Электронная библиотека » Александр Бендин » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 26 мая 2022, 21:40


Автор книги: Александр Бендин


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Белорусизация выступала в качестве политического инструмента, который применяла большевистская диктатура для создания этнических границ, призванных культурно отделить белорусов от великороссов и малороссов. Эта продолжительная культурно-идеологическая кампания осуществлялась в рамках большевистской «национальной политики», проводимой на западных окраинах бывшей Российской империи.

Идейной основой белорусизации стал этнический национализм, адаптированный руководством РКП (б) к «марксистско-ленинскому учению по национальному вопросу». Одной из задач белорусизации стало формирование политизированной этнической почвы, необходимой для строительства социалистической «титульной нации». Для этого белорусские коммунисты использовали организационные, идеологические и финансовые ресурсы наряду с применением политических мер принудительного характера.

Большевистская политика создания этнических границ внутри большого русского народа предусматривала конструирование белорусской этничности, отличной от этничности русской, сформированной православием и общей русской культурой белорусов, великороссов и малороссов. Данное обстоятельство позволило «мелкобуржуазным» этническим националистам стать активными участниками белорусизации, которую проводила Коммунистическая партия Белоруссии в 20-х – начале 30-х гг. XX в.

Правда, временный альянс с коммунистами, заключенный на общей русофобской платформе, официально именуемой «борьбой с великодержавным российским шовинизмом», закончился для «мелкобуржуазных» националистов довольно плачевно. Как и следовало ожидать, они, проявив усердие не по разуму, оказались жертвами политических репрессий НКВД.

Заметное оживление белорусского этнического национализма произошло в годы нацистской оккупации (1941-1944 гг.)3030
  18 июля 1942 года в оккупированном нацистами Минске орган националистов «Беларуская газэта» следующим образом определяла их новые идейные позиции: «Теперь следует особо подчеркнуть, кто является нашими врагами. Первым врагом, как и врагом новой Европы, является жидо-коммуна. Её банды уничтожены. Но кроме явных врагов, мы имеем много скрытных, которые в душе ненавидят наше Возрождение и всеми способами препятствуют нашей национальной жизни. Таких врагов вокруг нас больше, чем лесных бандитов. Есть остатки шлях-панских чиновников и их прислужников, польских ксендзов, которые болезненно мечтают о польском империализме и которые теперь фактически являются союзниками жидо-коммуны. Под влиянием этих панов всё ещё находится часть нашего отуманенного крестьянства Западной Беларуси. Это крестьянство мы должны самым быстрым образом освободить от вредного влияния и протереть ему глаза, засыпанные польско-костёльной ложью. Здесь, в Минске и других городах Восточной Беларуси, врагами нашими являются скрытые коммунисты и вообще русские, или отуманенные Москвой «белорусы». … Минск должен стать центром собственной белорусской жизни под немецким водительством в новой Европе». См: А. Літвін. Акупацыя Беларусі (1941-1944): пытанні супраціву і калабарацыі. -Мінск, 2000. – С. 275-276.


[Закрыть]
. В этот период националисты активно сотрудничали с нацистами и после разгрома Германии бежали на Запад, став в оппозицию послевоенному советскому режиму.

Сторонники современного этнического национализма считают себя преемниками националистов всех предшествовавших им генераций: и дореволюционной, и «титульной», выращенной коммунистической партией, и пронацистской, служившей оккупационному режиму в 1941-1944 гг. Однако политическая и социальная результативность этой всеядной исторической преемственности оказалась, по обыкновению, невелика. Социальная и этническая беспочвенность вместе с унаследованными идейной беспринципностью и русофобией, по-прежнему ставит этнических националистов в положение политических и интеллектуальных маргиналов и, в соответствии с традицией, заставляет искать поддержки у западных государств.

В этой ситуации инструментом оппозиционного конструирования необходимой националистам «коллективной исторической памяти» вновь становится историография с характерными для нее методологическими приемами, идеологическими и ценностными установками.

В постсоветской Белоруссии краеугольным камнем создаваемой «ретроспективной мифологии» служит псевдонаучный тезис о существовании в древности особого «белорусского этноса», который в своем этногенезе принципиально отличается от русских (великороссов). На этом основании отрицается существование древнерусской народности, сформированной государством рода Рюриковичей, православной верой, единой церковной организацией во главе с митрополитом Киевским, общим языком, материальной и духовной культурой.

Задача отделения «древних белорусов» от генетически чуждых им великороссов является сугубо современной, продиктованной целями, которые преследует националистическая идеология – как бюрократическая, так и этническая. Псевдонаучный тезис о существовании особого «белорусского этноса» служит общей опорной точкой, с которой начинается идеологическая развилка двух основных направлений в националистической историографии.

Первое призвано обосновать историческую правомерность осуществления бюрократической политики дерусизации по формуле «два разных народа – два «суверенных» государства». Второе – утвердить в общественном сознании необходимость реализации этнического проекта национального строительства, выраженного в формуле «два чужих народа – два противостоящих друг другу государства».

