы, сколько противна здравому разсудку, введена, конечно, или от непонятия, в чем состоять должна воинская строгость, или же от природной некоторых наклонности к жестокостям.

Первое непростительно никакому офицеру, а последняя, обнаруживая дурныя свойства души, уничтожает в нем самое достоинство человека. Неоспоримо, что строгость в войске отнюдь ослабляема быть не должна, и взыскание за проступки делать надлежит неупустительно; но с преступлениями, подвергающими виновнаго строгому наказанию, нельзя смешивать погрешностей, происходящих от неумышленности или от непривычки еще к тому, о чем погрешающий не имел прежде никакого понятия. Преступления моральныя, как запрещаемыя всеми законами: грабеж, воровство, обман и проч., так в особенности нетерпимыя в службе воинской: неповиновение командиру, оплошность стоя в карауле, небрежение ружья своего и аммунции, отлучка без позволения, трусость против неприятеля и т.п., требуют неотложнаrо взыскания, суждения по воинским артикулам и неизбежнаго наказания; но ошибки в ружейных приемах, в маршировании, в словах, когда рапортует или является вестовым, особливо же в новопринятом солдате, требуют больше неусыпности офицера и способности к его поучению, нежели строгости. Она в сем случае не только невместна, но вредна для службы и для самых успехов в доведении обучаемых до надежащаго познания, ибо, кроме того, что через частыя безразсудныя наказания лишается солдат здоровья и крепости, толико нужных ему для понесения трудов военных, не согласно с разумом, чтобы он, выходя на ученье, имел в намерении своем ошибаться с умысла; напротив того, ежеминутное ожидание палочных ударов, а особливо в человеке торопливом, разстраивает внимание его, и при всем напряжении сил исполнят наилучшим образом командуемое, ошибается он на всяком шагу и при всяком слове.

Движим будучи чувствованием сострадания к ceму толико заслуживающему о себе попечения классу людей и желая, чтобы как вышние, так и другие офицеры, при обучении солдат должностям их и экзерциции, давали себе больше труда к вразумлению их в том прилежным и частым растолкованием и тем, а не побоями, где без них обойтись можно, доводя их до совершенной исправности, отличали сами себя успехами и приобретением похвалы и достойной справедливости. Я рекомендую вам возъиметь об оном рачительное попечение и сообщить с сего копии rr. шефам полков вверенной вам инспекции, на тот конец, чтобы они не предписаниями и не отдачею в приказах, а внушениями при случаях приличных ротным (эскадронным) командирам и собственным своим надзором, старались дать желаемое на сей предмет влияние. Впрочем, сие мое повеление сохранить им, как и вам, в одном своем только сведении».

В 1808 году, граф Аракчеев объявил всему петербургскому горнизону высочайшее повеление, чтобы во время жаров не производить никакого ученья, а когда оно бывает рано утром, то оканчивать не позже 8 часов. Аракчеев обещал следить за этим и строго взыскивать с ослушивающих командиров.

Наконец, в 1810 году последовало новое распоряжение военнаго министра Барклая-де-Толли.

«Усматривая из всех вообще полковых рапортов непомерное число больных нижних чинов, – писал Барклай, – я долгом себе поставляю обратиться к вашему превосходительству, чтоб предписать гг. дивизионным командирам, при наступающих осмотрах войск во всех родах ученья: цельной стрельбе, исправности оружия и одежде, обратить особое внимание на содержание солдат. По моему мнению, нет другой причины к умножению больных и даже смертности, как неумеренность в наказании, изнурение в ученьях сил человеческих и попечение о сытной пищи. Вашему превосходительству по опыту должно быть известно закоренелое в войсках наших обыкновение: всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании; – были даже примеры, что офицеры обращались с солдатами безчеловечно, не полагая в них ни чувств, ни разсудка. Хотя с давняго времени мало-по-малу такое зверское обхождение переменилось, но и по ныне еще часто за малыя ошибки весьма строго наказывают, учат весьма долго и даже по два раза в день, что допустить можно только в наказание ленивых и непонятных; в пищу солдатам кроме хлеба ничего не доставляют; а на лицах их не токмо не видно здоровья и живности, но по цвету и худобе можно назвать целые роты или баталионы больными и страдающими.

