Текст книги "Король и Шут. Как в старой сказке"

Балу. Все равно хороший альбом. Во-первых, такой отпечаток времени…

Князь. Да, хороший. И для кого-то он стал даже особенным. Но если смотреть не с творческой точки зрения, а с коммерческой, он был самым слабым по сравнению с тремя предыдущими. Потому что в нем были песни, которые хитами никак не назовешь: «Воспоминания» без слов, а «Что видел малыш» – с конкретно слабыми стихами. До этого меня было сложно упрекнуть в слабых текстах, потому что раньше все было уникально и любопытно.

Балу. Да, до этого тексты вылизывались, причем коллективно.

Князь. Да не в этом даже дело. Всегда есть какой-то определенный заряд, который ты выдаешь. Если у тебя большой промежуток времени, то ты и расходуешь его грамотно. А когда ты начинаешь к сроку готовить альбом, то пользуясь стартовым запалом, ты пишешь крутую песню, еще одну, но под конец этот запал уже заканчивается, и тексты становятся слабее. Но может вылезти и что-то крутое – «Древляне», например. Но мы в любом случае считали, что музыкально продвинулись хотя бы в плане аранжировок, да и играть к тому времени научились лучше.

Балу. С другой стороны, если бы мы отложили еще на год, то вообще могли ничего не записать. В принципе.

Князь. Да, дедлайны – это, конечно, хорошо, только ничего хорошего. А сейчас давай послушаем последнюю песню и поскакали к следующему альбому.

Балу. Давай.

О чем это я?

Вот так, друзья, послушал последний трек и задумался о том, о чем и вслух не говорят, а то неправдой станет, да.

Вернемся к альбому. После записи отношение к нему в группе было двоякое. С одной стороны, записали новый альбом, с другой, не все песни в нем стопроцентные хиты. Опять-таки я рассуждаю со своей точки зрения, с точки зрения требовательного фаната своего дела и своей группы. Я это сейчас пишу, погрузившись в море воспоминаний, всколыхнувшееся от прослушивания альбома. А тогда мы не хотели быть ни культовыми, ни легендарными, ни популярными, мы просто заехали ненадолго в город, быстренько записались, да и поехали дальше на гастроли – навстречу новым приключениям!

52. Как правильно вести беседы

Вагонные споры – последнее дело…

Живой классик

…а вот и нет!

Александр «Балу» Балунов

У нас с Горшком была одна интересная методика споров с идиотами. Идиотами мы называем людей, которые себя не уважают, но лезут со своим идиотским мнением.

А послать их либо никак нельзя, либо тебе скучно, и ты развлекаешься, в поезде например. Согласно нашей методике, если споришь с человеком, который не уважает сам себя, то для победы в споре нужно:

а) аргументировать свою точку зрения доказательствами, не имеющими к реальности никакого отношения. В идеале лучше вообще ничего не знать о предмете. Либо знать, но только термины. Значение которых лучше тоже не знать;

б) иметь АБСОЛЮТНУЮ уверенность в себе. И не улыбаться.

Например:

Идет спор о том, кто изобрел телефон. И даже если оппонент-идиот прочитал какую-то научно-популярную статью, он не сможет спорить с человеком, который на голубом глазу говорит: «А ты читал воспоминания Белла?»; «Даже Попов в завещании написал»; «Ты хоть помнишь, когда сопротивляемость была открыта?»; «Когда мы в школе доплеровский эффект изучали, я интересную статью читал»; «Причем тут рефракция! А? Ты не говорил? Послышалось, извини. Так вот, она ни при чем!», «Ты просто слабо себе представляешь устройство телефона»…Ну, и так далее, любой бред.

Смысл вот в чем. Идиот гонит такой же бред, но он в него верит. И хочет всех убедить в чем-то, в том числе и себя. Просто для самоутверждения. Не умеют идиоты молчать.

И неважно, насколько идиот владеет предметом спора. Важно, насколько он уверен в себе. И вот в эту щелку между абсолютной уверенностью абсолютного идиота и конкретной уверенностью частного идиота и надо пролезть для победы. То есть по факту идиот открывает рот, а ты в чистом виде тренируешь уверенность в себе, ну и poker face заодно.

Когда в нашу группу влился Яха, он наивно полагал, что высшее образование что-то значит и может помочь в споре. Поэтому Горшок часто спорил с ним о мировой и российской истории, истории и теории музыки, да о чем угодно. Яха честно что-то о каждом предмете знал. Это его и губило. Я всегда при их спорах старался не ржать и прятал лицо. Горшок однажды по секрету сказал мне: «Зачем мне знать факты, если я могу выдумать лучше?»

