Текст книги "Капкан для Бешеной"

– Папочкины волкодавы? – не особенно и удивившись, кивнула Даша. – А как это с вашими правилами гармонирует?

– Это, понимаете ли, решалось на таком уровне… Вы только поймите меня правильно…

– Да что там, это нетрудно, – сказала Даша. – Но хотя бы взглянуть на нее можно?

– А это необходимо?

– Вы знаете, я тоже умею бегать по высоким кабинетам, – сказала Даша холодно. – Беклемишев, конечно, перетягивает меня по всем параметрам и габаритам, однако… Не затевать же нам длинную склоку из-за того только, чтобы я на нее пару минут посмотрела?

Судя по его лицу, он охотно послал бы подальше всех скопом – и Дашу, и Бека, и свое начальство. Но не было в загашнике пригоршни бабкиных империалов, что поделать…

– Ну хорошо, – согласился он нехотя. – Посмотрите минутку, без малейших попыток навязать общение. Согласны? Вам самой не нужны лишние неприятности, эти мордовороты, что сменяют друг друга, наябедничают моментально…

– Договорились, – сказала она. – Смотрю и молчу.

Врач встал с тягостным вздохом, выбрался из-за шаткого стола. Даша вышла в коридор первой. Вновь появилась неведомо откуда толстая санитарка, и они с врачом недолго толковали о каких-то здешних делах, Даше совершенно непонятных. Она стояла в стороне, нетерпеливо притопывая ногой. После безумного вопля, донесшегося откуда-то из глубины заведения, по спине невольно прошел мерзостный холодок.

Врач открыл ключом с треугольным вырезом врезной замок, толкнул дверь. Даша пошла следом, окунувшись в непередаваемый ореол трудноопределимых, но, безусловно, противных запахов, воплей и визгов.

Железные двери с большими «волчками», двери, являвшие собою решетку, – подобного она навидалась в тюрьме, но здесь было совсем другое… Она старалась не смотреть по сторонам, но взгляд все же цеплялся порой за нелепые скрюченные фигуры, похожие на зомби из дешевых фильмов.

Тусклые желтые лампочки, запахи, стоны… Рехнуться можно. В самом конце коридора маячили три фигуры, разместившиеся на хлипких табуретах. Сержант в расстегнутом кителе, с коротким автоматом на коленях, и двое цивильных. Сержант остался сидеть, зато те двое шустро вскочили, уставившись на Дашу.

Один – молодой, с первого взгляда ясно, из примитивных «штакетников» без лишних извилин, второй – постарше и посерьезнее, с явными признаками мыслительной деятельности на лице. Потом и сержант вскочил – узнал ее, должно быть.

Лица у всех троих уже несли на себе некий отпечаток долгого пребывания здесь, въевшийся в кожу, как краска. Смесь тоскливого отвращения с покорностью неизбежному.

– Товарищ майор… – зачем-то шепотом произнес сержант. – За время дежурства…

Даша махнула рукой, оборвав его. Тот из охранничков, что был постарше, настороженно придвинулся:

– Вас что, не предупреждали?

Нехороший был взгляд, дай волю – полоснул бы тесачком с обратной заточкой клинка, от всей души ублаготворил бы…

– Взглянуть-то можно? – с невинным видом спросила Даша. – Тихонечко посмотрю секунду и уйду…

Не было никакого смысла задираться с ними – в конце-то концов, они старательно выполняли приказ…

Даша подошла к толстенной решетке, кое-где тронутой ржавчиной. За спиной настороженно посапывали охранники. Палату-камеру заливал яркий свет, как и полагалось по инструкции. Впрочем, с первого взгляда было видно, что неустанными трудами Бека узилище, насколько могли, преобразили – кровать застелена бельем, какого в этих стенах не видывали отроду, в углу, на разостланном прямо на полу ярком полиэтиленовом пакете – сущая россыпь разнообразнейших фруктов, какие-то соки в больших пластиковых бутылках, плитки шоколада. Все, похоже, нетронутое. Даша обернулась к врачу, тот страдальчески пожал плечами и шепнул:

– Плохо ест, почти совсем не ест, из-за лекарств…

– С ложечки кормить будешь, козел, если понадобится… – пробурчал за спиной охранник помоложе.

