Текст книги "Тайны Сибири. Земля холодов и необъяснимых загадок"

Следуя рассказам эскимосов, Рэй обнаружил в тех местах несколько могил и сорок один труп в палатках и под лодкой – их, судя по всему, уже ни у кого не было сил хоронить…

Выслушав сообщение Рэя, в Адмиралтействе постановили: гибель экспедиции до последнего человека не вызывает теперь никаких сомнений. Имена офицеров и матросов вычеркнули из списков Королевского военно-морского флота, а поиски, как морские, так и сухопутные, прекратили.

Однако при каких обстоятельствах и где погиб сам Франклин, так и оставалось загадкой. Леди Джейн, мучившаяся неизвестностью, на свои средства организовала новую экспедицию на паруснике «Фокс», отправившемся в Арктику в 1858 году. Капитан Мак-Клинток и его помощник лейтенант Хобсон, разделившись на две партии, начали поиски на суше. Следов самого Франклина не отыскалось (если не считать того, что еще Рэй купил у эскимосов орден, который во всей экспедиции был только у Франклина), но были сделаны новые находки: серебряная посуда, форменные пуговицы, два ружья, пять пар часов, 15 серебряных ложек и 11 вилок, из них 8 – с гербом Франклина. И многочисленные скелеты.

По находкам и рассказам эскимосов восстановили приблизительную картину гибели экспедиции.

Первая зимовка Франклина прошла относительно сносно. Именно что относительно. Точно было установлено, что изрядную долю вины за гибель Франклина и его людей несут поставщики продовольствия, которых иначе как шакалами не назовешь. Немало консервных банок (их обнаружено более семисот) оказались вскрытыми, но их содержимое – нетронутым. Отсюда ясно, что мясные консервы были гнилыми. Более того, в некоторых банках нашли не только гнилое мясо, но опилки и песок…

Так что запасы продовольствия оказались гораздо меньше тех, на которые рассчитывали в долгой экспедиции. А добывать пропитание охотой было невозможно: в тех местах попросту нет дичи, олени водятся гораздо южнее. Известный шведский путешественник-полярник Свен Гедин по этому поводу писал: «Экспедиция Франклина оказалась жертвой величайшей человеческой гнусности, о которой можно говорить лишь с содроганием».

В результате этой гнусности уже на первой зимовке трое матросов умерли от цинги.

После первой зимовки корабли отплыли не так уж и далеко. Наткнулись на многолетние, совершенно непроходимые льды. Вторая зимовка оказалась уже полуголодной. После нее, весной, огромные ледовые поля со вмерзшими в них кораблями пришли в движение, появилась надежда, что удастся выбраться на чистую воду. Не удалось. Корабли так и остались во льдах, голод и цинга уже свирепствовали вовсю. Стало ясно, что выбраться из ледяного плена уже не удастся, и оставшиеся в живых, чуть больше сотни человек, двинулись на юг. К единственному месту, где могли найти помощь: поселку торговой Компании Гудзонова залива. Не дошел ни один. Кое-кто попытался, неизвестно чего от этого ожидая, вернуться на корабли, но погиб на обратном пути. Кроме, как можно судить, одного-единственного человека. Один старый эскимос рассказывал потом: осенью они видели затертый льдами корабль, но приблизиться к нему осмелились только весной – и нашли на корабле человека, по их мнению, умершего совсем недавно. Так что один-единственный все же добрался до корабля. Где и умер, без сомнения, от голода и цинги.

Эта гипотеза имела чисто вещественные доказательства. Спасатели, прошедшие по наиболее вероятному маршруту ушедших с кораблей моряков, обнаруживали часы, ружья, сапоги, книги, серебряную тарелку с инициалами Франклина. И многочисленные скелеты людей, которых ни у кого уже не было сил хоронить.

