Текст книги "Владивосток – Порт-Артур"

Я вполне понимаю, что германской торговле, капиталу и предприимчивости тесно в тех рамках, в которых они ныне существуют. Причем в рамках явно искусственных, во многом определенных британским доминированием в морских перевозках, которые островитяне рассматривают чуть ли не как свое естественное и вечное, как сам мир, наследное достояние лендлордов эпохи майората. Справедливо ли это? Риторический вопрос.

Конечно, я постараюсь помочь тебе и твоему народу-труженику: в России столько неосвоенных природных богатств, столько скрытых возможностей, что нам самим и за сотню лет половины не освоить, не поставить на службу людям. Поэтому германский капитал получит в моей стране преференции для самого благоприятного приложения. В наиболее выгодных условиях окажутся совместные предприятия. Мы уже говорили об этом.

Но, к сожалению, будем во всем откровенны, пока большинство крестьян у меня предпочитают тратить свои свободные деньги не на покупку товаров для дома, мешка удобрений или нового плуга для работы, а на водку. Спасибо Витте, кстати. Конечно: доход бюджета! Но он не важнее здоровья народа. Мы с Петром Аркадьевичем думаем о том, как уже в скорости изменить такое постылое положение вещей. Но пока – что есть, то есть.

Большинство же из остальных мировых рынков, подходящих для экспансии немецких фабрикатов и капиталов, узурпированы англосаксами. Поэтому твое решение овладеть морями, построив флот, который заставит бриттов уважать право немцев на свободную, неограниченную торговлю, вполне своевременно и логично. Это историческое решение, сравнимое, пожалуй, только с деяниями царя Петра. Но должен признать, что у тебя пока получается лучше. Петру Алексеевичу пришлось добиваться своего плетью и кровью. Ты же сумел убедить свой народ… Этот бокал за тебя, Вилли! Прозит!

– Ники, признайся, ты ведь мне специально бессовестно льстишь, сравнивая с величайшим из российских императоров? Но увидишь, я буду достоин такого сравнения!.. Итак, за священный союз, который отныне скрепит не только сердца и души двух властителей, но и их народы!

– За наш тайный союз, Вилли. Если мы собрались играть на английском поле, не забывай, пожалуйста, что правила на нем установили они. Сила Британии не только в колоннах броненосцев и бездонности сундуков Сити. Это еще и их дипломатия, где царит тайна реальной политики и полуправда, безответственный намек или, в случае самой крайней необходимости, циничное вранье политики публичной. Так что нам придется о многом молчать. А иногда, уж извини, попросту бессовестно лгать. В том числе и нашим народам, нашим самым ближайшим и верным сподвижникам. Ибо по-другому играть на победу с британцами, как и с североамериканцами, невозможно. Их нужно сперва перехитрить, а уж потом победить. И иного пути нет. Как бы ни было это противно нашему нутру и чести. Слишком много поставлено на кон сегодня… Кстати, ты ведь говорил, что крепкие напитки – это не твое?

– Да… Но это – просто нектар богов, мой дорогой. На такое мое воздержание не распространяется, – рассмеялся Вильгельм. – Тем более, по такому поводу поднять бокал с чем-то другим – это моветон… Задурить дядюшку с его лордствами! Но, пожалуй, на пару у нас это должно получиться… Прозит!

– Так, на чем же я остановился? Ты строишь для немцев флот. Зачем – понятно. И знаешь, конечно, что Германию на этом пути ждет яростное сопротивление со стороны всего англосаксонского мира и их союзников. Не для того же они физически и экономически захватывали две трети мира, последовательно поборов испанцев, голландцев и французов, чтобы с кем-то потом честно конкурировать. Или, Боже упаси, делиться.