Господа дивизионные командиры обязаны употребить усильныя старания о сбережении людей в полках, чрез бдительный надзор за обращением офицеров с нижними чинами. Российский солдат имеет все отличнейшие воинския добродетели: храбр, усерден, послушен, предан и неприхотлив, следственно, есть много способов, не употребляя жестокости, довести его до познания службы и содержать в дисциплине.

Я приказал ежемесячно представлять мне выписку из полковых рапортов о числе больных, по коей судить буду о способностях и усердии полковых начальников, ибо за неопровергаемую истину принять можно, что число в полку больных показывает ясно образ управления.

Покорнейше прошу ваше превосходительство предписать в донесениях об осмотре войск, сверх предписаннаго прежними повелениями, помещать мнение дивизионных командиров о здоровом состоянии нижних чинов и хорошем их содержании».

Распоряжения эти остались историческими памятниками благих намерений императора Александра и его сподвижников, не осуществившихся на деле: они остались свидетелями того, что за исполнением сделаннаго распоряжения необходимо неослабленное наблюдение и обуздание ослушников, а это было дело трудное, когда пример тому подавал великий князь Константин Павлович, стоявший во главе начальников.

Живя постоянно в Стрельне, великий князь целый день и даже ночью муштровал свое войско и стрельбою по ночам не давал покоя жителям. Смиренный инок Троицко-Сергиевской пустыни Евгений Болховитинов, впоследствии знаменитый митрополит киевский, жаловался своему приятелю Македонцу, что Константин Павлович не дает монахам спать, открывая по ночам около 11 или 12 часов пушечную пальбу. «Он ужасный охотник до пальбы и до экзерциции», прибавлял Евгений.

Желая водворить порядок и однообразие в строю, великий князь вызывал в Стрельну из всех кавалерийских полков по одному штаб и по два обер-офицера, для узнания порядка кавалерийской службы. Он производил им ученья с ранняго утра и до поздней ночи.

Трепещет Стрельна вся, по всюду ужас, страх.

Неужель землетрясенье?

Нет, нет! Великий князь ведет нас на ученье.

Будучи чрезвычайно вспыльчив, Константин Павлович был резок в обращении с офицерами и солдатами и весьма часто выходил из границ предоставленной ему власти. Гнев его не знал пределов. Он сам потом осуждал свои поступки и нередко просил у оскорбленных прощения. «Много офицеров, полковников и генералов были им оскорблены на маневрах, парадах и ученьях, в особенности на последних».

«Однажды, – пишет граф Ланжерон в своих записках, – я видел, как великий князь Константин Павлович велел наказать одного прапорщика, Лаптева, 50-ю ударами за неважное упущение при разводе. Другой случай: не задолго до коронации императора Александра I, Николай Олсуфьев был наказан пятнадцатью ударами (сабли) плашмя. На другой день он сделался гвардейским офицером, а впоследствии генеральс-адъютантом великаго князя Константина Павловича».

При таком обращении с офицерами о солдатах и говорить нечего. Но солдат с терпением переносил самыя жестокия наказания, проходил без ропота несколько раз сквозь строй или как тогда называли по «зеленой улице», если назначенное ему наказание было справедливо и одинаково для всех. Он покорялся и покорялся без ропота всем требованиям, если они исходили от начальника справедливаго, делившаго с ним холод и голод, готоваго положить живот свой за честь русскаго знамени³»203203
  Русская старина. Т. 108. 1901. №10—12. СПб. Н. Дубровин. Русская жизнь в начале XIX века. С. 1 – 471—472, 2 – 473, 3 – 475—482.