В 1880 году был обнаружен единственный не вызывавший сомнений в его подлинности документ экспедиции. Тот же лейтенант Хобсон, не раз посещавший те места, обнаружил закупоренную бутылку с письмом, написанным на шести языках, и просьбой к нашедшему отослать его в Лондон, в Адмиралтейство.

Там кратко рассказывалось о первой и второй зимовках, об умерших от лишений офицерах и матросах. И о третьей тоже. Там была лаконичная запись: «Сэр Джон Франклин скончался 11 июня 1847 года». А далее сообщалось: моряки, окончательно убедившись, что вырваться из ледяного плена невозможно и остается лишь умирать с голоду, уходят на юг, где есть зыбкие, но все-таки шансы отыскать дичь и людей.

Шанса у них не оказалось ни единого. Так и осталось загадкой, где могила Франклина (а его, несомненно, похоронили), где погиб Крозье и все остальные. Кое-какие находки случались и в более поздние времена. В 1935 году англичанин Пил обнаружил на пути, которым должны были проходить ушедшие с кораблей, полуистлевшую форменную морскую одежду, остатки лодки, парусину, пушечные ядра и гвозди и чью-то безымянную могилу. В 1948 году известный канадский писатель и путешественник-полярник Фарли Моуэт нашел, опять-таки на маршруте ушедших, деревянную коробку, в которой, как он предполагал, лежали когда-то не сохранившиеся документы. Последний раз документы экспедиции, в том числе вахтенные журналы, пытались найти в 1967 году канадские военные моряки. Безуспешно.

Некоторые исследователи (в том числе и Моуэт) полагают, что кое-кто из ушедших с «Эребуса» и «Террора» все же смогли выжить – видя, что другой возможности спастись нет, поселились в эскимосских кочевьях, где и закончили свои дни. Эскимосы – народ мирный и доброжелательный и никогда не были склонны, как это практиковали иные племена, убивать забредшего к ним чужака. Вполне могли приютить. Вот только доказательств этому нет – ни материальных следов, ни упоминаний в эскимосском фольклоре…

Судьба самих кораблей тоже остается загадкой. Эскимосы рассказывали потом, что один из кораблей Франклина у них на глазах был раздавлен льдами и затонул, а второй выбросило на берег, но никаких следов этого второго обнаружить не удалось.

Весной 1851 года капитан брига «Реновейш» Ковард видел неподалеку от берегов Ньюфаундленда огромную льдину с вмерзшими в нее двумя парусниками. Как считают, силуэтами весьма напоминавшими корабли Франклина. Однако по неизвестным причинам (то ли трусость, то ли попросту равнодушие) не стал высаживать на льдину партию для осмотра судов. За что был даже отдан дома под суд, который его оправдал, выразив лишь «презрение».

В 1907 году французский пароход встретил в полярных широтах у берегов Канады льдину с вмерзшим в нее старинным по виду кораблем, но добраться до него французам не удалось. Правда, нет ни единого доказательства, что в обоих случаях речь шла именно об «Эребусе» и «Терроре». В самых разных широтах, в самые разные времена пропало без вести немало кораблей самых разных стран. Один пример, пусть и относящийся не к Арктике. Во второй половине XVII века вышедшие к Охотскому морю русские казаки обнаружили в устье Амура остатки потерпевшего некогда крушение большого корабля явно европейской постройки, крайне похожего на те, «которые ходят к Архангельскому городу».

Вот это уже чисто сибирская загадка (Дальний Восток, как мы помним, очень долго считался именно что Сибирью). Если на потерпевшем крушение корабле и были люди, они пропали бесследно. Казаки не обнаружили никаких вещей, по которым можно было бы определить национальную принадлежность корабля. Западноевропейские географы ни словом не упоминают об отчаянных моряках, уже в те времена добравшихся до устья Амура. Погибшие в кораблекрушениях отчетов не пишут. В Европе сохранились далеко не все морские архивы. Слишком многие капитаны пропадали без вести, не оставив о себе никаких известий. Чей это был корабль, так и останется тайной. Словом, нет доказательств, что капитан Ковард, а впоследствии и французы, видели именно «Эребус» и «Террор».