– Ждет? Ники, ты же сам знаешь, что они интригуют против меня как могут! И везде, где могут! То, что ты сегодня мне рассказал про эту затею мерзавца Джеки Фишера, грезящего новым Копенгагеном, вполне соответствует дядюшкиной подковерной возне…

И, в конце концов! Зачем ты мне читаешь всю эту лекцию? Если я правильно понял, ты готов сейчас обсуждать то мое давнее предложение, сделанное еще твоему покойному царственному отцу. Если так, можешь не сомневаться, ни от одного слова, сказанного тогда, я не отступлю и сегодня. Более того. Я сам хотел говорить с тобой именно об этом. А чему ты удивляешься? Разве война с японцами не говорит о том, что дядюшка от слов переходит к делу? Знал бы ты, как он уверял меня в Киле, что японцы сами начали драку с тобой, что его Кабинет и Форин-офис всячески пытались удержать самураев от этого? Но я не поверил ни единому его слову!

– Примерно то же было и в его письме, которое привез мне Липтон.

– И только?

– Нет, конечно, Вилли. Дядя Берти не был бы самим собой, если бы ограничился только одними извинениями.

– И что же он хотел? Если не секрет? – Вильгельм ощутимо внутренне напрягся.

– Что еще? Он предлагает свое посредничество в скорейшем замирении с Микадо.

– Да, помню, мне он тоже пару раз высказывал подобные мысли, когда мы гонялись в Кильской бухте на «Метеоре». И даже уговаривал меня на тебя в этом смысле повлиять.

– Но это все – лишь кисловатая пена на добром пиве, мой дорогой. Сам же напиток более терпкий. Британия его устами предлагает России заключить формальное соглашение о разграничении наших сфер интересов в Азии. Аналогично, как они это сделали с французами в Африке и Кохинхине. Отсюда мы можем сделать вывод, что англичане окончательно порвали с традицией «блестящей изоляции», поскольку им одним справиться с тобой и твоей Германией не по силам.

– Иными словами, он хочет сколотить свой Тройственный союз?

– В перспективе – очевидно. Причем мы с франками должны будем обложить тебя на суше, а его флот, в итоге, дожмет Германию морской блокадой. Но не факт, что тройственный. Скорее всего, его договор с янки, подписанный покойным ныне Паунсфотом, имеет характер тайного пакта против нас.

– И ты?

– Я ответил, что если бы не формальный союз Токио с Лондоном, японцы никогда не рискнули бы на подлость, которую учинили. Но раз уж дерзнули поднять оружие против России, то пока мы не видим смысла в переговорах о мире с ними. Мы еще только начинаем воевать. А по поводу предложения об альянсе на будущее, естественно, я ответил, что все это крайне интересно, заманчиво и нужно поручить отработку деталей лучшим дипломатам. Что заключение его станет для нас первым приоритетом. Но по окончании войны на востоке. Короче, дал дядюшке понять, что теоретически мы весьма заинтересовались британским предложением. После чего стал готовиться к нашей сегодняшней встрече. А что я должен был ответить? Что, мол, нет? Что мы на это пойти не можем? И через два месяца получить его Средиземноморский флот в Гонконге?

– Хочешь выиграть время?

– Естественно. Для нас с тобой.

– Ты думаешь, что эти игры дядюшки могут привести нас к общеевропейской войне?

– Я думаю, что мы обязаны к ней готовиться. Поскольку кроме определенных кругов в Лондоне того же самого жаждут и некоторые деятели в Нью-Йорке и Вашингтоне. И в Париже, понятно… Или ты думаешь, что только англичане считают Германию самым опасным конкурентом и жаждут ее падения?

Насчет показного миролюбия янки после испанского эпизода не стоит обольщаться. И разве Рузвельт не стращал тебя на случай вступления Германии в дело против Японии на моей стороне? Рассчитывать на немецкую колонию там тебе тоже не стоит. Если дело дойдет до открытого столкновения, решать будут не они. И не твой друг Тео, сумевший даже твоего брата Генриха очаровать.

Да, у этого субъекта бульдожья хватка и стальная мошонка. Но думать, что в Штатах главные решения принимает один человек, – опаснейшее заблуждение. Главное тут то, что интересы американского капитала сегодня уже не находятся в предельно жестком конфликте с капиталом английским, в отличие от твоего. И на будущее только немцы могут быть им опасными конкурентами, особенно в случае всемирного торжества «открытых дверей».

