Текст книги "Властелины ринга. Бокс на въезде и выезде"

Калина черная (Бернард Хопкинс)

Журнал «XXL», сентябрь 2001

Тот случай, когда в результате получилось совсем не то, что я ожидал в начале. Перед тем как сесть писать эту статью, я видел несколько боев Бернарда Хопкинса, знал, что он отмотал немалый срок, и только что прочитал о его хамской выходке в Пуэрто-Рико, которая чуть не стоила ему жизни. Вот и собрался написать нечто об очередном «ярком скандалисте» из мира профессионального бокса. Нашел в Интернете пару десятков его интервью и стал читать, читать, читать… И так много дней подряд, и все это вместо того, чтобы писать. А потом написал статью за считаные часы, построив ее на цитатах из самого Хопкинса.

Статья приводится в авторском варианте. Помню, я был очень доволен правкой очаровательной женщины и по совместительству главного редактора «XXL» Марины Степновой, но у меня просто не осталось ни одного экземпляра этого журнала.

Одни уволокли, другие зачитали, а звонить Марине неудобно, так как наше сотрудничество закончилось тем, что я что-то обещал написать и не написал, за что приношу ей свои запоздалые извинения.

Если вы читаете эти строки после 15 сентября и если интересуетесь боксом, то уже знаете, чем закончилась вся эта история. Может быть, даже я сам на страницах «Спорт-экспресса» рассказал вам об этом.

Впрочем, один из двух главных ее героев заслуживает интереса независимо от того, когда вы читаете эти строки, интересуетесь ли боксом, и даже от того, чем все закончилось.

ЧП на острове (начало)

«Это война, а на войне я не уважаю Тринидада, я не уважаю его страну, я вообще ничего не уважаю».

Никто не покушался на независимость государства Тринидад и Тобаго. Войну объявили некоему Феликсу Тринидаду, обычному человеку, хотя и матерому, родившемуся, кстати, не на одноименном с собой острове, а на острове Пуэрто-Рико, который теперь отказались уважать за компанию с ним самим. А сказал эти запоминающиеся слова другой матерый человечище по имени Бернард Хопкинс, известный также под кличкой Палач.

В профессиональном боксе существует множество организаций, каждая из которых объявляет своих чемпионов мира. Три из них, WBA, WBC и IBF, пользуются примерно равным авторитетом, а остальные в той или иной степени им уступают. Хопкинс является чемпионом мира в среднем весе по версиям WBC и IBF, а Феликс Тринидад – по версии WBA. Матч между ними был намечен на 15 сентября, а PR-подготовка к этому значительному событию в мире бокса началась уже месяца за три.

Проводилось много пресс-конференций, почти на каждой из которых Хопкинс, афроамериканец из Филадельфии, считал нужным бросить на пол пуэрториканский флажок и сказать какую-нибудь гадость о латинах, например такую: «У мексиканцев и пуэрториканцев проблемы с жировыми генами (научное изыскание Хопкинса), и поэтому у них дряблые животы. Плевал я на его челюсть. Как только я начну долбить его по корпусу, а его почки станут болтаться из стороны в сторону, он сам подставит мне челюсть». Или что-нибудь еще более общее: «Мне придется заниматься раскруткой матча, так как он даже не говорит по-английски. Он не сделал того главного, что должен сделать тот, кто приезжает в эту страну, – выучить английский».

Хопкинс известен как человек умный, и все понимали, что, разыгрывая националистическую карту, он просто подогревает интерес к матчу, одновременно делая приятное и белому, пока все еще, большинству Америки, втайне тихо звереющему от собственной политкорректности и от требований типа тех, что выдвигает мощная испаноязычная группировка в Калифорнии, – сделать испанский государственным языком этого штата. И действительно – билеты пошли влет задолго до матча, интерес к которому из большого стал огромным, а, по правилам той же политкорректности, за те слова, за которые белого пригвоздят к позорному столбу, черного – лишь слегка пожурят, а может быть, и этого делать не станут.