В конце 1880-х годов американец Ф. Швитка, расспрашивавший стариков-эскимосов, считал, что установил место, где затонул брошенный моряками и раздавленный льдами «Террор». В 1930 году канадский майор Беруэш утверждал, что нашел место гибели «Эребуса», по его расчетам, дрейфовавшего во льдах еще несколько лет после гибели «Террора». Однако ни в том, ни в другом случае вещественных доказательств не нашлось.

Что осталось? Как часто случается, имя на карте – о чем носивший это имя человек не мог знать. Именем Франклина назван Канадский арктический архипелаг и пролив, отделяющий континент от острова Земля Принца Уэльского. Мак-Клинток установил на острове Бичи, в месте первой зимовки Франклина, большую мраморную плиту, надпись на которой, думается, стоит привести целиком, потому что она, безусловно, касается и многих других погибших полярных мореплавателей, в том числе и русских.

«Памяти Франклина, Крозье, Фитцджемса, и всех их доблестных товарищей, офицеров и сослуживцев, пострадавших и погибших за дело науки и во славу родины.

Этот памятник поставлен близ места, где они провели первую полярную зиму и откуда выступили в поход, чтобы преодолеть все препятствия или умереть.

Он свидетельствует о памяти и уважении их друзей и соотечественников и о скорби, утоляемой верою той, которая в лице начальника экспедиции утратила преданного и горячо любимого супруга.

Господь ввел их в тихую пристань,

где всем уготовано вечное спокойствие.

1855 год».

У многих, бесследно исчезнувших во льдах и в снегах, нет и этого…

Экспедиция Франклина стала последней экспедицией, пытавшейся пройти из Атлантики в Тихий океан вдоль арктических берегов Канады. Правда, этим путем все же прошел знаменитый полярный исследователь норвежец Руаль Амундсен на своем не менее знаменитом судне «Иоа» – за три навигации с зимовками, в 1903–1906 годах. Однако уже всем было ясно, что речь идет о чисто спортивном рекорде, а регулярное мореплавание этим маршрутом, имевшее бы практическое значение, невозможно. Северо-Западный проход, хотя и существующий в реальности, совершенно непроходим из-за льдов. Так что этот кусочек памяти о Гиперборее погрузился в небытие. Очень может быть, что не навсегда – если верны расчеты тех, кто говорит о грядущем в Арктике потеплении и таянии вековых льдов. Но кто же может сейчас сказать, что будет…

Ну а мы займемся крайне интересным вопросом: возможной связью не просто славян, а наших далеких предков с Гипербореей, о которой говорилось пока что вскользь.

Будем уже гораздо подробнее и вдумчиво искать в русском фольклоре как косвенные упоминания о гиперборейских мотивах, так и многозначительные параллели с фольклором других народов, с той его частью, что опять-таки указывает на Гиперборею.

Древнегреческий бог ветра Борей и герой осетинских сказаний богатырь-нарт Бора читателю уже известны. Так вот, в русских преданиях действует Буря-богатырь, сражавшийся с летучими змеями, совершивший много других подвигов, встречавшийся с неким Морским царем (каковой фигурирует и в фольклоре других народов, связывающих этого царя с северными широтами). Интересная деталь: Буря-богатырь зовется еще Коровий сын – из-за не вполне обычных обстоятельств его появления на свет. Сказочной царице приготовили на обед некую «златоперую щуку» – остатки слизала с блюда случайная корова, таким образом Буря-богатырь на свет и произошел.

В чем здесь главная, как сегодня выражаются, фишка? Да в том, что у древних скандинавов и германцев прародителем всего человечества и первым богом (не по значимости, а по времени появления на свет) считался Бури. В некотором смысле и он – Коровий сын. Мифологическая корова Аудумла, согласно мифам, создавшая то ли часть нашего мира, то ли весь, однажды три дня облизывала ледяные глыбы, и в результате появился на свет Бури. Интересная подробность: лед этот был соленым (море?), а рождение Бури случилось после некоего мирового катаклизма, когда весь Север «заполнился тяжестью льда».