На Уолл-стрит все это прекрасно понимают. А твои бизнесмены продолжают тем временем вкладываться в американскую экономику! Разве они не догадываются, что сами собственными руками пилят сук, на котором сидят? Вместе с тобой, кстати… И хотя ничего иного кроме мира нам, нашим, да и всем прочим народам лично я не желал и не желаю, увы, Si vis pacem, para bellum[6]6
  Хочешь мира, готовься к войне (лат.).


[Закрыть]. Так что ты хотел мне показать? Пока мы оба еще все вполне понимаем…

– Вот, Ники. Прочти это. Я хотел бы предложить тебе скрепить наши договоренности формальным документом, который можно положить в основу наших будущих планов.

С этими словами Вильгельм извлек из кармана слегка помятый листок гербовой бумаги и протянул царю. Николай внимательно углубился в чтение. И хотя очередное потрясение было велико, на его лице не дрогнул ни один мускул. В конце концов, этого следовало ожидать. Перед ним лежал текст, общие идеи и отдельные тезисы которого ему изложил Банщиков, рассказывая о грустной истории Бьеркского договора.

«Кузен не желает знать, что за союз с нами надо платить справедливую цену? Ну, так мы ее тебе озвучим…»

– Вилли, я не смогу подписать такое…

– Но почему? Мы же вполне поняли друг друга. Или я ошибся?

– Нет. Во мне ты не ошибся. Но в этом документе есть ряд моментов… Они, скорее, принесут нам больше проблем, нежели пользы. И, кроме того, это ограничение срока его действия… Мне вообще не хочется обдумывать и тем более заключать краткосрочные договоры. Или ты мне не доверяешь?

– Что ты, Ники! Причем здесь…

– При том, что тогда, друг мой, срок действия нашего формального договора нужно сделать как минимум в пять лет. А лучше – в семь или десять. Мы должны действовать в стабильных условиях. Кроме того, конвенция между нами должна учитывать и различные возмущающие обстоятельства. Например, недавно я получил вполне достоверную информацию о готовящемся на меня покушении. Кстати, гнезда эти так называемые социалисты-революционеры свили в Лондоне и Париже. Кроме того, вот этот пункт… про ограничение зоны действия договора Европой. Вилли, если ты хочешь, чтобы я имел возможность поддержать тебя всеми силами там, где это действительно сразу ударит по Британии, то это Азия. Скажи, ты ведь сам дописал этот пункт? В черновике Бюлова его не было?

– Но… откуда ты знаешь?!

– Я просто подумал, что старина Бернгард, пекущийся об интересах Германии, как наседка о своих яйцах, этого написать не смог бы.

– То есть… я о них не пекусь?! Ну, дорогой кузен, должен признать, что ты сразил меня наповал. Похоже, что ты больше германский император, чем я!

– Прекрати бравировать, Вилли. Вопрос не шуточный. Я прекрасно понимаю, что ты хотел бы избежать или оттянуть то, что не доставляет тебе особого удовольствия. А именно – перспективу российского продвижения через разбитую моей армией Османскую империю к британским владениям на Ближнем Востоке. Но не обольщайся: мусульмане-сунниты арабского мира от нас не менее отличаются, чем все буддисты и синтоисты Дальнего Востока, вместе взятые. И тебе вовсе не стоит их идеализировать. Тем более – султана Гамида, хитрого лицемера и кровавого деспота, третирующего половину населения его империи. Года не проходит, чтобы османы не устраивали резню греков, ассирийцев, армян, болгар или македонцев!

Сняв для России вопрос проливов, остановив поползновения Вены к Мраморному морю и предоставив мне право решить судьбу Турции, ты приобретешь для Германии в союзе со мной треть мира! И Париж. А он, как ты помнишь, стоит даже мессы. Черноморские проливы должны быть российскими, а славяне Балкан и армяне раз и навсегда вызволены из-под османского гнета. Со своей стороны, я с радостью гарантирую вполне комфортное приложение в этом регионе любых германских капиталов в общем и для компании по прокладке Багдадской дороги в частности.