Пижама на девушке, сидевшей посреди небольшой палаты, была вовсе уж роскошная. Распущенные волосы закрывали лицо, вокруг, куда ни глянь, стояли и лежали разноцветные танки, некоторые величиной со спаниеля. Один из них постоялица как раз и баюкала – старательно, сосредоточенно. Даша почувствовала к ней острую ненависть, попыталась вдолбить себе, что рано пока выносить вердикт – и все равно, ничего не могла с собой поделать. Потому что правильный мент лежал в гробу…

Женя, легонько встряхнув головой, с той же старательностью покатила танк по полу, к решетке, ползла следом на коленках, ни на кого не глядя, нелепая в своей великолепной пижаме под ослепительно светившей лампой палаты для буйных. Даша едва не попятилась. Большой зеленый танк скрипел по полу, по синтетическому ковровому покрытию – н-да, постарался папаша…

Танк полз прямо на Дашу, отметившую мимоходом, что густые, длинные волосы миллионеровской дочки прекрасно расчесаны – либо ее безумие не простирается столь глубоко, чтобы забыть о внешности, либо сюда регулярно пригоняют парикмахершу. Вероятнее всего второе.

Она непроизвольно отступила на полшага, когда большой зеленый танк замер у самой решетки. Женя подняла голову, безмятежно улыбнулась, чуть приподняла танк, заставив его подпрыгнуть, громко сказала:

– Пх!

И выпрямилась, слегка пошатнувшись. В движениях было все же нечто скованное, механическое – медикаментов не жалели – и лицо застывшее, чуть обрюзгшее. Но глаза были красивые, серые, прозрачные, полные то ли веселого безумия, то ли безумного веселья. Столкнувшись с ней взглядом, Даша испытала весьма сложные чувства, которые ни за что не взялась бы сейчас истолковать. Недоверие, страх, отвращение? Все вместе?

К ней протянулась через решетку тонкая, изящная рука, и Даша на миг растерялась.

– Дай пистолет, – сказала Женя, вперившись в нее прозрачным, пустым взглядом.

Даша оглянулась на врача. Тот безмолвствовал. Охраннички тоже растерялись, не имея, должно быть, инструкций на сей счет.

– Нету пистолета, – проговорила Даша скованно.

– Ну и жадина, – безмятежно сказала Женя, отступила на пару шагов, подняла к груди сжатый кулак, потом выбросила его вперед, словно отдавая салют невидимой шпагой. – Вив ле брюмер!

И словно вмиг потеряла интерес к стоявшим по ту сторону решетки – повернулась на пятках, снова слегка пошатнувшись при этом, опустилась на коленки и покатила танк в сторону кровати, припевая:

– Вив ле брюмер, вив ле брюмер…

Врач выжидательно покашливал. Бесполезно. Все впустую. Отойдя в сторону, Даша поманила того из охранников, кто был постарше. И сказала без выражения:

– Мне надо встретиться с Калюжным. И побыстрее.

– Боюсь, не получится…

– А вы не бойтесь, – сказала она почти грубо. – Вы ему просто скажите, что это рандеву может пойти на пользу не только мне, но и вашему боссу…

«Дело прямо-таки шибает интеллектуализмом, – угрюмо думала она, шагая следом за врачом к желанному выходу. – Мерилин Монро, загадочные эскизы (исполненные, как показала экспертиза, хорошими импортными красками), музыка, картины, шоу-бизнес, переплетение творческих и околотворческих интриг… Теперь еще и брюмер. Сие искусственное и недолго прожившее название месяца история связывает с одним-единственным значительным событием – восемнадцатого брюмера (год, правда, Даша точно не помнила) Наполеон номер один совершил государственный переворот, разогнав тогдашний парламент, или как он там именовался…» И больше со словом «брюмер» не связано ничего мало-мальски выдающегося – словоохотливый гид, кое-как разумевший по-русски полицейский, говорил ей это в Париже.