Борей, Бора, Буря, Бури… Можно уточнить: когда-то в старину имя «Буря» у русских произносилось и писалось как «боуря», а отсюда не так уж и далеко до Борея…

Случаются, конечно, самые заковыристые совпадения. Японский город Иокогама на языке испанских басков означает «город у моря». А в Красноярском крае есть северная река Конго, названная так в незапамятные времена предками нынешних эвенков и уж никак не имеющая отношения к своей африканской «однофамилице». Да и в Японии не обнаружено ни малейших следов басков.

Однако эти и подобные им совпадения, что важно, – единичные. Когда совпадений слишком много – есть веские основания подозревать, что речь идет не о совпадениях, а о чем-то совершенно другом.

(Вот, кстати, о «совпадениях». Я только что наткнулся… Самое северное поселение гренландских эскимосов с древних времен именуется Туле. Снова совпадение? После того как это название столько раз нам встречалось и в Старом, и в Новом Свете? И у многих народов прочно связано как раз с Гипербореей?)

Согласно преданиям древних греков, однажды бог ветра Борей, обернувшись жеребцом, оплодотворил двенадцать кобылиц, и родилось, соответственно, двенадцать жеребят, которые, став взрослыми конями, могли летать высоко в поднебесье. Связь Борея с Гипербореей известна, и греки об этом немало написали.

В русском фольклоре прекрасно известен подобный летающий конь, скачущий «выше леса стоячего, выше облака ходячего». Именуется он, если кто-то еще не догадался, Сивка-Бурка, а порой и просто Бурушка. Летающий конь сказаний алтайских племен зовется Буура…

Волшебная Хрустальная гора русских сказок имеет соответствие не только с древнеиндийской горой Меру, но и с фольклором других славянских народов. Хрусталь, напомню, часто символизирует в фольклоре лед.

Еще один объект, в чем-то крайне похожий на центр мира, гору Меру, в русских сказаниях известен как остров Буян, не просто гора в Океане, а скорее немаленький гористый остров. В этих сказаниях (а также заговорах и заклинаниях, сочиненных в незапамятные времена) Буян играет огромную роль как средоточие всевозможных волшебных сил, без упоминания о котором все колдовские заклятья и заговоры просто не действуют. Самый, пожалуй, крупный собиратель, систематизатор и исследователь русского фольклора А. Н. Афанасьев писал: на острове Буяне, согласно верованиям наших далеких предков, сосредоточены все могучие грозовые силы, все мифологические олицетворения громов, ветров, бурь. Там обитает и немало животных, да не простых: «змея, всем змеям старшая», «вещий ворон, всем воронам старший брат» (вещие вороны в скандинавской мифологии – спутники бога Одина, связанного с Севером), «птица-буря, всем птицам старшая и большая» (о такой же птице, огромной и волшебной, живущей где-то на островах в северных морях, повествуют сказания многих северных народов).

Очень часто остров Буян упорно связывают со льдом. Один из старинных заговоров, история появления которого теряется в глубинах времен, звучит так: «Стоит в подсеверной стороне ледяной остров; на ледяном острове ледяная камора; в ледяной каморе ледяные стены, ледяной пол, ледяной потолок, ледяные двери, ледяные окна, ледяные стекла, ледяная печка, ледяной стол, ледяная лавка, ледяная кровать, ледяная постелья, и сам царь сидит ледяной».

Постоянно подчеркивается связь Буяна и океана: «На море на Океане, на острове на Буяне…» Есть варианты преданий, в которых можно найти и сходство с Мировым Древом древних индийцев и скандинавов: «Стоит дуб честной, на том дубу 70 гильев, на тех гильях 70 гнездов, на тех гнездах 70 орлов». Упоминается еще, что однажды «Океан-море» разлилось настоящим потопом, и обитавшие на Буяне орлы отбивались от нашествия воды.

