Текст книги "Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945"

Глава 16
Германия и сельское хозяйство Востока (часть I)

Любое правительство в России обречено столкнуться с теми же самыми проблемами в сельском хозяйстве, которые преследовали еще советское правительство, – как справиться с недовольством сельского населения и каким путем и при помощи каких средств повысить продуктивность хозяйств и получить от крестьян необходимое продовольствие. Система аграрных отношений, установленная советской властью, оказалась поразительно неэффективной[57]57
  Основная задача – стабильная поставка сельскохозяйственной продукции в города, для армии и на экспорт – была решена в ходе коллективизации.


[Закрыть]. С экономической точки зрения сельскохозяйственный потенциал областей, захваченных немцами, был гигантским. Согласно советской статистике здесь насчитывалось свыше 100 тысяч колхозов и 3 тысячи машинно-тракторных станций (МТС), более 40 процентов всех обрабатываемых сельскохозяйственных площадей и около 45 процентов поголовья домашнего скота в СССР. Однако рост урожайности, несмотря на все драконовские меры советских властей, был явно незначительным. Среди сельских жителей было наибольшее число недовольных, упорно сопротивлявшихся проводимой Советами политике. Достаточно вспомнить насильственную коллективизацию, проведенную десятью годами ранее, которая стоила жизни миллионам крестьян. Недовольство колхозным строем продолжало существовать на протяжении всего довоенного периода. Плановые поставки сельскохозяйственной продукции и система трудодней, принудительная работа на «общей» земле, засилье бюрократов-управленцев, конфискация частного инвентаря и сельскохозяйственной продукции, аресты и чистки – таковы были тяжелые повседневные реалии жизни советского крестьянина.

Альтернативы, перед которыми стояла Германия в вопросе советских колхозов, прекрасно иллюстрируют весь комплекс проблем. Политика laissez-faire (невмешательства) означала либо признание за народом права самому решать свою судьбу, либо решение оставить все, как есть. Невозможно было себе представить, чтобы немцы воздерживались от введения нового аграрного порядка, вследствие потребности немцев в увеличении поставок продовольствия. Другой возможный вариант – сохранение status quo, который, будучи удобным средством колониальной эксплуатации, поддерживали многие немецкие официальные лица, как наиболее подходящий. При этом забывали о том, что отказ проводить реформы отрицательно сказывался на настроении народных масс оккупированных областей, а в итоге и на продуктивности хозяйств. Последней альтернативой были спланированные перемены, предусматривавшие частичный или полный роспуск колхозов, чего больше всего хотели крестьяне. В итоге это придало бы больший импульс росту производительности труда и привело бы к увеличению сельхозпоставок государству, чем этого можно было бы достичь на пути принуждения и террора.

Даже если бы новые власти и задумались о некоей «реприватизации» в сельском хозяйстве, оставался нерешенным вопрос, какую модель аграрных отношений следовало бы принять вместо колхозов. Позволить ли самому населению решить эту проблему или выработать единый план и принять его к исполнению? Насколько быстро следовало провести «деколлективизацию» и как далеко она могла зайти? Да, необходимо было использовать к своей выгоде широко распространенное среди крестьян требование перемен, и все политические соображения говорили в пользу скорейшего раздела колхозной земли. Однако опыт показывал, что решительные перемены в организационных формах сельского хозяйства приведут, скорее всего, к резкому падению производства продукции и таким перебоям в ее поставках, которые могут привести к голоду и глубокому разочарованию населения в политике нового режима. Это была настоящая дилемма. Дать разрешение на то, чего хотели многие крестьяне, означало поставить под угрозу поставки продовольствия для армии и города. Сохранение колхозов и требования обязательных поставок привело бы к враждебности сельских жителей в отношении властей.

Явную запутанность этих вопросов не следует недооценивать. Существовавшие трудности, однако, были безмерно усложнены специфическим подходом, присущим немецким властям, которые ставили перед собой цели, не обращая внимания на заинтересованную сторону – крестьян. Как и в других ключевых проблемах, Берлин так же не имел единого мнения по данному вопросу. За кулисами политической жизни велась борьба за будущее советского колхоза.

Точку зрения крайних «эксплуататоров» резюмировал Геринг, который нес официальную ответственность за использование ресурсов Востока. В его первом распоряжении, касавшемся экономической политики на Востоке, предписывалось «избегать, насколько возможно, остановок в производстве и перерывов в поставках сельскохозяйственных продуктов, нынешняя колхозная система… должна сохраняться». Единственное «изменение», на которое он согласился, было переименование коллективного хозяйства в «общинный двор», только для того, чтобы избавиться от эмоциональной окраски термина «колхоз».

Отношение Геринга к оккупированным восточным территориям, его настрой на максимальную их эксплуатацию и поддержка им существовавшего положения сблизили его, как представителя крайних взглядов в экономике, с Эрихом Кохом, экстремистом в политике. Статс-секретарь (позднее министр сельского хозяйства) Герберт Бакке стремительно занял третье место в триумвирате. Он настаивал на сохранении колхозов исходя не только из их полезности, но и из принципиальных соображений. Рассказывали, что Бакке как-то по случаю заметил, что, если бы Советы не создали колхозов, немцам следовало бы их выдумать.