Технологические приемы, которые применяют националистические историки второго направления, достаточно просты. Это манипуляции с установлением различий и применением маркировок, основанных на методологически присущей им «предрасположенности к настоящему». Поэтому созданный воображением историков этнонационалистической ориентации особый «этнос» уже в эпоху Древней Руси уверенно маркируется белорусским, чтобы затем, в процессе исторической эволюции, телеологически превратиться в современную «белорусскую нацию». Ведь согласно современным представлениям, свойственным этническому национализму, суверенное государство Беларусь обязано иметь в древности такого же суверенного и этнически «правильного» белорусского предшественника. Историография должна лишь «научно» подтвердить этот тезис националистической идеологии, используемый в противовес декларативной формуле бюрократической внешней политики: «единый русский народ – союзное государство».

Манипуляции с этническими маркировками, осуществляемые с помощью националистической риторики, используются для насаждения искусственных различий и противоречий между этнонимами «русский» и «белорусский». С помощью таких приемов из профессиональной терминологии, с помощью которой исследуются исторические события и процессы в эпоху Средневековья, Нового и Новейшего времени, решительно изымаются научно корректные понятия древнерусский, русский, западно-русский, которые заменяются «национально правильной» маркировкой древнебелорусский и белорусский.

Новые маркировки применяются безотносительно давности появления терминов, их конкретно-исторического содержания, территориального, этнического и официального применения. Вводимая в историографию националистическая риторика начинает подменять собой понятийный научный аппарат, способный обеспечить адекватную научную реконструкцию сложной исторической реальности.

В качестве примеров мы видим, что уже древнерусское Полоцкое княжество чудесным образом становится белорусским. За ним и Великое княжество Литовское, Русское и Жамойтское маркируется как государство белорусское. Затем и Речь Посполитая превращается в очередное политическое и территориальное вместилище все той же белорусской государственности. При этом термины современной политической географии (Беларусь) произвольно проецируются на исторически существовавшие территориально-административные единицы Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, а затем и Российской империи. В результате применения националистической риторики на территории этих исторических государств появляется неведомая современникам “Беларусь”, которую историки вполне серьезно предлагают рассматривать в качестве субъекта исторического процесса3131
  100 пытанняў і адказаў з Гісторыі Беларусі / Уклад І. Саверчанка, Зм. Санько. – Мінск, 1993; Ластоўскі В. Выбраныя творы / уклад, прадмова і каментарыі Я. Янушкевіча. – Мінск, 1997. Арлоў У., Сагановіч Г. Дзесяць вякоў беларускай гісторыі. – Менск, 1997.


[Закрыть]
.

Следует отметить, что вездесущая националистическая риторика не миновала и сферу конфессиональной истории страны. Брестская церковная уния, принятая в 1596 году, объявляется «национальной» религией белорусов. Традиционному православию, которое на протяжении столетий сохраняло и поддерживало общерусское самосознание предков современных граждан Белоруссии, в этом почетном статусе отказано. Оказывается, что вера эта не «национальная», белорусская, а русификаторская, московская3232
  Марозава С.В. Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі (1596-1839 гады) / пад навук. рэд. У.М. Конана; Гродз. дзярж. ун-т імя Я. Купалы. – Гродна, 2001.


[Закрыть]
.

В целом же, наиболее мифологизированным периодом «национальной истории» является XVI столетие. О событиях и процессах этого времени созданы возбуждающие воображение националистов новейшие «европейские» мифы о «белорусском Возрождении», «золотом веке Беларуси», о «Реформации, заложившей основы белорусской нации» и пр. В связи с этим стоит вспомнить и духоподъемный миф о существовании «многовековой белорусской государственности», приводящий туземных градоначальников в состояние «административного восторга».

Нельзя не заметить, что по мере приближения к нашему времени националистическая риторика «свядомых» историков все чаще приобретает идейную антирусскую направленность. Появляется и легко узнаваемый «образ врага» белорусов – русских (великороссов). В итоге неизбежным результатом русофобски мотивированного мифотворчества становятся риторические утверждения о том, что войны Великого княжества Литовского и Речи Посполитой с Московским государством являлись не только агрессией русских против государства белорусского народа, но и геноцидом этого народа во второй половине XVII в.3333
  Сагановіч Г. Невядомая вайна: 1654-1667. – Менск: Навука і тэхніка, 1995.


[Закрыть]

Те же антирусские убеждения не позволяют «свядомым» историкам отнести Российскую империю к формам «своей государственности». Поэтому разделы Речи Посполитой представлены читателю как агрессивный «захват Беларуси Российской империей». В результате этого тяжкого исторического преступления: «Беларусь была превращена в российскую колонию. Ожидавшее ее свободное и светлое европейское будущее оказалось перечеркнуто коварным и жестоким российским деспотизмом».

Ответом на первобытные страхи, вызванные фантастическими образами ужасного «российского деспотизма», становится создание мифов о героях и жертвах «национальной истории». В основе подобного мифотворчества лежит известный тезис националистической идеологии о непримиримом антагонизме, существовавшим между «угнетенным белорусским этносом» и его вековым «угнетателем» – Российской империей.

