Текст книги "ХРД"

ХРД
Александр Авгур

Иллюстратор Евгений Федорищев

© Александр Авгур, 2019

© Евгений Федорищев, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4496-0846-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Попытка №5

Снег, словно маленькие облачка, падал пушистыми хлопьями.

Ночной город загорелся миллиардами предновогодних огней. От яркой голографической рекламы на плотно построенных небоскребах рябило в глазах. В небе сотни беспилотных авиатакси доставляли на работу своих пассажиров, а внизу тысячи людей спешили по своим делам, связанным с праздничными хлопотами.

На здании ста тридцати трех этажного бизнес-центра компании «НОВЫЙ СОЮЗ» красовалась огромная надпись, выполненная старорусским шрифтом: «С наступающим 2111 годом!».

– Наш мир будет уничтожен! – кричал в центре улицы городской сумасшедший, нервно размахивая руками. Он резко отличался от прохожих тем, что на его лице были старческие морщины.

– Вы радуетесь обретенному бессмертию!? – продолжал он. – Вы думаете, что наноботы, реконструирующие и омолаживающие ваш организм это панацея от встречи с дьяволом в аду? Нет!

Никто не обращал внимания на слова безумца, но он продолжал, будто от его проповеди зависела жизнь всего человечества.

– Да, наноботы восстановят части ваших тел, но они не смогут спасти вашу душу! Вы уже отказываетесь рожать детей! Вы отказываетесь от новой жизни! К чему приведет ваше бессмертие? Вы забудете, что значит «любить»! Зачем жениться, выходить замуж? Зачем быть вместе, если впереди вас ждет целая вечность? Сотни, тысячи сексуальных партнеров! Одумайтесь, пока не поздно! Бог от вас отвернется! А эти чертовы политиканы, поддерживают вашу жажду к молодости, жажду к бессмертию! Но если вы будете знать, что ваша жизнь никогда не закончится, будете ли вы стараться успеть, хоть что-то сделать? Нарисовать картину, написать книгу, завести ребенка? Нет! Вы будете все откладывать на завтра! А ваше «завтра» наступит через день, через год, через сотню лет, а может и не наступит никогда!

Мимо проходила пара, молодые мужчина и женщина в стильных серых пальто.

– Марин, у меня сейчас дежа вю, – нервно произнес мужчина, – я, как будто уже видел этот вечер, этого психа и он кричал эти же слова!

– Успокойся, Олежа, – мягко сказала женщина. – У меня такое же чувство. Все потому, что этот безумец здесь каждый день, эти люди вокруг здесь каждый день, эти здания…

– Я чувствую себя странно, – перебил ее Олег. – Это как будто…

– Перестань, милый. Это снова твои головные боли, завтра же отведу тебя к своему доктору Семенову. Он творит чудеса.

– Хорошо, Марин.

Молодая женщина обняла своего спутника и нежно поцеловав, спросила:

– Ты до сих пор меня любишь?

– Что за странный вопрос, Марин?

– Ты все еще любишь меня? – повторила женщина. – Мы женаты больше тридцати лет, почти пол века вместе, и я боюсь, что наскучила тебе. Я боюсь, что ты меня разлюбил.

– Марина, перестань, – фыркнул Олег. – Все. Мне пора, я опаздываю на работу. Ты же знаешь, у нас куча дел. Увидимся завтра утром.

– Хорошо, – с грустью в голосе ответила женщина уходя и, не заметив приближающейся машины, чуть не попала под удар бампера, но вовремя отскочила.

– Боже! – закричала Марина. – Я чуть не погибла!

– Милая, ты в порядке? – спросил подбежавший к ней Олег.

– Чертова дура! – закричал выходящий из злополучной машины парень на вид не старше двадцати лет. – Я не собираюсь платить за восстановление твоего тела! Ты же на это рассчитывала?

Марина что-то хотела ответить, но кричащий парень уже ушел.

– Ну, раз все в порядке, – улыбнулся Олег, – тогда до завтра. Целую.

Олег зашел в здание бизнес-центра компании «НОВЫЙ СОЮЗ». Система охраны опознала чип, вживленный в его тело, и мужчина без проблем прошел к лифту под голос искусственного интеллекта здания, который поздоровался:

– «Приветствую вас, Олег Нуянзин, и желаю продуктивной работы».

