Текст книги "Русский Рокамболь"

Господин Померанцев

В Петербурге есть замечательные личности. Они живут десятки лет, и живут хорошо, не то что как-нибудь со дня на день, а между тем не имеют положительно никаких законных доходов. В крайнем случае они прикрываются каким-нибудь ремеслом или имеют незначительно оплачиваемые занятия. А между тем квартира, одежда и самый образ жизни этих таинственных субъектов говорит в пользу их значительной состоятельности.

Впрочем, так жить только и можно в Петербурге. Там спрос и предложение вращаются со страшной быстротой и на значительные суммы. Жажда наживы нигде, как известно, так сильно не развита, как в крупных центрах, переполненных всякими соблазнами.

Один из таких героев и был господин Померанцев.

Жил он где-то в Коломне, нанимая две меблированные комнаты за довольно дорогую плату.

Это был человек лет сорока, с физиономией старомодного чиновника, то есть с лысиной, бритой губой и густыми, коротко подстриженными бакенбардами. Глаза его были серые, тусклые; взгляд хитрый и проницательный.

В качестве отставного военного он носил фуражку с кокардой на околыше; не расставался с палкой с серебряным набалдашником; носил замшевые серые перчатки, с якобы бонтонной[2]2
  Бонтонный – аристократический, принадлежащий высшему свету.


[Закрыть] небрежностью никогда не застегивая их на крючки и пуговицы.

К массивной золотой часовой цепи на жилете было привешено золотое пенсне. Вид его вообще был не только солиден, но даже внушителен.

Однако не всегда он бывал одет таким образом. Иногда его видели в нарядах вовсе не соответствующих его степенности. Фуражку с кокардой тогда заменяла простая, довольно потертая шляпа, пальто было худенькое и в руках трость с металлическим молотком на рукоятке.

В таком костюме всего чаще появлялся он в портерной уже известного нам Калиныча, куда он ходил с разнообразными целями.

По официальным данным, Померанцев жил на «собственные средства».

Это странное выражение, так часто повторяемое в протоколах столицы, к нему было чрезвычайно применимо и вовсе не возбуждало никаких подозрений. Этот человек действительно жил на свои средства, но какие были эти его средства – никому до этого дела не было. Померанцев слыл везде под названием «всезнай».

Жуирующий Петербург, состоящий нередко в близких отношениях к героям скамьи подсудимых, эти мишурные денди, саврасы и прочие прожигатели жизни, они знали Померанцева, все до одного. Они были его клиентами и все нуждались в его советах и указаниях.

Эти-то «советы и указания» и составляли предмет дохода Померанцева. Если, например, кто-нибудь из имеющих право искать денег взаймы не знал, как это сделать, то ему тотчас же давали адрес «всезная», и через несколько дней заем устраивался. Точно так же, если кому-нибудь нужны были сведения о ком-нибудь, хотя бы едва заметном лице среди петербургской толпы, то он получал их через Померанцева.

При таких условиях давались, конечно, и такие сведения, которых нельзя было почерпнуть никаким легальным путем. Справки, конечно, очень хорошо оплачивались, и цена их была тем выше, чем интимнее требовалось сообщение.

Каким путем доставались эти сведения самому Матвею Ивановичу Померанцеву – это был его глубокий секрет.

Матвей Иванович был человек настолько таинственный и загадочный, что в случае надобности доставил бы очень трудную работу даже сыскным агентам. Так, мимоходом и по разным слухам известно было, что он родился в Петербурге, служил действительно в каком-то пехотном полку, но недолго длилась эта служба – всего несколько месяцев. Потом он женился, взяв жену из круга далеко не интеллигентного, но с капитальцем, потом овдовел, тоже очень скоропостижно… но все это было давно… очень давно!

Из последующей жизни Померанцева известно было только то, что он появлялся решительно везде, где появлялся наш «весь Петербург», на гуляньях, на скачках, на рысистых бегах, в театрах… и везде он имел вид степенный и внушительный.

Вероятно, заказывая фуражки и шляпы свои, он в особенности обращал внимание на прочность козырька, потому что едва ли кому другому, как ему, приходилось ежедневно столько раскланиваться со всевозможными лицами.