Для доказательства исторического существования этого конфликта используется миф о «русификации»3434
  Миллер А. Русификация: классифицировать и понять // Ab imperio. – 2002. – № 2. – С. 134.


[Закрыть]
, ранее изобретенный советской историографией и слегка модернизированный в связи с идеологическими потребностями новой «субъектной истории страны». Прагматика этого мифа преследует цель представить религиозно-этническую и культурно-образовательную политику, которую проводило российское правительство в Литве и Белоруссии в XIX – начале XX в., в последовательно негативном свете.

Эмоционально-идейный уровень негативности, заложенный в прагматике мифа о «русификации», зависит от типа националистической риторики, бюрократической или этнической, которой придерживаются “свядомые” историки. Для характеристики «русификации» они используют, в основном, эмоционально насыщенные эпитеты – «насильственная», «фронтальная», «тотальная» и т.д.3535
  Нарысы гісторыі Беларусі: У 2 ч. Ч 1. М. Касцюк (гал. рэд.) і інш. – Мінск, 1994. – С. 334.


[Закрыть]
В идеологическом аспекте миф «русификации» характеризует имперскую политику России в категориях «колониального» и “национального угнетения”. Так современному читателю преподносится очередной «завершенный мифологический сюжет». Действия российского правительства предстают перед ним как целенаправленные политические решения, принимаемые с коварной целью «денационализации» белорусов и принудительного превращения их в великороссов3636
  Бiч М. Беларускае адраджэнне ў XIX – пачатку XX ст.: гістарычныя асаблiвасцi, узаемаадносіны з іншымі народами. – Мінск, 1993. – С. 4; Снапкоўская С. У. Гісторыя адукацьі i педагагічнай думкі Беларусі (60-я гг. XIX – пачатак XX ст.). – Мінск, 2001. – С. 132; Яноўская В.В. Гісторыя хрысціянскай царквы ў Беларусі. – Мінск, 2002. – С. 140; Грыгор'ева В.В., Завальнюк У.М., Навіцкі У. I., Філатава А. М. Канфесіі на Беларусі (канец XVIII-XX ст.). – Мінск, 1998. – С. 71; Смалянчук А.Ф. Паміж краёвасцю і нацыянальнай ідэяй. Польскі рух на беларускіх і літоўскіх землях. 1864 – люты 1917 г. – СПб., 2004. – С.120. Бачышча Ю. А. Каталіцкая царква ў нацыянальна-рэлігійнай палітыцы царызму ў Беларусi (1900 – 1914 гг.): аутарэф. дыс. … канд. гіст. навук. – Мінск, 2003. – С. 6; Шыбека З. Нарыс гісторыіі Беларусі. (1795-2002). – Мінск, 2003. – С. 100-110.


[Закрыть]
.

В результате «угнетенный белорусский народ» оказался не только жертвой имперской колониальной эксплуатации, но и подвергся этническому насилию и даже лингвоциду со стороны императорской России. Соучастником этого исторического этнокультурного преступления националисты назначают Православную церковь, которая, по их мнению, являлась послушным орудием «царизма» в деле ассимиляции белорусов.

Таким образом, применение в историографии указанных технологических приемов «различий и маркировок» является отличительной чертой исторического нарратива, призванного не только обслуживать, но и формировать идеологию белорусского этнического национализма. Следовательно, придавать соответствующее «научное» обоснование проекту строительства новой национальной идентичности: «два чужих народа – два противостоящих друг другу государства».

1.5. Образы Калиновского и Муравьева – сиамские близнецы «ретроспективной мифологии»

Нельзя не заметить, что «национально свядомым» историкам порой трудно примириться с содержанием своих трудов, мифологизирующих историческую реальность. Их притягивает и одновременно отталкивает созданный их воображением образ «Беларусі» как несчастной жертвы колониального российского гнета. Для избавления от возникающего при этом когнитивного диссонанса им приходится прибегать к целительным идеологическим средствам. Фантомные боли творцов «национального нарратива» стали врачеваться с помощью анестезирующей героической мифологии3737
  Бендин А.Ю. Проблемы этнической идентификации белорусов 60-х гг. XIX – начала XX в. в современной историографии. / Исторический поиск Беларуси: альманах / сост. А.Ю. Бендин. – Минск, 2006. – С.19-21.


[Закрыть]
.

Результатом преодоления приобретенного психического дискомфорта стала интерпретация немногочисленного польско-католического восстания 1863 г. как «великого события» белорусской истории, положившего начало «национально-освободительной» борьбе за «незалежнасць»3838
  Біч М. Паўстанне 1863-1864 гг. Кастусь Каліноўскі // Гістарычны альманах. 2002. – Т. 6. – С. 38; Церашковіч П. В., Чаквін І. У. Беларусы. Энцыклапедыя гісторыі Беларусі. – Т.1. – С. 471; «Великие события», – писал Э. Шилз, – это те события, которые, как считается, определили последующее развитие и, соответственно, придали ореол сакральности прошлому». Цит. по: Ачкасов В.А. «Политика памяти» как инструмент строительства постсоциалистических наций // Журнал социологии и социальной антропологии. – 2013. – № 4. – С. 110.