Наконец, настало время провести очередную прессконференцию в Сан-Хуане, столице Пуэрто-Рико. Островному государству, давно уже не то являющемуся, не то все еще не являющемуся частью США, пока не приходится гордиться своими достижениями, и, как всегда бывает в таких случаях, местных жителей, добившихся славы, здесь обожествляют. Таким местным языческим божком острова и стал уже очень давно Феликс Тринидад, потрясающий боксер, впервые завоевавший чемпионский титул в 1993 году, когда ему было всего двадцать, и не знавший поражений по сей день.

На пресс-конференцию народу собралось, как на футбольный матч, – около десяти тысяч. Все-таки провинция умеет чтить своих героев. Предвидевшие такой наплыв организаторы провели ее на стадионе Клименто Колисео.

В самом начале Тринидад предупредил Хопкинса, чтобы тот не вздумал повторять свой номер с бросанием флага. Палач не понял, что речь идет не столько о гордости Тринидада, сколько о его собственной безопасности, и отреагировал с точностью до наоборот. Тут же в передних рядах на ноги поднялись около ста человек и, сметая все на своем пути, ринулись к Хопкинсу, который, оцепенев, смотрел, как на него надвигается эта непарламентски настроенная общественность. Палач ведь не ожидает, что казнить могут и его. Однако через считаные секунды до Хопкинса дошло, что спасать его некому, и он бросился бежать вверх по проходу. Телохранители прикрывали его отступление, а точнее, просто бежали за ним, вольно или невольно закрывая его от тех предметов, которые время от времени бросали преследователи.

Неожиданно на пути у Хопкинса встал неизвестно откуда взявшийся человек с дубинкой…

Филадельфийская история

Бернард Хопкинс родился в 1965 году в одном из тех районов Филадельфии, которые пользуются такой же репутацией, как и нью-йоркский Гарлем. Его родители были честными трудягами и именно поэтому не могли уследить за всеми своими детьми. Бернард рано отбился от рук и уже к ним не прибивался.

Лучше всех о себе рассказывает он сам: «Большинство людей, на которых я молился, были крутыми, но я был все равно круче. Я никогда ничего не отбирал у женщин и не пользовался оружием. Обычно я просто запугивал людей, и этого оказывалось достаточно. Допустим, я увидел кого-то с цепочкой на шее, тогда я подходил и говорил: „Хорошая цепочка, можно посмотреть?.. Я же тебе сказал, я хочу посмотреть на твою цепочку… Посмотреть, понял?.. Дай-ка ее сюда, мать твою“. У меня была такая репутация, что со мной предпочитали не драться и все отдавали без сопротивления. Я много играл, но независимо от того, выигрывал или проигрывал, всегда уходил домой с деньгами, то есть я сначала проигрывал, потом избивал того, кому проиграл, и забирал все обратно. Добыча моя была мелкой, зато я получал много адреналина. Как-то раз я нацепил на себя одновременно девять цепочек».

Однако не все были готовы отдавать деньги по первому требованию. Когда Бернарду было четырнадцать лет, одна ссора из-за денег во время игры закончилась тем, что ему воткнули в легкое пестик для колки льда (один из излюбленных трущобных видов оружия), причем втыкавший явно метил в сердце, но промахнулся, и лезвие прошло в нескольких сантиметрах от него.

Через год его снова чуть не зарезали. На этот раз нож вошел в спину. Об этом инциденте у Хопкинса сохранились очень характерные воспоминания: «Я сделал что-то нехорошее тому парню, который меня подрезал, но я сделал столько зла самым разным людям, что не помню, что сделал именно этому».

Однако юный Бернард дрался не только на улице, где его так боялись, что при первой же возможности пускали в ход зубы и оставили ему на память многочисленные шрамы от укусов. Он ходил еще и в боксерский тренировочный зал, и у него были неплохие шансы на то, чтобы войти в олимпийскую сборную 1984 года, но любовь к цепочкам все-таки не довела его до добра.

