Текст книги "Чудесное око"

Азорес, уже отдышавшийся, говорит:

– Древние римляне хоронили усопших со словами: «Пусть будет тебе земля пухом». Утонувшим можно было бы сказать: «Пусть будет вам вода пухом». Земля, тяжесть могильной земли почти везде одинакова – около двух метров толщины. А вот утонешь ли на глубине десяти тысяч метров или на сотне метров – большая разница. Десять тысяч метров – это давление в сто атмосфер. Дерево под таким давлением становится крепче камня. Что же станет с телом человека? Да, Хургес был предусмотрителен, сделав свои записи на металлических пластинках.

Траулер обошел подводную горную вершину и направился к южному ее склону. Здесь, как ранее показала разведка лотом, шло плоскогорье, плавно снижаясь. Кое-где плоскогорье поднималось так высоко, что его достигал рассеянный солнечный свет. Глубина – менее ста метров.

Вынуждены были даже приподнять телеглаз, чтобы обследовать одно такое высокогорное плато. Флора и фауна здесь были богаче. Погибшие корабли лежали в густом лесу красных водорослей. Возносили вверх свои ветви красные кораллы. Между водорослями плавали рыбы. За ними гонялись огромные хищники. Из щелей разбитого фрегата выпростал длинные щупальца спрут. Плоскогорье постепенно поднималось. И вдруг на экране телевизора появилась каменная статуя, изображающая человека, ладони рук которого лежали на коленях. Прямо поставленный корпус, стиснутые колени ровно поставленных ног напоминали египетское искусство, но только напоминали. Это было искусство неведомой культуры.

– Вот это находка! – воскликнул Протчев. – Я буду не я, если не спущусь на это горное плато.

Вскоре подводный глаз обнаружил еще несколько лежащих статуй, разбитых колонн, мраморные пьедесталы и, наконец, подошел к руинам городской стены с неведомыми надписями. «Глаз» перешагнул через стену и очутился на середине улицы затонувшего города. Кровли не сохранились, но стены многих зданий были целы. Дорога, вымощенная каменными плитами, заросла мохом и покрылась ракушками. Лишь по поднятым кое-где плитам можно было догадаться, что они когда-то устилали дорогу. Мелькали дворы с бассейнами и остатками фонтанов, руины большого храма среди площади, на которой когда-то стояли статуи. Статуи лежали разбитые возле своих пьедесталов. Очевидно, затоплению предшествовало землетрясение. Все были так захвачены находкой, что на какое-то время забыли о таблицах Хургеса.

– Прекрасно! – радостно воскликнул Барковский. – Наши археологи будут поражены этой находкой.

Пауза. Борин глубоко задумался. По его лицу пробежала тень тревоги, и он поспешно спросил Барковского:

– А не полагаете ли вы, что сюда прибудут такие же гости океана, как и мы, и тогда здесь начнется настоящее столпотворение?

– Ну что ж, возможно, но это ничего не значит. Мы молча будем искать. На нас, безусловно, обратят внимание. Я не поручусь за то, что путешествие советской флотилии осталось незамеченным. Пока наши корабли шли в открытом океане, иноземные суда могли думать, что мы совершаем рейс в Америку. Теперь же, как только они заметят, что мы остановились, сразу же начнутся, да, кажется, уже и начались догадки: зачем и почему? Но пусть. Пусть думают, что им угодно. Будут на нас обращать внимание или нет, мы все так же упорно будем продолжать поиски таблиц.

Борин подумал и в знак согласия кивнул головой. Потом он с наслаждением набрал в легкие океанского воздуха, оглядел чистую, прозрачную голубизну неба и сказал:

– Вот бы все время стояли такие дни, а то ведь, знаешь, море… оно изменчиво. Разгуляются волны, вот и стой, жди…

– У моря погоды, как говорит пословица, – добавил, усмехаясь, Барковский и тоже осмотрел безмерные дали. Он положил свою руку на плечо Борина и сказал по-товарищески: – Волны – это пустое. Главное – если кто-нибудь еще приедет искать затонувший «Левиафан». Вот это будет серьезная помеха. А впрочем, сейчас нечего гадать. Может быть, будет как раз и погода, и никто нам поперек пути не станет. Ну а теперь надо спускаться в долину и продолжать поиски.