[Закрыть]
. При этом произошла обычная для националистической историографии подмена понятий и этнокультурных маркировок. Оказывается, что в этом восстании, направленном на восстановление независимой Речи Посполитой в границах 1772 г., преследовались «белорусские национальные» цели»3939
  Каўка А. Беларускі вызваленчы рух: спроба агляду // Спадчына. – 1991. – № 5. – С. 6; Біч М. Паўстанне 1863-1864 гг. у Польшы, Беларусі і Літве. – Энцыклапедыя Гісторыі Беларусі. – Т. 5. – Мінск. 1999. – С.450; Жлоба С.П. Национальный вопрос в публикациях и выступлениях К. Калиновского. / Паўстанне 1863 года і яго гістарычнае значэнне. Матэрыялы міжнароднай навуковай канферэнцыі 10-11 кастрычніка 2003 года. – Брэст. 2004. – С.18.


[Закрыть]
. Или, по утверждению национально “свядомага” историка М. Бича, в нем «проявилось течение белорусского национально-освободительного движения во главе с Калиновским»4040
  Энцыклапедыя гісторыі Беларусі. – Т. 5. – Мінск, 1999. – С.450.


[Закрыть]
.

Подобные выводы свидетельствуют о том, что национальная “свядомасць”, приобретенная некоторыми белорусскими историками, обладает удивительным методологическим эффектом. Она выполняет роль особой познавательной оптики, с помощью которой эти историки становятся “духовидцами” и “тайнозрителями” событий далекого прошлого, подлинный “национальный” смысл которых был сокрыт от современников. Иными словами, эти “духовидцы” усматривали в действиях и манифестах повстанцев 1863 г. такие далеко идущие политические перспективы, о которых сами недальновидные участники восстания даже и не подозревали.

Вооружась чудесной оптикой “свядомасці”, позволившей обрести дар особой телеологической “прозорливости”, историки, в частности, М. Бич, сумели высмотреть, вопреки фактам, белорусское “национально-освободительное движение” и в этом, казалось бы, сугубо польском, восстании. Выходит, что польские повстанцы и Калиновский, не ведая, что творят, прокладывали из своего исторического далека светлый путь к блаженной белорусской “незалежнасці”. Правда, весьма своеобразно, – вешая “во имя Польши” сотни белорусских крестьян, сжигая крестьянские дома и разоряя их хозяйства.

В этой связи нельзя не упомянуть и ту трагикомическую ситуацию, в которой неизменно оказывались как советские, так и «свядомыя» историки, писавшие о восстании 1863 г. Приверженность идеологии обязательно приводила и приводит их к политическому конфузу, очевидному для непредвзятого исследователя.

Так, идеологически предписанное, марксистско-ленинское неприятие самодержавной России заставляло советских историков совершать акт невольного социального «предательства» – становиться в этом восстании на сторону «эксплуататоров» и «классовых врагов». Иначе и не получалось, так как оценивая положительно «революционно-демократическое» восстание польского дворянства и шляхты, историки неизбежно противопоставляли свою идейную позицию «классовым» интересам белорусского крестьянства, эксплуатируемого панами и подпанками.

Еще более ревностное, негативное отношение к императорской России заставляет нынешних, культивирующих «свядомасць» историков, бездумно совершать «предательство» национальное. Воспевая «восстание Кастуся Калиновского», они, с идейно заданной неизбежностью, становятся на сторону национальных угнетателей белорусского народа – польского дворянства и шляхты, исторически выступавших в ассимиляторской роли полонизаторов.

Трагикомизм ситуации в том, что в обоих случаях заданная идеологическая оптика обрекает историков на “предательство” подлинных интересов “класса” или “народа”, от имени и в защиту которых они силятся выступать, но неизменно оказываются на стороне их политических врагов.

Для того, чтобы доказать обратное, “свядомыя” историки прибегают к помощи магической оптики национализма. Чудеса исторической прозорливости, позволяющие игнорировать недвусмысленные свидетельства многочисленных исторических источников, творятся с помощью активного использования националистической риторики.

Поэтому в восстании, направленном на освобождение Польши в границах 1772 г., прозреваются «национальные белорусские цели», преследуемые польскими повстанцами. Оказывается, здесь уже было совсем рукой подать до создания Калиновским независимой белорусской государственности. Но в дело вмешался проклятый «царизм», приславший в восставшую «Беларусь» Муравьева-вешателя, и все пошло прахом. Едва не случившуюся “незалежнасць” от России и Польши пришлось спешно отложить до лучших времен.