…Она еще вчера составила для себя на бумаге нечто вроде дебета-кредита. Слева – наиболее значительные события из жизни Мерилин Монро и ее наиболее известные пристрастия. Справа – эквивалент данных событий и привычек, но уже касаемо той Монро, что именовалась Маргаритой. В графе «киносъемки» справа красовался прочерк, а вот напротив нескольких других позиций – предусмотрительно оставленное до детального выяснения пустое место.

И потому первой ее мыслью после Ниночкиных слов было: «Ну вот, ставим галочку…»

– Дневник?

– Ага, – сказала Ниночка. – Дневника я нигде не нашла. Такая большая, довольно толстая тетрадь…

– В красной обложке? – спросила Даша.

– Нашли?

– Да нет, – сказала Даша. – У Мерилин был дневник в красной обложке.

– Ага, вот то-то и оно… Ритка и здесь должна была копировать кумира, сами понимаете. И все это выглядит тем смешнее, что она терпеть не могла писать что-то в дневнике. Однако старалась.

– Ты в этот дневник заглядывала?

– Нет, она никогда не давала. Понедельник у нее именовался «писучим днем» – хоть пару строчек, но следовало, взяв себя за шиворот, внести на скрижали… Ваши хорошо смотрели?

– Хорошо, – кивнула Даша. – Нигде ничего. А мог он лежать в той шкатулке?

– Вы знаете, вполне. По размеру подходит, туда три таких дневника упрятать можно…

В кончиках пальцев возник знакомый зуд – нетерпения и азарта. Она торопливо спросила:

– И больше ничего не пропало?

– Ничего, я хорошо осмотрелась…

– Ну ладно, – сказала Даша. – Как живется, не обижают?

– Да вы что, нормальные девчонки…

– Вот и прекрасно, – Даша поднялась. – За вахту и носу не высовывать, никаких звонков, потерпи уж…

– А надолго?

– Потерпи, – уклончиво сказала Даша. – Пока…

Вышла в коридор.

Три девушки, курсанты, не без почтительности дожидавшиеся в отдалении, вопросительно воззрились на живое олицетворение того, что избранный ими путь способен вознести неглупое существо женского пола к олимпийским высотам. Мысль эта читалась в их распахнутых глазищах так наглядно, что Даше стало стыдно и неловко – не расхолаживать же соплюшек первого года обучения…

– Как постоялица? – тихонько спросила она у белобрысой Ксаночки.

– Нормальная девчонка, ничего…

– Приглядывай, Ксана, – сказала Даша. – Но только, я тебя умоляю, без глупых излишеств. Она у нас даже не подозреваемая, так что не надо искать у нее в носовом платке зашитых наркотиков и надеяться, будто ночью во сне станет бормотать роковые тайны… Однако, если вздумает кому-то звонить, я должна знать моментально… Всего хорошего, кадеты! – отдала честь двумя пальцами на французский манер, повернулась и быстро пошла прочь по коридорам альма матер, не испытывая, в общем, ни умиления, ни ностальгии.

Интересно, способна ли история, вопреки Марксу, повторяться не в виде фарса, а в облике столь же натуральной, как и в первый раз, трагедии? И можно ли, старательно моделируя жизнь своего кумира, нарваться на те же опасности, что тридцать с лишним лет назад кумира сгубили?

Так сразу и не скажешь…

Даша, разумеется, не взялась бы определять, насколько правдива версия об убийстве Мерилин Монро. Чертовски трудно решать криминалистическую загадку, случившуюся три с лишним десятка лет назад, да еще на другом конце света, в чужой стране. В этой версии есть своя сермяжная правда, и не более того.

Собственно, «нам глубоко плевать, какие там цветы». Убита белокурая богиня или умерла от передозировки снотворного – не суть важно. Гораздо важнее знать, что произошло у нас.

Наша белокурая микробогиня прямо-таки маниакально пыталась примерять на себя чужую судьбу.

Связь с известным спортсменом? Было и у нас. Связь с писателем? Была попытка. Снотворное, платья по образцам с фотографий тридцатилетней давности, чересчур тесная одежда, умышленно безалаберный секс, блистанье среди бомонда… Было!