Но какое же отношение этот, во всяком случае, солидный гражданин мог иметь к подмастерью Андрюшке, недавнему клиенту исправительной колонии?..

Почему этот последний так смело и фамильярно пишет ему записку какими-то знаками, и наконец – о чем?

Когда окончился срок исправительного заключения и наступил день раздачи питомцев в ремесла, среди толпы мастеров, явившихся выбирать себе учеников и подмастерьев, все заметили человека бедно одетого, но очень почтенной наружности. Он пристально глядел на передаваемых с рук на руки питомцев и, казалось, сам искал случая взять и себе одного из них. Это был Померанцев.

Но раздача приходила к концу, а он никого не выбрал; только с особенным вниманием острые глаза его остановились на наглом, красивом лице Андрюшки.

Узнав, что последний записывается подмастерьем к толстому сапожнику, он подошел к юноше и заговорил с ним…

– За что вы тут содержались? – спросил он Андрюшку.

– За дело! – грубо ответил тот и притворно зевнул.

Померанцев улыбнулся, так что невольно улыбнулся и Андрюшка, почувствовав к нему сразу и доверие и симпатию.

Андрюшка понял в этой улыбке, что стоявший перед ним господин вовсе не «кисляй», не какой-нибудь правоучитель, а «весельчак», и, может быть, знакомство с ним принесет ему пользу Да недаром же, верно, он и бродит тут. Сообразив все это, Андрюшка отвечал все продолжавшему дружески и вопросительно улыбаться Померанцеву:

– За кражу!

Померанцев поглядел в лицо говорившего еще пристальнее и в свою очередь сообразил, что в этих прекрасных чертах отражается безмятежно огрубелая, застывшая душа. Раскаяния или даже конфуза, столь свойственного его возрасту, не было и следа.

– За пустяк, верно? – подмигнул Померанцев, предварительно улучив удобную минуту, когда решительно ни один глаз не устремлен был на их беседу.

– Нет, за часы! – отвечал Андрюшка.

– Золотые?

– Серебряные.

– У кого?

– У отца!

И Андрюшка презрительно махнул рукою, как бы сожалея, что кража так мизерна и совершена именно у отца, а не у кого-либо другого.

Глаза Померанцева приняли задумчивое выражение. Он что-то соображал.

– А сколько времени вы тут содержитесь?

– Давно уж!

– Отойдите-ка немножко, вот сюда, за угол, – шепнул Померанцев, трогая Андрюшку за рукав.

Тот с выражением чрезвычайного любопытства повиновался.

Они вышли в коридор и, связанные обоюдной опасностью быть замеченными начальством и оба озираясь, стали шептаться.

Они поняли друг друга и сблизились разом в один миг крепче, чем люди, знающие один другого целые годы.

– Не потеряйте мой адрес! – сказал Померанцев, протягивая свою карточку… – Я вижу, что вы человек годный не на одно шитье мужичьих сапог… В первое же воскресенье, когда с разрешения вашего патрона вы можете воспользоваться отпуском, заходите ко мне… и поговорим… Помните, что мне жаль вас оставлять в этой обстановке… Мы друзья! До свидания же!..

И Померанцев дружески протянул Андрюшке руку, которую тот пожал с самой наглой фамильярностью.

Затем они расстались.

Померанцев опять принял вид беззаботного фланера, а Андрюшка, сумрачно нахмурив брови, последовал за толстым сапожником, угрожающе бормоча что-то себе под нос.

Через некоторое время исчез и Матвей Иванович.

По дороге домой он загадочно улыбался и вообще имел вид человека, обделавшего славное дело.

Лучи на темную профессию

С этого дня Андрюшка начал регулярно посещать Померанцева по воскресеньям, в назначенные им часы.

На карточке, полученной им, было написано: «От 9 до 10 утра».

В ближайшее воскресенье он разыскал дом, обозначенный в адресе, и взбирался по лестнице во второй этаж, где помещались меблированные комнаты, в которых проживал Померанцев.