О том, что произошло, Хопкинс вспоминает так: «Ну, как обычно бывает? Ты нападаешь на парня, отбираешь у него что-то из вещей. После этого он идет в свою банду, и они нападают на тебя. Только этот парень не входил ни в какую банду и поэтому пошел в полицию».

У Хопкинса за два года набралось порядка тридцати приводов в полицию, и на этот раз было решено завести на него уголовное дело. Ему припомнили еще один из его старых подвигов, и в результате семнадцатилетний Бернард получил срок, по продолжительности почти равнявшийся всей его интересной и содержательной жизни. Правда, ему оставили шанс выйти из тюрьмы через четыре с половиной года в случае примерного поведения, однако намерения вести себя примерно никто тогда в нем заподозрить не мог.

Чемпион тюрьмы

«Едва ты попадаешь в тюрьму, как все тамошние акулы начинают ждать, что ты как-то выдашь свой страх. Мне было семнадцать лет. Я был окружен убийцами, насильниками, скинхедами, парнями из мафии, так что я попал в опасную ситуацию. Я видел, как парня зарезали заточкой из-за пачки сигарет. Я видел, как людей насилуют. Даже в душевую нельзя было войти голым. Душ приходилось принимать в трусах, потому что, как бы силен ты ни был, с четырьмя-пятью парнями тебе все равно не справиться».

По нашей традиции, в буквальном смысле воспетой в слезливых, как мексиканские сериалы, блатняках, человек, попавший в тюрьму за любую уголовщину, немедленно начинает воспринимать себя как жертву. В его несчастье виноват кто угодно, кроме него самого, от семьи и школы до жертвы, которая имела наглость подвернуться в неудачный момент и тем самым подставила его, бедного и ни в чем не виноватого. В общем, Таганка, зачем сгубила ты меня?

Нечто подобное, конечно, не настолько гипертрофированное и оформленное в виде целого субкультурного пласта, имеется и в американской уголовной традиции, особенно негритянской. Но Хопкинс ей следовать отказался: «Я не виню никого, кроме себя, за то, что я и моя семья оказались в такой ситуации. Может быть, общество и поставило капканы на моем пути, но, раз я в них попал – значит, это только моя вина. Когда тебя берут за совершенное тобой преступление, ты не думаешь ни о ком, кроме себя. Затем ты начинаешь думать обо всех людях, которых ты подвел, например о своей матери. Но главное – это когда до тебя, наконец, доходит, что тот, кого ты запугал и ограбил, тоже человек, что он тоже чей-то сын, брат или отец. В тюрьме я понял, что для того, чтобы быть крутым, необязательно быть негодяем».

Этот парень не стал бы петь Таганку ни на каком языке. За четыре с половиной года заключения он ни разу не дал себя в обиду и ни разу не получил ни одного взыскания. Он знал, что выйдет из тюрьмы, и знал, чем будет заниматься: «Бокс был моим лучшим лекарством. Он спас мой разум. Я тренировался и, как одержимый, бегал кругами по тюремному двору, повторяя снова и снова: „Когда-нибудь я выйду отсюда. Когда-нибудь я стану чемпионом“».

А для начала он стал чемпионом Грейтфордской тюрьмы, где отбывал свой срок, в среднем весе, а потом и чемпионом нескольких межтюремных турниров штата Пенсильвания.

Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой

В 1987 году Хопкинс вышел из тюрьмы, и больше никаких стычек с законом у него не было. Он сам говорит: «С тех пор я даже ни разу не сплюнул на землю».

За то время, что Бернард сидел, большинство местных крутых, которые когда-то разъезжали по местным нехорошим кварталам на «Ягуарах» (у негритянской блатной шпаны вкус получше, чем у новых русских, поэтому они предпочитают «Ягуары» «Мерседесам»), либо заняли свое место на американских нарах, либо погибли. Однако и те, что остались, не нашли к нему подхода, как ни старались. Вместо того чтобы снова стать преступником, Бернард стал посудомойщиком в отеле. Свет еще не видывал посудомойщика с таким сложением и таким ударом, но это не мешало ему хорошо делать свою новую работу в течение нескольких лет.