Еще до Афанасьева, в первой половине XIX века, была записана и издана интересная сказка о семи Симеонах, родных братьях. Переплыв «Окиян-море глубокое», они попадают в тридевятое царство, в чудесный терем… Впрочем, его описание стоит привести целиком, поскольку мало кто эту сказку читал, а она представляет с некоторых точек зрения большой интерес…

«Как и тот ли терем изукрашенный был красоты несказанныя; изнутри его, терема изукрашенного, ходит красно солнышко, словно на небе. Красно солнышко зайдет, молодой месяц по теремку похаживает, золоты рога на все стороны покладывает. Часты звезды изнесены по стенам, словно маков цвет. А построен тот терем изукрашенный на семи верстах с половиною; а высота того терема несказанная. Кругом того терема реки текут, молоком и медом изнаполненные, сытой медовой подслащенные. По всеим по теим рекам мосточки хрустальные, будто жар горят. Кругом терема стоят зелены сады, а в зеленых садах поют птицы райские песни царские. Во том ли тереме все окошки белостекольчаты, все дверцы чиста серебра. Как и на тереме – то крышечка чистого серебра с маковкой золотной, а во той ли маковке золотной лежит дорог рыбий зуб (моржовый клык. – А. Б.). От красна крылечка белостекольчата лежат ковры самотканые, а по тем коврам самотканым ходит молода княжна, Елена Прекрасная».

Снова отголоски представлений о золотом веке: реки, текущие молоком и медом, красота и изобилие… По содержанию этой сказке близко одно из сказаний поморов Русского Севера, связанное с Новой Землей, которую поморы называли Маткой.

«Посреди Матки города есть, не нашим земным городам четы. Церкви в эфтом городу ледяные, дома тоже. А живут там на просторе, в таком захолустье, куда живой душе не добраться, все охотники да ловцы… Видел я, братцы, великие чудо. Будто висит посреди Матки гора ледяная, а на эфтой горе всё церкви да церкви, и сколько эфтих церквей, поди, не сосчитать – одна другой выше, одна другой краше. Колоколенки – словно стеклянные, тонкие да прозрачные такие. И только я стою, вдруг со всех эфтих колоколен звон поднялся. Я обмер да скорее назад».

Безусловно, на самой Новой Земле никаких больших строений нет. Архипелаг не погружался в океан, не покрывался ледниками, давно уже более-менее изучен. Однако нельзя исключать, что северные сказители попросту поместили на конкретном, реальном острове реалии исчезнувшей Гипербореи, долгими столетиями хранившиеся в народной памяти. Уже знакомые мотивы: ледяная (она же хрустальная) гора, ледяное царство. Можно снова вспомнить, что в русском фольклоре есть заморский город Леденец (ударение на первый слог), а в сказаниях чехов, сербов и болгар – Ледяной град. Те же поморские былины помещают Леденец где-то в далеких северных морях. Герои некоторых из них приплывают на Русь не просто из Леденца – с Севера. Писатель Борис Шергин, много лет собиравший поморский фольклор, приводил цитату: «Из-за моря, моря Студеного».

Если вернуться к «Одиссее», обнаружится, что плавание героя к северным берегам, в царство вечной ночи, чтобы вызвать души умерших, – не единственное путешествие Одиссея в области полярного мрака. В страну киммерийцев, расположенную, судя по описанию, на берегу океана, Одиссей приплыл, как раз когда стояла полярная ночь: «Закатилось солнце, и покрылись тьмою все пути, а судно наше достигло пределов глубокого Океана. Там народ и город людей киммерийских, окутанные мглою и тучами; и никогда сияющее солнце не заглядывает к ним своими лучами – ни тогда, когда восходит на звездное небо, ни тогда, когда склоняется назад к земле, но непроглядная ночь распростерта над жалкими смертными».