И наконец, был красный дневник. Если верить тем, кто верит в убийство Мерилин, кинозвезда крайне опрометчиво занесла в этот дневничок некие весьма опасные для братьев Кеннеди подробности, за что братишки ее и затемнили. Так что наш насквозь утилитарный вопрос формулируется немудрено: могла ли наша Монро узнать нечто такое, из-за чего ее убили? Или хотя бы решить, что узнала? По глупости своей однажды намекнула на некие тайны, якобы ставшие ей известными…

Писано вилами по воде, если честно. Или нет? Ради чего-то же положено столько трудов, почему-то же исчез красный дневник. А он, безусловно, существовал – кроме Нины о нем упоминают вскользь еще трое. И наконец, смерть маэстро Сагалова как-то подозрительно совпадает по времени с кончиной его ветреной любовницы, поскольку существует еще загадочный конверт с разноцветными картинками, больше всего смахивающими на некие эскизы гербов. И подозрительно болтавшийся возле квартиры певицы (а то и выходивший оттуда) Вячик. И все остальное…

Если кто-то заманил Воловикова на ту квартиру обещанием дать информацию по убийству Маргариты Монро, этот кто-то знал заранее, что это именно убийство… А знать такие вещи мог либо убийца, либо сообщник… либо таинственный помощник, старавшийся, чтобы следствие, упаси боже, не остановилось на версии «несчастного случая».

Если Риточка старательно копировала интимную жизнь своего кумира настолько, что ради вящего подобия спала со спортсменом и подбивала клинья к писателю, она не могла не знать о связи Мерилин с братьями Кеннеди. Почему бы ей и в этом случае не попытаться собезьянничать? Очень логично было бы собезьянничать… Укладывается в образ, как патрон в обойму…

Кто в Шантарске может считаться аналогами братишек Кеннеди – президента и министра юстиции? Министр юстиции – пожалуй что, областной прокурор. Отпадает. С Маргаритой их пути не пересекались никогда. Прокурор города – женщина преклонных годов. Поди угадай логику Риточки… Начальник департамента общественной безопасности? Генерал Дронов? Военный прокурор? Мужик видный, не старый и вроде бы не чурается земных радостей…

Так, а президент у нас кто? Губернатор? Представитель президента в Шантарской губернии? Мэр города? Покойный Фрол? Стоит ли бросать нешуточные силы на проверку этого следа?

А почему бы и нет? Слишком много совпадений, которые к тому же Марго старательно создавала сама…

– Кто у нас может именоваться президентом, как ты думаешь? – спросила она шофера. – В Шантарске, имею в виду.

– Ну, губернатор, определенно… А что?

– Да ничего, – сказала Даша. – Мысли вслух без всякого повода. Останови вон там, у киоска. Ждать не надо. И подъезжать потом никуда не надо, кати прямиком до управления…

Глава восьмая
Светские беседы на плебейские темы

Убедившись, что машина свернула к управлению, Даша зашагала в сторону кафе «Метелица», помахивая топорно сработанной китайской штуковиной со звучным названием «органайзер». Единственное достоинство штуковины заключалось во вместительности – а что еще человеку нужно? Ежели он не новый русский, а старый сибиряк?

Стольник, подметка дешевая, обладал одним ценным качеством – пунктуальностью. Даша издали заметила на условленном месте темную «ауди», пройдя еще немножко, узнала знакомый номер – и побыстрее юркнула в машину под неодобрительные взгляды двух старушек, заранее вынесших вердикт. Место было бойкое, по новой традиции эры реформ здесь снимали девочек скороспелые хозяева жизни, что, впрочем, работало в какой-то степени на конспирацию: впархивавшая в иномарку особа женского пола стала на этом углу зрелищем столь же привычным, как митинги бюджетников, и никто ее особо не рассматривал.

– Из дальних странствий возвратясь? – спросила она, когда машина плавно тронулась.

– Угу. Ждем-с в ближайшее время партию канадского ширпотреба по божеским ценам… кстати, Даша, вам не устроить что-то по совершенно символическим…

– Обойдусь, – сухо сказала она. – Не балуйте меня, Виктор, не стоит.

– Да просто хотел сделать приятное своему теневому начальнику.

– Обойдусь, – повторила она.

– Может, в кафе?