Одновременно он возобновил занятия боксом, но здесь все пошло не так гладко. После нескольких любительских боев Хопкинс перешел в профессионалы и в октябре 1988 года провел свой первый бой в новом качестве, но неожиданно проиграл. Однако бывший чемпион Грейтфордской тюрьмы сделал из этого только один вывод: надо подучиться. В следующий раз он вышел на ринг только через шестнадцать месяцев. После этого он выиграл двадцать два боя подряд, шестнадцать из них нокаутом и двенадцать – уже в первом раунде.

22 мая 1993 года в бою за вакантный чемпионский титул в среднем весе по версии IBF он встретился с самым талантливым боксером последнего десятилетия во всех весах Роем Джонсом.

Рою проигрывают все, но Хопкинс, пожалуй, сделал это наиболее достойно: по очкам и с не слишком большим перевесом. Так или иначе, но он оказался чуть ли не единственным боксером за всю карьеру Джонса, сумевшим оказать ему сопротивление.

Неудачной для Хопкинса оказалась и вторая попытка завоевать тот же самый титул в декабре 1994 года. К тому моменту Рой Джонс уже перешел в следующую весовую категорию, и титул IBF снова оказался вакантным. На этот раз соперником Бернарда оказался очень крепкий эквадорец Сегундо Меркадо. Бой закончился вничью, и решено было провести матч-реванш.

29 апреля 1995 года, нокаутировав Меркадо в седьмом раунде, Хопкинс с третьей попытки наконец-то стал чемпионом мира в среднем весе по версии IBF и выполнил то самое обещание, которое когда-то дал себе, бегая по тюремному двору.

Ну и наконец 14 апреля 2001 года, победив по очкам Кита Холмса, Бернард завоевал чемпионский титул еще и по версии WBC. За этот бой он впервые получил миллионный гонорар. Неплохо для бывшего посудомойщика.

Через два года после выхода из тюрьмы Бернард встретил девятнадцатилетнюю девушку Жанетт, которую не испугало его прошлое. Жалеть ей об этом не пришлось: новоиспеченный примерный гражданин оказался еще и однолюбом. В одном из последних интервью он сказал: «Я люблю свою жену, и я ей никогда не изменяю. Я не шляюсь по клубам и компаниям. Когда какая-нибудь женщина дает мне знать, что я ей интересен, я говорю, что женат. Бывает, в ответ меня спрашивают: „Ты счастлив со своей женой?“ Но я просто слишком люблю свою жену, чтобы причинять ей боль походами налево».

Их первый и единственный ребенок родился только через десять лет совместной жизни. «Я долго стрелял холостыми, – сказал по этому поводу Бернард, – наверно, мне просто было еще рано становиться отцом». Но в 1999 время настало, и бывший любитель золотых цепей присутствовал при родах и впервые взял на руки свою дочь, когда ей было тридцать секунд от роду.

«Главное, чему я могу научить людей, – это как следует относиться к жене и детям, а также тому, что такое ответственность перед ними, – говорит бывший уголовник, а ныне примерный гражданин. – Я сделал много зла, и этого нельзя забывать. Но все в твоей жизни может измениться к лучшему, если ты действительно решил развернуть ее на сто восемьдесят градусов».

ЧП на острове (окончание)

… Парень успел только замахнуться своей дубинкой, как получил удар в челюсть, после которого оказался на земле.

Бернард бежал в раздевалку, где, как он надеялся, его не достанут, так как небольшое помещение хорошо охранялось, да и толпе там просто негде было бы развернуться. Его отступление по этим местам не планировалось, и на пути ему пришлось совершить прыжок с высоты почти в три метра. Если бы он подвернул ногу при приземлении, его бы линчевали, но ему опять повезло, и он все-таки добежал до раздевалки, а пришедшая в себя полиция перекрыла туда доступ. Толпе пришлось довольствоваться роскошной машиной чемпиона, которую она разнесла вдребезги.