Чтобы придать наукообразность этому мифологическому сюжету “субъектной истории страны”, «свядомыя» историки интерпретируют факты разрозненных выступлений отрядов польско-католической шляхты как «национально-освободительное» восстание белорусского народа, направленное против российских угнетателей. Их болезненное воображение, распаляемое воинствующей русофобией, порождает фантастические образы героических белорусов, которые бросили смелый вооруженный вызов своему всесильному национальному врагу – Российской империи. Народным вождем антироссийского восстания назначается польский шляхтич В.К. Калиновский, скромная политическая роль которого в качестве одного из деятелей польского революционного подполья, раздувается до гротескных, буффонадных размеров4141
  Гронский А.Д. Конструирование образа белорусского национального героя: В.К. Калиновский // Белоруссия и Украина: история и культура. Ежегодник 2005/2006. – М., 2008. – С. 253-265.


[Закрыть]
.

И этому аномальному явлению есть вполне рациональное объяснение. Националистам, как историкам, так и оппозиционным политикам, нужен яркий, привлекательный образ «героя», который можно преподнести в качестве общенационального символа, способного объединить и мобилизовать разрозненное и пассивное белорусское общество на почве агрессивной русофобии и радикальных антироссийских настроений. Если в современной Украине эту роль успешно выполняет параноидальный националист Степан Бандера и его кровавые подельники, то в Белоруссии торжественная презентация подобных преступных особей в качестве общенациональных «героев» неизбежно вызовет негативную реакцию как в обществе, так и у нынешних власть предержащих.

Для оппозиции выдвижение в качестве объединяющих символов нации одиозных «героев» – националистов, сотрудничавших с нацистами во время оккупации страны, – политически проигрышный вариант. Но политическая нужда в подобных персонажах, призванных исполнять историческую роль великих предтеч, отцов-основателей современной «белорусской нации», всегда есть и, как правило, нужда острая. Коли нет своих, этнически безупречных героев и творцов «национальной» культуры, в таковые верстаются герои и творцы польские. Вот и Калиновский, извлеченный из исторического забытья в советское время, в наши дни был превращен, с помощью новейших средств вербализации и визуализации, в актуальный мифологический персонаж «национальной истории»4242
  Свои показания, данные Виленской особой следственной комиссии, этот польский революционер подписывал как Викентий Калиновский или Викентий-Константин Калиновский. См: Восстание в Литве и Белоруссии. 1863-1864 гг. – М., 1965. – С. 68-79. Белорусские националисты, формируя символический ряд своей «национальной истории», нарекли дворянина «польского происхождения» Викентия-Константина простонародным «Кастусем», не только превратив его в ряженого белоруса, но и щедро наделив при этом свойствами мифологического персонажа. Возникший в результате мифотворчества революционно-демократический «Кастусь» понадобился коммунистическому руководству БССР для идейного обоснования начавшейся в 20-е годы XX в. политики белорусизации.
  Создаваемая по идейным указаниям Компартии БССР профессиональная и «школьная» история «титульной нации» нуждалась в героической мифологии о народной борьбе с деспотическим российским самодержавием. Следовательно, остро понадобился героический персонаж, которого можно было бы преподнести в качестве выдающегося народного вождя, боровшегося за свободу угнетенных Россией белорусов. С этого времени и начинается история антироссийских мифов о «Кастусе Калиновском» и его «восстании», ставших одной из ведущих идейных опор белорусского национализма: советского, антисоветского и постсоветского.


[Закрыть]
.


Викентий Константин Калиновский, пропагандист, один из руководителей польского восстания в Северо-Западном крае


Теперь понятно, почему идейно-символические и мобилизационные функции, которые у националистов украинских традиционно возлагаются на образ Бандеры и его патологических подручных, белорусские националисты возложили на этого провинциального деятеля польского восстания. Да и наследие, оставленное Викентием Калиновским, было, с их точки зрения, вполне подходящим – апология революционного террора, социальный и политический популизм, патологическая русофобия и ярко выраженные симпатии к унии.

Благо, и стараться в создании образа нужного им «героя» не было никакой надобности. Белорусская советская историография и пропаганда вкупе с творческой интеллигенцией давно справились с этой несложной задачей. О «пламенном революционере» Калиновском писали в советских исторических учебниках, монографиях и популярных книжках. Его именем названы улицы, ему поставлены памятники, созданы скульптуры и написаны картины, выдержанные в лучших традициях социалистического реализма. Одним словом, высокоидейный и художественно выполненный миф о первом белорусском «революционном демократе» был уже сотворен, оставалось только обновить его в соответствующем национальном духе и творчески использовать для достижения своих идейно-политических целей.

Исторические мифы в наше время широко используются в качестве инструмента как для мобилизации масс, так и для провоцирования социально-политических конфликтов. В нашем случае мобилизационный эффект подобной исторической мифологии достигается путем формирования негативной этнической солидарности, конструируемой на почве русофобии.

Однако последствия такой солидарности оказываются разрушительными для общества. Она создается искусственно, как целенаправленная реакция на образ внешнего и внутреннего «врага» в лице России, русских и этнических белорусов с русским самосознанием. История и нужна для того, чтобы «образ врага» выглядел устрашающе и убедительно. Борьба с таким «врагом» должна освящаться героическим нарративом и становится главным мотивом в процессе создания этнической нации, пропаганде защиты ее интересов и формировании национальной идентичности.