Много позже, когда с нами начал ездить Ренегат (или более благозвучно – Лось), они стали спорить втроем. Это было феерично! И если кто-либо пытался встрять, Горшок это пресекал: «Мы тут с Яшечкой и Лосиком спорим, а вы не мешайте».

Князь и Горшок в «Бункере», 1999 год. Фото Е. Евсюковой

Лось, чтобы показать, что и молдаванин панк-року – человек не посторонний (в своем понимании, конечно), рассказывал всякие истории из своей недолгой учебы в ветеринарном техникуме. Как, например, он по локоть коровам в жопу руки засовывал (осеменял). Дело молодое и полезное, кто спорит! Со временем ветеринарный техникум превратился в институт, и Лось стал заявлять, что они с Яхой – единственные люди с высшим образованием (пусть и не оконченным), и спорить с ними глупо. Наказание за такую самонадеянность было неизбежно. Справедливости ради надо сказать, что в эпическом споре об истории России Лось и Яха на моей памяти умудрились дважды загнать Горшка в угол. Они нашли факты, которые даже Горшок знал и не мог с ними спорить.

Тогда Горшок сделал элегантный шаг. Он где-то надыбал учебник истории за шестой класс и взял его с собой на гастроли. И демонстративно держал его на столе в купе. Увидев это, Яха и Лось возрадовались: уж ученика шестого класса они переспорят! Не учли они одного. Горшок этот учебник тоже не читал. Он на него ссылался! Два «человека с высшим образованием», естественно, считали ниже своего достоинства читать школьный учебник, за что не раз и поплатились. Выглядело наше купе обычно так. Пор наверху «СПИД-инфо» читает. Я с Павликом в шахматы играю. Разливаем. Закусываем. Благостно улыбаемся. Зритель млеет. Рядом с невинной улыбкой сидит Горшок, а с ним с пеной у рта спорят Яха и Лось.

Идею такого метода я подцепил в одном из произведений Роберта Хайнлайна, эстетику мы взяли у Шутника, короля троллей из «Десятого королевства», а отточили уже с Горшком на окружающих идиотах. Не подумайте, что мы Яху и Лося в плохом смысле идиотами считали, мы же любя. В отличие от идиотов-журналистов, о чем сейчас расскажу.

Горшок. Фотосессия в Центральном парке культуры и отдыха, 1998 год. Фото М. Лаписа

Производной этой методики была игра «Свободные уши». Бывает, приходит брать интервью человек, который:

а) не в курсе нашей музыки;

б) не знает ничего о группе;

в) вообще ничего не знает, просто уверен, что раз он журналист, то все вокруг ему должны сами все рассказать.

Журналисты, конечно, бывают разные. В Барнауле пришла женщина хорошо за пятьдесят и говорит: «Ребята, я вообще не в курсе, мне редактор сказал интервью взять и материал написать, мне б до пенсии доработать». Тут мы всегда помогали, что нам сложно, что ли? С удовольствием. Если все заняты, то сажали Машу и говорили: «Маша, диктуй факты». Это путь первый.

А есть иной тип журналистов – наглые и необразованные. С ними мы поступали так. Первый, кто такого поймает, должен влить ему в уши самый «эксклюзивный» материал. Как вы, наверное, уже догадались, к реальности он не должен иметь никакого отношения. Нужно было наврать про имена, города, даты, названия песен, альбомов, скандалы, свадьбы, разводы, да мало ли чего! Хорошим тоном считалось заставлять журналиста особо важные названия записывать в записную книжку. Также надо было время от времени ловить проходящего мимо соратника и требовать подтвердить или уточнить какой-нибудь бред. Полагалось с серьезным видом подтверждать. Особенно хорошо это получалось у Князя и Яхи. Ну и у Горшка, конечно, но ему обычно мало было просто подтвердить, он лез приукрасить и продолжить тему.

В идеале мы стремились к тому, чтобы когда журналист принес материал в редакцию, на него посмотрели как на идиота. Или прямо так и напечатали, что тоже неплохо: значит, там полная газета идиотов. Готовиться к интервью надо. Так нас достали непрофессионалы среди журналистов, что приходилось их воспитывать.

Эта игра требует ювелирного использования «контролируемой глупости». Ни на миг нельзя расслабляться. К сожалению, со временем можно сдать, опуститься до уровня журналистов и начать просто гнать. Это всегда, кстати, видно по улыбке.

