Текст книги "Оборотни в эполетах. Тысяча лет Российской коррупции"

Многие годы спустя, в эмиграции, в Канаде, перед смертью в преклонных годах, горькие строки написала великая княгиня Ольга Александровна Романова-Куликовская (родная сестра царя, по большой любви вышедшая замуж морганатическим браком за гвардейского капитана Куликовского): «Все эти критические годы Романовы, которые могли бы быть прочнейшей поддержкой трона, не были достойны звания или традиций семьи. Слишком много нас, Романовых, погрязло в мире эгоизма, где мало здравого смысла, не исключая бесконечного удовлетворения личных желаний и амбиций». Между прочим, великая княгиня сама ни к чему подобному отношения не имела, но все же написала именно «мы»…

Приведу еще одно письменное свидетельство, а уж потом, ради эффектности, назову его автора.

«Я думаю, что царя органически нельзя вразумить. Он хуже чем бездарен! Он – прости меня Бог – полное ничтожество… Мне дело ясно. Несчастный вырождающийся царь с его ничтожным, мелким и жалким характером, совершенно глупый и безвольный, не ведая, что творит, губит Россию… Конечно, если бы я верил в чудеса… то я предложил бы пожертвовать одним-двумя членами династии, чтобы спасти ее целость и наше Отечество. Повесить, например, Алексея и Владимира Александровичей, Ламздорфа и Витте, запретить по закону великим князьям занимать когда-либо ответственные посты… Еще если бы можно было надеяться на его самоубийство – это все-таки было бы шансом. Но где ему!»

Только не подумайте, что это написано каким-то либералом. Это строки из дневника профессора римского права Б. В. Никольского, видного специалиста в своей области, преподававшего и в Юрьевском (Дерптском), и Петербургском университетах, и в вовсе уж элитном училище правоведения. Никоим образом не либерал, наоборот, правее его, как говорится, только стенка: ярый монархист, идеолог монархии и черносотенного движения, один из руководителей «Союза русского народа». И уж если этот человек пишет такое – разложение династии зашло слишком далеко. Как говорится, тушите свет, дальше ехать некуда…

Еще одна история, на мой взгляд, откровенно трагикомическая, в отличие от всех предыдущих.

При Александре II великий князь Николай Константинович, двадцатичетырехлетний гвардейский полковник, стал воровать не из казны (не имея к тому возможностей), а из дома. У своих. Совершенно как великовозрастный гимназист, извлекающий из папашиного стола то пятерку, то трешницу, а в гостях у крестного крадущий его серебряный портсигар…

Сначала в Зимнем дворце у императрицы Марии Федоровны после вечерних семейных «посиделок» стали пропадать драгоценности, и такое случалось не раз. Потом в Мраморном дворце, где жил великий князь Константин Николаевич, неведомо куда исчезли очень дорогие изумрудные серьги – подарок Константина супруге.

Поначалу (что, в общем, логично) грешили на слуг. Но вскоре из семейной иконы, висевшей в том же Мраморном дворце, кто-то выковырял крупные бриллианты. Очень быстро сыщики сыскной полиции обнаружили их в ювелирной лавке, и выяснилось, что продал их адъютант Николая Константиновича… Он пытался взять вину на себя, уверяя, будто сам бриллианты и украл. Благородный все же был парень – в случае признания его виновным, кроме позорного изгнания из полка, последовало бы и крайне жесткое наказание по суду: согласно Уголовному уложению, ограбление церкви или такое вот воровство драгоценностей с киота считалось особо тяжким преступлением, влекущим за собой лишение всех прав состояния и ссылку в Сибирь, а то и на каторгу.

Адъютанту взявшие на себя следственные функции Романовы не поверили нисколечко: икона висела в будуаре великой княгини, куда могли попасть считаные люди, исключительно члены Дома Романовых (ну, еще и особо доверенные слуги). А вот адъютант доступа туда не имел…

Скандал – пусть и в предельно узком кругу – громыхнул жуткий. Разъяренные Романовы приперли молодого полковника к стене и быстренько раскололи, добившись полного признания во всех помянутых кражах.