В широкую кабину лифта он зашел не один, вместе с ним была молодая, «пышущая здоровьем» голубоглазая блондинка. Олег подмигнул ей, и блондинка улыбнулась в ответ.

– Мы случайно с вами не знакомы? – заигрывая, спросил Олег. – Такое чувство, что у меня дежа вю. Как будто я уже встречал вас в этом лифте.

– Нет, – ответила она. – Такого импозантного мужчину я бы запомнила.

– Может, по чашке кофе на обеденном перерыве? – в голосе Олега теплилась надежда.

– С удовольствием, – засияла белокурая бестия. – В час ночи. У вас ведь тоже обед?

Олег кивнул.

– На шестьдесят пятом этаже, – продолжила блондинка. – В кафе «Ле Ругва».

– Буду ждать с нетерпением, – многозначительно произнес Олег и проводил взглядом выходящую из лифта блондинку.

В кафе «Ле Ругва» было многолюдно.

Официантки с дежурными улыбками, в белых рубашечках с фирменной вышивкой не успевали разносить заказы. Олег с блондинкой сидели за пустым столом и мило беседовали.

– А чем ты занимаешься? – спросила белокурая красотка после того, как представилась. Ее звали Лидия Бойко.

– Наш отдел работает над четвертым поколением материи Статькина, – скучая, ответил Олег.

– Интересно, – улыбнулась Лидия, – а что это?

– Ты знаешь, что это. Просто все привыкли называть ее программируемой материей. Это миллионы микророботов, которые выглядят, например как обычный сад камней. А в случае дождя сад камней рассыпается на мельчайшие частицы, которые, «перетекая», обретают форму домика, в котором можно спрятаться от ненастья. Все заложено в программе этих микро роботов.

– Я поняла, поняла, – радуясь, сказала Лидия. – Из этой материи еще делают остановки общественного транспорта и детские игрушки.

– Ну, да, – буркнул Олег. – Но сейчас мы работаем над четвертым поколением. И это не просто игрушки.

– Расскажи мне, – попросила блондинка и, заигрывая, слегка прикусила нижнюю губу.

– Это будет нечто новое, – с напускной деловитостью говорил Олег. – Это будет настоящий прорыв. Уже через семь – восемь лет наша версия материи Статькина из камня будет превращаться в машину. На ней можно будет ехать куда угодно без заправки, например на пикник. А когда водитель доберется до пункта назначения, машина станет печью, в которой можно будет делать…

– Прошу прощения, – деликатно сказала молодая красивая официантка, подошедшая к столику с планшетом. – Я могу принять ваш заказ?

– Нет, мы уже уходим, – неожиданно ответила Лидия и, взяв за руку Олега, повела его из кафе.

– Куда мы идем? – удивленно спросил мужчина.

– Я не могу больше ждать, – прошептала на ухо Олегу белокурая красотка. – На пятидесятом этаже сдаются комнаты отдыха. У нас есть около тридцати минут до конца перерыва. Мы успеем?

Олег, улыбаясь как кот в ожидании целой банки сметаны, ответил:

– Мы постараемся успеть…

В темной полукруглой комнате – боксе на большой сверхчеткий голографический «экран» смотрели двое. На экране с разных ракурсов показывали Олега Нуянзина, который занимался любовью с эффектной блондинкой. Любовники постанывали с каждым новым рывков их тел, и вот блондинка заскулила от удовольствия: – «Олежа! Олежа! Да!».

– Все! Я не могу на это смотреть, – с раздражением в голосе сказала Марина Нуянзина, жена изменщика.

– Хорошо, – ответил мужчина в белом халате с биркой «Иван Архипов. Хирург. Программист – восстановитель» и спокойно скомандовал: – Вывести на экран состояние организма больного.

На экране появились показатели Олега Нуянзина. А сам он, точнее его изуродованная голова, правые нога и рука лежали в прозрачной хирургической капсуле восстановления. Внутри капсулы шла работа: сгустки из миллионов наноботов собирали заново и восстанавливали тело мужчины. Более крупные роботы следили за процессом и поддерживали жизнедеятельность живого организма, который после восстановления вновь должен был стать человеком.

– Чертов предатель, – буркнула Марина.