Расскажу еще одну подобную историю. Дело было в Смоленске. До этого мы как-то тяжко и долго ездили по городам, и я не то чтобы устал, но как-то мучительно захотелось тепла и женской ласки. В Смоленске, надо вам сказать, совершенно чудовищный зал. Он хоть и прямо напротив гостиницы, но построен по типу «стекляшки». То есть с прозрачными стенами. За кулисами там только темный коридор и две гримерки, тоже с прозрачными стенами. И если ты там сидишь, то над тобой все фаны прикалываются. Остается только ходить по темному коридору, где даже присесть негде. В этом коридоре я еще перед саундчеком приметил потрясающе красивую девушку с открытым и немного грустным взглядом.

И фигура, и лицо, и платье, и прическа – ну все заставляло каждый раз, проходя мимо, оглядываться на нее. Фея, одно слово! Нимфа.

Закончили саундчек мы довольно быстро, часов в пять, и встал вопрос, что делать три часа до концерта. Ну не в коридоре же стоять! И вдруг подходит ко мне это прекрасное создание, нежно берет за локоть и, подняв на меня ясные глаза, молвит ангельским голосом, так, мол, и так, но после нашего прошлогоднего шоу мой светлый образ затмил все в ее жизни. И весь год она думает только обо мне, любит без меры, ни на что не претендует, но живет рядом, а дома никого, только мои зацелованные фотографии на стенах. И до концерта три часа. А в конце добавляет: «Яша». Я, только что поверив, что высшие силы услышали мои молитвы, возвращаюсь на землю и вопрошаю: «Яша?» А она в ответ: «Ну, вас же зовут Яша?»

И вот тут я вспомнил. Блин. Когда в прошлом году мы приехали в этот город, мы с Яхой поперлись на музыкальное телевидение. Горшок с Князем так устали в дороге, что разбудить их не удалось, и поэтому пришлось отдуваться нам. Девушка-ведущая не знала, ни кто мы, ни как нас зовут, ни откуда мы – вообще ничего. Ни-че-го. Впрочем, она была довольно миленькой и все время зачем-то закидывала голову и смеялась. И вот тут я придумал очень смешную шутку, еще не зная, как она мне аукнется через год. Приведу ее как диалог в эфире, не дословно, конечно, но смысл будет понятен.

Ведущая. Здравствуйте, ребята! Расскажите, кто из вас король, а кто шут, какие творческие планы и что вам помогает в творчестве.

Балу. День добрый! Король у нас я, но если честно, то во всем слушаю основателя группы и автора почти всех песен – нашего бас-гитариста Сашу Балунова по прозвищу Балу (показываю на Яху).

Яха. Да, привет, я зовусь Саша Балунов, и ты сказал все верно, но должен заметить, что группы не получилось бы без нашего гитариста Якова Цвиркунова (показывает на меня).

Балу. Ну, я, конечно, музыкант хороший, тем не менее…

Яха. Да не просто хороший, все говорят, что ты, Яков Цвиркунов, лучший гитарист в России. Мне даже Шевчук говорил: отдашь Цвиркуна, всех своих гитаристов выгоню.

Ну и так далее. То есть я назвал Яху своим именем и расхваливал его, а он, поймав шар, делал то же самое. Лох ликовал!

Вспомнил я все это и улыбнулся. Ну, то есть засмеялся. Ну, ладно, дико засмеялся. Но не заржал, это точно. И вот, пока я смеялся, девушка упорхнула. И я, хоть и пытался ее найти, чтоб объясниться, не увидел ее больше. Задумайтесь, ведь она целый год, возможно, испытывала прекрасную муку любви, но не постаралась ничего обо мне узнать. Непрофессионально как, а? Мне до сих пор почему-то стыдно, и если ты, прекрасное создание, читаешь эти строки, то прости меня, пожалуйста. Но было дико смешно, а смех, как известно, первый враг секса. Блин.

53. Как меня однажды выгнали из группы

Дело было так. Сидели мы втроем на точке, в Башне, вроде как репетировали. Я, гитара и барабаны. А на самом деле, накурились и издавали какие-то очень громкие звуки. Короче, настроение имели прекрасное и в чем-то возвышенное. Горшок, по обыкновению, опаздывал, а Князь – вообще непонятно было, придет или нет.