Колхозную систему поддерживали также СС. В пользу сохранения колхозов, которые позволяли избежать перебоев в поставках продовольствия и облегчить контроль над большими хозяйствами, СС приводили еще один аргумент: колхозы лучше всего отвечали «подлинной природе» русских и препятствовали их самоутверждению (политически нежелательному), которое могло бы состояться, будь восстановлено частное землевладение. Более того, эсэсовцы преследовали свои собственные цели. Они намеревалась обзавестись несколькими фермами, чтобы на их основе приступить к организации своих будущих поселений на Востоке.

В директиве Рикке говорилось о предоставляемых Гиммлеру «широких полномочиях принимать декреты, касавшиеся вопроса крестьянских поселений», особенно когда речь шла о долговременных планах германизации. К большому огорчению Розенберга, СС тем самым упрочивали свое положение на Востоке. В начале 1942 г. экономические организации подписали соглашение с СС, которое предусматривало, чтобы «опорным пунктам СС и полиции в оккупированных русских областях придавались расположенные поблизости сельскохозяйственные предприятия с целью снабжения их скоропортящимися продуктами – молоком, маслом, овощами и фруктами». Тем самым, как надеялось руководство СС, полагалось начало организации на Востоке собственных хозяйств элиты Гиммлера, которые сыграют роль в формировании sui generis (своего рода) новой аристократии. Нисколько не удивительно, что СС не видели никакой необходимости в усложнении организации существующей системы, к чему неизбежно привел бы раздел земли, домашнего скота и сельскохозяйственной техники между отдельными колхозниками.

Несмотря на то что Гитлер, согласно имеющимся свидетельствам, не консультировался специально по данному вопросу, он полностью поддерживал сторонников колхозной системы. В частной беседе, касавшейся положения в сельском хозяйстве Востока и состоявшейся вскоре после начала войны, он высказал мнение о желательности сохранения крупных хозяйств. Не только потому, что они были наиболее эффективны в экономическом плане, но и по причине того, что «настоящая русская интеллигенция, можно утверждать, уже уничтожена, а народ, в большей своей части, привык к скотскому отношению к себе и таким же условиям жизни». Допуская, что коренные жители смогли бы жить лучше, чем прежде, Гитлер был решительно против отмены коллективных хозяйств, воскликнув: «Какой же глупостью с нашей стороны было бы решение приступить к разделу земли!»

На противоположном полюсе были те, кто последовательно выступал против колхозов, считая этот вопрос важнейшим в политике Германии. В эту группу входили многие из тех, кто непосредственно сталкивался с повседневной советской действительностью. Бройтигам, бывший консульский работник и специалист по советскому сельскому хозяйству, типичный представитель этой группы, в меморандуме, написанном незадолго до вторжения, выступал за роспуск колхозов. Однако он встретил возражения со стороны управления четырехлетнего плана. Подобных взглядов придерживались отдельные представители абвера и министерства иностранных дел.

Как и в других вопросах восточной политики, некоторые дипломаты, офицеры разведки и ученые проявляли должный реализм и осмотрительность. В противоположность этому армейские круги, и особенно Верховное главнокомандование вооруженных сил (ОКВ), не одобрили идею упразднения колхозов. Перед ним стоял вопрос, как обеспечить продовольствием войска на Востоке. Отдавая себе отчет во враждебном отношении крестьян к колхозам, командование вермахта все же заявило: «…Раздел земли и ликвидация колхозов в настоящее время не стоят на повестке дня, хотя подобное решение и готовилось. Немедленные изменения форм управления экономикой, несомненно, будут способствовать еще большему хаосу, и так уже вызванному военными действиями». Несмотря на более умеренную аргументацию этого заявления, в отличие от бескомпромиссной точки зрения «нацистских» теоретиков, и те и другие действовали в одном и том же направлении.

Розенберг, как всегда, занимал центристскую позицию. В его первом высказывании на эту тему, известном «Меморандуме № 1», он говорил о необходимости получения добавочной сельскохозяйственной продукции как о вопросе жизни и смерти рейха и добавлял: «Спонтанные действия со стороны совершенно необразованного сельского населения и возможный спонтанный роспуск колхозов могут привести к неисчислимым материальным потерям».

Месяц спустя Розенберг продолжал ораторствовать. Он настойчиво повторял, что первые немецкие приказы заставят «всех крестьян работать, как и прежде». В конечном счете только рейх после «ознакомления с ситуацией» может решиться начать проведение преобразований. По существу, это был компромисс с его стороны: сначала завоевание, потом принятие окончательного решения – быть реформам или нет. «Ввиду хорошо известных экономических причин, о ликвидации колхозов речь в настоящее время не идет». Однако «после того, как немецкая администрация утвердится на оккупированных территориях, можно будет перейти к политике послаблений».

Таким образом, Германия начала оккупацию территории Советского Союза в обстановке, когда одна группа должностных лиц настаивала на сохранении колхозной системы, в то время как другая отдавала себе полный отчет о политических и экономических ловушках подобного курса, но была совершенно неспособна противодействовать этому.