– Об этом сказать сложно, – ответил Иван Архипов. – Отношения вашего мужа и этой женщины – это всего лишь плод воображения, которое проецирует виртуальная реальность в данный момент. И мы не можем сказать с уверенностью, так ли развивались бы события. В тот день вы попрощались со своим мужем возле бизнес-центра компании «НОВЫЙ СОЮЗ», он вошел в здание, зашел в лифт вместе с Лидией Бойко, с которой, по предварительным данным, он не был знаком и во время того, как они начали подниматься на лифте, произошел взрыв.

– Долбанные террористы, – пробубнила Марина.

– Да, – продолжил Архипов. – Бойко погибла окончательно, а вот мозг вашего мужа почти не пострадал, и мы подключили его к виртуальной реальности, в которой ваш супруг переживает сотню вариантов того дня, в котором он будто бы не был на волосок от полной смерти. Страховка компании «НОВЫЙ СОЮЗ» полностью покроет восстановление тела и психологическую реабилитацию. За это можете не переживать.

– А эта Лидия, кто она? Кем она была? – спросила Марина.

– Она была новым специалистом «НОВОГО СОЮЗА». Ей было девяносто восемь лет. У нее остался муж, двое детей и один внук.

– Значит, Олег меня не любит, раз изменяет мне в своих виртуальных фантазиях внутри этой штуки? – спросила Марина, показывая пальцем на прозрачную хирургическую капсулу восстановления.

– Я повторюсь, – ответил Архипов, – мы не можем говорить об этом с уверенностью. Человеческий мозг, тем более поврежденный, способен создавать другие варианты хода событий дня своей «смерти». И какой из этих вариантов является истинной – мы не знаем.

– Хорошо, – сказала Марина и зарыдала…

– Эта уже пятая попытка узнать истину, – сказал полицейский, указывая на голографический «экран». На нем с разных ракурсов показывали рыдающую Марину Нуянзину.

В темной полукруглой комнате-боксе стояли трое полицейских, хирург-восстановитель, который представился как Альберт Зудилин и Олег Нуянзин.

– А я как вам могу помочь? – спросил Олег, вновь посмотрев на прозрачную хирургическую капсулу восстановления, в которой лежало изуродованное тело Марины.

– Искажение истинных воспоминаний в нашей практике – дело странное, – спокойным тоном произнес один из полицейских. – Ваша жена сейчас подключена к виртуальной реальности и считает, что вы взорвались в тот день в лифте вместе с Лидией Бойко.

– И как я могу вам помочь? – вновь спросил Олег.

– У нас есть повод предположить, что ее пытались убить, возможно из-за денег, – все тем же спокойным тоном ответил полицейский. – Она же богата, наследница фирмы «Русский Экстра Экстрим».

– В тот день это она взорвалась в лифте, – начал второй полицейский. – Но почему-то считает, что на ее месте были вы. Вам не известно почему?

– Откуда мне знать? – нервно ответил Олег. – Вы же сами сказали, что это искажение истинных воспоминаний.

– Да, – согласился полицейский и с минуту помолчав, сказал. – Спасибо за сотрудничество, господин Нуянзин. Прошу, не покидайте в ближайшее время город. Возможно, мы вас еще вызовем.

– Хорошо, – ответил мужчина и вышел из комнаты-бокса.

На улице, возле больницы, его ждала Лидия Бойко.

– Ну что там? Как дела? – спросила блондинка, и на морозе из ее рта вылетел пар.

– Пока все нормально, – улыбаясь, ответил Олег. – Не переживай, крошка. Полиция ничего не подозревает.

– Виртуальная реальность показала, что мы подкинули бомбу-ручку твоей жене?

– Нееет, – протянул, улыбаясь, Олег и обнял Лидию. – И не покажет. Она же этого не видела. А то, чего она не видела и не произойдет в виртуальной реальности.

– А что мы будем делать, когда ее тело восстановят? – не унималась Бойко.

– Не беспокойся, любимая, – сказал Нуянзин. – Мы найдем новый способ ее убить…

В темной полукруглой комнате-боксе, на большой голографический экран смотрели трое. На экране, с разных ракурсов, показывали Олега Нуянзина и его любовницу Лидию Бойко.

– Вы сами все видите, – сказал полицейский.

– Я подтверждаю, что мы видим истину намерений вашего мужа и его погибшей любовницы, а это сговор с целью убийства, – сказал хирург Иван Архипов. – И это зафиксировано на всех пяти попытках следственного эксперимента.

– Как ручка-бомба вновь вернулась к вашему мужу, если он вам ее подкинул? – вновь начал полицейский.