И тут влетают, как два урагана, наши вокалисты, начинают махать руками и эмоционально вещать. Мы минут десять накуренно на них смотрели и пытались понять, что случилось, потом до меня начало доходить, что дело серьезное, и я предложил выключить и положить инструменты. Выяснилось, что претензии у них в основном ко мне и Яхе. Князь был возмущен, что мы ведем себя так, будто решаем все дела в группе. И начал он с меня.

Например, предъявил такой случай. Два дня назад я ходил с женой на фестиваль SKIF и мало того, что прошел без билета, так потом еще и поперся в гримерку к артистам. А Поручик, который тоже пришел туда с девушкой, пожаловался Князю, что ему пришлось покупать билеты, а когда он захотел пройти в гримерку, его туда не пустили. Это, по мнению Князя, означало то, что я ставлю себя выше музыкантов.

Я удивленно посмотрел на Поручика, а тот стал мямлить что-то типа: «Да не, Андрюха, это ничего». Он явно не ожидал, что его невинная жалоба тет-а-тет возымеет такие последствия.

Тогда я постарался сосредоточиться, потому что смехотворность таких претензий (а рядом стоял Горшок и гневно смотрел на меня) явно не соответствовала эмоциональному накалу. Да и не стал бы Князь из-за жалобы барабанщика специально из Купчино ехать на Васильевский. Сосредоточившись, я с улыбкой сообщил Князю, что:

1. Он охуел!

2. Без билетов я прошел, потому что моя жена дружит с организатором фестиваля Севой Гаккелем со времен «Тамтама», а в гримерку я пошел, потому что Инке стало плохо на концерте. И нам повезло, что я дружу с Ликой, которая работала там и пустила мою жену прилечь.

3. Вообще-то я на все концерты хожу без билетов, и захожу в любые помещения, какие посчитаю нужными, и не спрашиваю ни у кого разрешения.

На Князя мои, на мой взгляд, убедительные аргументы не произвели впечатления. Он начал пересказывать какие-то еще истории, которые ему рассказал Ренегат. Я видел, что у друзей что-то случилось, но никак не мог понять что.

Яков даже не успел начать оправдываться, так как вступил Горшок. И от его слов я реально выпал в осадок. Привожу примерный диалог.

Горшок. Ты понимаешь, что я после этого не смогу с тобой на одной сцене стоять?

Балу?

Горшок. Ты знаешь, что из-за тебя Анфиса вены вскрыла?

Балу??

Тут я правда испугался. Потому что у Анфисы к тому времени уже были серьезные проблемы с героином, как, впрочем, и у Горшка. Но если Горшка мы все вместе поддерживали, помогали и старались выйти из этой ситуации, то у Анфисы в группе поддержки был один Горшок. Да и тот постоянно на гастролях. Он вообще часто мне жаловался, что когда уезжает, то боится ее оставлять, и поэтому, когда была возможность, всегда брал ее с собой. Короче, я понял, что надо что-то делать. Я спросил, в какой больнице она лежит. Выяснилось, что она дома.

Из путаных и непонятных объяснений мне удалось понять, что пока мы были на гастролях, Анфиса пришла к Гордееву занять денег, да и вскрыла себе вены. И пока Гордеев ее откачивал, она сказала, что все это из-за того, что я не давал ей проходу и все время приставал. О чем он и сообщил Горшку.

Что творилось у меня внутри, я не смогу описать словами ни сейчас, ни когда-либо в дальнейшем. Абсурдность обвинений была непомерна. Я вообще не понимал, что происходит. И чтобы как-то разобраться, предложил поехать домой к Горшку и спросить Анфису, в чем дело. Все-таки они мои друзья, я их всегда поддерживал и помогал в трудные моменты… Да и вообще, что это за фигня?!

Но Горшок отказался, он просто заученно повторял: «Я после такого не могу стоять с тобой на одной сцене».

В итоге я понял, что он имеет в виду и к чему все это. Слезы подступили к горлу и стали душить меня. И чтобы не позориться и не плакать перед друзьями, я ушел. И стал позориться на улице, потому что мне было все равно. Я шел по улице и задыхался не столько от слез, сколько от бессилия и непонимания. Я не мог остановиться и успокоиться. Слезы просто текли без остановки. Я шел по улице. Ехал в метро. Каким-то образом оказался на «Московских воротах», встретился с женой. Оказывается, мы договорились идти с ней и с Ликой в сауну. Потом долго стоял под душем, ведь там не видно слез. Потом, наверное, как-то попал домой.