– Нет, – сказала Даша. – На гору, в лес, идиллически погуляем по тропинкам, благо ветра нет…

– С вами, по тропинкам? Хоть до утра…

Очень уж он старался создать впечатление, будто имеет место не встреча сыскаря со стукачом, а цивилизованная, чуть ли не дружеская беседа двух современных людей. Как всегда. Даша, в общем, к этому относилась спокойно – еще господа жандармы учили, что своих «подметок» нужно обхаживать со всей галантностью, словно ветреных шансоньеток, – и щелкала его по носу в редких случаях, когда очень уж манкировал своими обязанностями. Промолчала и сейчас.

Машина почти со скоростью черепахи проползла через толпу гуртовавшихся у парадного подъезда губернаторской управы пикетчиков – судя по преобладанию женщин, либо медики, либо учителя. Даша поневоле съежилась, встретив несколько ненавидящих взглядов: не объяснишь же им, кто ты такая, зато они тебя готовы испепелить глазами, стервочку в шикарной тачке…

– Слышали про Маргариту Монро, Виктор? – спросила она небрежно.

– Еще бы. Жалко…

– Что говорят в управе?

– А ничего особенного не говорят, убийство как убийство, даже Фрола кто-то ухитрился отправить в Елисейские поля, что там говорить о бедной девушке…

– Значит, уже знают, что это убийство?

– Бог ты мой, ну разумеется, все-таки управа… Между прочим, высоко оценивают деликатность нашей родной милиции – мало кого из Ритиных знакомых тревожили ваши сыскари, а кого и тревожили, расспрашивали со всем пиететом…

– Цивилизуемся помаленьку, – сказала Даша. – Вот и ваша очередь пришла, Виктор, как ни грустно… Но я надеюсь, вы оцените мою деликатность.

Пожалуй, он все же легонько нервничал – Даша уже успела его изучить, чтобы решить теперь со всей уверенностью. Чуть деланно усмехался, чуть нервно мял сигарету, бросал порой на Дашу взгляды, которые ему самому наверняка казались испытующими – а на деле смотрелись беспомощно. Холеный, смазливенький сынок влиятельного при коммунистах папы, сумевший в свое время рыбой-прилипалой приклеиться к стремительно несущимся на вершины власти вождям демократии, – каста есть каста, непотопляемы, как хорошие японские поплавки…

Она намеренно выдерживала долгую паузу – пусть понервничает. Машина пронеслась мимо юрфака Шантарского университета, известного главным образом тем, что его заканчивал незадачливый и. о. генпрокурора Ильюшенко (мемориальной доски, конечно же, не имелось, а то пришлось бы потом возиться, снимать, как это произошло с незабвенным бюстом незабвенного генсека Черненко, от которого остался лишь нелепый, до сих пор пустовавший постамент).

Наконец Даша дождалась деланно безразличной реплики.

– А я-то здесь при чем?

– Осторожно, – сказала Даша. – Вон алкаш через дорогу чешет, вальяжно пренебрегая светофорами… То есть как это, Виктор? Вы тут очень даже при чем. Да вы не переживайте, я же не говорю, что подозреваю вас, бойца невидимого фронта… Ну зачем вам ее убивать? Смех и слезы… Вот только злоязыкая молва вас произвела в штатные любовники нашей белокурой дивы, а это, согласитесь, требует оперативно-розыскных мероприятий, в просторечии – допроса с пристрастием…

– Чушь какая! – возмутился он. – Кто это треплет?

– Говорю же, сарафанная молва, – сказала Даша. – Чудище обло, озорно, злоязычно и лает… Как там правильно?

– Нет, вы серьезно?

– Однозначно. А что тут такого страшного? Скорее даже льстит мужскому самолюбию и поднимает репутацию в глазах приятелей – любовник шантарской шансонетки номер один… вы же, друг мой Виктор, вполне гетеросексуальны и донжуановой славы не чураетесь… Отчего же вдруг занервничали?

– Ну, мало ли… Прицепятся ваши…

– У вас же алиби, – сказала Даша. – Железное алиби, часом, не забыли? Вы же в те дни гуляли по Канаде, счастливец… Торговые мосты наводили вместе с губернатором…

– Все равно. Пойдут слухи-пересуды, а атмосфера в управе сами знаете какая. Мне вымышленные подвиги ни к чему. Каюсь, случился у меня однажды с нею скоротечный огневой контакт, но это, во-первых, было давненько, а во-вторых, подобными достижениями касаемо Маргариты может похвастать уйма народа – что, всех их заносить в штатные любовники?