Вообще-то эти строки несколько расходятся с описанием полярного дня и полярной ночи – утверждается, что мрак стоит постоянно. Но, возможно, все дело в неполной информации, имевшейся у автора.

У поморов есть еще одно интересное сказание о северных землях в Студеном море. Однажды их судно пристало к неизвестному острову. Мореплаватели оказались любознательными и начали его осматривать, очень скоро натолкнувшись на скалистую гряду, над которой стояло какое-то странное сияние. Один из них вскарабкался на вершину горы и долго смотрел на то, что лежало за ней, и в конце концов упал к подножию скалы мертвым. Та же участь постигла и второго. Поморов явно жгло нешуточное любопытство: они послали на гору третьего, но предосторожности ради опоясали его веревкой, конец которой держали в руках. Когда очередной исследователь более-менее осмотрелся, оставшиеся на земле решили, что затягивать не стоит – чего доброго, будет третий покойник. Стали бесцеремонно дергать веревку, так что их товарищ вынужден был спуститься. И рассказал он, что там, за горами – диковинный, прекрасный город, непохожий ни на что знакомое…

Косвенное доказательство некоей связи, существовавшей в древние времена между славянами и гипербореями, – птицы. Но не всякие, а одна-единственная порода: лебедь.

Еще древние греки считали лебедя символом Гипербореи. Аполлон летал на родину не только на странном аппарате, но и в колеснице, запряженной лебедями.

Так вот, именно лебедь – священная птица и славян, и других индоевропейцев, и тянется это с глубокой древности. На Полтавщине археологи обнаружили остатки святилищ VI–V веков до P. X. – огнища, окруженные вырезанными из земли и окрашенными в белый цвет двухметровыми фигурами лебедей. Мало того, в местах расселения западных славян найдены изображения запряженных лебедями небесных колесниц, аналогичных той, на которой в Гиперборею летал Аполлон.

Царевна Лебедь, столь талантливо описанная Пушкиным в «Сказке о царе Салтане», – не плод поэтической фантазии, а персонаж русской мифологии, олицетворяющей некое древнее божество, несущее свет и солнце. К ней примыкают волшебные птицы с женскими головами из русских сказок: Гамаюн, Сирин, Алконост – создания, способные пророчествовать.

Та же картина – у древних скандинавов, в фольклоре которых волшебные красавицы, Лебединые девы, часто прилетают к реке или озеру, сбрасывают птичьи перья и, обернувшись красивыми девушками, купаются. Как и валькирии из древних немецких сказаний. В одной из самых известных русских сказок герой-удалец, выследив Лебединую деву, крадет ее птичий наряд – и она вынуждена выйти за него замуж (правда, потом находит в доме этот наряд и, вновь ставши лебедем, улетает). Точно так же ведут себя иные герои скандинавских и немецких сказаний. Правда, не всегда речь идет о женитьбе на пленной красавице. Один из главных героев древненемецкого эпоса «Поэма о Нибелунгах», завладев оперением Лебединой девы, заставляет ее предсказать ему будущее и потом честно отпускает в небо.

Схожие с Лебедиными девами персонажи есть в мифологии народов Русского Севера – у ненцев, якутов. И у народов, живущих гораздо южнее – у бурят, например. На алтайской реке Лебеди, притоке Бии, живет тюркоязычный народ лебединцев, считающий своим первопредком Лебедя. Там, на Алтае, при раскопках знаменитых Пазырыкских курганов (XV–III века до P. X.) в захоронениях было найдено много войлочных фигур лебедей, как предполагают, служивших объектом поклонения.