Полагаю, эти инвестиции в итоге окажутся для немцев куда более выгодными, чем вкачивание их денег в Северную Америку. Извини за откровенность: вложения в экономику главного мирового конкурента собственной страны в погоне за сиюминутной прибылью, на мой сторонний взгляд, попахивают национальным предательством. Хотя, конечно, не все твои банкиры – немцы…

А когда мои армии разобьют турок и выйдут к Синаю, а потом возьмут Суэц, вышвырнув оттуда англичан, я гарантирую тебе половину акций Канала. Будем владеть им вместе, что исключит любые недоразумения между нашими империями по этому поводу на будущее. И ты же останешься в большей выгоде, поскольку беспошлинно его будут проходить лишь русские и немецкие суда, а у тебя их банально больше.

И согласись, разве память моего деда не требует возврата Мальты под российский скипетр? Кроме того, уж коли я «адмирал Тихого океана», как ты сам выразился в свое время, то разве Россия не должна иметь определенные виды на некоторые территории в этом самом океане и на морском пути к нему, хотя бы для устройства баз для бункеровки и обслуживания кораблей и судов? Мне совестно от того, что Баллину приходится решать мои проблемы. Или я не прав в чем-то? – Николай подмигнул слегка обалдевшему кузену, не ожидавшему нарваться ни на такую проницательность царя, ни на такой цинизм. – Сейчас ты мне скажешь по поводу твоего «в Европе», что это все мои необоснованные домыслы и страхи. И ты надеялся этим лишь исключить трения с самураями и янки.

– Но, Ники, это действительно так! На Тихом океане бритты в одиночку не смогут…

– Разве ты веришь, что в случае, если дело дойдет до большой войны, японцы и американцы поддержат нас? Или хотя бы останутся нейтральными?

– Вряд ли, конечно. С американцами я еще все-таки попробую поиграть, но япошки? Тут даже их союз с Лондоном – не главное. Они повязаны английскими и американскими кредитами почти насмерть. Как… – Вильгельм неожиданно осекся, поняв, что сболтнул лишнее. Коньяк начал действовать…

– Как я – французскими. Ты ведь это хотел сказать? – на губах Николая на мгновение появилась кривая усмешка, а в глазах проскользнул огонек холодной, хищной ярости. – Ну, нет. Не на тех напали. Я уже понял, что это и для чего. Эту удавку я сумею сбросить. С твоей помощью, надеюсь. И начал с ее радетеля – Сергея Юльевича.

Помнишь, я упомянул о моем новом разведывательном органе и его успехах? Значит, тебе небезынтересно будет узнать, что он занимается не только лишь добычей различных технических тайн в государствах, не желающих играть с нами по-честному. Не касаясь лишних подробностей, отмечу главное: галлов, о которых мы тут столько говорим и ломаем вокруг Парижа копья, самих используют втемную, чтобы стравить русский и немецкий народы, как используют и Вену. Дабы в итоге пожать огромные дивиденды от большой европейской войны.

Но если ты считаешь главными организаторами этого нашего обожаемого дядюшку с его лондонскими и биарицкими собутыльниками, то тут ты ошибаешься. За кулисами и в суфлерской будке скрываются силы, гораздо более жадные и беспринципные, для которых завтрашняя могучая Германия представляет собой главного противника и конкурента, а Россия рассматривается как вожделенный лакомый кусок.

– Ты имеешь в виду Североамериканские Штаты? Америку и американцев?

– Скорее, место, где эти силы обустроили себе логово. Собственно-то американцев давно споили, убили, а тех, кто имел несчастье выжить, загнали в резервации. Но менее всего мы вправе предъявить счет за козни против нас нынешнему населению САСШ. Это труженики, не желающие никаких заокеанских антраша. Да и немцев с русскими среди них немало. В нашу же сторону смотрят хищные глазки совсем других субъектов. Это их руки водят перьями тотально скупленной прессы, создавая иллюзию «общественного мнения» в Штатах. И не только там. Вот им-то придется ответить за все персонально…

– Ники, ты вознамерился бросить открытый вызов финансовой клике с Уолл-стрит?