– Я уже много раз отвечала на этот вопрос, – сказала Марина. – И вряд ли сообщу вам что-то новое.

– А вы попробуйте, – настаивал полицейский.

– В тот вечер мы с мужем, – начала Марина и показала на хирургическую капсулу восстановления, где лежали отдельно друг от друга изуродованные части тела Олега Нуянзина, – пошли в кафе перед работой. Кушали, шутили, улыбались. Потом муж отлучился в туалет, а мне позвонили. Телефон был в сумочке, и пока я его доставала увидела в ней обычную ручку для заметок, а я такими не пользовалась и подумала, что муж случайно обронил или сунул ее мне по ошибке. И я совершенно без задней мысли засунула ручку в портфель Олега.

– А если бы вы знали что там бомба? – спросил полицейский. – Как бы вы поступили?

– Я не знаю, – заплакала женщина.

– У нас к вам последний вопрос, – сказал хирург Иван Архипов. – Что мы будем делать с телом вашего мужа?

– Я не понимаю, – сквозь слезы ответила Марина.

– Дело в том, – продолжил Архипов, – что страховка компании «НОВЫЙ СОЮЗ» аннулирована. Никто не будет платить за поддержание жизни и восстановление тела вашего мужа. Через три дня он умрет.

– По закону – это не убийство, – добавил полицейский.

– Я заплачу, – произнесла немного успокоившаяся Нуянзина. – Пусть он живет. Как вы знаете, у меня есть деньги, и я переведу на счет любую необходимую сумму.

– Вы уверены? – спросил хирург. – Вы действительно заплатите за четыре месяца, пока восстанавливается ваш муж? Он же пытался вас убить! Почему?

– Потому, что я его люблю, – тяжело дыша, ответила Марина.

– Тогда, через четыре месяца, – начал полицейский, – когда ваш муж придет в себя, он предстанет перед судом за попытку убийства, и мы вас снова вызовем в качестве свидетеля. Спасибо за сотрудничество. Вы свободны.

Когда Марина Нуянзина вышла из здания, ее встретило холодное январское солнце. Она не стала брать беспилотное авиатакси, а решила пройтись пешком по заснеженному парку на территории больницы, в котором не было не души.

– Надеюсь, именно я на самом деле жива, – сказала, вдыхая холодный зимний воздух, Марина. – Я надеюсь, что вот она я воплоти, а не лежу растерзанная в капсуле восстановления. Иначе…

По щекам женщины потекли слезы.

– Иначе я признаюсь в убийстве. Я наняла детектива, который выяснил, что мой муж мне изменяет, что готовит убийство с помощью ручки – бомбы. И как только я нашла эту ручку у себя, я подбросила ее назад своему супругу. Ну, что хватайте меня! Арестуйте меня!

Марине никто не ответил. Зимний парк по-прежнему был безлюден, холоден, заснежен и красив.

– Идите к черту! – крикнула Марина. – Я знаю, что жива, а не блуждаю в виртуальном мире воспоминаний. Идите к черту!

Женщина вытерла слезы, улыбнулась и, гордо подняв голову, пошла дальше.

А снег, словно маленькие облачка, падал пушистыми хлопьями.

Кшиста. Холод русской души

В 1951 году мне было девятнадцать лет.

Я работал журналистом в небольшой столичной газете «Советский голос». Писал заметки о героях Великой отечественной войны. Встречался с ветеранами, которые на тот момент были еще молодыми и полными сил. Фотографировал их для пятой полосы на выданный мне фотоаппарат марки ФЭД.

Сам я войны не видел. Мне было девять, когда она началась и тринадцать, когда она закончилась. Но я видел голод и разруху деревни, в которой я родился и вырос. Я видел ужасы изнанки войны.

– Завтра отправляешься в село Кшиста, – сказал мне в один из летних дней пятьдесят первого, главный редактор «Советского голоса» – Михаил Петрович Степанчиков.

– Зачем? И где это? – устало спросил я, пару дней назад вернувшийся из командировки в Корело-Финскую Советскую Социалистическую Республику.

– Ходят слухи, что в Кшисте творятся страшные, надуманные дела, – сказал Степанчиков и поправил свои темные очки. За которыми он прятал отсутствие левого глаза от ранения на фронте. – Злые антисоветские языки треплются, что в Кшисте, на территории Краснознаменного Дома инвалидов войны и труда, герои войны живут в ужасных условиях. И это в наше то время, Сереж! Ты можешь в это поверить?