– Ловелас вы, Виктор, – сказала Даша с обаятельной улыбкой. – Мне с вами даже общаться страшно… Ибо девушка я робкая и простодушная… А кто числился в штатных любовниках-то?

Он промедлил. Определенно промедлил. Пожал плечами:

– По-моему, таковых было несколько.

– А конкретно?

– Сагалов, знаете такого? Вот… Гуреев. Вы не смотрите, что он дурковат и плешив – тот еще ходок. Извините за циничные подробности, но в определенных женских кругах славен – как обладатель ба-альших достоинств… Есть такая устойчивая сплетня. Еще… Ну, кто… Кто-то из авторитетов, но в эту епархию я углубляться не хочу, за что купил, за то и продаю. Болтают, в «Золоте Шантары» был специальный уединенный кабинетик, где Марго охаживали непосредственно после выступлений. Сами поспрашивайте, у вас же там не может не быть агентуры…

– Беклемишев?

– Вполне возможно. Хотя насчет штатного любовника я в данном случае не уверен. Бек быстро загорается, а остывает еще быстрее. Ну вот и все, похоже…

– Значит, из вашей троицы никто в постоянные любовники не набивался? Ни Вячик, ни Роман? – Даша прикрикнула: – Эй, не надо! Как в кино, честное слово – ноги на педалях задергались, тачка чуть ли не вильнула… Что за Голливуд? Мягонько выжали педаль, красный загорелся… Вы, право, институтку мне сейчас напоминаете, Виктор. Думаете, так уж трудно было вычислить вашу троицу? Вон там остановите, по лесу пройдемся…

Вылезла первой и, помахивая органайзером, двинулась по тропинке, покрытой толстым слоем раскисшего снега. Тишина стояла умопомрачительная, вокруг высились серо-белые березы, далеко впереди переходившие в сосняк.

Стольник догнал ее, брезгливо высматривая места посуше. Из чистой вредности Даша свернула налево – в сплошную грязь. Расстегнула «молнию», вытащила цветные фотографии и показала верхнюю:

– Это Камышан?

– Ну да, – сказал Стольник. – Серега Камышан, для друзей – партийная кличка Вячик. Вот интересно, я у вас под кличкой прохожу?

– А как же, – сказала Даша. – Орднунг есть орднунг. У вас, Виктор, рабочий псевдоним – Стольник…

– А что, мне нравится… – сказал он с явным удовлетворением. – В стиле хорошей русской старины…

Даша, понятное дело, не стала ему объяснять, что она-то имела в виду не приближенное к государевой особе лицо, а замызганную синюю денежку, на которую в наше время не купить и дешевую бульварную газетку…

– Стольник… – повторил он, уставясь в серовато-синее небо. – Звучит…

– Ага, – сказала Даша. – Значит, Камышан… А это Роман?

– Роман.

– А он чем славен?

– Не знаете?

– Проверяю, Виктор, – сказала Даша. – Примитивнейшим образом. Когда информация из нескольких источников совпадает по фазе, тогда к ней и нужно относиться со всем доверием – и не раньше…

– Есть в столице такая финансово-промышленная группа, условно, ради краткости, именуемая Банком «Корона». Имеете представление?

– Чуточку наслышана, по-обывательски, – сказала Даша.

– Вот… А у группы есть в Шантарске серьезные интересы, и Рома Фирсов – их здешний представитель. Нечто вроде папского легата или полномочного посла. С правом всевозможных подписей и прочими правами, потребными для любой ситуации.

– Серьезный человек, словом?

– Ого! – выдохнул Стольник с нескрываемой завистью. – Не то что мы, грешные, слуги народа на скудной зарплатишке… Но мужик хороший, никакого столичного чванства.

– Ну да, я и смотрю – непринужденные забавы, стерлись все грани меж провинциалами и заезжим магнатом… Где это вы все запечатлены? В «Лесничестве»?

– Поднимайте выше – в «Золотой пади». Конкретнее – в бывшем федянковском коттеджике.