[Закрыть].

Для укрепления армии, ее комплектования и решения острых финансовых проблем в послевоенной жизни России появилась практика возникновения военных поселений. Смысл этих действий в том, чтобы часть армии перевести на «самоокупаемость» – посадить солдат на землю, чтобы они наряду с несением военной службы занимались земледелием и тем содержали себя. После войны с Наполеоном военные поселения приобрели еще и карательную функцию, их было удобно использовать для расправы с крестьянским движением.

Еще в XVIII в. в пору масштабных войн, к такой форме поддержания в готовности своей армии занимались Швеция, Венгрия, Австрия. Теперь к этой идее обратился и Александр I, тем более что этот тип ведения хозяйства и устройства общества особенно культивировался тогда фантастами-литераторами, как наиболее правильное и счастливое для всех жителей государства. Ряд высших российских сановников изначально были против этого нового ведения, указывая на разницу в цивилизованности общества между Западной Европой и Восточной. Среди них был и фаворит Александра I граф А. А. Аракчеев, который во времена отсутствия императора в России практически осуществлял руководство страной. Но как только вопрос о военных поселениях был окончательно решен Александром I, Аракчеев стал самым рьяным и последовательным проводником этой меры в жизнь.

Вышедший из семьи бедного сельского дворянина Аракчеев всем своим успехам был обязан только себе, своему трудолюбию, преданностью начальству. Современники отмечали, что страсть к порядку, строгость, требовательность к себе и к подчиненным у него доходило «до тиранства». Однако Аракчеев брал на себя в государстве наиболее тяжелые и неблагодарные работы и делал их усердно и бескорыстно. Все дорогие подарки царя он отсылал в казну, свое имение он завещал государству, а скопившийся за жизнь капитал завещал, в большей своей части, Новгородскому кадетскому корпусу для обеспечения неимущих кадетов.

Первое военное поселение было образовано в 1810 г., поселив батальон солдат на земле в Могилевской губернии. Часть солдат превратили в семейных «хозяев», а у них разместили остальных холостых солдат, которые должны были помогать им в полевых работах. Опыт оказался неудачным. Солдаты, не представлявшие особенности этой деятельности, были не в состоянии содержать себя. В связи с начавшейся войной 1812 г. их включили в действующую армию.

В 1816 г. военные поселения стали создаваться вновь, но уже на иных началах. На этот раз жители мест не выселялись, а обращались в военных поселян и получали наименование «поселян-хозяев». В селениях расквартировывали военные подразделения. Все мужчины данной местности в возрасте до 45 лет становились солдатами. Крестьянские избы сносились и строились новые, рассчитанные на общежитие 4-х семей с общим хозяйством. В военных поселениях учреждались школы, госпитали, ремесленные мастерские. Дети военных поселян с 7 лет зачислялись в кантонисты. Сначала они учились в школе, а с 18 лет переводились в воинские части. Основная цель поселения – военные учения, все же сельские работы производились по приказу командиров, которые также давали разрешения и на занятие другими ремеслами и торговлей. Даже жениться можно было только с разрешения командования. Вся жизнь строго регламентировалась: по команде военные поселяне должны были вставать, зажигать огонь, топить печь, выходить на работу, а любое нарушение порядка строго наказывалось аракчеевскими надсмотрщиками, стремившимися выделиться своим рвением.