Нельзя забывать о мифе как о школе имморализма и жестокости. Историческая мифология культивирует этническую мораль, которая жестко разделяет мир на «своих» и «чужих», по отношению к которым все дозволено. В частности, русофобский миф культивирует исторические обиды, провоцирует жажду мести, поощряет ненависть, агрессию, межэтнические конфликты. Вот и в прагматике мифа «восстания Кастуся Калиновского», внедренного в массовое историческое сознание, наглядно выразилась социальная и нравственная патология, свойственная этническому национализму. В основе этой патологии лежит культ политического насилия, романтизация революционного террора и русофобия. Основной идеологический посыл этого мифа заключается в том, чтобы навязать представление о существовании исторической враждебности «белорусского народа» к самодержавной России, что, в конечном итоге, и вылилось в «героическое» вооруженное восстание.

Поэтому поражение польского мятежа преподносится как трагедия белорусского народа4343
  Такого рода умозаключения уместно охарактеризовать как местную разновидность комплекса «лакея Смердякова», известного персонажа романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Как известно, Смердяков переживал из-за того, что в Отечественной войне 1812 г. победили русские, а не французы. Поэтому «умная» французская нация не смогла покорить «глупую» русскую нацию. А хорошо, если бы получилось наоборот. Уподобляясь этому колоритному литературному персонажу, белорусские националисты скорбят о поражении польского восстания, рассчитывая, очевидно, что в случае его победы «умная» польская нация обеспечила бы воображаемой ими «Беларусі», и «незалежнасць», и светлое европейское будущее.


[Закрыть]
. С этого момента «ретроспективная мифология» получает более отчетливую прагматическую направленность и новые идеологические импульсы. Восстание «Кастуся Калиновского», которому производителями «национальной истории» предписана роль «великого события», стало отправным, “сакральным” толчком для развития фабулы очередного мифологического сюжета. На этот раз речь идет о творении новейшего мифа о самоотверженной борьбе «белорусского народа» за “незалежнасць”, выпадающей на период второй половины XIX – начала XX в.

Сюжет его таков. Свободолюбивый «белорусский народ», будучи “субъектом собственной истории”, не смирился с поражением восстания и продолжил борьбу «за волю и лучшую долю», но уже в русле общероссийского революционного движения. В результате угнетенный, но не сломленный русификацией, «самостоятельный белорусский этнос» в процессе противостоянии с колониальным «царизмом» трансформировался в современную «нацию». Роль авангарда народной борьбы за свободу и “незалежнасць” сыграло упомянутое «национально-освободительное движение», которое и привело созревшую для свободы «нацию» к обретению долгожданной государственности. Сначала в форме непродолжительной Белорусской народной республики, а затем и в виде более долговременной БССР4444
  Живучесть подобных мифологических представлений демонстрирует нам вышедший в 2016 году биографический словарь участников восстания 1863-1864 г. Вот что пишет автор этого словаря: «После поражения попытка восстановления независимого Польского государства произойдет только через полстолетия – в результате событий Первой мировой и польско-советских войн. Предыстория и период восстания явились началом развития белорусского национального (в современном понимании этих терминов) движения, которое также через половину столетия привело к созданию белорусской государственности (БНР, ССРБ, БССР)». См: Матвейчык Д. Удзельнiкi паўстання 1863-1864 гадоў. Бiяграфiчны слоўнiк. (паводле матэрыялаў Нацыянальнага гiстарычнага архiва Беларусi). -Мiнск, 2016. – С.4.
  Приведенная цитата является весьма показательной. Это характерный пример того, как историк, работающий в “национальным нарративе”, неизбежно воспроизводит мифологический сюжет о “белорусском национальном движении”, который призван убедить читателя в том, что в создании белорусской государственности главную роль сыграли внутренние факторы.
  Мы видим, как автор совершенно произвольно устанавливает причинно-следственные связи между событиями восстания 1863 г. и появлением “белорусского национального движения”. Однако, если автор действительно серьезно относится к “современному пониманию этих терминов”, тогда, к вящему огорчению, ему придется узнать, что термин “движение”, в силу отсутствия у белорусского национализма массовой социальной базы, к называемому им историческому явлению научно не применим. Более того, возникает вполне закономерный вопрос, как могло польское восстание 1863 г. стать источником белорусского политического “движения”, которого в дореволюционной Белорусиии практически не существовало? Или, как это эфемерное “движение” вызвало к жизни столь разные формы белорусской государственности? Однако автор подобными элементарными вопросами предпочитает не задаваться.
  В этой связи хотелось бы напомнить, что об отсутствии “белорусского национального движения” в дореволюционной России писал известный исследователь национализма Э. Хобсбаум, и не только он один. Главной причиной образования БНР и БССР стало не мифическое “национальное движение”, а сугубо внешние факторы: свержение монархии, катастрофический распад Российского государства, кайзеровская оккупация и победа большевистского режима РСФСР в гражданской войне. Победившая внешняя сила (немецкая администрация, или российская партия большевиков) решала вопрос об установлении местной государственности в тех политических границах и формах, которые считала для себя приемлемыми. Немногочисленные “национальные” силы в таких условиях могли играть лишь второстепенную, сугубо декларативную роль. Однако носители современной национальной “свядомасці” не в состоянии трезво признать очевидное – первенствующее значение внешних факторов в создании белорусской государственности. Отсюда и насущная, идейно-психологическая потребность в производстве “нужной” им истории.
  Известно, что мифологическое мышление современных националистов не терпит противоречий. Вот и автор словаря не усматривает явного противоречия между собранной им информацией об участниках восстания и декларируемым мифом о “национальном движении, вытекающем из “предыстории и периода восстания”. Ведь из текста словаря явно следует, что повстанцы относились к польско-католическому меньшинству населения Северо-Западного края. Указанные в словаре представители этого меньшинства с оружием в руках боролись за восстановление Польши в границах 1772 г. Следовательно, за поглощение Польшей территорий, населенных предками жителей современной Белоруссии. Тем не менее, выявленные данные о польских повстанцах преподносятся автором как фактическое свидетельство в пользу исторической реальности “белорусского национального движения”.
  Дорогостоящее издание книги осуществлено “по заказу и при финансовой поддержке Министерства информации Республики Беларусь”. На то, чтобы составить словарь-мартиролог многочисленных жертв повстанческого террора и летопись народных героев-белорусов, боровшихся за единство своего общерусского Отечества, у просвещенной белорусской бюрократии, очевидно, нет ни желания, ни средств. Зато на прославление местных польских повстанцев, воевавших за установление польского господства на белорусских землях и присоединение их к независимой Польше, деньги в тощем бюджете страны находятся. Авось европейцы-поляки, живущие по соседству, оценят бюрократическое усердие по достоинству. Ну как тут не вспомнить лакея Смердякова!