Мотивы оказались стары, как мир: шерше ля фам… Великий князь содержал американскую кафешантанную танцовщицу и певичку (а по сути – дорогую шлюху). Ту самую, что потом под псевдонимом Фанни Лир выпустила за границей мемуары, попортившие немало крови императорскому дому. Аппетиты у нее, судя по всему, были не меньше, чем потом у Кшесинской. Таковы, что денег, выделявшихся на годовое содержание великому князю (не так много), явно не хватало, вот и пришлось…

Разумеется, как уже не раз поминалось, обычному суду воришка был неподсуден. Император своей властью объявил его сумасшедшим, конфисковал всю недвижимость и отправил в ссылку в Сибирь (супруга примеру декабристок следовать отказалась и с мужем не поехала). Конечно, ссылка протекала в достаточно комфортных условиях. Взойдя на трон, Александр II велел переселить великого князя (титула его не лишали) в Ташкент. Не знаю, что и хуже. В Сибири, по крайней мере, климат в южных районах достаточно мягкий. А Ташкент мало того что был в те времена жутким захолустьем – жара, пыль, духота… (когда я был в Ташкенте, уютно себя чувствовал только в комнате с кондиционером, на улице было просто непереносимо).

В Ташкенте великий князь так и остался до семнадцатого года (впрочем, там же и умер). Ни Александр III, ни Николай так и не выписали ему амнистии – возможно, оттого, что он постоянно, причем на людях, всячески поносил и царей, и родную матушку, и прочих членов Дома Романовых. В Ташкенте «узник» при живой жене женился вторично – видимо, мстительно хихикая и думая про себя: сумасшедшим меня объявили? Ну так что с сумасшедшего взять, ему нарушать законы можно…

После Февральской революции ссыльный форменным образом воспрянул. Стал регулярно ораторствовать на митингах, где объявлял себя «политическим узником старого режима» – и посылал в столицу многочисленные телеграммы, где «с восторгом приветствовал новое правительство Свободной России».

Игра была беспроигрышная: подлинные причины ссылки знали считаные люди, в основном члены династии. А то, что великий князь провел в ссылке больше сорока лет, – суровый факт. Так что ему верили, аплодировали бурно и относились со всем уважением. Никаких материальных выгод от этого великий князь иметь не мог, но вот моральное удовлетворение, надо полагать, получал нешуточное: все члены Дома Романовых, начиная с семьи отрекшегося царя и его самого, сидели под домашним арестом, их всячески полоскала осмелевшая печать – а ему, единственному, толпы устраивали бурные овации. Ставшие еще более бурными, когда он принародно объявил, что передает «свободному народу два своих столичных дворца»: никто ведь не знал, что эти дворцы у него еще в 1874 году были конфискованы и переданы в управление Министерству двора…

Октябрь великого князя ничуть не испугал. Вовсе даже наоборот. Он витийствовал еще пуще, теперь уже на большевистских митингах, вновь именуя себя политическим узником проклятого «царского режима» и довольно прозрачно намекая, что сослан был за самые что ни на есть революционные настроения.

Самое забавное, что до самого конца и большевики ему верили, устраивая те же бурные овации. Рассуждали они незамысловато: сорокалетнюю ссылку так просто не присудят. Никто из их собственных лидеров таким сроком похвастать не мог. В общем, когда Николай Константинович в феврале восемнадцатого умер от пневмонии, торжественные похороны ему устроили как раз большевики: духовой оркестр во всю силу легких наяривал один из любимых большевистских шлягеров «Вы жертвою пали в борьбе роковой…», гроб был обтянут кумачом, за гробом шли вооруженные красногвардейцы и в организованном порядке пришедшие рабочие, а также немалое число любопытствующих обывателей. Такие вот случаются исторические парадоксы…

Но самую громкую и долгоиграющую аферу замутил в эмиграции великий князь Кирилл Владимирович. Сначала он совершил настоящую государственную измену: еще до официального отречения Николая II, будучи контр-адмиралом и командиром Гвардейского флотского экипажа, под красным знаменем и с красным бантом на груди во главе своей части пришел к Государственной думе и объявил, что переходит на ее сторону.