– Конечно, нет, Михаил Петрович, – устало сказал я это было то, что ожидал от меня услышать мой начальник и снова спросил: – Так, где эта Кшиста находится?

– Возьмешь сопроводительные документы у Скворцовой и все узнаешь, – строго сказал Степанчиков.

Вообще, мой начальник был добрейшей души человек и герой войны, но он считал, что в молодом коллективе нашей газеты без строгости – никуда. Старое воспитание, которое он получил, наш начальник прививал и нам.

До Кшисты я целые сутки ехал на поезде. Под стук колес, сочинял каркас статьи о том, как хорошо советская власть заботится о своих ветеранах. Потом полдня я трясся в почти новой грузовой машине ГАЗ-51, за рулем которой сидел добродушный, но болтливый шофер с обожженным лицом – Степан Бочкин.

– А вы журналист прям из самой Москвы? – с интересом и странным акцентом спросил меня водитель.

– Да, – деловито ответил я. Мне понравилось, что в мои девятнадцать ко мне обращаются на «Вы». – Из самой, что ни на есть, столицы, так сказать, нашей необъятной Советской страны.

– Небось, самого товарища Сталина своими глазами видели? – не унимался Бочкин.

– Видел, – ответил я. – Только издалека. Но я его хорошо разглядел.

– А какой он? Ну, Иосиф Виссарионович?

– Он, ну… Как бы это сказать, – старался я подобрать слова и выдал: – Он Всеобъемлющий!

– Ого! – удивился Степан Бочкин и спросил, кивнув на кисть моей левой руки: – Что случилось? Где воевал?

– Нет, – ухмыльнулся я, почесав то место, на котором отсутствовали два пальца, – мизинец и безымянный. – Это, когда я был еще совсем младенцем, мне крысы откусили. В тридцатых туго моим родителям пришлось, они из города в деревню перебрались в поисках лучшей жизни. Первое время мы жили в колхозном коровнике. Мама рассказывала, что там крысы водились величиной с собаку. Вот. Я легко отделался. Моей старшей сестре крысы сожрали лицо. Она не долго прожила.

– Жаль, – тихо сказал шофер, вытирая пот со лба.

– Что «жаль»? – спросил я.

– Жаль, что я не видел товарища Сталина.

В вечерней Кшисте первой меня встретила однорукая и немолодая женщина с изуродованной щекой одетая в старый, но чистый сарафан в зеленый горох. Это была – заместитель директора дома инвалидов войны и труда – Людмила Ивановна Сивоногова. Она показала мне поселок, в котором было с десяток покосившихся домишек и старая церквушка вдалеке, окруженная яблоневым садом. Именно в этой церквушке и был дом инвалидов.

– Здравствуйте, Сергей Васильевич! А мы вас еще вчера ждали, – сказала, улыбнувшись, Людмила Сивоногова с тем же акцентом, что и у водителя Бочкина.

– Здравствуйте, – улыбнулся я в ответ. Меня уже второй раз называли на «Вы».

– Нам звонили из вашей газеты и предупреждали, – затараторила Сивоногова. – Скоро стемнеет, а вы с дороги, наверно еще и голодны. Сегодня отдохнете у меня в доме, а завтра я вас отведу в Дом инвалидов. Я познакомлю вас с нашим директором и со всеми обитателями.

– Большое вам спасибо, – сказал я. – Поужинать и отдохнуть, конечно же, не помешало бы.

Сивоногова жила вместе со слепым мужем. Еще пару лет назад они были обычными обитателями дома инвалидов и помогали работникам. А потом Людмила Ивановна дослужилась до заместителя директора, и ей отдали дом бывшего зама. На него кто-то написал анонимный донос о том, что он «враг народа». И его после часового разбирательства приезжих людей из особого отдела МВД расстреляли прямо у стены церкви.

Людмила Ивановна и ее муж оказались щедрыми хозяевами, накормили меня жирной ухой, домашним ржаным хлебом, а на десерт к чаю поставили на стол яблочное варенье и кусковой сахар. Ночевать уложили на теплой печке, где я сытый и довольный, как кот проспал до самого утра.

На следующий день Сивоногова познакомила меня с седовласым и властным директором дома инвалидов, офицером НКВД в отставке Василием Васильевичем Воскресенским. Несмотря на почтенный возраст, он был физически крепок, обладал цепким, проникающим в самое нутро взглядом, и командным голосом. Единственное, что портило его идеально-совершенный образ советского человека – он немного прихрамывал.