Ситуация настолько накалилась, что Хопкинса хотели эвакуировать на специально вызванном для этой цели вертолете, но в конце концов вертолет решили использовать для отвлечения внимания. Когда патриоты Пуэрто-Рико увидели вертолет, они ринулись к нему, а Хопкинса тем временем незаметно вывели из раздевалки и спешно вывезли в аэропорт на машине с затемненными стеклами.

ЧП на острове (послесловие)

Как ни странно, но вся эта история говорит прежде всего о том, что Бернард Хопкинс действительно оторвался от своих корней. Парень, который мылся в трусах в Грейтфордской тюрьме и знал, что его изнасилуют, если он их снимет, никогда не стал бы вести себя так перед десятитысячной толпой, большая часть которой вышла из той же среды, что и он сам. Это был, скорее, просчет шоумена, который не рассчитал силу воздействия своего номера на аудиторию и так же мало ожидал нападения, как театральный актер, играющий негодяя, ожидает, что зрители полезут его бить.

Идея разыграть национальную карту, безусловно, принадлежит промоутеру матча Дону Кингу, самому гениальному и самому беспринципному дельцу от бокса в истории.

Это его стиль – стравливать бойцов перед боем и тем самым подогревать интерес к матчу. Он уже более двадцати лет с успехом использует этот прием, действующий с надежностью трехлинейной винтовки образца 1891 года. Возможно, Дон воспользовался еще и тем естественным раздражением, которое у человека с судьбой Хопкинса вызывает баловень судьбы вроде Феликса Тринидада, который, действительно, не зная почти ни слова по-английски, благодаря своей молодости, привлекательной внешности и обаятельной улыбке стал в Америке звездой. Так или иначе, но тон высказываний Хопкинса в адрес Тринидада резко изменился после происшествия на стадионе Клименто Колисео. Ну а что касается исхода боя, то даже проигрыш для Бернарда не так страшен. За этот матч он получит около трех миллионов, едва ли не больше, чем за все предыдущие бои вместе взятые. Кроме того, ему уже тридцать шесть лет, и не сегодня завтра его карьера все равно завершится. А свой главный бой он уже давно выиграл. Это случилось еще много лет назад в Грейтфордской тюрьме, когда он отправил в небытие одного злобного выродка, носившего его собственное имя.

Бой Хопкинса с Тринидадом состоялся, только не 15 сентября, как планировалось, а двадцать девятого. Как нетрудно догадаться, это произошло из-за событий 11 сентября 2001 года. Хопкинс выиграл нокаутом в заключительном двенадцатом раунде. А дальше началось нечто фантастическое. Когда я писал статью, то думал, что независимо от исхода бой с Тринидадом может стать для Бернарда последним или предпоследним, ведь ему было уже тридцать шесть. Но Хопкинс продолжает выступать до сих пор, и как выступать!

Чемпионом мира он оставался до 2005 года и перестал им быть только потому, что в бою с Джерменом Тейлором судьи решили, что публика устала от старины Берни, и не то чтобы уж очень засудили, но попридержали его. Тем не менее он продолжал блестяще выступать и на данный момент (октябрь 2010 года) неофициально считается сильнейшим боксером в категории до 79,4 кг. И это в сорок пять лет! В декабре он собирается драться за чемпионский титул в этом весе с канадцем Жаном Паскалем.

Рой Джонс и слава бокса

22.04.2003

Статья написалась сама собой. Я приехал на какой-то турнир в Санкт-Петербург немного заранее, так как очень люблю этот город, откуда родом мой отец. Пошел гулять, во время прогулки что-то пришло в голову, я заторопился в отель, вернулся туда и за один присест написал эту статью. Материал мне никто не заказывал, но опубликовали его сразу.

Здесь приведен авторский вариант статьи. В газете она называлась «Рой Джонс: веселый гений бокса», и я не вполне согласен как с заголовком, так и с некоторой правкой.