(Нужно уточнить, что Лебединые девы в славянской мифологии не всегда выступают в роли положительных персонажей. Общение с ними может кончиться и очень скверно. В «Былине о Михаиле Потыке» такая дева, Марья-Лебедь-Белая, губит главного героя – за что сама лишается головы…)

На первый взгляд есть серьезная неувязка, не позволяющая связывать наших далеких предков с гипербореями. Возраст. Считается, что славяне – гораздо более «молодой» народ по сравнению с древними греками и древними персами. Сущие младенчики. Это не просто официальная точка зрения ученого мира – в свое время было высочайше повелено считать, что Русь существует всего тысячу лет. Именно высочайше: в 1862 году по инициативе императора Александра II в Новгороде состоялись пышные торжества в честь «тысячелетия России» – отсчет велся с того года, когда «на царство» нашими далекими предками были призваны варяги-викинги (устойчивая легенда, не подкрепленная никакими доказательствами, но имеющая хождение до сих пор. В свое время против нее выступал еще М. В. Ломоносов). Тогда же в Новгороде был возведен величественный монумент, так и названный «Тысячелетие России» (существует и сегодня).

Так что «с самого верха» Руси как государству была отмерена всего-то тысяча лет. Ну, а за триста-четыреста лет до того, считалось, не было не только какого бы то ни было исторического прошлого русских, но и их самих. По чащобам и полям болтались некие полудикари, немытые и нечесаные отроду, поклонявшиеся кустам и камням и с грехом пополам умевшие разводить костры. Потом из этих дикарей каким-то загадочным, до сих пор не получившим внятного научного объяснения образом произошли наши предки-славяне. Вдруг взяли да и «произошли». Только что их не было – и вот, изволите ли видеть, произошли… Некоторые историки (из тех, что менее других склонны к шулерству и фантазиям) пишут, что славяне – потомки некоего племени антов. Вот только никаких достоверных следов существования этих антов так пока и не обнаружено.

В описании столетий, предшествующих официальной дате создания Русского государства, в самых пренебрежительных выражениях не стеснялись ни иностранные, ни русские историки. Немецкий ученый, почетный иностранный член Санкт-Петербургской академии наук, один из авторов легенды о призвании варягов, А. Шлецер (1735–1809) недрогнувшей рукой выводил: «Повсюду царствует ужасная пустота в средней и северной России. Нигде не видно ни малейшего следа городов, которые ныне украшают Россию. Нигде нет никакого достопамятного имени, которое бы духу историка представило превосходные картины прошедшего. Где теперь прекрасные поля восхищают око удивленного путешественника, там прежде всего были одни темные леса и топкие болота. Где теперь просвещенные люди соединились в мирные общества, там жили прежде всего дикие звери и полудикие люди».

Вот так, простенько и со вкусом – «полудикие». Чуть ли не пещерные троглодиты. Правда, здесь нет ничего общего с той вековой ненавистью немцев к славянам, которая в конце концов превратилась в нацистскую теорию об «унтерменшах» – русских недочеловеках. Иные наши земляки были не лучше…

В первую очередь «историк» Н. М. Карамзин. Я не случайно заключил это слово в кавычки. Хотя Карамзин и получил в свое время звание императорского историографа, профессионального исторического образования у него не было (хотя таковое уже существовало в его времена). У него вообще не было высшего образования. Всего-навсего окончил в Москве курс в «заведении профессора Шадена», соответствующем дореволюционной гимназии (с большой натяжкой) или нынешней средней школе. Был зачислен в гвардейский Преображенский полк, но вскоре, будучи девятнадцатилетним, вышел в отставку и никогда, нигде больше не служил – был богат.

Богатые русские баре убивали время, как могли, в соответствии со своими духовными и культурными запросами, порой пребывавшими ниже плинтуса. Кто-то занимался полезным делом, как А. Т. Болотов, которого считают основателем русской агрономической науки. Кто-то устраивал в имении типографию и печатал в роскошнейшем оформлении свои жуткие графоманские вирши. Кто-то заводил театры с крепостными актерами. Персонажи вовсе уж бездуховные занимались исключительно картежной игрой, устройством роскошных пиров или гаремами из крепостных девок.

Карамзин духовные и культурные запросы как раз имел. Он издавал несколько журналов, занимался переводами с иностранных языков, а потом взялся за написание двенадцатитомной «Истории государства Российского».