– Сейчас я вам все здесь покажу, – браво рявкнул Воскресенский и повел меня на экскурсию по дому инвалидов.

Здание бывшей церкви, как в нутрии, так и снаружи было не ровно зашпаклевано и местами покрашено серой и белой краской, местами краска от времени начала трескаться. Внутри дома инвалидов было относительно тепло, но очень влажно. А еще в воздухе витал не выветриваемый запах мочи и фикалий. Пол из досок с облупившейся краской был чистым. Крыша была покрыта листами проржавевшего метала, кое-где с дырочками от гвоздей, сквозь которые проникали солнечные лучи. Помещение церкви делилось на палаты, в каждую из которых мы заходили.

– Ой, – испугался я, увидев пробежавшую крысу в палате для слепых.

– В Москве у вас все чтоли пугливые такие? – рассмеялся Воскресенский.

Я, смущаясь, показал левую кисть, на которой отсутствовало два пальца. В ответ Воскресенский поднял правую штанину, и я увидел деревянный протез. Я не стал спрашивать, что произошло с его ногой, мне было не интересно.

– В палате для слепых частенько снуют крысы, – рявкнул Воскресенский и показал в сторону сидящих на кроватях инвалидов. У кого-то не было рук, у кого-то ног, но у всех было то, что их объединяло – все они были слепыми. Инвалиды тихонько поздоровались со мной и с директором и продолжили сидеть молча и немного напряженно. Возможно, из-за того, что они побаивались приезжих, гости то к ним не приходили. А возможно, они так себя вели при суровом директоре, который был похож на человека, никому не дающего спуску.

– Каждый прием пищи, – продолжил Воскресенский, – проходит под чутким контролем наших работников и помощников из здешних… э-э-э… отдыхающих. Людей у нас не хватает. Мы следим за тем, чтобы слепые вовремя принимали пищу, и крысы не воровали у них, так сказать, еду. А вот этот, который в углу, это герой Советского Союза, летчик Бронкин. У него нет родственников, вот он и живет у нас. А истории какие рассказывает! Любо-дорого послушать. А вот этот, без обеих рук, известный разведчик Шополов. Когда его фрицы поймали, издевались сильно, по рукам пошли гангрены, вот и ампутировали.

Потом мы заходили и в другие палаты. Воскресенский наперебой хвалил здешних обитателей и знал истории почти каждого. Больше всего мне запомнилась история разведчицы Серафимы Кремневой, которая, выполняя ночное задание зимой, вмерзла ногами в болото. Боевые товарищи нашли ее только под утро и вырубили изо льда топорами.

В маленьком закутке, который Воскресенский тоже назвал палатой, особенно воняло испражнениями. Там находилось семь «овощей», инвалидов с деформированными от ран головами, с огромными пульсирующими вмятинами из-за отсутствия частей черепа.

– Я не думал, что с такими ранами можно жить, – удивился я.

– Еще как можно, – сказал Воскресенский с долей хвастовства. – Лучший уход и трехразовое питание делают свое дело.

Дойдя до последней палаты, я увидел, что там никого не было, только пустые кровати, шкафчики и разные грязные тряпки, платки, простыни.

– А местные… э-э-э… отдыхающие. Сейчас находятся на природе, – таким же командным голосом сказал Воскресенский. – Тут у нас живут и отдыхают так называемые «Самовары».

– Кто это? – спросил я.

– «Самовары» – это инвалиды, у которых нет ни рук, ни ног. Только тело и голова, – сказал Воскресенский. – Вы можете сейчас посмотреть, как они проводят свое время. В яблоневом саду. А я пока пойду всех подготовлю для общей фотографии.

Мы вышли из бывшей церкви.

Воскресенский ушел по своим делам, а я направился в яблоневый сад. Там на деревьях висели что-то вроде походных мешков, из отверстий в верхних частях которых торчали человеческие головы. Семеро спали, согретые лучами солнца. А из глаз одной из голов текли слезы.

– Самовары, – прошептал я и подошел чуть ближе.

Плачущий «Самовар» смотрел вдаль на реку и что-то бубнил. Я подошел ближе и услышал слова бедолаги.

– Они пришли… они пришли за мной… моя жена… мои дети… они пришли за мной…

Я посмотрел по сторонам. Никого не было, даже работников дома инвалидов, возможно у них был обед.