И вновь на экране телевизора сменяются картины подводного мира. Там, в водных глубинах, в темноте, – своя жизнь. Водяные жители то плывут стаей, кто знает куда, то снуют поодиночке. А вот там какой-то хищник гонится за добычей. Закипает упорная борьба за существование. Миша смотрел на экран, и ему казалось, что экран опускается все ниже. Можно было легко представить, будто не экран, а он, Миша, опускается в глубины океана. Дивный мир…

Миша вспомнил свое путешествие на Кавказ. Там самая буйная растительность у подножия гор. Чем выше взбирался Миша, тем она становилась беднее. Высокие деревья сменялись низкорослыми, деревья – кустами, а еще выше – царство мертвых ледников. В подводном мире наоборот: вершина подводной горы, близкая к поверхности океана, была покрыта бесчисленными водорослями – целым лесом ламинарий. Стаи разноцветных рыб, словно цветистые попугаи, наполняли этот подводный лес движением, суматохой. Чем ниже, тем беднее растительность, тем меньше жителей подводного мира, тем медленнее их движения, тем тусклее свет. И, наконец, телеглаз и Миша спустились в царство подводной ночи и извечной тишины. Удивительные, неизвестные рыбы медленно проплывали в зеленой мгле. Кое-где светились фонарики глубоководных рыб. Они похожи на головастиков – огромная голова-туловище, ужасающе широкий открытый рот и очень короткий хвост. Казалось, вся рыба – придаток зияющей пасти. Над головой ее – согнутый тонкий эластичный черный «кабель», который заканчивается «лампочкой». Мелкие рыбы шли на свет этой лампы и попадали в широкую пасть…

А со дна, как и прежде, вздымались мачты, трубы затонувших кораблей. Это было не только кладбище, это был музей, история мореплавания и кораблестроения. Вот из расщелины виднеется длинный узкий нос совсем небольшого, видимо весельного, корабля. Возможно, древние викинги совершали на таком судне смелые морские походы… Неужели они отваживались уплывать так далеко на юг? Или их занесла сюда буря… Вот финикийское весельное судно… Римская трирема… Неужели на таких триремах римляне плавали из Италии в Британию? Наверное, их буря отнесла на юго-запад от европейских берегов.

Прозвенел звонок: Николай Петрович просил сотрудников штаба в столовую. Миша остался один «лежать на вахте». Из столовой слышались голоса. Барковский о чем-то спорил с Кирилловым.

Нежданный гость

– Большой пароход на горизонте. Держит курс на нашу флотилию! – услышал Миша голос Маковского.

Да мало ли пароходов проходит по этой морской дороге. Миша продолжал наблюдать за подводным миром. Плоскогорье, до сих пор полого спускавшееся, вновь поднялось. На горной площадке лежал огромный океанский пароход. Не «Левиафан» ли это? Телеоко стало медленно приближаться к нему. Пароход лежал вверх трубами. Их было четыре. Он словно двигался по подводной равнине, но это был обман зрения – двигался не пароход, а телеглаз. Вскоре на экране появились четкие буквы «Георг Вашингтон». Рядом с ним подводная лодка и небольшой крейсер. На этом месте разыгралась драма во время империалистической войны. Крейсер потопил пассажирский пароход. Подводная лодка потопила крейсер, а затем погибла сама, наскочив на мину.

А на поверхности океана неизвестный пароход все приближался, и скоро Маковский мог уже прочесть в морской бинокль его название: «Урания».

– Пароход подошел к нашей флотилии и остановился, – доложил Маковский штабу.

Миша тотчас позвал отца, и все возвратились в кабинет. Появление иностранного парохода не могло не взволновать экспедицию. С какой целью прибыла «Урания»? О подводном городе еще никто не знает. Все радиопередачи между экспедицией и штабом ведутся на коротких волнах приемно-передаточной радиостанции Хургеса. Вряд ли кто-нибудь в мире мог перехватить эти волны. Да если бы и перехватил, иностранцы не успели бы за несколько часов снарядить научную экспедицию и прийти сюда. До ближайшего порта несколько дней пути.

– Неужели тайна открытия Бласко Хургеса стала кому-либо известна? – сказал, насупясь, Барковский. – Надо переговорить с Каром.