Постучавшись и получив позволение войти, Андрюшка вступил в богато украшенную комнату, пол которой сплошь был устлан потертым, но дорогим ковром; по стенам висели картины, бронзовые бра и безделушки. Мебели было много; большие группы комнатных растений стояли около окон; в углу – виднелся щегольской письменный стол, с ярко блестевшим бронзовым прибором.

Увидев все это, Андрюшка оробел сначала; но это было недолго; затем он стал снова очень развязен. Он чувствовал, что в нем нуждаются, если пригласили сюда; чувствовал он и уверенность, что сумеет услужить, так как дело касалось и его выгоды.

Он давно был уже на все готов и только ждал благоприятного толчка, попутного ветра…

– А-а-а! – И Померанцев с улыбкой встал из-за письменного стола, протягивая посетителю руку. Потом он опять сел и быстро искоса глянул на часы, вделанные в чернильницу. – Ну-с… Я не думаю, чтобы я ошибся в вас. А время мне дорого, поэтому приступаю к делу сразу… Видите ли, в чем оно. Я нуждаюсь в способных и дельных агентах, разведчиках, и хочу завербовать вас в тот штат, который у меня уже имеется. Я сразу угадал в вас человека способного, энергичного и готового на все, ради, конечно, своей личной выгоды. Не правда ли, я не ошибаюсь? Ведь вы не захотите же на целую жизнь остаться сапожным мастером? Жизнь кипит ключом в молодых жилах… и сулит вам много, много лучшего, чем сапожное шило и колодка… Так ли я понимаю вас? Отвечайте мне прямо и истинно!

– Так, – ответил Андрюшка, и лицо его приняло такое суровое, умное и решительное выражение, что Померанцев, поощрительно ударив ладонью по столу, продолжал:

– Если кому-нибудь нужна о ком-нибудь (конечно, людям видным о видных же) самая интимная справка, то он может надеяться, что мое бюро ответит ему вполне обстоятельно, за это платят мне большие деньги, часть которых остается у меня, а другая идет на содержание моей агентуры. Агентов-разведчиков у меня до сих пор было двенадцать; вы вступаете, если хотите, тринадцатым… Славное число!.. Сперва, конечно, я вам положу незначительное жалованье, так как вы свободны для «дела» только вечером, на короткое время. Я буду пользоваться вашими услугами в экстренных случаях, ночью и в праздники, тогда как другие агенты работают круглые сутки. Но и то жалованье, которое я предлагаю вам, конечно, покажется вам очень немалым. Я вам кладу семьдесят пять рублей в месяц. Довольны вы?..

– Еще бы не доволен! – радостно вырвалось у Андрюшки.

– Ну так вот-с, на первый раз вы должны будете отправиться в адресный стол, завтра, в час вашего «шабашенья» и узнать, где живет и приехала ли уже баронесса фон Шток. Узнав ее адрес, вы должны будете стать около подъезда ее квартиры и ждать господина вот такой наружности. – Померанцев подал крошечный фотографический снимок, очевидно моментальный. – Господин этот должен войти туда, если только она уже в Петербурге, сегодня ровно в час и выйти около двух, ведя за руку ребенка, мальчика лет семи. Теперь слушайте меня внимательно! Возьмите вот эту трубочку, и в тот момент, когда господин с ребенком будет выходить, вы наведите этот конец трубочки на группу и спустите только вот этот курочек. Затем немедля доставьте мне ее сюда, и на первый раз ваше поручение окончено. Когда я получу изображение, вы можете взять у меня авансом немного денег на экипировку, потому что дальнейшие поручения мои будут требовать безусловно приличного костюма. Итак, вы поняли меня?

Глаза юноши заблестели восторгом.

– Понял! Понял! – отвечал он. – Все будет исполнено!

– Теперь ступайте.

Андрюшка встал, поклонился и вышел.

Назавтра он, несмотря на угрозы и ругательства старого сапожника, удрал-таки из мастерской и выполнил все, как предписывал ему Померанцев. При этом он искренно удивился точности предначертаний своего нового патрона.

Все произошло буквально так, как он говорил.