– Открытый? Да боже упаси! Довольно одной наивной публичной попытки в Гааге. Я искренне мечтал решать мировые вопросы по-честному. Получилось то, что получилось. Грустный каламбур… Но та попытка меня некоторым образом извиняет. Спасибо желтым коротышкам за науку: объяснили, что с их заводилами-содержателями, что с Уолл-стрит, что из Сити, а это одна банда, нужно играть по другим правилам. И тебе, кстати, самое время присмотреться к тому, что янки начали влезать в крупные германские бизнесы.

– Хм… Нет, я форменно тебя не узнаю сегодня, мой дорогой. Но, откровенно говоря, это и к лучшему, пожалуй. Сейчас ты мне куда больше нравишься, чем в то время, когда я отговаривал тебя от той глупости с Мирной конференцией.

По поводу финансов и Америки… Считай, что ты меня убедил. Я наведу ревизию в этих делах сразу по возвращении в Потсдам. Тем более что перед моими капиталами открывается российская перспектива, – Вильгельм многозначительно побарабанил пальцами по столу и приторно усмехнулся. – Чертовски заманчивая… Что ты предлагаешь нам подписать в качестве базовых формальных договоренностей на будущее? Если мой проект, на который я убил столько времени, ты вознамерился отправить в камин…

– Да, извини, я отвлекся. По поводу бумажной стороны дела: я хочу предложить тебе заключить сразу два договора. Первый, формально секретный, но к редактированию и подписанию которого мы можем привлечь наших дипломатов. Он должен стать несколько измененным, с учетом твоего сегодняшнего предложения, Договором перестраховки. Близким по духу и букве к тому, который заключали твой дед и мой отец. Он никого в Европах не повергнет в шок и не заставит думать, что мы ревизуем наши отношения настолько, что это прямо начинает угрожать британским интересам. И второй договор. О нашем союзе против англосаксов. Договор фактически тайный. О нем будем знать только мы и максимум один-два человека у нас. Те, кого мы сочтем возможным допустить до главной тайны наших империй, но – и это мое непременное условие – барон Гольштейн в их число не войдет.

Я подготовил проект этого документа. Вот, возьми. До завтра подумай, и если с чем не согласишься – поправим или что-то добавим. А твой проект в камин не попадет. Я заберу его и утром покажу тебе вариант уже в виде черновика Договора перестраховки. Договорились?

– Хорошо. Но, Ники, как будут вписываться в эту схему австрийцы и французы?

– Мой дорогой, давай об этом тоже завтра? На свежую голову. Мое видение этой проблемы я также включу в проект общего договора. Кроме того, я покажу тебе карту с моим предложением по разделению наших сфер влияния в мире после войны. Если ее нам все-таки навяжут. Как говорится, договариваться нужно еще на берегу, не возражаешь?

– И много еще сюрпризов меня там ожидает, вроде Мальты, мой дорогой?

– Не слишком. Разве что Вильфранш и Бизерта. Но не волнуйся, на Гибралтар я не претендую, – Николай едва не расхохотался, наблюдая за вихрем противоречивых чувств, отразившихся на физиономии Вильгельма. – Разве ты чем-то недоволен, Вилли? В конце концов, у меня нет ни одной приличной резиденции в Средиземноморье! Сам-то собираешься обосноваться на Корфу. Говорят, в Ахилеоне гостей готовишься принимать, в том числе венценосных, заказал туда кучу статуй греческих героев. А про русских моряков Федора Федоровича Ушакова, бравших этот остров и его крепости с моря, дабы изгнать французов, позабыл? Вот бы кому надобно там монумент воздвигнуть… А сейчас, пока не стемнело и ноги держат твердо, не пройтись ли нам с тобой по кораблю? И, кстати, не расстраивайся так сильно по поводу нового английского линкора. В конце концов, Фишер сам в одночасье обнуляет свой «двойной стандарт». А на старте новой гонки – все равны, – в руке Николая звякнул колокольчик.