Насчет государственной измены я написал вовсе не ради красного словца. Согласно третьему пункту 252-й статьи Уложения о наказаниях, подобный офицер в военное время считался бы именно что государственным изменником, автоматически подлежавшим лишению всех прав состояния и смертной казни. Так и написано было: «…когда он будет возбуждать войска Российской империи или союзные с Россией к неповиновению или возмущению или будет стараться поколебать верность подданных ее»…

Ну а далее Кирилл вел себя во многом именно так, как ораторствующий тем временем на ташкентских митингах Николай: публично обвинил императрицу в шпионаже в пользу Германии, в интервью революционным газетам объявлял себя бедолагой, который, оказывается, «испытывал гнет старого режима». Да вдобавок объявил, что отрекается в пользу Учредительного собрания от своих прав на престол. Разница в том, что Николая Константиновича пришедшие к власти большевики похоронили торжественно, Кирилла всерьез собирались арестовать – но он успел бежать с женой в Финляндию по льду замерзшего Финского залива (как когда-то, вот забавно, Ленин).

Оказавшиеся за границей члены Дома Романовых вели себя, в общем, спокойно, не вмешиваясь ни в какие политические дрязги. Александр Михайлович, например, сумел вывезти большую коллекцию античных монет и немало драгоценностей. Продавал помаленьку, и на сносную жизнь хватало, сидел и писал свои интереснейшие мемуары (изданные в России уже в этом столетии).

А вот Кирилл через несколько лет эмигрантского житья-бытья стал чудесить. Устроил клоунаду, тянущуюся до сего дня – и конца-края ей что-то не видно…

В августе 1924 года Кирилл по собственному хотению провозгласил себя «императором и самодержцем всероссийским», сына Владимира произвел в «великие князья», дочь Киру – в «великие княжны». Во Франции, в провинции Бретань, в какой-то глухой деревушке (Бретань вообще – французское захолустье), основал в каком-то скромном домишке (а других там и не было) «императорский двор». Начал издавать «указы» и «высочайшие манифесты», «возводил в дворянство», «награждал орденами», «присваивал офицерские чины». (Я так старательно закавычиваю все, потому что эти забавы не имеют под собой никакой законной основы, о чем будет рассказано подробно.)

В таких случаях всегда найдутся и «придворные», жаждущие пусть бутафорских, но чинов и орденов. Кирилл далеко не первый, подобные номера до него не раз откалывали вынужденные бежать в эмиграцию члены других бывших правящих династий.

В 1930-м под Парижем состоялся даже аж целый «парад подданных Его Императорского Величества Кирилла I» – и подданных собралось 2 тысячи. Ну, не два десятка, в конце-то концов, некоторая массовость имела место… Еще раньше в ту рыбацкую деревушку заглянул Александр Михайлович – из чистого любопытства глянуть, что там за «императорский двор». И писал потом: «Пафос вперемежку с комедией и слепотой, погоняемые надеждой, образуют костяк этого отстраненного мира условностей. Ничего реального, всё бутафория».

Вот что значит морской офицер – они в Российской империи всегда славились вежливостью в обращении и речах. Зато великий князь Николай Николаевич-младший, старый кавалерист, выражался гораздо темпераментнее. Самое приличное его высказывание: «Кирюха есть всего-навсего предводитель банды пьяниц и дураков». Другие привести нельзя по причине их полной нецензурности.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна практически сразу же заявила, что не признает ни «титула» Кирилла, ни «титулов» его детей. Точно так же повело себя подавляющее большинство членов Дома Романовых. Поскольку клоунада свежеиспеченного «ампиратора» полностью противоречила не одному закону Российской империи…

Чтобы это доказать, я намерен посвятить пару страниц скучной юриспруденции. Читатель, не любящий подобных скучных материй, может сразу переходить к следующей главе, об армейской коррупции, где приведены гораздо более интересные факты. Читатель вдумчивый волен остаться.

Итак… Законы, воинские уставы и даже Правила дорожного движения (и еще многие официальные регламенты) сформулированы предельно ясно и четко, так, что двойного толкования не допускают никогда. Как таблица умножения. Дважды два всегда будет четыре и никак иначе.

В точности так обстояло и со включенным в Свод законов Российской империи «Учреждением об императорской фамилии», в которое последние поправки вносились Николаем II в 1911 году.