Баронесса фон Шток оказалась три дня уже прибывшей из-за границы. Ровно в половине первого в подъезд, около которого фланировал Андрюшка, вошел высокий пожилой брюнет, в лощеной шляпе и вполне изящном костюме. Черты лица его были благородны и чрезвычайно типичны.

Он шел не спеша и казался задумчивым; точно такое же выражение было и на крошечном негативе, переданном Андрюшке, по которому он сверял наружность незнакомца. Войдя в подъезд, он оставил за собой приотворенную дверь, сквозь которую Андрюшка ясно увидел еще дверь налево по второй площадке, около которой незнакомец остановился, позвонил и вошел.

Без пяти минут два часа он показался опять. На этот раз он действительно вел за руку прехорошенького мальчугана слабенькой наружности, но очень изысканно и франтовато одетого.

Андрюшка навел трубку, курочек слабо щелкнул… Новый агент с гордостью подошел к своему патрону, сознавая, что все выполнено им безукоризненно. По дороге он стал размышлять на тему: как бы было хорошо проведать всю систему деятельности этого Померанцева и самому «втереть ему очки», сделавшись его конкурентом. Потом мысли его перенеслись далее.

Вот он собирает деньги пригоршнями, вот у него экипажи, лошади… Он кутит, пьет, вращается в лучшем обществе, а деньги все текут и текут в его карманы…

– Эх, славно бы! – сказал он вслух, но в это время он заметил, что равняется с подъездом, где жил Померанцев.

Какой-то толстый не то купец, не то просто крестьянин поднимался перед ним по лестнице.

Вот он свернул налево по коридору, туда же, куда нужно было идти и ему, Андрюшке, а вот и вошел в двери Померанцева.

«Должно быть, тоже агент! – подумал Андрюшка. – Ну, посмотрим, интересно…»

И он постучал в дверь.

Калиныч

Войдя, Андрюшка увидел Померанцева, по обыкновению сидящего за своим деловым столом, а около него на кресле широкобородого мужика купеческой складки.

– Здравствуйте! – начал Матвей Иванович, протягивая вошедшему руку, и потом сейчас же, без всяких оговорок, продолжал: – Вот, Калиныч, тот господин, о котором я говорил тебе… Если встретится какая-нибудь необходимость, можешь обратиться к нему…

Андрюшка не без удивления оглядел бородача, а последний разглядывал его тоже с не меньшим любопытством.

Потом Померанцев улыбнулся и продолжал:

– У Калиныча, в портерной, есть чудное пиво… для постоянных посетителей… Рекомендую вам, господин Курицын, почаще наведываться к нему! – Проговорив это странное приветствие, Померанцев придал лицу серьезное выражение и почти строго спросил: – Ну что? Все исполнено?

– Конечно! – самодовольно ответил Андрюшка, вынимая из кармана таинственную трубочку и передавая ее.

Померанцев открыл курочек, поглядел на свет и сказал:

– Хорошо-с!.. Теперь можете взять у меня еще немного денег.

Приняв заранее приготовленную сумму, Андрюшка вышел, получив приказание явиться через два дня в этот же час для дальнейших поручений по сегодняшнему делу.

Калиныч остался.

Вполне естественно было желание нового юного агента, выйдя за дверь, остановиться и подслушать, что будут говорить внутри комнаты в его отсутствие. Но каково же было его удивление, когда дверь, к которой он прильнул было ухом, вдруг отворилась, и он, потеряв равновесие, с шумом упал через порог.

Калиныч сидя в кресле, а Померанцев держась за ручку двери разразились хохотом.

Сконфуженный Андрюшка быстро вскочил на ноги.

– Не ушиблись? – продолжал, хохоча, Померанцев. – Но будьте уверены, что, отворив дверь, я хотел только избавить вас от лишнего труда, потому что она так устроена, что самый сильный шум по эту сторону кажется едва слышным шорохом по ту. Вследствие этого вам пришлось бы стоять довольно долго, выжидая, пока мы заговорим, тогда как на самом деле мы будем все время долго и громко разговаривать. Вы не сердитесь на меня, надеюсь? Тут вовсе никакой нет насмешки над вами, а просто дружеское желание предупредить, так как, с одной стороны, я знал, что вы, как человек умный и дельный, не преминете воспользоваться обстоятельствами, которые вам подтасовывает случай, а с другой – я, право, не знал, что вы так доверчиво облокотитесь на незнакомую вам дверь…

Андрюшка стоял красный и сумрачный.