– Сначала, мой дорогой, давай, как у вас говорят – на стремя. За твою победу!

– За нашу, Вилли! За будущую нашу победу…

Глава 3
Назвался груздем…

Финский залив, Санкт-Петербург. Июль – сентябрь 1904 года

Впереди, из дымчатой пелены моросящего дождя неторопливо выплывал покрытый хвойным лесом берег с характерным дебаркадером бьеркской яхтенной станции. Рокот двух мощных моторов, переведенных на малых оборотах на выхлоп в воду, почти стих. Матросы на палубе катера быстро и ловко прилаживали чехлы на опустевших пантографах бугельных торпедных аппаратов.

Банщиков, услышав позади лязг задраек, обернулся, откинув капюшон дождевика.

– Ну-с, похоже, у нас полный порядок, Михаил Лаврентьевич, – улыбаясь, сообщил, втискиваясь в тесное ограждение командирской рубки, Луцкий, – за все время выхода на всех режимах ничего подозрительного. Сальники, давление, температура – все в норме. Только один подшипник на правом валу меня немножко смущает. Греется, холера этакая. Думаю, есть смысл его заменить. На полном ходу выдали суммарно за девятьсот восемьдесят «лошадок», так что превышение на десять процентов к расчету. Как я и предполагал, мистер Риотт перестраховался.

– Будет премия, Борис Григорьевич. И не только вам. И не за эти полтора-два узла даже. А по совокупности содеянного. Только бы удалось без эксцессов такие движки у нас здесь воспроизвести… Вы хоть себе отчет отдаете, господа, какое оружие сегодня получила Россия?

– Убойное! – рассмеялся Луцкий. – А по поводу двигателей – не извольте сомневаться. Сделаем. И не только такие. У нас в эскизах и расчетах уже кое-что повеселее имеется. Да и по нефтяным – очень интересные задумки. Перед совещанием у государя вам все покажем, Михаил Лаврентьевич. Приезжайте в чертежную, хоть в эту субботу.

– Это просто сказка, а не катерок… Жаль, что их пока не полста и они не в Артуре или Владике, – не поворачивая головы, отозвался стоящий на руле лейтенант Плотто, – и что вместо той покойной престарелой баржи не «Микаса» была. Но, на мой взгляд, есть один серьезный момент при стрельбе, который нужно будет с командирами тщательно отрабатывать: скорости мин и катера сопоставимы, поэтому после стрельбы нужно на семь-десять секунд сбрасывать обороты, чтобы рыбки проскочили по бортам. Пяти секунд маловато, вы сами все видели. Или наоборот – самый полный газ, вырываемся вперед и резким поворотом уходим с их курса. По мне – так лучше. А если со скобой, что предложили Крылов с Шуховым, выгорит, и мы действительно еще узлов пять добавим, этот способ атаки надо будет рассматривать в качестве основного. Обещают эту железку через неделю для нас подготовить.

– Дайте срок, любезный мой Александр Васильевич, дайте срок! Научим людей. Были бы катера! А минуты ловят все – помните, как за двумя нашими движками «Ильина» в Киль гоняли? До войны такое и во сне бы не приснилось.

– Да уж. Согласен…

– Теперь, когда мы с вами в таком сумасшедшем темпе провели почти все испытания головного, а новинки, и от Бориса Григорьевича, и от Стефана Карловича, на нем себя прекрасно показали, дело за производством. Конечно, в сравнении с этим «шихаусские» газолинки, что нынче у Безобразова на борту, сразу раритетами кажутся. Правда, если с головой их использовать, и они японцам памятны будут. А моряки, кто на них служит, к новым катерам быстрее адаптируются.

Кстати, Александр Васильевич, теперь вы согласны с моими июньскими доводами, что производство и доставку на Дальний Восток торпедных катеров будет возможно осуществить гораздо скорее, нежели подводных лодок?