Невидимая нить протянулась от Москвы к Буэнос-Айресу. Карликовая радиостанция заработала. Кар был чрезвычайно взволнован появлением «Урании». Он клялся, что тайна Хургеса никому не могла быть известна, кроме него, Кара, и Жуана Хургеса. Жуан не выдаст. Кар был всегда нем как рыба. Бласко Хургес буквально «спрятал концы в воду». Тут, видимо, что-то иное. «Уранию» он знает – это большой аргентинский пароход. Кар постарается выяснить, кто и для чего ее зафрахтовал.

– Так, – сказал Барковский и прошелся по кабинету. – А я все-таки думаю, что нас подслушали. Ваше мнение, товарищ Борин?

Инженер пожал плечами.

– На фронте радио идет такая же борьба, как и во всех других областях техники. То, что сегодня является собственностью одной страны, завтра становится общей собственностью.

Барковский подошел к карте мира и концами линейки соединил Москву и Буэнос-Айрес.

– Наш прямой луч, – сказал он, – пересекает Румынию, Югославию, Италию, Алжир, Сахару, Сенегамбию, Боливию, Парагвай и, наконец, Аргентину – самый краешек Аргентины, ибо Буэнос-Айрес расположен на границе, возле залива Ла-Плата. Пароход аргентинский, как уверяет Кар. И если наши передачи перехватили, то, вероятнее всего, в самом Буэнос-Айресе. Возможно, из-под носа у Кара.

– Даже из соседней комнаты, – добавил Борин.

– Я полагаю, что Кар прав: тайна Хургеса никому, кроме нас, не известна, – прозвучал голос Азореса. – Зачем прибыл пароход «Урания», мы скоро узнаем. Не будем волноваться преждевременно.

– А что делает «Урания»? – спросил Барковский.

– Стоит на плавучем якоре, спускают якорную цепь большого судового якоря, – ответил Маковский. – С борта спускают шлюпку, – продолжал он. – Очевидно, к нам прибудет депутация. Тем лучше. Мы узнаем их цели. Шлюпка отчалила. На ней четыре матроса на веслах, пятый – на руле и один пассажир в белом фланелевом костюме.

– Примите их на борту, – распорядился Барковский. – Поставьте телевизор и микрофон. Наш штаб будет незримо присутствовать при беседе с этими гостями.

– Есть! – коротко ответил капитан и дал распоряжение принести на палубу несколько стульев. Одно плетеное кресло Маковский поставил так, чтобы оно приходилось против телевизора. Микрофон Гинзбург спрятал в свернутом трале.

– Все отлично, – доложил капитан.

И тотчас же на экране возник борт корабля и клочок неба. Спустили трап. Через минуту над бортом появилась голова в пробковом шлеме, а потом и вся фигура человека. На палубу, переступив борт, вышел еще не старый, худощавый блондин с бритым, чрезвычайно желтым лицом и с запавшими глазами. Такие лица бывают у европейцев, побывавших в лапах у тропической лихорадки.

– Джемс Скотт, – кратко отрекомендовался гость по-английски, не называя своей профессии.

Капитан пожал ему руку и пригласил его сесть. Скотт молча вынул портсигар, молча протянул Маковскому сигару, не спуская с него глаз. Очевидно, Джемс Скотт пытался воспользоваться паузой, чтобы узнать, с каким человеком ему придется иметь дело. Маковский взвешивал: ждать ли ему вопросов Скотта или самому начать наступление. Кто спрашивает, тот наступает. А наступление – более выгодная позиция. И Маковский решил взять инициативу переговоров в свои руки.

– Неожиданная встреча в океане! Может быть, у вас случилась маленькая авария: поломался винт или что-нибудь в этом роде? Всегда рады помочь, мистер Скотт.

– Нет, на моем пароходе все в порядке, – ответил Скотт, выпуская кольцо дыма.

– Что же вас принудило остановиться?

– Я прибыл на место – вот и все! – спокойно ответил Скотт. – Но я увидел, что это место занято, и поэтому интересуюсь узнать, с кем имею дело и что привело вас именно на эту точку поверхности Атлантического океана, – спросил в свою очередь Скотт.