– Не сердитесь же, товарищ! – протянул ему руку Померанцев.

Андрюшка пожал ее, и на лице его исчезло выражение злобы.

– Итак, до завтра! – еще более дружеским тоном сказал ему Померанцев.

Юноша молча вышел.

По уходе его Померанцев снова обратился к Калинычу, продолжая, очевидно, прерванный разговор:

– Это, брат Калиныч, голова, ох-ох какая голова… Со временем это будет моя правая рука… Ты видел, каков он из себя… зол, смел, решителен и красив… как раз имеет все то, что мне и нужно… О таком агенте я и мечтал… С ним, брат, можно делать крупные дела. Ну а что у тебя? – вдруг переменил разговор Померанцев.

– Да что, тихо! – отвечал Калиныч.

– Не заходил его лакей?..

– Нет…

– Может, ты ему не потрафил в чем?

– Нет, ничего… так, верно, недосуг!

– Ну а графский не приходил? Длинный-то этот Никтополион-то?

– Тот приходил.

– Что же?

– Ругает старого графа на чем свет стоит; говорит, графчика молодого жаль, надысь плакал даже…

Как только Андрюшка вышел за дверь, лицо его исказилось бешенством.

– Хорошо же! – бормотал он, спускаясь с лестницы. – Я тебе покажу, как издеваться надо мной!.. Придет, брат, и моя очередь… Я тебе покажу… Посмеюсь и я!..

И, послав несколько ругательств, новый агент вышел на улицу.

С этого дня, однако, он еще чаще стал появляться у Померанцева. Он уже выполнил около десятка новых поручений, но, несмотря на все свои старания, никак не мог уловить общую нить дела. Это его бесило еще больше, и затаенная ненависть к патрону возрастала с каждым днем. Открыто, однако, он ее, конечно, не показывал, напротив, он стал как-то особенно почтителен, пунктуален и неразговорчив.

Померанцев был от него в восхищении, зато старый сапожник ругал его на чем свет стоит за частые таинственные отлучки без спросу. Так шло время вплоть до последних событий, то есть до знакомства Курицына с Наташей, до беседы в сквере и до получения таинственной записки, содержание которой было следующее:

«Прошу у вас экстренной аудиенции сегодня вечером или завтра. Калиныч говорит, что вы должны сегодня зайти сюда, поэтому я и передаю через него эту записку. После 8 ч. вечера зайду сюда еще раз, а до тех пор иду по вашему же делу – проследить того господина, фотографический снимок которого вы дали мне в момент первого поручения… Ваш верный слуга

Рокамболь»[3]3
  Рокамболь – традиционный герой французской литературы, тип благородного разбойника.


[Закрыть].

Псевдоним этот Андрюшка сам себе выбрал по предложению Померанцева на случай письменных донесений.

Двойник

Выйдя из портерной Калиныча, Андрюшка задумчиво пошел из улицы в улицу.

Кругом сиял чудный весенний день.

Расфранченная толпа тянулась вереницей по обе стороны улиц. Пестрые цвета весенних костюмов мешались с блеском военных амуниций. Молодые женские лица улыбались, физиономии их кавалеров имели самое весеннее выражение, а чудный голубой горизонт манил всех в поле, за город, на дачу…

На Невском, куда вышел Андрюшка, по торцовой мостовой в несколько рядов неслись щегольские резиношинные экипажи, тысячные рысаки. Тысячные наряды блестели на солнце; все кричало эффектами и наполняло душу нашего героя таким едким ощущением желания и зависти, что на лице его вместо удовольствия выражались мука и отчаяние.