– Согласен-то я, согласен. Спору нет. Тем более что и по размерности они много меньше тех же «Дельфина», «Косатки» или «Сома». Но и вы согласитесь: наличие во Владике и Артуре подводных миноносцев здорово стеснило бы японцам возможности блокадных или набеговых операций. Вы ведь записку князя Трубецкого сами императору относили…

– Сам отнес. И он прочел ее очень внимательно. Но здесь есть несколько «но». Первое, и с этим вы уже согласились во время нашего прошлого диспута у Крылова: подлодка технически много сложнее любого катера, и даже если мы весной напрягли бы всех и вся здесь, да еще заказали бы несколько штук за границей, на театр войны подводные миноносцы наши попали бы к концу этого года это в лучшем случае.

С учетом общей конструкционной сложности и, что греха таить, не только несовершенства их техники, но и отсутствия тактического опыта их применения, на сносную боевую подготовку субмарин нужно будет месяца три-четыре потратить. Минимум. И войдут они в строй к шапочному разбору. Или вовсе после подписания мирного договора, поскольку еще год воевать в планы наши не входит.

Второе «но»: наш первый «морской» приоритет сейчас, с точки зрения использования Великого Сибирского пути, – это переброска «каэлок». Решение принято Особым совещанием и одобрено императором. Под них уже готовы корабли-носители, а тактика и подготовка экипажей шлифуются на газолинках ТОФа. Добавочная лодочная затея нам график доставки катеров поломает. И серьезно. Я уж про приоритет номер два молчу, про «соколы» разобранные.

Но главное, Александр Васильевич, даже не это. Представьте, что мы перевезли во Владик два-три, или еще больше, подводных миноносца. Их командиры и команды, проявив находчивость и героизм, атаковали и потопили японский… пусть крейсер. Нет, даже пусть броненосец! И что мы в итоге получим? Победы-то в этой войне мы так и так добьемся. Но!..

Мы получим этой результативной атакой из-под воды факт стратегического значения. Значит, к следующей войне, где мы можем столкнуться с многократно превосходящим нас в линейных силах врагом, к войне, где асимметричный ответ будет нашим главным козырем, умный и дальновидный противник уже учтет этот наш сегодняшний результат. Следовательно, подготовив все, что он только сможет придумать для борьбы с подвод ной угрозой, постарается этот важнейший козырь у нас вырвать… Нам оно надо?

Кроме того, в свете технических особенностей их конструкций очевидно, что сегодня подлодки можно рассматривать лишь как оборонительное оружие. Малы и мореходность, и дальность, и автономность. Про обитаемость – вообще молчу. Но это сегодня. То, что в самом недалеком будущем они превратятся в один из самых грозных, наступательных типов боевых кораблей, у меня никаких сомнений нет. В этом можете не убеждать. Вы, как и я, с секретной запиской адмирала Руднева на этот счет ознакомлены. С выводами его я полностью согласен.

Однако для этого нам потребуются годы упорной работы. Главное, что предстоит создать, – высокоемкие аккумуляторы, мощные электромоторы, тринклер-дизели. За полгода это в принципе нерешаемая задача. А «каэлки» на наших крейсерах-добровольцах можно доставить к самым защищенным объектам противника уже этой зимой и использовать в решающих наступательных операциях этой войны. Поэтому и нужны они нам сейчас позарез. Успеть бы только…

– Михаил Лаврентьевич, а хотите, я вас обрадую?

– Хочу, Борис Григорьевич.

– Я первую партию в двадцать моторов отдам кораблестроителям для приемки уже в следующем месяце. У Ховальда она сейчас на заводском прогоне. А еще тридцать комплектов блоков из нашей литейки уже вышли здесь, в Питере. И сейчас в расточке. Конечно, повозимся подольше, чем немцы. И я ожидаю отход в этой пробной партии до четверти по браку…

– Что?! Это как? Когда же успели-то?