Согласно Учреждению, стать не то что императором, а наследником императорского престола «по собственному желанию» невозможно, никакие ссылки на «чрезвычайные обстоятельства» не предусмотрены, все расписано строго и четко, как математическая теорема.

Чтобы стать наследником престола, нужно было принадлежать к императорскому дому; иметь первородство по линии, то есть быть «старшим в роду»; брак родителей непременно должен быть «разнородным»; быть рожденным от православных родителей; самому быть православным; соблюдать присягу на верность Основным законам царствующего на их основании императора. И только при полном пресечении мужского потомства право на престол может перейти к лицу женского пола, опять-таки отвечающему шести вышеприведенным требованиям.

Напомню, что такое «разнородность». Наследник престола должен быть женат исключительно на представительнице правящего рода. При этом размеры владений не имеют никакого значения. Дореволюционная Британская империя раскинулась чуть ли не на полмира. А княжество Монако – собственно говоря, городок полтора километра в длину и еще меньше в ширину. Однако с точки зрения Учреждения и британская принцесса, и принцесса княжества Монако совершенно разнородны и годятся в жены наследнику престола – поскольку представляют именно что правящие династии (конечно, при таком обороте дел невесте следовало еще непременно перейти в православие, иначе ее совершенно законные дети от наследника теряли право на престол). И наоборот: французская принцесса, пусть и способная похвастать стопроцентной чистотой голубой крови, женой российского наследника престола стать не могла – французский королевский дом правящим давно не был, пребывал в эмиграции.

Кирилл Владимирович мог похвастать лишь точным соблюдением трех пунктов из шести – ровно половины. С остальными тремя дело обстояло вовсе не лучезарно… Точнее говоря, вовсе уж скверно…

Собственно говоря, Кирилл не соответствовал четырем пунктам из шести. Он был членом Дома Романовых и православным – но вот родился от матери-лютеранки, принявшей православие лишь через много лет после его рождения. А потому согласно соответствующей статье Учреждения мог бы претендовать на престол лишь в том случае, если бы не осталось ни одного великого князя, рожденного в православном браке.

Далее. Кирилл женился на особе, принадлежавшей к «правящему дому» – принцессе Виктории-Мелите Гессенской. Однако это ему нисколечко не помогло. Во-первых, брак был заключен вопреки прямому запрету императора Николая II, во-вторых, супруга была разведенной, в-третьих, лютеранкой, так и не принявшей православия, в-четвертых, двоюродной сестрой Кирилла – а на брак кузена с кузиной в России требовалось официальное разрешение церкви, какового она Кириллу не давала.

Учитывая все эти обстоятельства, Николай выслал Кирилла из России самым официальным образом и лишил всех прав престолонаследия – равно как и всех его потомков, как уже имевшихся, так и тех, которые, возможно, еще появятся на свет.

Потом, правда, император уступил настойчивым просьбам родителей Кирилла, разрешил вернуться в Россию и признал брак Кирилла «великокняжеским». Но это означало лишь, что супруги будут получать ежегодное денежное содержание, полагавшееся великим князьям (еще Александр III установил его в сумме 200 тысяч рублей). Кроме того, Кирилл и Виктория-Мелита могли пользоваться титулами «великий князь» и «великая княгиня» – но на их детей эти права не распространялись, они оставались простыми «дворянами Романовыми». Соответствующие официальные бумаги с резолюциями императора распрекрасным образцом хранятся в архивах и сегодня. Присваивать детям великих князей великокняжеский титул мог только император, но он этого так и никогда не сделал.

Так что большинство членов Дома Романовых и серьезных монархистов-эмигрантов Кирилла иначе чем «царь Кирюха» и не называли. Однако «ампиратор» от этого ничуть не грустил, продолжая резвиться.

Когда он умер, его дело продолжил сын Владимир Кириллович, совершенно незаконный «великий князь» – провозгласив себя не только императором и самодержцем всероссийским, но и главой Дома Романовых (к чему большинство Романовых опять-таки отнеслись, мягко скажем, без энтузиазма).