«Постойте! – думал он, глядя на седоков франтоватых экипажей. – Постойте!.. Придет и мой час, сяду и я в такую же колесницу… непременно сяду! Без этого не умру… А теперь, когда у меня есть уже идея и план к осуществлению моих надежд, теперь я более, чем когда-либо, утверждаю это. Правда, задача моя очень трудна и опасна, но для чего же и жизнь?.. нет опасности, на которую бы я не пошел, нет средства, которым бы я не воспользовался для достижения своей цели! Граф Радищев похож на меня, и не только похож, но он мой двойник, судя по словам Наташи, – этого совершенно достаточно! Жребий брошен: или он, или я. Сама судьба, стало быть, дает мне конец нити к достижению моей мечты!»

Размышляя таким образом, Андрюшка давно уже оставил Невский и шел по пустынной улице, в конце которой высился каменный дом, где жила баронесса фон Шток. Согласно указаниям Померанцева, он опять остановился в отдалении и стал ожидать.

Теперь таинственный господин должен был подъехать сюда с своим сыном, студентом университета, о наружности которого и должен был сообщить Померанцеву имеющийся в кармане Андрюшки прибор.

Ждать молодому агенту пришлось довольно долго.

Час, назначенный для наблюдений его патроном, давно уже истек, и он собрался было уйти с донесением, что на этот раз предначертания Померанцева не оправдались. Вдруг внимание его обратил подъезжающий экипаж.

В нем сидел таинственный господин, а рядом с ним… О боже!.. Холодная дрожь пробежала по телу Андрюшки… Рядом, в студенческой форме, сидел не кто иной, как он сам, Андрюшка или, вернее сказать, поразительно точный двойник его.

Андрюшка в этот момент растерялся настолько, что забыл даже вынуть фотографический аппарат и пропустил обоих в подъезд.

– Да, она не солгала, – пробормотал он, – черт подери, какое сходство!.. Если бы я погляделся в зеркало, то не всякое отразило бы меня так хорошо… Есть зеркала, отражающие хуже этого натурального отражения.

Мысли целым вихрем завертелись в преступной голове юноши…

Он стоял как ошеломленный, тупо глядя в стекла подъезда, за которыми скрылось все его будущее.

Теперь глупо было бы идти к Померанцеву. Теперь он сам знает, как действовать! Он простоит тут целые сутки, двое, трое суток, но дождется выхода и проследит, не поверяя никому своей тайны. Но тут его поразила мысль, что Померанцев ждет его и если не дождется, то может сам явиться сюда или послать вдогонку ему другого своего агента. Кроме этого, тот же Померанцев стал бы искать с ним по одним следам.

Глаза юноши яростно сверкнули.

– Ага!.. Если так, то ладно же! Я не уступлю…

Затем Андрюшке пришло на ум, что есть и еще один опасный для него человек – это Наташа!..

Как он ни был уверен в ее любви и полной покорности, все-таки, в случае чего, она может стать ему поперек дороги.

– Что ж? – пробормотал он. – Опять же и с ней можно справиться!

Страшно было глядеть на это молодое, исказившееся лицо. Но еще страшнее сознавать было энергию, с которой подписывалось посягательство на жизнь двух первых жертв этого исчадия ада.

Он стиснул кулаки и, не зная, что делать, тупо глядел на зеркальную дверь запертого подъезда.

Начинало вечереть. Яркое, ослепительное солнце удлинило тени домов, склоняясь к закату. На пустынной улице, там и сям, стали показываться возвращающиеся чиновники; усталые и голодные, они спешили обедать. Андрюшка скользил своими огненными глазами по их апатичным лицам и не видел их.

Он ждал двух моментов: или появления откуда-нибудь из-за угла фигуры Померанцева, или же из подъезда – двух посетителей баронессы фон Шток.

– Кто будет раньше?! – в каком-то отупении задавал он себе вопрос. – Как устроит судьба?..

Судьба!.. О! Это странное слово!

Вдруг Андрюшка вздрогнул. Дверь подъезда распахнулась, и дремавший на козлах коляски кучер подал экипаж к подъезду. Господин и студент сели в него, и коляска быстро скрылась за углом.

Андрюшка кинулся за ними, вскочив на ближайшего извозчика. Ему хотелось сейчас же проверить всю эту загадку и разрешить вопрос, там ли живет этот двойник его, куда сегодня утром ходила на работу Наташа? Что же касается Померанцева, он больше не заботился о нем. Он больше не существовал для него.