Увы, это сочинение, пусть в свое время и прогремевшее, было написано скорее с точки зрения автора душещипательных бульварных романов, чем историка. Именно Карамзин натолкал в русскую историю немало «баснословий» (как выражался по другому поводу М. В. Ломоносов) и «черных легенд», искажавших как историческую правду, так и деятельность иных выдающихся фигур русской истории (именно он превратил Ивана Грозного в сущего голливудского монстра, грызущего по ночам человеческие кости). Дело отнюдь не в моих личных симпатиях и антипатиях. Когда русская историческая наука достаточно развилась, отношение к почитавшемуся некогда Карамзину уже больше ста лет назад, как бы поделикатнее выразиться, несколько изменилось. Энциклопедический словарь Павленкова 1913 года меланхолически констатирует: «Особенно прославился «Историей государства Российского», доведенной до 1611 года (12 томов), И ПОЧТИ УТРАТИВШЕЙ НЫНЕ ВСЯКОЕ ЗНАЧЕНИЕ (выделено мной. – А. Б.)». Так что, как говорил герой одного отличного фильма, «Заметьте, Костик, не я это предложил!»…

Карамзин ничем не уступает Шлецеру в поношении праславянских «троглодитов»: «Сия великая часть Европы и Азии, именуемая ныне Россиею, в умеренных ее климатах была искони обитаема, но дикими, во глубину невежества погруженными народами, которые не ознаменовали бытия своего никакими собственными историческими памятниками».

Между прочим, это написано про те времена, когда мнимые «дикари» часто вторгались на Балканы, держали в постоянном страхе «высокоцивилизованные» государства – как Восточную Римскую империю, так и Западную. (Вообще-то название «Восточная Римская империя – чистейшей воды выдумка историков. Сами жители именовали ее исключительно Византией или Ромеей, а себя – ромеями.) И насчет отсутствия исторических памятников Карамзин малость совравши. От тех времен, которые он полагает «дикими», осталось немало письменных памятников, начертанных древнеславянскими рунами. Правда, отношение к ним у нынешних историков прохладное, и публиковать полные расшифровки они не спешат, отделываясь обтекаемыми фразочками вроде «Содержание надписей расширяет наши представления о древней истории». Есть подозрение, что так происходит оттого, что в рунических текстах есть некая неудобная информация, противоречащая сложившейся официозной версии истории…

Но не будем отвлекаться. Существует старинное русское сочинение, отодвигающее историю славян в более древние (и даже очень древние) времена. Спешу успокоить борцов со «лженаукой»: автор вовсе не имеет в виду пресловутую нашумевшую «Велесову книгу». Поскольку попросту не верит в ее подлинность (как и в подлинность «Слова о полку Игореве») по одной-единственной, но весьма веской причине – и «Велесова книга», и «Слово» существовали в одном-единственном экземпляре и пропали неизвестно куда, оставив только «очевидцев», которые били себя в грудь и клялись, что видели бесценные литературные памятники собственными глазами, а это выглядит как-то неубедительно. Тем более что во вполне благонамеренной, официозной, «правильной» исторической науке давно сложилось убеждение: единичность старинной рукописи дает девяносто девять шансов из ста, что мы имеем дело с подделкой (правда, в случае со «Словом» историки с наивным цинизмом отступают от своих собственных установок, но такие уж они загадочные зверюшки…).

Речь пойдет о сочинении под названием «Сказание о Словене и Русе и городе Словенске», получившем широкое распространение в XVII веке (известно более ста списков). Там рассказывается, что предки-праотцы русских (и вообще славян) после долгих странствий по миру осели наконец на берегах Волхова и озера Ильмень, основали города Словенск и Старую Руссу в середине III тысячелетия до Рождества Христова. И начали оттуда ходить в успешные военные походы, как пишется, «в египетские и другие варварские страны», где наводили «великий страх».