Старательный Аракчеев превратил военные поселения в прибыльное хозяйство и их уровень жизни был значительно выше, чем в обычной российской деревне, но все же этот вид деятельности стал худшим видом крепостной неволи. Александр I, видевший лишь внешние признаки благоустройства упорно отстаивал необходимость их существования. Возмущение росло, во многих местах вспыхивали бунты. Аракчеев принимал самые жестокие меры при подавлении сопротивляющихся введение военных поселян крестьян и казаков. Крупнейшее из них произошло в г. Чугуеве Харьковской губернии, вспыхнувшее летом 1819 г. и продолжавшееся на протяжении 2-х месяцев. Причиной этого стали суровые условия жизни в военных поселениях. С недовольными уставным режимом Аракчеев разбирался лично. Его вердикт был необычайно строг: 52 человека, наиболее провинившихся в восстании, получили по 12.000 ударов шпицрутенами. 29 человек такого наказания не выдержали. Вместе с тем, исследование причин происходивших в разных округах беспорядков указывает, что ближайшая ответственность за них падает, прежде всего, на непосредственных командиров поселений, создавшие целую систему злоупотреблений, руководствующиеся при управлении поселян произволом и преследованием корыстных расчетов. Когда в 1826 г. Аракчеев сдал управление корпусом, то пять лет спустя, в поселениях возникли повальные бунты, далеко оставившие за собою значение всех волнений среди поселян его периода.

В 1817—1818 гг. военные поселения были введены в Новгородской, Херсонской и Слободско-Украинской губерниях. Около 400 тыс. простых людей оказалось в этом крепостном капкане. При Николае I они в реформированном виде возникли в Витебской, Подольской и Киевской губерниях и на Кавказе. К 1857 г., когда в связи с подготовкой других реформ началось упразднение военных поселений, в них насчитывалось 800 тыс. человек.

P.S: Россия воплощала идеи мистиков-фантастов по насаждению счастливого благополучия в образе примитивно образной старины, волшебного свойства природы дешевого состояния, когда человек олицетворяет в одном лице и пахаря и воина, причем в идеале исключавшее любое мышление, кроме необходимости на само существование этого уклада, приближавший тем человека к позиции животного. Более-менее христианский Запад прошел этот путь и отказался, откажется и Россия, но до поры до времени, чтобы вновь вернуться уже в виде приказной системы картины суперфантастики, наидешевейшему способу существования на всю стану, где человек представляет собой ничтожное тягловое средство, широкодоступный инструментальный элемент претворения дорогих амбиций светлого будущего. Мистическая Россия на протяжении всей своей истории всегда была сильна тяготением к природе волшебства состояния дешевизны.

Распространяя по Западной Европе и окраинах России либеральные идеи (Финляндия, Польша, Испания, Франция), Александр I попробовал сделать некоторые подобные попытки и в самой России. Так, в 1816—1819 гг. по инициативе прибалтийского дворянства, которым крепостной труд становился все более невыгодным, царь пошел на освобождение крестьян. Они получили личную свободу, но лишались права на землю. В 1818 г. Александр I поручил своим помощникам А. А. Аракчееву и министру финансов Д. А. Гурьеву подготовить предложения по отмене крепостного права в России. Представленный проект Аракчеева предусматривал постепенный выкуп помещичьих крестьян в казну: помещики получали за освобождаемых крестьян деньги, которые могли их избавить от долгов и помочь наладить хозяйство; крестьяне освобождались с землей – по две десятины на душу, но на условиях аренды, с перспективой выкупа ее в дальнейшем у помещиков. Но дело по освобождению крестьян окончилось ничем, царь не дал ходу ни одному из предложенных проектов. В том же году Александр I встречался с представителями дворянства Малороссии, Полтавской и Черниговской губерний. Он, подталкивая их проявить инициативу в освобождении крестьян, но встретил с их стороны упорное сопротивление.