Но и будь он трижды законным, его дети (которых «царь Володька» моментально произвел в великие князья) все равно не имели бы прав на этот титул. Потому что Владимир был женат на Леониде Багратиони-Мухранской – неправославной, разведенной, не принадлежащей к «правящему дому».

Грузинская церковь, к которой принадлежала Леонида, конечно же, православная, но в Русскую православную церковь не входит – а потому Леонида считалась «не вполне» православной. Безусловно, Багратиони-Мухранские были законными потомками грузинской династии Багратиони (Багратидов) – но на момент заключения брака род давно уже был не только не правящим, но и не царским. После вхождения Грузии в состав России Багратиды получили право даже не на великокняжеский титул – лишь на княжеский (к этому роду принадлежал и павший в боях с французами полководец Петр Багратион – просто князь, даже не «светлейший»).

Дочь очередного «ампиратора», «великая княгиня Мария Владимировна», вышла замуж за принца Фридриха-Вильгельма Гогенцоллерна Прусского, носившего, в отличие от супруги, свой титул вполне законно (правда, после Германской революции 1918 года дом Гогенцоллернов перестал быть правящим).

Роду этих Романовых следовало естественным образом пресечься. Дело в том, что примерно с XIV столетия королевские и просто владетельные роды всей Европы (к каковой традиции подключилась позже и Российская империя) руководствовались так называемой Салической правдой, идущей еще из раннего Средневековья, от франков. Формулировку сделал заглавием одного из своих романов серии «Проклятые короли» Морис Дрюон: «Негоже лилиям прясть». Другими словами, наследование титулов шло исключительно по мужской линии. Выданная замуж за иностранного владетеля принцесса (или иная владетельная особа) всегда принимала титул мужа и никогда больше, ни при каких обстоятельствах не могла пользоваться титулом отца и не имела прав на его трон (точно так же обстояло и с ее детьми).

Ну, если нельзя, но очень хочется… «Царь Володька» выкинул вовсе уж запредельный фортель, противоречащий как законам Российской империи, так и европейскому династическому праву. Присвоил принцу Фридриху-Вильгельму титул… русского великого князя. Здесь даже матерные комментарии не годятся – это нечто запредельное, которому просто не подобрать названия…

В тогдашней Европе хватало (да и сейчас хватает) законных потомков королевских родов – правда, существовавших в эмиграции: французский дом, австро-венгерский, германский, португальский, греческий, болгарский. Их представители относились и относятся к правилам наследования и титулования крайне серьезно и фокусов наподобие тех, которые выкидывал Кирилл с потомством, себе не позволяют.

(Единственное исключение – французы, ухитрившиеся порезвиться дважды. В первый раз они провозгласили королем Людовиком XVII сына казненного Людовика XVI, который никогда не правил и умер еще ребенком. Шутки шутками, но занявший французский престол после свержения Наполеона очередной Людовик до самой кончины официально именовался XVIII… Второй случай гораздо более опереточный. Когда во Франции прочно утвердилась республика, монархисты-эмигранты провозгласили одного из принцев (уж не припомню с ходу, Бурбонского дома или Орлеанского) королем Генрихом V. Даже отчеканили монеты с его профилем и соответствующим титулованием (мне доводилось держать одну такую в руках). И что? А ничего. «Король» так до самой смерти и прожил в эмиграции, поскольку не имел никаких реальных сил взять власть во Франции…)

Но это именно что исключения. Во всех серьезных европейских династических справочниках и геральдических альманахах Георгий, сын Марии и Фридриха-Вильгельма, именуется в полном соответствии с действовавшими столетиями правилами: «Принц Георг Гогенцоллерн», и никак иначе. Согласно тем же правилам он имеет права на престол – но исключительно на германский. А это немецкая головная боль, монархии в Германии в ближайшее время как-то не предвидится.

Комедия продолжалась и далее. Когда «царь Володька» умер, две самозванки, якобы «великие княгини» Леонида и Мария, все же не решились провозгласить «великого князя» Георгия императором, прекрасно понимая, что снова получится вовсе уж запредельно. Но «наследником престола» все же объявили. А заодно и «великим князем».

Самое смешное, что чистейшей воды самозванцев, Леониду с Георгием, в свое время торжественно принимали в России в ельцинские времена, в том числе и облеченные властью люди. Хотя это именно что самозванцы наподобие Пугачева и всех Лжедмитриев, и не более того.