– На снимках вас четверо, – сказала Даша. – А ведь в застолье участвовало человек шесть-семь…

– Почему вы так решили?

– Если вдумчиво присмотреться, можно различить на столе самое малое семь бокалов…

– Доктор Ватсон в сотый раз был повергнут в изумление дедуктивными талантами друга Шерлока…

– Ну, а все-таки? – спросила Даша.

– Да это совсем просто объясняется, – сказал Стольник с кривой усмешечкой. – Там было еще несколько девиц, но с ними никак фотографироваться не стоило, не те кадры.

– Профессионалочки?

Он с деланно виноватым видом потупился. В общем, объяснение было вполне приемлемое, но у Даши тем не менее осталось стойкое убеждение, что ей соврали. Чересчур уж он затянул с ответом (да и не стал бы смущаться, объясняя насчет эскортниц), глаза подозрительно бегали…

– И какого же плана были развлечения?

– Дашенька, вы, простите, чересчур уж невинной пытаетесь предстать… Дача, квадратный метр бутылок, табун девиц – ну какого плана могут быть развлечения?

– А я слышала, там решались какие-то дела…

О-па! Глазки снова так и забегали, так и зашмыгали, все-таки никудышный из него актер, смех невыносимо деланный…

– Помилуйте, какие могли быть дела? На дачу едут, чтобы отдохнуть от всех и всяческих дел.

– Значит, Маргарита ни в каких деловых встречах, связанных с вашей тесной компанией, не участвовала?

– Рита?! Ково?![6]6
  Сибирское выражение, означающее главным образом решительное отрицание.


[Закрыть] – он добросовестно посмеялся, закинув голову. – Вот уж чего за ней никогда не замечалось, так это деловых качеств. Умела петь и грациозно крутить попкой, не более того. Без Гуреева до сих пор прозябала бы в подтанцовке… Хоть режьте, не могу представить ситуацию, когда Маргаритка участвовала бы на равных в обсуждении серьезных дел… А решать при ней какие-то дела никогда не решали – я же говорю, туда ездили оттягиваться… Когда все решено, подписано и обговорено, когда бизнес позади и нужно дать отдых серым клеткам… Кто вам наболтал про дела с Риткиным участием?

– Ходят слухи… – отделалась Даша универсальной фразой.

– Плюньте в глаза.

– Камышан с ней спал?

– Было дело.

– А Роман?

– Даша, мы все были взрослые мальчики и девочки… Понемногу каждый причастился.

– И насколько это было серьезно?

– Абсолютно несерьезно. В классическом стиле конца двадцатого века – игра в бутылочку…

– А мог кто-то, допустим, возревновать к остальным? Или насмерть влюбиться в Маргариту?

– Вот уж таких глупостей я ни за кем из нашей компании не замечал. Не тот случай. И объект не тот. И мальчики не те. Короче, кто-то вам наговорил вовсе уж нелепых несообразностей. Догадываюсь даже, кто – домомучительница.

– Простите?

– Нинка, дешевка… Девочке страшно хотелось прожигать жизнь в шикарных хоромах типа «Золотой пади». Из кожи вон лезла. Вот только была одна-единственная неувязочка – никак нельзя было ее выпускать в приличное общество. То перепьет и начнет блевать прямо за столом, то ведет себя с серьезными людьми совершенно неприемлемо – мы не эстеты, господи упаси, но даже у раскованных застолий есть свой этикет, свои нормы… Долго рассказывать. Словом, после нескольких инцидентов Нинку вежливенько отшили, перестали брать в компанию, она злилась что твоя Багира, трепала языком…

– Что именно?

– Ну, я не знаю, всякие глупости… – похоже, он не озаботился придумать убедительную ложь и при первом же нажиме впал в растерянность. – Чушь всякую…

– Нет, конкретно?

– Ой, да не помню я! Ныла, настраивала Риту против нас, чепуху выдумывала…

Даша замолчала – у нее и так окрепло впечатление, что ее верный информатор импровизирует на ходу в совершеннейшем смятении.

– И как же ее отшивали?

– Да попросту не брали с собой, вот и все.

– Не пугали, не грозили?