В 1818 г. Александр I секретно поручил группе своих советников во главе с бывшим членом Негласного комитета, теперь министром юстиции князем Н. Н. Новосельцевым разработать проект Государственной Уставной Грамоты для России, в которой были бы широко использованы принципы польской конституции 1815 г. Текст был готов к 1820 г. и одобрен царем. По разработанному проекту к монархическому устройству страны добавлялся двухпалатный парламент – Государственная дума, местные выборные представительные органы – сеймы, «Уставная грамота» провозглашала свободу слова, печати, вероисповеданий, равенство всех граждан империи перед законом, неприкосновенность личности и ее собственности. Был написан и высочайший манифест, возвещающий об обнародовании Уставной Государственной грамоты, но тексты этих документов в конечном итоге оказались «похороненными» в недрах его канцелярии. Внутренняя политика Александра I ничем не отличалась от правления его бабки, Екатерины II. И тот и другой понимали необходимость реформ, но топтались нам месте. Екатерину II страшила неизвестная будущность ее лично, Александра I – его и его династии.

В религиозной сфере Александр I был склонен к либерализму, но которому отводилась мера до определенной границы. В Санкт-Петербурге возникает Духовный союз Татариновой. Его основательница была мадам Татаринова, вдова полковника Татаринова. После смерти мужа она поселилась в столице и в 1817 г. основала свой «духовный» кружок. В секту входило около 50 человек, в том числе и представители духовенства (А. Малов). В основе вероучения секты – деление церкви на священно-обрядовую и внутреннюю, созидающую в сердце. Обрядовая секта по теории Духовного союза тоже была освящена Святым духом, но со временем утратила эту связь, поэтому таинство причащения в ней не действует, а церковь духовно мертва и бездейственна. Только в тайных общинах, свободных от богослужебного ритуала, можно обрести приверженцев, обличенных апостольской силой. На собраниях секты читалось Священное Писание, пелись различные песни, как церковные, переложенные на народный напев Никитой Фёдоровым, так и заимствованные у хлыстов. Совершалось радение в хлыстовском стиле, заканчивавшееся изречением пророчеств.

Секта пользовалась поддержкой при дворе. Сама Татаринова была приближена к императрице Елизавете Алексеевне, ей давал аудиенцию император Николай I. До 1822г. собрание секты происходило открыто в квартире Татариновой в Михайловском дворце. В 1822 г. во дворце разместили инженерное училище, одновременно с этим был издан запрет на тайные общества. В 1825 г. из опасения перед преследованиями, секта с некоторыми последователями перебралась за город около Московской заставы, образовала сектантскую колонию.

По-прежнему действует сообщество молокан и духоборов. В 1801 г. Александр I приказал переселить духобор в Крым по реке Молочной. Лидер духобор Савелий Капустин завел в Крыму коммунистические порядки – обработка земли сообща, деление урожая поровну. Благоприятные климатические условия, труд без отлыниваний делали существование духобор безбедным, что в свою очередь, стало предметом зависти чиновников, которые изыскивали все способы, чтобы сорвать с них что-нибудь. На сцену выступили обвинения в совращении православных в свою ересь и в укрытии бродяг. Стали делаться набеги на колонию, обыски, аресты, заключения в тюрьмы, дознания. И хотя к концу концов никакого совращения не оказывалось и никаких бродяг не отыскивалось, члены этих сообществ, измученные арестами и тюремным заключением, давали выкуп, что собственно и требовалось.

Колония искала защиту в лице Александра I, который сдерживал злоупотребления чиновников и вообще покровительствовал. В 1818 г. он даже посетил духоборческое село Терпение в Крыму, остался очень доволен, и велел освободить многих из арестованных и сосланных духоборцев, причем впоследствии (1820 г.) их освободил даже от присяги. С тех пор Александр I пользовался у духоборов исключительным почитанием – ему был даже поставлен памятник.