На следующий день я позвонил музыкантам в надежде, что, может, я рано ушел и потом Горшок с Князем объяснили все. Но нет, ребята сказали, что обсуждать тут нечего и что на гастроли через два дня вместо меня поедет Ренегат. Возьмет мою бас-гитару и займет мое место.

Как только ребята уехали на гастроли, в Ростов, по-моему, я приехал на точку. Видеть я никого не мог, говорить тоже. Вроде уже и успокоился немного, но любая попытка произнести хоть слово оканчивалась слезами. А тут я забрался на крышу Башни, сидел на краю один, смотрел, как корабли стоят вдалеке на рейде.

Когда ребята приехали с гастролей, я решил выяснить все же, что произошло. Анфису после пережитого я видеть не мог. Не не хотел, а именно не мог. Физически. И тогда я поехал к Гордееву как к единственному участнику событий. Я думал, что у него дома на полу и стенах будут следы крови. Но в квартире было чистенько и все аккуратно прибрано. Гордеев принял меня очень сердечно, так как сам, по его словам, был расстроен происходящим. Сразу достал самогон, который привез из деревни, и разложил закуску. Ситуация начала проясняться.

Я сказал ему о нелепости обвинений. Как вообще у Горшка могла появиться идея ревности? Не так давно, когда Анфисе негде было жить, Горшок попросил меня приютить ее, и она жила у меня дома. Они с моей женой секретничали и, по-моему, даже сдружились против меня – в хорошем смысле. Однажды, когда у Анфисы была жуткая депрессия, а Горшок не мог встать, он позвонил мне и попросил помочь. И я взял ее, нашего гитариста с девушкой, один косяк на всех и отвез в Петродворец. Мы весь день гуляли и смотрели на фонтаны. А потом промокли на шутихе и долго смеялись. А потом замерзли и поехали домой. И таких историй море.

Балу в Зеленом театре. 13 июня 2003 года. Фото Е. Евсюковой

Горшок в Зеленом театре. 13 июня 2003 года. Фото Е. Евсюковой

И, главное, как я мог «не давать ей прохода» если я или на гастролях, или на репетициях, или провожу время со своей женой и сыном. А Анфиса, соответственно, с Горшком.

– Это ты мне скажи. Может, вы тайно встречаетесь, Санечка, – шутил Гордеев.

– Да, точно, она со мной тайно встречается, и я ей там не даю прохода, – я, наверное, первый раз за все время улыбнулся. То ли комизм ситуации, то ли самогон, то ли Гордеев с его умением слушать, но что-то помогло мне успокоиться. Я понял, что все это бред, и надо просто разобраться. Особенно меня рассмешило предположение про тайные встречи. Нам не нужно было «тайно» встречаться. Она была жена моего лучшего друга, считай, сестра. Я мог в любой момент позвать Горшка и ее, вместе или по отдельности, в гости. И частенько кто-то оставался на ночь. Это было в порядке вещей. А бывало, они приходили ко мне без приглашения, просто поболтать и переночевать. Короче смех, да и только. Хотя смешно мне не было.

– Так она вскрывала вены или нет – это, на самом деле, волновало меня больше всего. Я, в силу особенности своего жизненного и армейского опыта, знаю, как это опасно, а сухожилия практически не срастаются.

– Да я не видел, она была с длинными рукавами.

– А кто вообще сказал про вены, откуда эта информация появилась? Мне Горшок сказал, что от тебя…

– Санечка, не лови меня на слове.

– Короче, поехали на точку, там все вместе и разберемся.

– Только выпьем по последней, чтоб зла не оставлять.

Сказано – сделано. Все было уже не так эмоционально, но до сути снова не докопались. Я предложил им вместе рассказать мне, что же было на самом деле. Но они путались и что-то все время не сходилось. А Князь вообще сказал, что он не в курсе, так как подъехал к Гордееву позже. Тогда Гордеев предложил мне поговорить с Горшком в соседней комнате наедине, без свидетелей. Я так и сделал, но ничего не прояснилось. Тогда Гордеев закрылся с Горшком в комнате. Тут меня самогон или отпустил, или наоборот накрыл, но я почувствовал какой-то жуткий ком в груди. И снова ушел, чтоб не разрыдаться. Я видел, какую боль причиняю друзьям своими расспросами, и мне это не нравилось. Я решил отложить все на завтра.

А на следующий день я пришел на точку раньше всех. Потом пришли барабанщик с гитаристом. Поиграли. Ведь еще были недоделанные песни. Примирение состоялось буднично. На точку позвонил Горшок и сказал мне (помню дословно):

Балу на рок-фестивале «Нашествие», 2000 год. Фото Е. Евсюковой

– Шура… ну, короче… если ты хочешь остаться в группе, то оставайся, я буду рад.