Рой Джонс принял решение остаться в тяжелом весе и в следующем бою, скорее всего, будет драться с Эвандером Холифилдом. Голова идет кругом. Как и почти все поклонники бокса с некоторым стажем, я впервые увидел Роя Джонса на Олимпиаде в Сеуле в 1988 году и сразу вместе со всеми понял, что этот парень, выступавший тогда в категории до 71 кг, пойдет очень далеко. Но не так же далеко, в самом деле!

Рой Джонс и слава корейской армии

«К пустой голове руку не прикладывают!» – этот образчик блистательного армейского юмора каждый раз сам собой выскакивал у меня в голове после очередной победы очередного корейца в Сеуле.

Дело в том, что корейцы, которые, как я понимаю, сплошь были военнослужащими, после каждой победы торжественно вставали в середине ринга и отдавали залу армейский салют, очень похожий на наш. Для человека, испорченного Советской Армией, это выглядело несколько странно. Представьте себе: некто в трусах и в майке цвета старой бирюзы в тончайшую белую полоску отрывистым жестом, который в военной среде во всем мире проходит как самое оно, отдает честь, прикладывая руку к непокрытой голове, украшенной к тому же неуставной прической. Почему-то особенно глумливыми казались эти полосатые штаны, рождавшие воспоминание о бессмертном высказывании булгаковского Шарикова: «Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку». Ну какой военный салют в таких портках, честное слово?

Но один кореец после победы то ли не отдал честь совсем, то ли сделал это с большим запозданием и так же неуклюже, как трехлетний ребенок, пытающийся повторить воодушевивший его военный жест. Это было в финальном бою в первом среднем весе, в котором дрался американец Рой Джонс и… мне, конечно, нетрудно найти в справочнике его имя, так как он стал олимпийским чемпионом, но есть ли в этом смысл? Я делал это много раз и тут же забывал. И дело вовсе не в том, что корейские имена трудны для запоминания. Просто мне, как и всему остальному миру, это имя неинтересно.

Три раунда Рой Джонс форменным образом издевался над корейцем, бил на выбор любой удар и с любой руки, куражился, валял дурака. Рой, не напрягаясь, показывал бокс, который я никогда в жизни не видел и вообще не знал, что он может быть.

И все это только для того, чтобы судьи потом отдали победу его сопернику.

Если бы золотая олимпийская медаль вручалась за самую крепкую голову, то кореец ее, безусловно, заслужил бы. После боя его пошатывало на ходу, и стоял он, когда его объявляли победителем, тоже не так чтобы очень прямо, но стоял ведь!

Все-таки японцы, из столетия в столетие обрушивавшие на несчастную Корею свою нерастраченную самурайскую любовь к людям, выливавшуюся в чуть ли не тотальное уничтожение всего, что попадалось им под руку, создали в конце концов своеобразную породу людей. Наш экс-чемпион мира среди профессионалов Юрий Арбачаков говорил мне не раз, что более тяжелых соперников, чем корейцы, у него не было.

Рой Джонс и слава его отца

Рой Джонс был потрясен вместе со всем остальным миром. Настолько потрясен, что после Олимпиады далеко не сразу перешел в профессионалы, куда его звали все промоутеры на свете, потому что было ясно, что это не просто талант, а талант, которого, возможно, никогда еще не было.

Вопрос, откуда берутся гении, будут задавать всегда, и ответа на него никогда не найдут. Гении берутся ниоткуда. Просто, как когда-то говорили, ангел мимо пролетал, когда они рождались. Можно, конечно, попытаться найти и рациональное объяснение. Так, в свое время много писали о том, что немного полоумный отец Роя, Рой Джонс-старший, в прошлом очень неплохой боксер, раскачивал подвесную колыбель своего новорожденного сына так, что она начинала биться о стену. Рой-маленький сначала ревел, а потом научился инстинктивно группироваться так, что ему не было больно, и даже перестал обращать на это внимание. Однако любой психотерапевт скажет, что эта, с позволения сказать, метода, скорее, способствовала бы формированию тревожного неврастенического характера, а не феноменальных боксерских навыков, хотя кто знает?