Читатель, конечно, не в курсе, но автор этих строк – несостоявшийся польский король. Только, я вас умоляю, не спешите ставить психиатрический диагноз или заподозрить что-то насчет белой горячки. Сейчас изложу подробно…

По материнской линии автор принадлежит к польскому шляхетскому роду, бедному, безземельному, но весьма старому. Так вот, давненько уж, лет двадцать назад, я сидел и душевно выпивал в Минске с тремя старыми знакомыми. Все они, как и я, имели в роду шляхту, а один, согласно старинным правилам, считался «старшим в роду», по телевизору как раз показывали визит в Москву Леониды с Георгием. Сначала мы его просто прокомментировали матерно – все к тому времени прекрасно разбирались в подробно изложенных мной тонкостях. А после пары очередных рюмок как-то сама собой возникла гениальная в своей простоте идея: панове, если уж этих держат за настоящих, почему бы кому-нибудь из нас не самовыдвинуться в польские короли? Благо принятый еще в 1572 году закон об «элекции», то есть выборах короля, позволяет любому шляхтичу, пусть даже захудалейшему, с парой куриц во дворе совершенно крестьянской избы, выдвигать свою кандидатуру – уж все зависит от того, как проголосует «коло», шляхетское собрание.

Смеха ради кинули жребий – кому из четверых выдвигаться. Выпало – мне. Конечно, польской монархии давненько не существует, как и французской, германской и многих других – но какая, собственно, разница? Кстати, в Польше к подобным вещам относятся серьезно: там давно уже существует несколько организаций потомков былой шляхты (причем все обставлено серьезно, следят, чтобы самозванцы не пробрались). Никто, конечно, не говорит всерьез о восстановлении монархии – люди просто устраивают несколько раз в год балы и шляхетские собрания, на которые паны, пани и паненки приходят в старинных шляхетских нарядах, мужчины – со старинными саблями. Веселятся, танцуют старинные танцы. Честное слово, зрелище красочное…

Чисто технически проблему решить было нетрудно. Всего-то поехать в Польшу, благо она в двух шагах, и заявиться к знакомому польскому писателю – потомку шляхтичей и ценителю хорошей шутки. Он довольно быстро мог бы собрать десятка два самых неподдельных шляхтичей. Пара ящиков хорошего коньяка, застолье – и автор этих строк запросто мог быть провозглашен королем под бодрые крики присутствующих: «Нех жие ясновельможный пан круль!» И готово. Красивые визитные карточки можно заказать, награждать и все такое прочее. Ну а если объявится еще один претендент на престол – дело житейское, в старой Польше такое случалось частенько, и вопрос решался хорошей дракой.

Конечно, если подходить по всем старым правилам, имелись серьезные препятствия. Во-первых, шляхетство мое – только по женской линии, со стороны отца – исключительно сибирские мужики. Во-вторых, «коло» должно состоять из представителей шляхты всей Польши. Но если можно резвиться потомкам «царя Кирюхи», нарушившим все законы и правила, почему нельзя мне? Примерно столько же прав – то есть никаких, конечно, что у них, что у меня, но если очень хочется…

После очередной бутылки решили обойтись без лишних сложностей и королем меня все же избрали – единодушным голосованием всех трех присутствующих панов шляхтичей. То есть совершенно при тех же обстоятельствах, при которых Кирилл провозглашал себя императором. К сожалению моему превеликому, Польша так до сих пор и не знает, что у нее давненько имеется очередной выборный король, – и хорошо, я думаю. Чего доброго, узнавши, в два счета устроили бы мятеж и свергли моментально, их много, а я один…

(Да, забыл упомянуть. Как человек, умеющий быть благодарным, я тут же даровал всем избирателям княжеские титулы, а одного назначил первым министром, что было принято с большим воодушевлением и здравицами в честь его величества, то бишь меня.)