– Разве эту точку океана вы сняли в аренду, мистер Скотт? – усмехаясь, спросил Маковский. – Международное право признает свободу морей. И поскольку мы прибыли первыми…

– Однако это ведь не безлюдный остров, который вы желаете занять по праву первой оккупации, – возразил Скотт.

– Мы и не имеем намерения оккупировать его, – ответил Маковский. – Но стоять мы имеем право там, где хотим.

– Зачем, с какой целью?

Это уж слишком. Маковский решил дать отпор:

– Мы никому не обязаны давать отчет о своих поступках. С таким же правом мы можем спросить вас: какова цель вашего прибытия сюда?

На лице Скотта не отражалось ни малейшего волнения. Он выпустил еще одно колечко дыма, которое было подхвачено ветром и отнесено за борт, и сказал более миролюбиво, видя, что лобовая атака не удалась:

– Я явился сюда не для споров с вами, капитан. Если я спросил, с какой целью вы прибыли сюда, то я имею на это свои основания. Мне надо исследовать дно как раз на этом месте. И в лице вашей эскадры…

– Три судна гражданского флота – не эскадра, – возразил капитан.

– В лице вашей флотилии, если это вам больше нравится, я встретил преграду к достижению цели, – закончил он. – Мы, конечно, не обязаны ставить в известность друг друга о целях наших экспедиций, но вы мне будете мешать…

– А вы нам… – отрезал капитан.

– Таким образом, возникает необходимость определить некий «модус вивенди». Вы начальник экспедиции?

– Я капитан флагманского судна, технический руководитель нашей маленькой флотилии, – ответил Маковский. – Экспедицией же руководит штаб.

Скотт невольно скривил губы. Сколько зря потраченных слов! И, поднявшись, сухо спросил:

– Вы могли бы познакомить меня с начальником вашего штаба?

– Боюсь, что это будет тяжеленько, – ответил капитан. – Штаб находится в Москве.

– В Москве? – удивился Скотт. – Как же может штаб из Москвы управлять флотилией?

– Мы живем в эпоху радио, – ответил Маковский. – В шестом часу вечера по местному времени мы рапортуем штабу о своей работе. Если вы придете в этот час, я могу предоставить вам возможность переговорить с начальником штаба.

Скотт подумал, бросил за борт дымящуюся сигару и заносчиво ответил:

– В шестом часу я обедаю, а я не привык менять свои привычки.

Капитан пожал плечами:

– Мы также не привыкли менять свой распорядок.

– В таком случае извините, что обеспокоил вас.

Скотт сухо поклонился и двинулся к трапу. Матросы проводили его далеко не дружественными взглядами, хотя и помогли спуститься в шлюпку.

Ловец акул

Когда шлюпка закачалась на волнах, Скотт дал волю гневу. Его желтоватое лицо посинело. Шлюпка ударилась о борт траулера, и Скотт обругал матросов ослами за их нерасторопность. Ему хотелось на ком-нибудь сорвать зло. Он был недоволен собой. Он считал, что его унизили и оскорбили. А основное – он не достиг цели. Всю дорогу к «Урании» Скотт бурчал и ругался. Но перед тем как взойти на борт своего парохода, он неожиданно громко рассмеялся. Удивленный этим, молодой матрос также рассмеялся. Скотт набросился на него с руганью. Видно было, что Скотт привык обращаться с людьми по-колониальному.

По трапу он лез быстрее, чем можно было ожидать от человека, изнуренного тропической лихорадкой. Очевидно, он прошел добрую жизненную тренировку. Скотт спустился в свою каюту. Она была комфортабельно обставлена. Удобные кресла, обитые бархатом, стол красного дерева, на нем – вентилятор, электрическая лампа с бронзовой подставкой и множество бутылок с виски. Скотт был уверен, что виски прекрасно предупреждает приступы тропической малярии, которой он заболел в болотах Амазонки много лет назад.

– Какой тон! Какой неприступный тон! – возмущался он, вспоминая свой разговор с Маковским. Он ждал, что «непрошеные гости» придут первыми к нему, «владыке морей», на поклон. Но они не пришли. Желание узнать, что привело советские пароходы на это место океана, заставило наконец Скотта пойти первым. И он возвратился ни с чем.