В начале XIX в. развилась новая религиозная форма – скопчество, вышедшая из недр хлыстов, первоначальная связь которых была порвана очень быстро. Если хлысты не отделяли себя от мира, хотя и налагали на себя некоторые обеты, соблюдать которые было нелегко, оставаясь в мире, то скопцы самым актом оскопления уже отрезывали себя от мира и от всей предшествовавшей деятельности. Оскопленный, помимо того, что становился неспособным к семейной жизни, не мог уже нести и земледельческий труд, становившийся уже непосильным. За разрывом всех прочих связей оставалась одна новая связь, связь по уродству, заставлявшая скопцов держаться ближе друг к другу. Из деревни скопцы тянулись в города, где легче было найти занятие, подходящее для их нового физического состояния; скопчество очень быстро стало городской сектой в противоположность крестьянскому хлыстовству. В городах скопцы торговали и были фабрикантами, но более всего их тянуло к ростовщическим и спекулятивным предприятиям, как физически нетрудоемким, и в то же время очень быстрым накоплениям капитала: в какие-нибудь двадцать пять лет первые скромные адепты «христоса» Селиванова, основателя течения, превратились в миллионеров, диктовавших биржевые цены и мечтавших о том, чтобы прибрать к своим рукам все государственное управление России. Если в 1755 г. Селиванова секли батогами, то в 1822 г. он уже поучал императора Александра I и как живая реликвия показывался буржуазной и великосветской публике. Авторитет его как святого и пророка был настолько велик, что в 1809 г., перед войной с Наполеоном, Александр спрашивал у него пророчество о возможном исходе войны.

Организация скопцов начинает свой отсчет от «христоса» Кондратия Селиванова (некоторые исследователи считают родоначальником Андрияна Петрова) и его «предтечи» Андрея Шилова, которые стали клеймить половую распущенность хлыстов и проповедовать абсолютный аскетизм. К. Селиванов вывел учение ограничения плоти, т. н. «огненного крещения» – кастрации, – для того, чтобы достичь духовной святости и близости к Богу. Новый учитель опирался на слова в Евангелии от Матфея, где Христос в беседе с учениками говорит: «Есть скопцы, которые из чрева матерного родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сами сделали себя скопцами для Царствия Небесного» (Матфей 19:12).

Смысл приведенной фразы И. Христа двойственен, и лежит, с одной стороны, в непрелюбодеянии, сохранения чистоты перед Богом, точно так же как в другом месте Он говорит, что если человека искушает рука и глаз, то лучше избавиться от этих членов, что бы все тело оставалось чистым. С другой стороны, внутренний смысл слов находится в раскрытии громадной трудности сохранения чистоты, метафорично сравнивая выполнение закона со скопчеством, что порой легче избавиться от какого либо органа, чем уйти от искушения; если идти дальше по варианту ликвидации органов, то получается, что самый безгрешный тот, кто не живет, но человек создан не для умерщвления и калеченья себя. Поэтому смысл фраз со скопчеством, отрубанием руки и вырыванием глаза в простой парадигме – невозможно быть безгрешным. (Можно привести примитивный похожий пример для более ясного понимания диалога между И. Христом и его окружавших: один человек другому говорит, что у него ни чего не получается в каком либо деле, и он очень огорчен этим, а Тот на эту тупиковую ситуацию ему отвечает: ну иди да утопись. И последователи второго решили, что его «совет» есть настоящий призыв к действию для преодоления всех барьеров и тупиков).

Селиванов и его последователи приняли все абсолютно прямолинейно (впрочем, как и официальные старые церкви, пусть и в ограниченной форме, но приняли эту точку зрения, распространяя монастырский аскетизм). Начались массовые самоизуверства. При помощи раскаленного железа (откуда и пошло название «огненное крещение») мужчины подвергались кастрации или даже обрезанию всего полового органа. У женщин вырезались наружные половые органы, сосцы и целиком груди. Скопцы были уверены, что этим приближаются к Богу, и оттого песни на их «радениях» были полны радости и ликования.

Первые адепты «огненного крещения» были найдены в доме алексинского фабриканта Лучинина. «Убелив» Лучинина, «христос» и «предтеча» «убелили» его фабричных крестьян, затем произошли «убеления» крестьян Тамбовской губернии, потом Тульской и Орловской. К этому времени Селиванов и Шилов были сосланы, но дело уже было поставлено прочно.