– Где они, твои жена с детьми? – тихонько спросил я.

Голова задрожала и изошла лающим кашлем. Возможно, у человека было воспаление легких. А потом губы плачущего прошептали: – Они вон там, у реки.

– Я никого не вижу, – сказал я и еще раз осмотрелся.

– Ты их не видишь, – сказала голова, – потому что они мертвы и ждут меня. В другом мире.

– А почему ты их видишь?

– Потому, что я тоже скоро умру, – ответила голова и снова закашляла.

– А что с ними случилось?

– Их расстреляли.

– Фрицы?

– Нет… Свои.

Я хотел выругаться, обвинить «самовара» во вранье, но мне его стало жалко и я, сдерживая злость, спросил:

– Что случилось?

– Во время блокады Ленинграда, зимой сорок второго, моей семье, как и всем, было очень тяжело, – сквозь слезы и слюни начала рассказ голова. – Голодное время было. Я с женой еще держался, а вот мои дочки теряли сознание. Просто падали. Я боялся, что они вот-вот умрут, если я ничего не сделаю. В нашем доме жила только наша семья и старая костлявая бабушка. И вот однажды моя жена зашла ее проведать, а она была мертва. Мы разрубили тело в ее квартире на куски и целую неделю брали понемногу мяса и варили. Дети ели с удовольствием, не зная, «что» у них в тарелках. А мы с женой частенько блевали.

– Как вы могли? – разозлился я.

– Мы хотели спасти наших детей, – ответила голова.

– А как ты руки с ногами потерял? – спросил я.

– Мясо соседки быстро кончилось, – ответила голова. – Я был на грани что бы сорваться и покончить с собой, что бы у детей и жены было новое мясо. Но я не смог. Я боялся их оставить одних. И я решил пожить временно у соседки, чтоб дети меня не видели и отрубить себе левую руку по локоть, а рану прижечь. Жена сказала детям, что я ушел бить фрицев, а мне приносила мясную похлебку. Я давился, но ел сам себя. Потом жена пришла и избила меня и, плача, со словами – «прости, но дети должны жить» отрубила мне ноги. Прижгла горящей головешкой раны и бросила одного. Через два дня пришли НКВДшники с моей женой и детьми. Ее вычислили на улице по здоровому румянцу, который появлялся у… этих…

– У каннибалов, – добавил я. – У людей, которые едят других людей. У сытых.

– Да, – подтвердила голова. – У этих самых.

– И что стало с твоей женой? – спросил я.

– Ее расстреляли на моих глазах, – захлебывалась в слезах голова. – А что стало с детьми, я не знаю. Их куда-то забрали. Наверно они умерли от голода.

– А что случилось с твоей оставшейся рукой?

– Отрезали в госпитале. Обморозил. Заражение.

– Все понятно, – выдохнул я.

– А теперь они пришли, – заскулила голова. – Моя жена с детьми. Стоят у речки. Машут. Меня ждут.

Тут начали просыпаться и другие «Самовары», но мне не хотелось с ними говорить на душе было погано. Я вернулся к дому инвалидов.

Василий Васильевич Воскресенский вместе со своими работниками собрал около двадцати инвалидов возле главной двери церквушки для общей фотографии. Там были люди с разными увечьями, но все в чистой одежде и с медалями и орденами. На фото оказались только счастливые, улыбающиеся лица. А в моей голове плачущий «Самовар» продолжал скулить:

– Они пришли… они пришли за мной… моя жена… мои дети… они пришли за мной…

И вот мне уже не девятнадцать, спустя годы, я добрался до отметки – семьдесят один. Я – старик. Сижу в мягком кресле в своей уютной квартире, почесываю то место на левой кисти, на котором отсутствуют два пальца и смотрю на пол. Там лежит мешок, из которого выглядывает голова «Самовара». Губы головы двигаются, и я слышу голос своего старого безымянного знакомого:

– Я пришел… я пришел за тобой… моя жена и мои дети хотят с тобой познакомится…

Говорят, когда человек переходит из мира живых в мир мертвых перед глазами пролетает вся его жизнь. Он видит самые жуткие ее моменты. И за каждым приходит своя старуха с косой – воплощение всего самого пугающего. Быть может, этот «Самовар» и есть мой ангел смерти.

Или это просто галлюцинации немощного старика?