Скотт налил виски в серебряную стопку, одним духом выпил, запил водой со льдом, сел в кресло и, закурив, начал размышлять вслух:

– Тысяча чертей! Когда в снегах Аляски, в горах Сьерра-Невады, в безлюдных пустынях я встречался с человеком, я знал, что он пришел сюда за тем же, за чем и я. И вот теперь эта встреча… Атлантический океан велик. И если с разных концов света в одну точку необозримого океана собралось столько кораблей, то совершенно ясно, что их привела сюда одна цель. Но как они узнали? Как могли узнать? Неужели эта тайна не сохранилась, как тайна Изиды…

Скотт, чтобы «прочистить мозги», выпил еще стопку и вновь, как и на шлюпке, громко рассмеялся.

– И все-таки они идиоты, простаки, эти большевики. Капитан Мак… ковский сказал мне, что вечерами в шестом часу они разговаривают со штабом. Очень мне надо вторично идти к ним на поклон! Да и что ответит мне начальник штаба? Они, конечно, не откроют секретов, но разве у меня нет своей радиостанции? Разве я не взял на службу лучшего радиста Аргентины? Мы перехватим волну, и я скоро буду знать то, что мне надо.

Сквозь открытый иллюминатор долетел всплеск, словно кто-то упал с палубы. Скотт выглянул в иллюминатор и увидел плавник акулы. Отбросы с четырех кораблей собрали большую стаю морских хищников. Скотт, покачиваясь от морской качки и выпитого виски, пробубнил:

– Надо замести следы! – Позвал капитана и приказал ловить акул.

Спустили сети, и ловля началась. Скоро на палубе билась первая акула. Скотт вышел из каюты, в которой было душно, несмотря на холодильники и вентиляторы, и сошел на палубу. Огромная акула лежала неподвижно. Только ее низко посаженный рот ритмично открывался. Серое туловище поблескивало на солнце.

– Не подходите близко к хвосту! – поспешил крикнуть капитан.

Но было уже поздно. Акула неожиданно метнулась, ударила хвостом Скотта в грудь, и он, описав дугу, перелетел через борт и упал в воду. Скотт бился на волнах. Утонуть он не боялся. Ему угрожала другая опасность. Акулы, испуганные неожиданным падением, метнулись в разные стороны, но тотчас повернули назад. Жизнь Скотта повисла на волоске. Забыв свою гордость, он начал растерянно вопить, и, прежде чем на «Урании» опомнились, с траулера загремели выстрелы. Пули ударялись о воду вокруг Скотта. Скотт сначала не понял, в чем дело. Не хотят ли «большевики» убить его? Стая акул была отогнана. В тот же момент возле Скотта упал спасательный круг на веревке. Его бросили с борта «Урании». Скотт ухватился за круг, и его потянули вверх. Когда ноги Скотта находились в полуметре от воды, одна акула попыталась схватить его за ноги, но он поджал их и счастливо взобрался на палубу. Новый удар по его самолюбию!

– Передайте им мою благодарность! – приказал он капитану. – Скажите: «Мистер Скотт благодарит вас за своевременную помощь». Этого довольно.

Капитан прокричал в рупор эту фразу.

Скотт переоделся и снова вышел на палубу, словно ничего не случилось. Ловля продолжалась. Траулер еще ближе подошел к «Урании». Можно было разговаривать без рупора.

– Рыбку ловить приехали? – спрашивали матросы «Серго». – Хороший ужин у вас будет сегодня! Разве солонина вышла?

– Зато акулы остались без ужина, – ответил матрос с «Урании» и добавил тише: – А жаль! Акуле и акулина смерть была бы.

Матросы стали перебрасывать друг другу подарки – папиросы, сигары. Скотту это пришлось не по душе. Он приказал, чтобы «Урания» отошла от «Серго» подальше.

– Хочет убедить нас, что он прибыл сюда ловить акул, – улыбнулся Маковский. – Детское занятие!

– Вон фигура на корабле, смотрите! – обратил внимание Протчев. – Японец. И второй. Бьюсь об заклад, что это японские водолазы. У меня нюх на это острый. Морское дно Скотту нужно, а не акулы. Увидите, всех этих акул он ночью швырнет за борт.

В шестом часу прозвенели склянки. Скотт быстро ушел с палубы, Гинзбург толкнул локтем Маковского.

– Видишь? Пошел наше радио слушать. Ну-ну, пусть попробует. Это ему не акула.