[Закрыть]
. Нынешняя «незалежнасць”, полученная в результате распада Советского Союза, выступает как закономерный итог самоотверженной борьбы за свободу, которую целенаправленно вел “белорусский народ” в течение последних полутора столетий.

Идейная преемственность, которую демонстрируют сменяющие друг друга мифологические сюжеты “национальной историографии”, подчинена решению главной задачи – созданию “субъектной истории страны”. Однако, историографическое творчество “свядомых” историков, приверженных идеям этнического национализма, приводит их к очередному конфузу, на этот раз, методологическому.

Идеология, принятая на вооружение этими историками, предписывает “белорусскому народу” как “субъекту собственной истории” роль целеустремленного и неутомимого борца за обретение суверенной государственности. Только вот в достоверной истории Российской империи (например, в восстании 1863 г., в отношении к монархии и к белорусскому национализму начала XX столетия) этот “субъект” вел себя совершенно иначе, нежели велит ему идеология, питающая производство мифов истории “собственной”.

Своим “неправильным” историческим поведением “белорусский народ” последовательно разрушает методологический фундамент “субъектности”, на котором зиждется помпезное здание “национальной историографии”. Действительно, как создавать истинную, то есть “субъектную историю страны”, если сам “субъект” этой “истории” в своем абсолютном большинстве выказывает себя как сторонник единства России, упорно желающий жить под скипетром династии Романовых!

Впрочем, могло ли быть иначе, если воображаемая “субъектная история”, провиденциально, сквозь века, ведущая к обетованной “незалежнасці” – это антирусская и антироссийская «история» людей и государств, существовавших на территории современной Белоруссии. Такова идеологическая направляющая “национальной историографии”, которая принципиально отрицает исторически эволюционирующее русское самосознание “белорусского народа” и, вдобавок, приписывает ему перманентно враждебные отношения с Московским государством и Российской империей.

В создаваемом ныне коллективном мифе “национальной истории” Белоруссии символическому ряду героических борцов, положивших живот свой за будущую “незалежнасць”, противостоит демоническая фигура виленского генерал-губернатора “Муравьева-вешателя”4545
  Энцыклапедыя гісторыі Беларусі . – Т. 5. – Мінск. 1999. – С. 238239.


[Закрыть]
. Создание муравьевского мифа и эволюция его прагматики – яркий пример того, как мистификаторские и мифотворческие технологии «работают» в историографии и политической пропаганде на протяжении многих лет, начиная с советских времен и до сегодняшнего дня.

Вот, например, как использовался устрашающий муравьевский миф для обоснования политики советской белорусизации в конце 20-х гг. прошлого века. Тогда М.Н. Муравьеву отводилась роль палача-русификатора, беспощадно уничтожавшего белорусский язык и растоптавшего белорусскую науку и культуру, которые переживали период своего очередного “возрождения”. Следовательно, жесткие меры советских белорусизаторов, изгонявших русский язык и русскую культуру, якобы силой навязаных белорусам “вешателем” Муравьевым, должны были восприниматься населением как ответные действия, не только политически необходимые, но и нравственно оправданные. В негативном свете муравьевского мифа принудительная советская белорусизация представала перед обществом как подлинно “национальная” политика, которая восстанавливает историческую справедливость, грубо попранную великодержавными русификаторами.

