Книга: Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II - Михаил Долбилов

Автор многословно и подробно пишет о том, что сжато и лаконично поведал нам уже когда-то Пол Верт . Однако, к чести Долбилова, многословностью дело не ограничивается. Да, перед нами тот самый нарратив – как государство, имеющее господствующую религию, приспосабливалось жить с другими конфессиями (в данном случае – с католицизмом и иудаизмом) на фоне стремительного строительства национальных идентичностей на северо-западной окраине империи. Коктейль любопытный, в чем-то поучительный и даже назидательный.

Итак, перед нами еще один извод того самого, прости господи, столкновения цивилизаций (точнее – попыток рекрутировать население в поддержку старых переосмысляемых и новых создающихся идентичностей) – российское государство пыталось продвигать концепцию триединого русского народа, борясь с польской интригой, поляки пытались сохранить достигнутое и противодействовать поползновениям, литовцы работали на себя, католическая церковь выживала. В этой буре и натиске (проще говоря – в дикой каше) жили, работали, горели на работе и попадались на злоупотреблениях российские чиновники – циники, блаженные подвижники, рачители и равнодушные. Ломались копья, скрипели перья и корпели группы влияния.

Долбилов сосредотачивает свое исследование на людях, оставляя мир идей несколько в стороне. И это действительно любопытно при базовом знакомстве с последовательностью событий. Собственно, автор, не постулируя прямо, показывает все слабость имперских институтов, их нерешительность и узость маневра. Обычная схема выглядела так – много лет что-то обсуждалось с привлечением министерств, комиссий экспертов, губернаторов и генерал-губернаторов, параллельно что-то создавалось или вводилось, несмотря на отсутствие нормативной базы, потом переигрывалось в связи со сменой участников. При раннем Александре II жизненный цикл изменений несколько сократился, при позднем и Александре III сильно растянулся.

Главные точки отсчёта в Северо-Западном крае – это упразднение унии в 1839, польское восстание начала 60-х, которое вызвало тяжеловесную и относительно быстро угасшую реакцию государства против всего польского, включая религию, полунасильственные конвертации католиков в православие в 1860-е, бюрократические бодания по еврейским школам. И постоянная смена генерал-губернаторов, что твоя министерская чехарда при Ельцине, даже легендарный и одиозный Муравьев провел в крае не так уж много времени, да и известный позже Кауфман тоже быстро упорхнул.

Долбилов рисует динамичную картину развития отношений с католической церковью, разрастание фобий в чиновничьем корпусе, показывает причины и последствия заключения конкордата, разрыва его, новую динамику католицизма в Европе после ликвидации Папского государства в Европе, рассказывает о Kulturkampf в бисмарковской Германии, о новых догматах (Непорочного зачатия, непогрешимости папы). Все это действительно интересно, так как дает зримый контекст меняющего мира, а не статичного контрагента царской власти.

Меня задели за живое все эти довольно отвратительные ксендзы, льнувшие к царской власти ради денег, совершавшие ради этого перетягивание в православие. Сложно относиться к ним без морального предубеждения. Обратители с нагайками и револьверами в царскую веру не сильно лучше. Как уже говорилось – именно слабость бюрократической структуры приводила к эксцессам и произволу. Вообще, трудно не видеть очевидной преемственности практик советской власти – царская власть тоже была подвержена паранойе заговоров (объект внимания другой – католические ксендзы и польские повстанцы), также усиливала репрессии в ответ на попытки сопротивления (Долбилов даже вспоминает сталинский тезис об усилении классовой борьбы по мере строительства социализма – царская власть также вела себя при попытках обращения в православие).

Вообще довольно очевидно, что благостный, вроде бы, мир слабой царской администрации, которая за малочисленностью не могла вмешиваться во все, был не таким уж спокойным и толерантным от нужды – наоборот, слабость эта приводила к временным вспышкам насилия, сопровождаемым довольно сильными эксцессами.

Повторюсь, на таком мрачном фоне интереснее всего люди – такие, как Коялович с его западноруссизмом, такие как Кауфман, Катков (куда без него), «блаженный» Рачинский, бывший униат Семашко, маскилы-обновители иудаизма, епископ Волончевский (Валанчюс). Наивные попытки обрусения – от пения песен про Волгу в Вильне до забот о молитве за императора по-русски, попытки играть на противоречиях католиков, но не поляков, попытки интегрировать евреев в общую систему образования, а потом страх от их кажущегося наплыва в эту самую систему – все это так неизбывно и знакомо (в функциональном плане), что так и хочется сказать, что хоть проблемы и поменялись, но метода работы бюрократии за 150 лет осталась прежней (советский период выглядит очевидной аномалией).

Подводя итог, можно в очередной раз сказать, что благие намерения опять привели к ожидаемому результату – неуклюжие, робкие старания царской власти дали по факту очень мало, а реноме себе существенно испортили. Кто сейчас помнит про борьбу германского государства с католиками в XIX веке, про радикальные реформы при Иосифе II в монархии Габсбургов? А вот пресловутую русификацию поминают часто, хотя по большому счету все попытки прижать католиков в России к ногтю окончились полным провалом (да и надо ли было? Катковская концепция русских католиков была куда осмысленнее).