– Ну а все же, зачем принесло сюда Скотта? Неужели тайна Хургеса ему известна? – уж в который раз спрашивал Маковский, ни к кому не обращаясь.

Скотт вскочил в радиорубку.

– Поуэрс! – позвал он радиста. – Вы должны немедленно поймать Москву.

– Поймать Москву?

– Какой вы бестолковый, Поуэрс. Вы должны перехватить радиопередачу московской радиостанции.

– Длина волны?

– В том-то и дело, что я не знаю.

– Но в Москве десятки радиостанций…

– На таком расстоянии обычно Москва говорит на коротких волнах. Начните с самых коротких, какие только в состоянии взять ваша радиостанция.

– Десятки метров, во всяком случае…

– Вертите же, вертите, черт побери!

Радист начал искать волну. В репродукторе послышалась незнакомая русская речь, песни, музыка…

– Не то, не то! – волновался Скотт. – Катаяма! Фудзияма!.. Как там его, желтолицего дьявола, зовут… Позовите ко мне переводчика-японца… – Скотт от нетерпения и досады стучал кулаком о стол. – Когда вы научитесь, Поуэрс, русскому языку?!

– Русский язык так труден, – ответил радист, продолжая настраивать аппарат.

– Вот… подождите. Беседа!

Вошел японец и неподвижно встал у двери.

– Подойдите и переводите! – скомандовал ему Скотт.

Картавя и шепелявя, японец стал переводить:

– В нашей бригаде охвачено технической учебой девяносто пять процентов…

– Не то… к черту! Крутите дальше.

– …Хлеб начал поступать на ссыпные пункты…

– К черту хлеб! Крутите!

– …Пущен новый завод-великан…

– Пусть они провалятся со своими заводами! Должна передаваться беседа, диалог. Ищите, ищите!

Поуэрс взмок от этой гонки. Московские радиостанции словно издевались над Скоттом. Музыка, песни, доклады, лекции, радиопереклички… Иногда врывался стрекот радиотелеграфа… и снова музыка… А время идет… И в это время Маковский, наверное, разговаривает с начальником штаба о посещении траулера им, Скоттом, и получает инструкции.

– Проклятие! Да вертите же, Поуэрс!

Но Поуэрс вдруг отодвинул стул от аппарата.

– Больше некуда крутить, – сказал он раздраженно. – Я исчерпал диапазон. И если вы, мистер, не нашли того, что вам надо, то или передачи, которую вы ждете, нет, или…

– Она должна быть…

– Или же…

– Или что?

– Или эту передачу вообще невозможно принять нашей станцией.

– Как так нельзя принять? Разве я приобрел не лучшую радиостанцию, которая когда-либо устанавливалась на пароходах? Разве я не заплатил за нее три тысячи долларов?!

Поуэрс пожал плечами.

– Наша станция коротковолновая, обычного типа, – ответил он. – А они, возможно, передают по остронаправленной волне.

Скотт ударил себя по лбу.

– Ах, я старый ослиный хвост! – В своих скитаниях он собрал огромный лексикон ругательств. – Вот почему Маковский был так упрям. Довольно! Можно не крутить. Бросьте, Поуэрс, это зряшное дело.

– Я уже бросил.

– Вы не могли бы переоборудовать нашу радиостанцию, Поуэрс? Вы получите тысячу долларов. Если не сумеете сами, мы выпишем специалиста. Теперь безработного инженера можно найти легко. Я должен принимать их передачи во что бы то ни стало, и я буду их принимать.

Скотт посмотрел в окно-иллюминатор. Неподалеку дымили советские корабли. Какая нелепость! Вот они стоят так близко, что можно разговаривать даже без рупора, но их радио нельзя принять. Они разговаривают с Москвой, а эта шелудивая крыса не может!

– Господин Скотт, – проговорил штурман, становясь у открытых дверей. – Вся палуба завалена акулами. Что прикажете делать?

– За борт, за борт! Подождите. Только не сейчас. Ночью. Бросайте за левый борт так, чтобы с советских пароходов не видели. А утром начинайте ловить вновь.

«Совсем рехнулся, – подумал штурман и пошел на палубу. – Туши мертвых акул привлекут иных акул, и скоро, кажется, мы соберем здесь всех акул Атлантического и Тихого океанов!»