Так или иначе, но Рой боксирует так, как никто другой. Любой тренер пришел бы в ужас, если бы его ученик стал держать руки, особенно переднюю, левую, так низко, как Рой, потому что для него это неизбежно кончилось бы нокаутом если не в первом раунде, так во втором, а Джонсу – все ничего. Люди становились олимпийскими чемпионами и чемпионами мира среди профессионалов, имея несколько наработанных комбинаций, а бывало, что и одну. Вся техника выдающегося, вне всяких сомнений, Джо Фрезера в конечном счете сводилась к тому, чтобы выйти на длинный левый боковой, и этого, в сочетании, разумеется, с фантастически волевым характером, хватило для того, чтобы один раз из трех все-таки победить великого Мохаммеда Али.

А у Роя Джонса нет ни наработанных до полного автоматизма комбинаций, ни даже коронных ударов, потому что таковыми можно считать все его комбинации и удары. Он действует от противника и только по факту. Никаких там рассуждений в стиле «если он дернется, чтобы ударить справа, я уйду в сторону и тоже пробью справа на опережение». Все делается на уровне инстинкта. Руки Джонса – это какие-то ракеты с самонаводящимися боеголовками. Если бы у американцев в Ираке их умное оружие хоть чуть-чуть напоминало руки Роя, они бы давным-давно уничтожили все военные объекты, вместо того чтобы с завидной регулярностью бить по своим. Джонса невозможно застигнуть врасплох, потому что он читает противника, он знает, что тот будет делать, еще до того, как в сознании и подсознании этого бедолаги сложится хоть какой-то план его заведомо обреченных действий.

Рой Джонс и слава профи

После долгих рассуждений и размышлений Рой все-таки перешел в профессионалы, начав выступать в среднем весе (до 72,6 кг), и уже к пятому-шестому бою был готов драться за чемпионский титул, но тут с его отцом, ставшим теперь его менеджером, произошла довольно странная метаморфоза. Если двадцать лет назад он не опасался ни за душевное, ни за физическое здоровье младенца, когда бил его колыбель о стену, то теперь стал бояться всего, и в результате первые три года своей карьеры Джонс потратил на бои с мешками. И тогда Рой предпринял самый мужественный шаг в своей жизни: он сделал своего отца просто отцом, а ведение своих дел доверил профессиональным менеджерам.

Затрудняюсь сказать почему, но среди ведущих боксеров очень много выходцев из патриархальных семей. Один из самых неистовых бойцов современного ринга Артуро Гатти как огня боится свою мать. Оскар Де Ла Хойа мог легко пойти на конфликт со своим промоутером Бобом Арумом, но не со своим тираном-отцом, который всегда был и остается им недоволен. Так же относится к своему отцу и экс-чемпион мира Феликс Тринидад. Бунт против отца в таких семьях – это почти подвиг, к которому не стоит подходить с нашими общими мерками.

Говорят, что человек, несколько десятков лет державший в своих руках миллиард других людей, китайский коммунистический диктатор Мао Цзедун, тоже начал свой путь с бунта против отца. Бунт этот заключался в том, что, когда отец в соответствии с местной традицией потребовал от него, чтобы он извинился за какой-то проступок, встав на колени, Мао отвоевал для себя право встать только на ОДНО колено, и это действительно было подвигом для того времени, того места и тех обстоятельств. Рою Джонсу для того, чтобы сказать своему отцу, что тот больше не является его менеджером, потребовалось неменьшее мужество, но он его в себе нашел. Отец не мог простить его за это много лет, но, в конце концов, признал его правоту.