– Я после первого выхода в море дал команду запускать серию. Моторы хороши, я на слух понял. Но мы секретничали. А поршневые группы, гильзы и валы в Германии сразу и на наши тридцать комплектов заказали. Все на разных заводах. Втихую. На всякий случай. Уж извините, не люблю я все яйца в одну корзину класть. Да и Дубасов больно крут бывает, если что-то не по его… С третьей партии начиная, мы от немцев будем только кольца компрессии и вкладыши получать. Остальное – наше.

Кстати, может, расскажете нам, откуда разведчики притащили эту рецептуру присадок к стали, благодаря которой у нас почти нет отхода по поршням и гильзам цилиндров, да и удельную мощность мы смогли заметно повысить. И кто автор идеи форсировки двигателя за счет увеличения числа оборотов при уменьшении рабочего объема, длины шатунов и плеча коленвала? Без всего этого, кстати, мы бы вес машины в две с четвертью тонны не получили…

– Постойте. Вы что, запустили производство движков еще до того, как на испытаниях «Тарантула» подтвердилось, что форма корпуса хороша? Что редан Крылов верно рассчитал? А опытные моторы еще не завершили испытательный цикл? Ведь и торпедные аппараты Джевецкого на большем ходу не были отстреляны. Мы даже не уверены были, что арборит Костовича, что для обшивки использован, выдержит на таких скоростях! Фанера же, не сталь и не строевой лес…

– Ну… Да.

– Ох, и отчаянный вы человек, Борис Григорьевич!

– Кто не рискует, знаете ли, тот и Шустова не пьет! Только вы не мне это говорите, а Нобелю. Он свои деньги под это положил… Но как вам тридцать с хвостиком узлов на отходе и двадцать семь в полном грузу, а? И, кстати, не на пруду, а по «барашкам». Я вот думаю, что по тихой-то воде мы и с торпедами на устойчивое глиссирование выйдем. Что скажете, Александр Васильевич?

– Не уверен. Кабы еще «лошадок» по сто – сто пятьдесят на вал – точно бы вышли. А без торпед и половины топлива, думаю, даже до тридцати пяти узлов разгоним. Без сильной волны, конечно…

– Мне и тридцать два – сказочно хорошо! Только, господа, сейчас сойдем на берег, и для всех, кроме посвященных, этой цифры вы не знаете. Двадцать пять – и точка! А слова «редан», «глиссирование» и прочую крыловскую терминологию вообще вычеркнете из словарного запаса подобру-поздорову. Фон Модль шуток не понимает…

– О, как же задрал этот скучный жандарм! Знаю я: режим, секретность, подписка. Хоть поначалу и не по нутру было. Но какой же он нудный все-таки…

– Обижаетесь, что Модль на все ваши международные «митинги» и прочие сборища энтузиастов по катерам и авто вето наложил? И напрасно. Разве вы сами не понимаете, что наши подлинные достижения сегодня уже нельзя никому из заграничных коллег просто так, тщеславия профессионального ради, демонстрировать? Нет, конечно, сами поезжайте, что там у них – смотрите, но от нас – только разрешенные Модлем образцы. Непременно с грамотным легендированием. А гонка за рекордами – только после серьезного обсуждения: что можно, а что нельзя. Пусть кое-кто до поры считает себя впереди планеты всей.

– Жаль, что его величество не приехал…

– Он очень хотел, но вы же сами с Эммануэлем Людвиговичем привезли позавчера из Дортмунда господина Рудольфа Дизеля. Вот ему с Нобелем на сегодня и назначено. Сначала государь хотел его в Бьерке принять. И даже «Тарантула» показать. Но потом передумал: а вдруг все-таки немец не согласится? Хотя условия ему предложены будут царские.

– Согласится. Я с ним предметно пообщался. И деловое положение его знаю. Похуже оно даже, чем было у Майбахов. По поводу же прошлого напряга с Тринклером, то, слава богу, что все столь аккуратно разрешилось. Не вмешайся его величество, так бы эта ругань дурная и тянулась. Зато теперь у нас все в одной обойме. И Майбахи – вишенка на торте! А Кертинг с Даймлером – с носом!