Еще одна история с геральдикой, коли уж мы немного отвлеклись, чтобы пошутить. В свое время мне довелось быть знакомым с самым настоящим потомком Рюриковичей, из старинной и весьма известной княжеской фамилии, кандидатом исторических наук. Так уж обернулось, что один из членов семьи, военный, после революции остался в Советской России, поступил служить в Красную армию и умер в преклонных годах, благополучно избежав репрессий и «чисток». Конечно, за время советской власти кровь Рюриковичей у моего знакомого была изрядно разбавлена «неравнородными» браками, но все же имелась в изрядном количестве. И кое-какие документы, подтверждающие происхождение, у него были – и фамилию он носил ту самую, княжескую.

Так вот, когда я однажды заглянул к нему на рюмку чая, «князь» (а мы его частенько так звали), откровенно смеясь, показал только что полученное из Москвы послание – от организации, скромненько именовавшей себя Всегалактической геральдической коллегией (ну, как-то так, точное название я уже запамятовал). Очень красивая была бумага – с роскошной эмблемой и разными финтифлюшками, пришлепнутая большой печатью с двуглавым орлом и другими монархическими причиндалами. Содержание сводилось к следующему: Герольдмейстер Всея Галактики, некто Ляпкин-Пупкин (как-то так, помню, что фамилия была самая что ни на есть смешная и простецкая), имел честь сообщить князю: если его сиятельство отправит в Коллегию подтверждающие его происхождение документы, оная Коллегия мигом признает за ним право на титул. Вот так, простенько и со вкусом.

Когда мы уже выпили по рюмке чая, князь сел за пишущую машинку и быстро настучал ответ. Вот его я помню дословно.

«Любезный! (Сие обращение являлось прямым оскорблением, поскольку в царской России так обращались к официантам, лакеям-кучерам и прочей прислуге.) Права моих предков на титул не подвергали сомнению ни один русский царь, ни один российский император (равно как и российские императрицы). По сей причине нужды в ваших услугах не вижу. Князь такой-то».

Заклеили в конверт и отправили Герольдмейстеру Галактики. На этом переписка оборвалась.

Ну, хватит, шутки в сторону. Продолжим разговор о делах серьезных.

Я задумался: как перекинуть мостик к следующей главе, о коррупции в армии? И, поразмыслив, решил привести два эпизода.

Поскольку рыба гниет с головы, ничего удивительного, что и нижестоящие, глядя на высокое начальство, при каждом удобном случае тащили все, что не приколочено и не прибито. В Либаве, в тот недолгий период, когда она еще оставалась военно-морской базой и крепостью, полиция чисто случайно обнаружила у совершенно штатских лиц водолазный аппарат, служивший для подачи водолазу воздуха (они уже тогда были изобретены и вовсю использовались). Судя по маркировке, происходил он с одного из стоявших на ремонте военных кораблей, а загнали его рядовые матросики. Стоил он около тысячи рублей, но матросы за особой прибылью не гнались – взяли всего восемьдесят. Их, кажется, так и не нашли, что лишний раз доказывает оборотистость и смекалку русского служивого…

Эпизод второй связан не с коррупцией, а с бюрократией, но сам по себе примечателен. Бюрократическая машина, в какой бы стране дело ни происходило, не знает слова «идиотизм», и, будучи однажды запущена, крутится сама по себе, независимо от внешних воздействий.

(Английский сатирик С. Паркинсон как-то упомянул в одной из своих книг, как раз и посвященной британской бюрократии: число служащих британского министерства неуклонно росло и пика достигло в аккурат за пару лет до краха всей колониальной системы…)

Когда во время Русско-японской войны на Дальний Восток ушла 2-я Тихоокеанская эскадра, Морское ведомство разместило на петербургских заводах заказ на партию запасных котлов – их предполагалось установить во Владивостоке, поскольку за время дальнего похода какая-то часть корабельных котлов гарантированно выйдет из строя. Котлы были изготовлены. Когда последнюю партию уже готовили к отправке во Владивосток железной дорогой, пришло известие о Цусимской битве, в которой почти вся эскадра была японцами потоплена. Тем не менее чиновники Морского ведомства все же отправили котлы во Владивосток – хотя корабли, для которых они предназначались, лежали на морском дне, о чем в Петербурге прекрасно знали. Не рассуждает бюрократическая машина…

Ну что, мостик перекинут, пойдем дальше.