На этом и закончили. Я был настолько потрясен этим конфликтом, что постарался забыть его как кошмарный сон. И тем более не хотел докапываться до причин. Все закончилось, все, друзья. Только с Анфисой я не виделся несколько месяцев. А потом она пришла с Горшком ко мне на день рожденья. На день рожденья я никогда никого не приглашаю, просто все, кто о нем помнит, сами приходят. Мой дом всегда был открыт для друзей.

И в тот раз дом был полон народу, и вдруг приходит эта пара. Они обняли меня, поцеловали (не Горшок), даже с подарком пришли. Я был не очень рад Анфисе после таких событий, поэтому позже отвел Горшка в сторону и спросил:

– Какого хрена ты привел сюда Анфису?! Или ты забыл?! Я ей проходу не даю, а она из-за меня вены вскрыла?!

Я просто не понимал, как вести себя в такой ситуации.

На что Горшок с искренней и наивной (характерно горшковской) улыбкой говорит:

– А разве у вас уже не все нормально? Разве вы не помирились?

– Когда?!

В конце вечера Анфиса подошла ко мне, обняла и говорит:

– Шурочка, можно тебя попросить. Не спрашивай меня ни о чем. Если моя дружба для тебя что-нибудь значит, то давай сделаем вид, что ничего у Гордеева дома не было, и снова будем друзьями.

Да запросто! Насколько легко все же простить друзей и забыть все обиды. И уж точно значительно легче, чем копаться в никому не нужном прошлом. Я шел по жизни лицом вперед. И искренне жалел людей, которые идут по жизни вперед жопой, все время глядя назад.

И все встало на свои места. Ренегат вернулся обратно в «Кукрыниксы», а я снова занял свое место в группе. И снова вокруг меня были друзья. И впереди был наш путь. И его надо было пройти.

P.S. На следующий день после «вскрытия вен» Гордеев принес нам весть, что деньги мы теперь будем делить по новой схеме. До этого мы все делили поровну, это была принципиальная позиция Горшка. Я к нему и Князю где-то раз в полгода подваливал с идеей, что они должны получать больше, чем музыканты, ибо пишут музыку и тексты. Но Горшок всегда был категорически против, говорил, что все равны, а авторские им и на сберкнижку капают. Когда Гордеева взяли на работу, договорились, что он работает за десять процентов от гонорара. А после того, как он рассказал про старое рок-н-ролльное братство, как практически спас группу «Разные люди» и научил Чижа в армии на гитаре играть, то добряк Горшок предложил ему получать как все, поровну, то бишь одну восьмую, или двенадцать с половиной процентов.

По новым раскладам половину гонорара делили между собой Горшок, Князь и Гордеев. А музыкантам остальное. Причем для Маши, которая на тот момент жила с ним, Гордеев выбил особый статус. Денег она получает столько же, сколько и «старые» музыканты, но относиться к ней следовало не как к члену группы, а как к его жене. То есть не требовать присутствия на репетициях и не обсуждать групповые дела. Я спросил у Маши, кажется ли ей это справедливым, а она говорит: «Ну а зачем мне на репетиции ходить? Вы сначала мне скрипичную партию придумайте, а потом зовите». С тех пор у нас с ней отношения наладились. А до этого были конфликты из-за прогулов.

P.P.S. Теперь-то я понимаю, что всю историю с Анфисой Гордеев затеял, чтобы увеличить их доход. А заодно попытался устранить единственного человека, который требовал полной отчетности и абсолютной прозрачности во всех финансовых делах. Я был категорически против «работы на доверии». Кстати, вспомнил, что за неделю до этого ко мне подходил гитарист Егор Белкин, с которым я тогда был знаком довольно поверхностно, и спрашивал, не начал ли еще Гордеев воровать. На что я ответил: «Как он будет воровать, если я контролирую каждый его шаг?» И рассмеялся.

Но на тот момент я был счастлив, что безумие у моих друзей прошло. И что мы снова делаем общее дело. А на деньги мне было всегда плевать, если честно. Единственное, очень жалко было Анфису, которая из-за пристрастия к героину очень быстро превратилась из целеустремленной красавицы и умницы, имеющей обо всем свое мнение, в жалкое и безвольное создание. А я, хоть и был рядом, ничего не мог поделать. Ничего. И мне жаль, что она умерла.