– Кому там грозить…

Даша подошла к нему вплотную, заботливо поправила пушистый шарф:

– Запахнитесь, Виктор, простынете, а я без вас, как без рук… Милый мой человек, сдается мне, что в последнее время вы несколько разболтались – по мере того, как наши печальные встречи касаемо известных дел отодвигаются во времени… – Взяла его за отворот дубленки и сказала проникновенно: – Виктор, ну не вынуждайте вы меня становиться из милой женщины весьма неприятным ментом… Я ведь и зубы показать могу…

– Да в чем дело? – Он невольно подался назад, но Даша держала крепко. – Дарья Андреевна, решительно не понимаю…

– У Камышана есть пистолет? В глаза мне смотрите – и помните, что по вашим делам срок давности о-очень не скоро наступит…

– А что, разве Ритку…

– Есть у него ствол или нет? – рявкнула Даша.

– Ну, есть… «Макаров».

– С разрешением?

– Без, – угрюмо бросил Стольник. – Говорили ему, идиоту… Только он отвечал со смехуечками, что ствол у него в одном кармане, а в другом – удостоверение помощника губернатора. А вообще-то, простите, он в чем-то прав: ни один гаишник его машину никогда не остановит и ни один мент не возьмется обыскивать. Нужно сотворить что-то особо уж беспредельное, чтобы нарваться… Да отпустите вы, что я, побегу?

Даша выпустила пушистый лацкан, глядя ему в глаза, тихо сказала:

– Если когда-нибудь хоть словечко из наших разговоров уйдет наружу, не буду я сдувать пыль с уголовного дела, а попросту протреплюсь кой-кому о содержании иных наших бесед… Ясно?

Вот теперь его проняло, вот теперь он пришел в годное для употребления состояние… Вспомнил, кто есть кто. И протянул не наигранно жалобно:

– Дарья Андреевна, я же не дурак…

Самое скверное, Даша сама плохо представляла, какие вопросы следует ему сейчас задавать. Даже если предположить, что завалил Маргариту Камышан, он может и не откровенничать с друзьями – если завалил по собственному почину. А если все спланировано – Виктора могут не испугать и самые беззастенчивые угрозы, кинется к тем, кто имеет прямое отношение… А это мысль!

– Ладно, – примирительно сказала Даша. – Сами понимаете – начальство дергает меня, а я, как фурия, бросаюсь на других… Не бичиху убили, понимаете ли… На вас генералы никогда не орали, мон шер ами? Мерзопакостное, доложу вам, ощущение.

– Я же вам предлагал вполне серьезно…

– Устроить на приятное местечко и жизнь обеспечить? – нараспев протянула Даша. – Не выйдет, гончая с золотого блюда жрать не сможет… В общем, на карте не только мое ущемленное самолюбие, а еще и профессиональное самолюбие, серьезно. Не привыкла я проигрывать. А когда передо мной вдруг замаячит какой-никакой, но след… – она многозначительно помолчала, предоставив ему самому домысливать и гадать. – Камышан, правда, из тех, кого кличут дергаными?

Предельно осторожно подбирая слова, словно строил фразу на незнакомом языке, Стольник сказал:

– Серега, вообще-то, резковат…

– Вас с ним можно назвать очень закадычными друзьями? Настолько, чтобы вы о нем долго и безутешно горевали?

– В этой жизни, откровенно говоря, один Бог за всех…

– Понятно, – сказала Даша. – Пойдемте, – как ни в чем ни бывало взяла его за руку и повела назад, к машине. Спросила словно бы мимоходом: – Как по-вашему, Марго могла трахаться с нашим всенародно избранным губернатором?

Он форменным образом шарахнулся, вырвал руку:

– Что за ерунда!

Гладя ему в спину, оскользаясь порой на раскисшей тропинке, Даша констатировала, что свою партию провела четко: теперь эта компания, троица из «Золотой пади», будет знать, что ими заинтересовались вплотную, а это предполагает простор для комбинаций и несомненное оживление. Можно будет тихонечко отслеживать и ждать реакции. Если они причем и решат кого-то сдать… Господи, пусть они решат кого-то сдать – когда тебе подсовывают ложные улики, это иногда выводит на правильную дорогу…