Так, А.И. Хацкевич, председатель Национальной комиссии ЦИК БССР, в сентябре 1927 г. при обсуждении доклада “О белорусизации госаппарата” заявлял, например, следующее: “Самым тяжелым периодом для белорусского языка и белорусской культуры был период Муравьёвщины (Муравьёв – это царский генерал, который был послан для подавления революционных вспышек, как его называли “Муравьёв-вешатель”). Он не только вывел белорусский язык из государственных учреждений, в которых он, кое-где сохранился в провинции, но он вешал за разговор на белорусском языке. Им был закрыт белорусский университет в Вильне. Закрыт Белорусский сельскохозяйственный институт в Горках, все средне-учебные заведения, которые существовали в то время, были им закрыты. Это период является самым тяжелым периодом удушения белорусского языка, белорусской культуры”4646
  Цит. по: Борисенок Ю.А. На крутых поворотах белорусской истории: Общество и государство между Польшей и Россией в первой половине XX века. -М., 2013. – С. 221.


[Закрыть]
.

Неудивительно, что сотворенный советскими историками и пропагандистами образ Муравьева – реакционера, классового врага, палача «нашей и вашей свободы» отнюдь не канул в лету вместе с породившей его идеологией и пропагандой. В наше время мы наблюдаем своеобразное возрождение этого исторического мифа, на который, в связи с растущей антирусской мотивацией, возлагаются дополнительные идеологические, мировоззренческие и пропагандистские функции. Теперь слегка модернизированный муравьевский миф служит целям пропаганды идеологии этнического национализма, демонстрируя новому поколению Белоруссии образ исторического врага белорусской свободы и душителя мифического белорусского «возрождения» XIX в.

Правда, в отличие от исторически невежественного коммунистического белорусизатора Хацкевича, современные производители «ретроспективной мифологии» обладают учеными степенями и званиями. Однако генетическая идейная связь, существующая между ними и малограмотными партийными функционерами далеких 20-х годов XX в. прослеживается со всей очевидностью.

Взять хотя бы для примера работы о восстании 1863 г. упомянутого ранее доктора исторических наук М. Бича. Этот белорусский историк выступил в роли ведущего производителя «национального нарратива». Изобретенная им техника изготовления нового способа «презентации исторической реальности» не отличалась особой интеллектуальной изысканностью. Сложившиеся в советской историографии классовые оценки восстания и последовавших за ним событий были слегка модернизированы с помощью новейшей националистической риторики.

Если идеологически правильное понимание событий Муравьёвского времени открывалось партийному функционеру Хацкевичу в результате директивно предписанного озарения, то М. Бич приходил к подобным же эвристическим прозрениям иным, строго «научным» путем. Новые смыслы и цели в событиях восстания 1863 г. он и его «свядомыя» единомышленники обнаруживали, как уже отмечалось, с помощью особой телеологической оптики, вызывавшей, правда, привычный когнитивный диссонанс как у самих «духовидцев», так и у потребителей «ретроспективной мифологии».

Иначе и быть не могло, так как героический миф о «восстании Кастуся Калиновского» для пущей убедительности и претензии на глубину научного постижения темы толковался амбивалентно. С одной стороны, это великое событие «национальной истории», открывавшее тернистый путь к “незалежнасці”, к которой издавна стремился угнетенный «белорусский народ». С другой – глубокая коллективная травма, которую нанесла свободолюбивому «белорусскому этносу» самодержавная Россия4747
  Нарысы гісторыі Беларусі: у 2 ч. / М.Касцюк (гал.рэд.) і інш. – Ч.1. – Мінск, 1994. – С. 328; Гісторыя Беларусі з 1795 г. да вясны 1917 г. / Пад рэд. праф. I.П. Крэня, дацэнта I.I. Коўкеля. – Ч. 1. – Мінск, 2001. – С.169; Таляронак С.В. Генерал М. М. Мураўёў – Віленскі. – Мінск, 1998. – C. 41-42.


[Закрыть]
.

Так, согласно утверждению М. Бича: «В восстании 1863-1864 гг., которое в тех условиях почти не имело шансов на победу, проявилось мужество, решимость и жертвенность многих сынов Белоруссии в борьбе за волю илучшуюдолю народа. Среди них как подлинный национальный герой выделяется К. Калиновский»4848
  Трудно не восхититься «национальным героем» Белоруссии, приказывавшим беспощадно вешать верных России крестьян, когда идеи и дела его эпически воспел «свядомый” историк М. Бич. Вот только сам Калиновский в своих показаниях Виленской особой следственной комиссии почему-то утверждал, что главной целью восстания в крае было разрешение «польского вопроса». См: Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864 гг. – М., 1965. – С. 75.


[Закрыть]
. Однако виленский генерал-губернатор создал для повстанцев в Литве и Белоруссии условия «ужасного террора, предательства и шпионства». В результате «герой» Калиновский «попал в руки Муравьева» и был казнен. На этом героическая часть мифа о восстании «за волю и лучшую долю» завершается и начинается часть трагическая. Открывается время скорбей, постигших непокоренный «белорусский народ».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации