Текст книги "Мамонт"

– Говорю тебе – он с бабой опять! – донёсся голос шофёра. – Круги под зенками и с лица спал!

Ответ Николая не расслышал, ветерок листьями шумел. А меня и на самом деле ждали забавы с бабами: отперевши чердачный люк и включив ярчайшую лампочку, целый час простоял на лестнице – отбирал холсты с нимфами и прочими античными дамами, донельзя обнажёнными. Тубы с фривольной антикой клал на чердак позади себя, другие сюжеты – на чердак справа. За последним завалом упаковок пришлось нырять в нишу с головой. Думал – всё, но вдруг усмотрел у самой стенки плотный ряд картонных коробок. Достал их, втиснувшись в нишу аж по пояс. В нескольких оказались старинные эмали и миниатюры дивного мастерства, а в одной – я не поверил глазам – пасхальные яйца великого ювелира Фаберже, четыре штуки, каждое в белом бархатном гнезде. Я их даже и вынимать не стал – и скорее закрыл коробку. Затарил в мешки полсотни туб и отволок вниз, к сервизам. Отнёс туда же коробку с драгоценнейшим Фаберже и положил её в ящик со слитками и камнями. Ландшафты, портреты, живопись на библейские сюжеты и коробки с миниатюрами оставил в нише, иконы тоже не трогал. Со спокойным сердцем упал на Мамонтову кровать и тотчас уснул.

Облачился утром вполне по моде: чёрные клёши, чёрные туфли и носки, пиджак без ворота, белая нейлоновая рубашка и гобеленовый синий галстук. Рубашка эта была – страшнейший, даже и в Москве, дефицит. Подумал – не забыл ли чего? Забыл, а хотел ведь ящики брезентом накрыть, для пущей важности. И денег в подвале взять. Ветхий, свёрнутый Мамонтом брезент нашёлся в сарае, в груде взломанных ящиков. Отперев подвал, вынул из мешка с двадцатипятирублёвками одну банковскую упаковку. Забежал в свою будущую студию, составил ящики и тубы с холстами погуще, кинул на один из ящиков деньги и накрыл это сооружение брезентом. Запер дубовую и стальную двери, спрятал ключи под половинкой кирпича в зарослях хмеля у перил и отправился на автовокзал. От суеты вспотел и нёс пиджак на плече. Возле автовокзала мне следовало, для вящего эпатажа, нанять такси. Там увидел три «Волги», белые, новенькие – весь наш недавно открытый таксопарк. Охотников ехать не имелось, шофера скучали, дремали даже.

– Куды, фраер? – бросился ко мне один из скучавших.

– К винцеху, на горячую точку, – я протянул ему десятку и спросил телефонный номер таксопарка – будь этот номер в телефонной книге Мамонта, я бы вызвал такси домой.

– За фраера извини, – выдавил шофёр на середине пути, – спросонья вырвалось…

– Ладно, не вспоминай. У меня ещё две-три ездки будут. За каждую накидываю пятёрку.

Ехали по окружному шоссе и, вымахнув наконец из леса, достигли северной окраины кутка – и местности, именуемой горячей точкой. Миновали мясокомбинатскую бойню с загоном для скота, маслозавод, хлебозавод, пищекомбинат да кондитерский цешок – и вот они, владенья винного князя. Шофёр остался ждать у конторы, а я взлетел на второй этаж, в приёмную. Секретарша была слегка знакома: с её братом я трудился на заводе в одной бригаде. На мой вопросительный кивок на дверь начальника девица таинственно шепнула: он дома – то бишь, он не в квартире городской, а на стройке особняка, только я ничего не говорила… И громко добавила: начальник уехал по делам и сегодня его не будет! Обстановка менялась к лучшему. Выдал шофёру пять рублей и назвал адрес. Проехав немного по шоссе, свернули на нашу улицу, в её начало у леса. Улица была длинная, километра три, дом Мамонта стоял далеконько, почти на её конце, а особняк начальника, отчасти уже жилой, около середины. Особняков имелось тут несколько, были и возводимые, и на стадии завершения, и обжитые. И от объездного шоссе сюда доходил асфальт, а далее, разумеется, шли ухабы и промоины, были великие сугробы зимой и космические грязи весной и осенью. Мамонт, купив машину, собрался было найти концы и «сублажнить» кого-нибудь из руководящих товарищей, и дорога была бы ударно сляпана – да, видимо,«спозабыл» об этом с женитьбой-то…

Открыл кованую калитку. Искомый сидел за столиком в палисаднике и плакал – странное состояние для этого могучего мужика! Плакал он без опаски быть замеченным с улицы – вдоль всей изгороди шли высокие заросли цветущих астр. Перед ним стояла початая бутылка водки, в его богатырской длани зажат был полный стакан. Главный «магнат» кутка моему визиту как-то не удивился, даже вопроса в его глазах я не увидел. Но меня сразу же узнал – после свадьбы Мамонта изволил индо здороваться при случайных встречах. Не стесняясь слёз, кивнул мне и жестом позвал к столу.

– Что так?! – спросил я – и ошарашенно, и сочувственно.

– Дроля приходил… – прибавил мне ошарашенности «магнат». – Пакости супруге молол, дочку цапал… Мамонт Нефёдович мои долги Ваньке с Керей подарил, для него это ерунда, понимаю, а те придурки Дроле эти деньги выбивать поручили… У меня с Мамонтом Нефёдовичем уговор был – в течение полутора лет отдавать буду… А Дроля требует всё и сразу, сутки лишь дал…

– Ну, Дроля, ну, сука!

«Магнат» взглянул на меня с испугом, но, вроде, и с благодарностью. Вытер слёзы огромной лапой и крикнул в сторону особняка:

– Лёлька! – окно жилого первого этажа открылось и в нём показалось женское лицо, тоже заплаканное. – Дай-ка ещё стакан, да той стерлядки солёной, да хлебца чёрного!

Я подошёл к окну и услужливо принял поднос с хрустальным стаканом и закуской.

– Боюсь за него… – тихо сказала женщина, и её миловидное лицо исказилось от беззвучного плача. Муж махнул на неё рукой и она поспешно захлопнула окно.

– Воровать-то, конечно, не надо было… Да как без этого?! – наливая мне водки, совершенно искренне признался «магнат».

– Без этого мы никак, – согласился я – и тоже откровенно вполне, ибо не забывал о своих заначках части наследства Мамонта. – Известно же: добрый вор без молитвы не украдёт…

Пришлось и выпить, и закусить. Отказаться было нельзя, обстановка не позволяла. Собеседник закусывать не стал, лишь хлеб понюхал. Заметно было, для него стакан этот – как для слона дробинка.

– Позвонить надо! – дерзко заявил я, вставая. Но в дом идти не пришлось.

– Лёлька! – заорал собутыльник – и окошко вмиг распахнулось. – Дай сюда телефон!

Женщина поставила на подоконник телефон и добавила моток кабеля. Я принёс аппарат на стол, размотав провод по траве. И попросил «магната» соединить меня с Мамонтом. Он заметно опешил, но послушался. Телефон, хобби Мамонта, оказался занят, но вскорости нас соединили. К тонкостям вроде «здравствуйте», «извините», «спасибо» или «пожалуйста» Мамонт всегда был равнодушен, и я сразу «взял тему» – тоном «честного пацана»:

– Нефёдыч, ты чего мелочишься-то?!

– О! – по нежности восклицания можно было предположить: товарищ Мамонт сильно-таки обо мне соскучился. В крайнем изъявлении чувств он то ли засмеялся, то ли заплакал – но далее слушал молча. И даже на упрёк в мелочности, оскорбительный у блатных, зубами не заскрипел, ждал, видимо, «конкретной предъявы».

– Дроля тут много на себя взял, на хозяина винцеха наехал внаглую, и это не на понтах! Всю семью застращал – с ума свёл, в натуре! Жену унижал, дочь-студентку при отце щупал. Это не по понятиям! Приказал деньги к завтраму припасти, а их нету! Хозяин в ужасе, ведь Дроля может и на перо поставить! Если бедный мужик и квартиру, и дом продаст, да в долги влезет – и то полсуммы не соберёт, и уж никак не к завтраму. Ты ж, Нефёдыч, полтора года рассрочки ему дозволил! За слова-то отвечаешь, авторитет? Мужик рядом, я с его телефона ботаю. По твоей натырке к нему зашёл, действую, как ты велел. Утомился я твои мазлы охранять, днём сплю, по ночам с топором на шухере. Будь завтра вечером дома, как обещал! Он фуру тебе подгонит! И ментовской патруль для сопровождения возьмёт – как ты наказывал! Ездка осторожная будет! И она все его долги перекроет! Ты, Нефёдыч, за эту услугу ещё его и богато наградишь!

– Ништяк! – обронил Мамонт согласно и добродушно – и даже, мне показалось, весело.

Враньё про натырку и охрану надоевших мазлов назначалось чисто для ушей внимательно слушавшего «магната». Да Мамонт с лёту понял меня, он ни звуком не выдал удивления. Зато, ещё и трубку не положив, смачно врезал Кере по красной морде: и звук удара я слышал, и Керин сыто-баритональный взлай.

– О! – вскричал я, подделываясь под Мамонта. – Керя уже в аптеку за бодягой порыл, синяк примачивать.

– Неужто всё… – «магнат» смотрел вопросительно.

– Всё! Долги с вас списаны – при условии, если отгоните фургон.

– Ну, рисковать-то я привык… Не верится даже, что спасён… Как вас отблагодарить? Что надо сделать для вас? – без «баш на баш» он не мыслил существования, и заяви я – мне ничего не надо, он не поверил бы.

– Мы с другом строимся, цемент нужен – не россыпью, в бумажных мешках, тонн шесть, только удобно ли?

– Хоть десять!

– Я уплачу, лишь достать бы. Деньги-то есть – у тестя полсотни ульев на селе!

– Не возьму. Тем более, и сам бесплатно его добуду.

– А потом нужны будут смола и рубероид – поможете?

– Не вопрос. На крышу мою вон посмотрите. Тоже под рубероидом пока. Металл найти не могу. Я! Не могу! Виданое ли дело?! Самому удивительно. Придётся случая ждать.

– Считайте, кончилось ожидание. У меня этого железа-то… И хорошего, кстати! Вы рубероид мне, я вам железо.

– Лады! А это… Позвольте полюбопытствовать… Вы где одевались-то?

– Сяита помните?

– Ещё бы! За ним все девки гонялись, и Лёлька моя не исключение. И до войны-то висли на нём, и после, когда он с флота вернулся, одолевали по-сумасшедшему… Да его, кажись, в Москве на богатой татарочке женили… Мы с Лёлькой в одном классе учились с ним – как мне его не помнить-то?!И что, у него связи на Москве?

– Великие! Не столь, конечно, как у нашего Мамонта Нефёдовича на юге, но… – вынув блокнотик для набросков и карандаш, я вырвал листок и записал телефон Сяита. – Вот. Будете звонить – сразу скажите, откуда знаете его номер. И! Дёргать его по мелочи не советую, человек-то он деловой. Да думаю, вы с югов-то с полным карманом возвратитесь. Мамонт Нефёдович благодарным умеет быть… Вы поднимайтесь-ка, на улице такси ждёт!

Пить, разумеется, более не стали. Подавая в окошко телефон, я строго сказал хозяйке:

– Успокойтесь и позабудьте обо всём. Дроля здесь больше не появится, он, скорее всего, уже напуган Керей по телефону, страшно напуган! Я Мамонта Нефёдовича сейчас взвинтил, ну и пошло-поехало… Он дружбу с вашей семьёй терять не хочет. Мужа вашего он к себе по делу зовёт. Сегодня уедет, денька через три воротится. Прямо сию минуту его и заберу.

Хозяйка, выбежав, проводила нас до такси. Наградил шофёра пятью рублями, сказал адрес и машина медленно замоталась по колдобинам.Следовало заехать ко мне и познакомить посланца с «дипломатическими грузами». «Магнат» удивлённо посмотрел на гору деревянного хлама у крыльца и покачал головой на непорядок, однако ничего не сказал – помыслил, видно, что гору эту великий Мамонт наворотил. Я нашёл в зарослях ключи и отомкнул замки. Дубовую дверь запер за собой – от лишних глаз. Через узкие высокие окна, хоть и изрядно запылённые, било солнце – и лучи его упирались прямо в брезентовое покрытие.

– Рыцк! – употребил я словечко Мамонта – и сбросил брезент. «Магнат» выглядел решительно, он мысленно наверняка уже был в пути, «рыцк» возбуждал его. – Дай вам Бог хорошей дороги!

– А сундучки-то можно открыть? Узнать бы, что повезу! – он не сводил глаз с пачки денег, валявшейся на пыльном ящике.

– Это на дорожные расходы вам оставлено, возьмите, пожалуйста. И мой совет: не вздумайте Мамонту Нефёдовичу сдачу совать, это означать будет – он мелочится, де. Жуткое оскорбление! От злости рубаху разорвёт! Сам он не спросит ничего, уж его-то я изучил! А насчёт вас – Мамонт Нефёдович всегда знает, на кого можно положиться. Да и кто кроме вас, позвольте спросить, решится на такую поездку-то?

– Да ведь здесь две с половиной тысячи! Зарплата моей секретарши за два года! На дорогу-то и трёхсот рублей хватило бы! На всё про всё! И на бензин, и хоть на милицейские посты…

– Не моё дело.

Я отпер и отворил все «погребцы» с сервизами, и открутил проволоку на ящике со слитками, камнями и «фабержами». Открыл коробки – в глаза резко и разноцветно полыхнуло. Да и на золото, купавшееся в солнечных лучах, нестерпимо было смотреть.

– А что в мешках-то? – «магнат» хоть и одеревенел от изумления, но дар речи не потерял.

– Как ни странно, коллекция старинных картин, античные сюжеты. Умное вложение денег. Мамонт Нефёдович не так-то прост. А пересчитывать камни и металл Керю, наверно, заставлял – сам-то на это не способен, непременно спутался бы…Одних каменьев вон чуть ли не ведро. Керя-то, чай, взопрел…

– Что дальше-то? – деловито спросил «магнат», приняв от меня ключи и по-хозяйски возясь с ящичными замками.

– План такой… Да вы и сами явно сообразили. Надо пригнать фургон и погрузить всё это добро. Затем ехать в винцех и загромоздить фургон ящиками с каким-нибудь алкоголем. Цитирую Мамонта Нефёдовича: «Яшшики ён пущай в скузов вглыбь, в задь, а спузури с бормодухой доверьху навпередь».И запасных колёс штуки три возьмите – чем южнее, тем гвоздей на шоссейке больше, особенно у придорожных столовок и сельмагов. Специально гвозди бросают, чтоб машины останавливались, а пока колёса люди меняют – глядишь, и купят чего-нибудь…

– Учтём. А насчёт алкоголя – портвейн на днях поступил, в бочках, как раз оттуда, и мы его в бутылки разлили. А он того, не кондиция – содержание спирта и сахара превышено. Вот его-то и повезу: по рекламации, якобы. Ну, потом обратно его в винцех – не приняли! Телефон-то есть?

Телефоном, надо заметить, он распорядился весьма умеючи.

Звонок в ментуру:

– Полковник, будь добр, командируй мне патруль на несколько дён – для сопровождения груза. Пусть у винцеха ждут. Офицеру я сотню дам, сержантам – чуток поменьше…

В винцех:

– Лилия! Срочно фургон, запиши адрес… Пришли с шофёром бланк путёвки и бланк рекламации, оба с печатями, естественно. Я сам заполню, ты ж на обед слиняешь…

На хлебозавод:

– Слушай, сделай хлеба буханок пять. Я просигналю с улицы через часок-другой, пусть вынесут.

На маслозавод:

– Слушай, друг, я бибикну через часок-другой. Пусть кефира мне вынесут пару ящиков. Нет, масла не надо, растает ещё в машине, жарко же… Со мной менты будут, всю еду в багажнике повезут…

На мясокомбинат:

– Слышь, подруга, колбасы килограммов семь бы! Какой? Да всякой пусть завернут и вынесут. Я мимо поеду, просигналю с дороги через часок-другой…

В кулинарный цех:

– Зазноба? Ты? Заказ на свадьбу? А с чем пироги-то? Нет, только не с вареньем, мы же не с девками… В командировку еду, со мной патруль. Нет, в винцех приносить не следует. Мы мимо вас полетим, менты к тебе забегут и пусть сами выберут, что им надо… Часика так через полтора. Поднос на обратном пути вернём.

На пищекомбинат:

– Эх, милашка, давно не виделись! Да не хнычь-ка ты! Глазки вытри, сопельки… Я по делу звоню. Груз везу, со мной патруль для охраны. С моим шофёром нас пятеро. Сделай нам что-нибудь – ну, лимонаду там, соку, печенья-пряников… Нет, ты не шебутись, я не зайду. Через час-другой к тебе менты забегут – и на чё глаз положат, то и дай. И на тебя могут положить… Накажу! Смотри у меня!

Затем «магнат» совсем другим голосом и даже робко испросил дозволения взглянуть на кровельное железо: как видно, он не совсем мне верил. Мол, надо же! Я!!! Я нигде не могу достать!!! А тут какой-то пацан… Но в сарае он успокоился и стал обещать мне деньги – помимо прочего. Я твёрдо ответствовал: нет, лишь рубероид и цемент! И совсем утешил богатыря, предложив металла ещё и на кирпичный его гараж, на садовую беседку, на баню и на сарай: и пригоняйте машину в любое время!

Мы сидели за чаем, когда примчался фургон. Шофёр пока был не нужен – свидетель же, и я, заплатив таксисту, отправил парня в винцех. И велел таксисту дожидаться там моего явления. Мы открыли ворота и подельник поставил фургон вплотную к каменному крыльцу. Я переоделся и влез в фургон, а «магнат», будучи при галстуке и костюме, подавал мне поспешно ящики. Затем уселся за руль и мы вяло потащились по выбоинам грунтовки. В фургоне мелодично позванивало, проклятый драгметалл, увы, не лежал спокойно. На асфальте у своего дома «магнат» дал газу и не стал даже к Лёльке забегать. Обстановка на складе винцеха сложилась так же, как и у меня в доме: я принимал ящики, «магнат» подавал. Свидетелей тоже не было, весь винцех ушёл на обед. Фургон мы забили портвейном доверху. Совершенно измочаленный, но успокоенный, я упал на заднее сиденье такси.

Добрался до дома – и там пришлось позабыть и Мамонта, и рискового «магната». По отцовскому огороду ехал кран, а вслед за ним причалили на усады два лесовоза с десятиметровыми отфугованными досками – видно, Николай расстарался. Из тележки, влекомой автокраном, помимо кирпича торчали связки штакетин.Крановщик привёз Николая, из кабин лесовозов выбрались два шофёра и четверо парней с лесопилки. В разгрузке и складывании досок приняли участие все, меня включая. Половые сырые доски оказались очень тяжёлыми и мы тягали их вчетвером. Ряды досок в штабелях перекладывали «для воздуха» штакетинами, умно захваченными Николаем.Он доложился мне: тонкие дюймовые доски для обрешётки под рубероид крыш будут позже, где-то на днях. Он же рассчитался с приехавшими людьми, всем раздав по десять рублей.

Оставшись вдвоём, мы с Николаем наконец скинули заляпанные сосновой смолой рукавицы и рубахи, и привычно окатились в моём саду холодной водой из шланга. Покуда я собирал на стол, дружок сбегал домой и переоделся – весьма прилично, явно не на завод. Наевшись, я стал было задрёмывать за столом, но Николай враз вернул меня в светлый день. Сначала вдруг сообщил: купил «утрысь» студентам по банке сгущёнки к чаю, и надо бы взять ещё хотя бы сто штук, пока в продаже-то есть, пусть дети радуются! Да и о других запасах размыслить надо… И тут выдал он то, с чего и надо было начать, передаю своими словами: студенты весело согласились попахать здесь, настройках у нас ещё недельку! Надо ведь слой чернозёма с полметра снять, да разбросать по огороду, а потом пройти глину на полуподвальный этаж, да траншеи под фундаменты выкопать… Глину никуда не таскать, брустверами оставить, из неё вкруг домов разделка хорошая получится, после траву посеем, разделка и задернится… Девчонки здесь, на диванах спят пускай, а мальчишки в «сельмаге» – мы им дюжину раскладушек купим… Жёны наши кормить всех будут… Студенты с фермой заканчивают, последки кирпичей добирают, дня два от силы пробудут там… Фундамент фермы – из дубовых стульев толщиной в обхват, стоят вплотную рядком, и в землю уходят метра на полтора, если не больше. Крановщику изрядно заплачено вперёд, и он сваи эти вскоре повыдергает, и привезёт их нам на дрова, дуб жарко горит! Студенты уже рассчитаны, выдал всем по двести рублей, прибавил, то есть, ещё и по сотне от себя. А старосте триста выделил. Кирпичную печку ребята разберут, консервные банки пережгут и закопают. Стол со скамейками оставят – может, из лесу идучи, грибники отдохнуть восхощут. Туалетцы намеревались сжечь и сровнять с землёй, но прохожие люди просили удобства сии не нарушать. За неделю ребята порядком вымотались, но вечерами, оказывается, находят сил в кино и на танцы в сельский клуб бегать, лишь дежурных в лагере оставляют. Или к ним толпа мелюзги из села приваливает – гитариста послушать при свечах… Водку, вроде, никто из наших не пьёт…

Улучив момент, я врезался в монолог и обрадовал Николая скорой доставкой – и в количестве запредельном – рубероида, смолы и цемента. Крыши смолить я, знаешь ли, передумал, кровельщикам неудобно и липко там будет с железом-то, и ничего, кроме мата, мы от них не услышим… Бросить рубероид в два слоя, и все дела. А смолу на фундаменты жалеть не станем. Подойдя к вешалке в коридоре, я отсчитал из кармана пиджака назначенную студентам долю, да прибавил половину премии старосты – и отдал эти деньги Николаю. Он отнекивался: у меня, мол, ничего не убавилось! «У миня и сичас-та дениг палны карманьи!». Но я упёрся: давай-ка всё пополам!

Следующее речеизлияние Николая было столь же пространным, как и хвалебная песнь о ферме. На работе на сегодня его заменят, а за это он укатает кузнечный цех – а потом и опохмелит. В понедельник у него третья смена – с полуночи до утра, а день свободен. И вот, надумал он съездить к себе «в мордва», бабушку с тётей навестить. Сделал угощенье на лесопилке – и там ему дали грузовик. А вчера был на родине «Муравья», на загородной универбазе, мимо неё как раз на автокране ехали, вот и зашёл. Вполне достаточно снабдил грузчиков деньгами и разузнал, какие сверхдефицитные товары тут скрываются, да спросил, можно ли «подъехать» к начальству. Оказалось, не просто можно, а даже нужно. Суровый дядя, бригадир грузчиков, завёл его в кабинет заведующей и познакомил с ней, назвав племянником. А иначе эта прожжённая баба не раскрылась бы. Николай вежливо предложил ей тройную цену за холодильник «ЗИЛ», за финскую стиральную машину, чешскую газовую плиту и самый хороший телевизор – слава Богу, электричество-то в деревню уж года три назад провели… Баба приняла деньги и велела приезжать за товаром не ранее четырёх часов, по окончании рабочего дня – когда бухгалтерия и все снабженцы домой увалят. Николай договорился: прибудет завтра – уж нынче, то бишь. Лесопильный шофёр к четырём подвалит туда же. А оттуда они сгоняют на газовую станцию – баллоны с газом нужны, да завернут в комиссионный – продуктов всяких набрать, таких в деревенском-то сельмаге сроду не заводилось. Да белого хлеба тётке-то с бабкой не забыть бы… Ну, бывай, времени пятьдесят минут осталось, побёг на базу!

Я крикнул вслед Николаю, чтоб ко мне заскочили по пути: у меня бабке с тёткой тоже подарок есть. Проводив милого дружка, подхватился к зазвонившему телефону: жена, конечно же. «Прям щас» они вчетвером, с мальчишками, едут на полустанок на брезентовом «газике», машину Валечка-бригадирша поведёт, тут дождик недавно шёл, грязи-и-ища!.. Проник на разгромленный-развороченный чердак. На кипу серебра заволок лист фанеры, но драгметалл просматривался с торца – и я прикрыл это место другим листом. И наконец взялся за то, за чем поднялся сюда: рассовал в три мешка одну из швейных машинок. А в выдвижной ящичек машинки положил комплект запасных катушек и крошечный коробок с несколькими иголками.Постояв да подумав, точно так же распределил по мешкам и остальные машинки. Одну отнёс в родительский дом для мамы – отец приедет и сам машинку-то соберёт, ещё одну заволок домой, а три других перетаскал к воротам: в подарок бабушке с тётей, затем для женёнки Николая, и третья – для вдов напротив. Им машинку сразу же и унёс, нимало не беспокоючись о сборке: на фронте обе сестрёнки служили помощницами авиамехаников, а сейчас работали у нас на заводе наладчицами станков. Пришлось сознаться: машинки от деда Януариядостались, нашёл случайно на подловке – целых пять штук! Вот, раздариваю! От подарка сёстры пришли в восторг. Сказал им: у нас с Колей ожидается на днях толпа аж в пятнадцать человек, и вот, нельзя ли будет сделать кадушку квасу? А потом и ещё кадушку – молодёжь с неделю на стройках у нас пробудет. Женщины охотнейше согласились, но никак не желали брать положенную мной на стол сотню рублей, и всё доказывали – на все расходы по квасу и пяти рублей лишнего! Возьмите, упрашивал я вдов, мы с женой счёту деньгам не знаем! У тестя, представьте только себе, полсотни ульев! Оставляю вам деньги за труды – и не говорите мне больше ничего! Враньё про пасеку оказалось к месту, я нечаянно увидалчерез окно спешащего по улице столяра, тот резко свернул к моим воротам. Во, указал я на него сёстрам, готовы ещё пять ульев!

Оно, конечно же, так и было. Раскланявшись со мной и сообщив приятную весть, мастер изготовился было податься дальше, но я придержал его, сказав: есть дело! Завёл в дом и усадил на диван за письменный стол в одном из зальцев – здесь я свалил, да и не разобрал пока своё живописное хозяйство, и бывать тут мне очень нравилось. От рюмки мастер не отказался, а я оправдался тем, что буду за рулём мотороллера. Сделав на бумаге чертёж и прикинув число окошек в двух домах, показал листок мастеру, да ещё и добавил устно: подоконники, косяки и верхние укосины должны быть из дуба. Дуба нет, ответствовал мастер. Припру, пообещал я, закажу на лесопилке в «Присурском». Сложим плахи под навесом у вас – авось, к весне-то проветрятся. А касаемо рам, внутренние пусть тоже будут не вставные, а распашные, как и внешние, и все из дуба! В общем, точно такие же, как эти – я указал на Януариево окно. И в каждом окошке – форточка… А ульев хватит и сорока пяти – и можно за окна приниматься. Потом двери филенчатые закажу, балясины для перил крыльца, карнизы резные, блин! После – рамы багетные с подрамниками, с полсотни штук, размеры холстов я дам. Без работы, словом, и без денег не будете. Идёмте, я вам три механизма презентую.Покуда как бы в аренду, а после посмотрим. Работа ваша и облегчится, и ускорится…

Мы загрузили в «Муравья» дрель малую, электрорубанок, циркулярную пилу с набором дисков и фрез, и бронзовую оснастку окон с банного чердака. И отвезли всё это к столяру в мастерскую. Мастер пребывал в восхищении, он даже про ульи позабыл. Да я напомнил ему, сказав: за ульями где-то через часок на машине заедет друг, зовут его Колей…Колин грузовик уже стоял у моих ворот. Друг нервно бросился мне навстречу: где ты мыкаешься, мы уж полчаса ждём! Я быстро отпер ворота – вот тебе две швейных машинки, одну в сени к себе закинь, а другую в деревню захвати. Проследив исполнение приказа, я назвал Николаю адрес столяра и велел завезть в Маклаковку ульи – всё равно же мимо поедете!А наши барышни, скорей всего, уже на поезде в ваш райцентр летят – вместе с мальчишками. Ночь-то там на вокзале посидят и утром к бабке с тёткой пешком ударят…Николай встрепенулся: а мы их в полночь с вокзала-то и захватим! Ребят в кабину, а мы втроём в кузове как-нибудь…

Отъезжая, друг указал на свои ворота – почтовый ящик висел по-прежнему там и был полон, вся почта шла на татарский адрес. Я, как и Мамонт, жил без ящика – тенденция, однако. Часть почты, не влезшей в ящик, почтальонка стопкой сложила на достопамятной скамейке и прихлопнула кирпичом. Кроме ежедневных газет – «Советской России» и районной «Колхозной стройки» – пришли еженедельники «Литературная газета» и «Литературная Россия», и журналы: «Художник», «Искусство», «Творчество», «Наука и жизнь», «Знание – сила», «Вокруг света», «Земля и Вселенная» и толстенный академический «Вестник древней истории» – этот как всегда запечатан был в бандероль. Выудилась из ящика ещё и «Юность» – сей журнал выписывала жена.От одного лишь вида корреспонденции вмиг накатило вдохновение, даже усталость позабылась. В предвкушении великого удовольствия рассыпал журналы по письменному столу в любимой комнате. Снял пропотевшую рубаху, пробежал босиком на кухню и подержал голову под краном. Покуда заваривался чай, спешно напитался хлебом и колбасой. Открытое окно комнаты выходило на восток, в тени от дома особого пекла не было. Часа три, напрочь от всего отключившись, смотрел издания по искусству. На одном из листов журнала «Творчество» нашёлся – как и всегда, на всю страницу, фрагмент: на этот раз красовалось тут женское лицо с картины Сандро Боттичелли «Весна». Люди в пушкинскую эпоху знакомились с итальянской живописью по гравюрам – а из-под резца облака выходили иной раз каменными, деревья – неузнаваемых пород, а морские воды – как бы из пуха. С появлением фотографии, поистине, чудесные времена настали. Есть все условия пройти курс копирования великих мастеров, необходимый для всякого художника. Или хотя бы возможность есть посмотреть цветные репродукции картин – практически любого известного маэстро. Все знаменитые художники занимались живописью часов по двенадцать в день – и не делали больше ничего…Н-да… И увы. Остаётся пока мечтать…

Было ещё светло, но день кончался. Продолжая мечтать о живописи, взялся за журнал «Земля и Вселенная». И нашёл в нём, что теорий о строении Вселенной известно пять, и некоторые из них выглядят поумнее, нежели совершенно непредставимая теория о бесконечной Вселенной. Да только вот учёный народкак-то приноровился к ней… Распечатал «Вестник древней истории» и раскрыл его наобум:

Хлою в общественных банях сирийцы окрасили хною.

Сводят завистниц с ума рдяные демоны хны.

Хна дорожает в Коринфе! Пафнутий, продай лесопилку –

Требует тысячу драхм гетера Кикилла на хну!

– Эй, хозяин! – еле донеслось до меня извне. Сиплый шёпот явно принадлежал крановщику. Мужик, видимо, полагал, что я опять с бабой. Я как был голым по пояс, так и высунулся в окно – чем и утвердил мужика в его нелепом предположении, и он засипел ещё тише:

– Слышь, хозяин! Я девятнадцатый, последний поддон привёз. Лопаты нужны, там только одна. Верхи откапывать у дубовых леканов, иначе трос не мотнёшь под крюк… Леканов сотни, чай, полторы, рейсов пятнадцать будет… Не меньше двух дён уйдёт… И это… У ребят свечи кончились. И керосин тоже весь вышел.

Успело стемнеть, включил на крылечке свет и повёл крановщика к бане. Тусклая лампочка в предбаннике почти не освещала чердак, пришлось воспользоваться фонариком. Под завалом из хищных вил и деревянных широких лопат для снега нашёл десяток лопат обычных – и совсем новых с виду-то, с этикетками на черенках. В подвале электричества не было, фонарик хорошо пригодился. Зацепил сотенных, сколько рука взяла, вынес полдюжины свечей и штоф керосина. Лопаты зашвырнули в прицеп, керосин и свечи шофёр положил в кабину. А деньги я хотел отослать студентам – за нелёгкую сверхурочную работу. Шофёр отчего-то был сам не свой и я внимательно всмотрелся в него.

– Горе?

– Не поминай! – прорвало внезапно мужика. – У сестры сын… В армию осенью идти, а он с чужим обрезом попался! Дура десятого аж калибра, в два ствола и с курками – у сопляков-то это романтично считается, на старинный, мол, пистолет похоже… И как в старину, пулями всегда заряжают… Сестра-то здесь, на вашем кутке живёт. Два шпанёнка дело замыслили, а племяннику дали обрезом поиграть, на шухер поставили. Решили у татарина у Нурлы лошадь умыкнуть, угнать за Суру в татары и там продать на махан. А племяннику, вяхирю этому, сказали – покатаемся, мол, на лошади вдоль Рады, да и бросим на луговине, а Нурла подумает – сама убежала… Для смелости выдули на троих бутылку плодововыгодного за девяносто шесть копеек…