Свой первый чемпионский титул, в среднем весе по версии WBC, Рой завоевал одной рукой – правой. Левая была разбита еще на тренировке, но он так долго шел к своему первому чемпионскому бою, что не мог больше ждать. Его противником был нынешний абсолютный чемпион в этом весе Бернард Хопкинс, по сей день остающийся единственным человеком, который дал почти равный бой Рою Джонсу, правда, его однорукому варианту, что он напрочь отказывается признавать. Джонс выиграл как минимум восемь раундов из двенадцати и стал чемпионом.

Рой Джонс и слава его коллег

В 1998 году, находясь в Нью-Йорке, куда я приехал интервьюировать Леннокса Льюиса, я попал на одну боксерскую тусовку. У двери в большой зал, где собралось самое разношерстное общество, стоял очень высокий худой негр, по виду боксер-полутяж, а судя по устало-озлобленному взгляду – несостоявшийся чемпион. Одет он был во все черное, а на голове у него красовался великолепный убор, напоминавший здоровенную зеленую дыню с козырьком. В качестве приветствия он протянул мне для рукопожатия костистый кулак, весь покрытый мелкими шрамами, как я понимаю, от чужих выбитых зубов. Моей ладони не хватило, чтобы обхватить это внушительное орудие убийства.

Кажется, я непозволительно долго задержал свой взгляд на его бесподобном картузе, размышляя про себя, не лучше ли бы он выглядел, если бы его дынная часть не лежала, а стояла. Почувствовав на себе все темнеющий, как туча перед грозой, взгляд, я по возможности доброжелательно посмотрел ему в глаза. Узнав, что я журналист, обладатель картуза заявил примерно следующее: «Вы, журналисты, пишущие о боксе, ничего в нем не понимаете. Особенно австралийцы». Вывод о моей национальности он сделал, видимо, из того, что буквально за минуту до этого у него на глазах я довольно долго говорил с другим человеком, здоровенным негром в какой-то тюбетейке с бахромой и кисточками, о Косте Цзю. В течение всего разговора эта тюбетейка ездила из стороны в сторону по обритой наголо голове моего собеседника и вообще жила своей интересной жизнью, как будто под ней сидело какое-то живое существо, которое все время двигало ее в разные стороны. Если у меня когда-нибудь дойдут до этого руки, я обязательно напишу очерк о головных уборах, которые носят американцы вообще и представители боксерской тусовки в частности.

Понимая, что это может закончиться плачевно, я с большим трудом еще раз отвел глаза от картуза-дыни, который возымел надо мной поистине магнетическую власть, и уточнил, что не являюсь австралийцем, но, как выяснилось почти сразу, это не отложилось ни в его голове, ни в его картузе. «Ну скажи мне, – продолжил он прерванную моим неуместным географическим замечанием мысль, – кто сейчас лучший боксер: Джонс или Де Ла Хойа?» Я ответил, что, безусловно, Джонс, и тем самым прошел проверку на вшивость. «Все правильно, Осси (Aussie – разговорное австралиец. – Прим. А. Б.), – сказал он, – я его терпеть не могу, но он велик». Лицо его приняло при этом такое гневно-кислое и даже несколько плаксивое выражение, что я мигом прочувствовал всю силу как его восхищения, так и его ненависти, и понял, что лучше поскорее отчалить от этого нервного человека со всеми его неразрешимыми противоречиями, прятавшимися внутри интересного картуза, и отплыть по возможности подальше.

Рой Джонс и слава соперников

Говорят, что у Роя Джонса не было сильных соперников. По-моему, это не так. Просто самые сильные из них выглядели ничем не лучше самых слабых – перед гением все равны, как дети малые. В первой половине девяностых все дрожали перед бывшим уличным торговцем наркотиками, а затем чемпионом мира по версии IBF последовательно в среднем (72,6 кг) и суперсреднем (76,2 кг) весах Джеймсом Тоуни по кличке Туши Свет. Американские журналисты тщательно старались найти в нем хоть что-нибудь хорошее. Наконец нашли: как-то, будучи в небывало хорошем расположении духа, он чуть-чуть улыбнулся ребенку. Тут же был сделан вывод, что что-то человеческое и человечное Тоуни все-таки не чуждо.