Во время первых недель войны против СССР немецкие армии наступали через области, присоединенные к Советскому Союзу совсем недавно, в 1939–1940 гг., и потому коллективизация была проведена здесь лишь частично. Именно по этой причине к рассмотрению колхозного вопроса в Берлине вернулись только в августе. Уже в первых и фрагментарных донесениях, поступавших в рейх, высказывалось единое мнение, что для большинства колхозников, оказавшихся на оккупированных территориях, вопрос о колхозах будет ключевым. Все немецкие донесения, касавшиеся этой проблемы, были на удивление схожи. Даже айнзацгруппы СД сообщали о «всеобщем желании колхозников получить землю во владение в ближайшем будущем». В некоторых случаях крестьяне предпринимали самовольные попытки поделить землю и скот. Было бы желательным, заключила СД, ссылаясь на свои первые контакты с крестьянами, «…наделить крестьян 1–2 гектарами земли в личное пользование, покончить с коллективным владением домашним скотом и передать его колхозникам и обещать ликвидировать колхозы в будущем».

Армейское командование докладывало также о повсеместном недовольстве населения колхозами. Оно утверждало, что «люди отвергнут любого деятеля, который выступит адвокатом колхозного строя». А русский отдел в министерстве иностранных дел, в котором работали крупные немецкие специалисты по Советскому Союзу, сообщал своему начальству: «Не случайно отчеты всех представителей министерства иностранных дел при штабах армий свидетельствуют, что широкие массы советского населения интересуют исключительно вопросы колхозов и частной собственности, и потому обещание упразднить колхозную систему можно действенно использовать в пропагандистских целях».

Как заметил Бройтигам в очередном отчете о положении дел, даже наиболее упрямые теоретики в управлении четырехлетнего плана вынуждены были признать, что «необходимо принимать в расчет настойчивое требование всего крестьянства о ликвидации коллективных хозяйств, хотя бы в целях гарантировать сбор максимально большого урожая». Даже немецкая пресса, которая обычно воздерживалась от обсуждения народных устремлений, признала, что «крестьяне имеют глубокое отвращение к колхозной экономике». Официальное издание «Фёлькишер Беобахтер» высказалось наиболее открыто, признав, что в сравнении с другими актуальными вопросами «основной проблемой было и остается сельское хозяйство… Сельское население глубоко верило, что с наступлением немецкой оккупации колхозная система будет немедленно упразднена».

Эти многочисленные свидетельства побудили Берлин пересмотреть колхозный вопрос. Прежние сторонники отмены колхозной системы получили поддержку со стороны многих армейских офицеров и экспертов по сельскому хозяйству, зачастую рядовых, занимавшихся практическими вопросами, в отличие от титулованных специалистов, погруженных в теории и страдавших узостью взглядов. Ситуация была прекрасно описана в докладе инспекционного центра: «Аграрная политика главного отдела по сельскому хозяйству на своем первоначальном этапе явно определялась различными хорошо известными директивами, в основе которых лежал один посыл: колхозы должны быть сохранены… Как только прибыли представители инспекционного центра, им сразу же стала явной необходимость изменения политики. Колхозную систему ненавидело все русское крестьянство… Уже в августе 1941 г. перед главным отделом по сельскому хозяйству встал вопрос, можно ли сохранить колхозную систему в условиях пассивной оппозиции крестьянства».

Такое положение дел вдохновило тех политических деятелей, которые были сторонниками радикальной реформы и голоса которых ранее были не услышаны. Прежде всего, это поддержало позицию тех, которые выступали за «незначительные» уступки советскому крестьянству, не ущемляя при этом интересов Германии. Одной из первых уступок была отмена термина «колхоз». Это было частью реформ на бумаге, получивших полную поддержку Геринга еще до начала вторжения.

Вторая уступка касалась личных приусадебных участков крестьянских хозяйств. При советской власти эти небольшие участки, размером от 0,25 га до 1 га, давали необычно большие урожаи. Работник колхоза добивался этого потому, что работал на своей земле и для себя, ради прокормления своей семьи. Предлагалось освободить приусадебные участки от налогообложения, а площадь их увеличить вдвое за счет колхозной земли. Это решение, согласованное ведомствами Томаса и Рикке и опубликованное 18 августа 1941 г., стало орудием психологической войны. Необходимо было привлечь симпатии крестьян к Германии, не затрагивая основ колхозной системы и не подрывая немецких планов по увеличению объемов выпускаемой продукции.

Третья уступка заключалась в разрешении крестьянину заниматься разведением скота (он не становился частью колхозного стада) без всяких ограничений. Оно было чисто номинальным, ведь крестьянину требовалось прежде обзавестись скотом и обеспечить его кормом. Кроме того, от крестьян требовалось вернуть весь приобретенный во время «безвластия» колхозный скот в общее колхозное пользование.

Главным противником этих малых реформ был и оставался Бакке. Он решительно противостоял сторонникам частичных, поэтапных изменений в министерстве Розенберга и также конфликтовал с коллегией экспертов, собравшихся в русском отделе министерства иностранных дел. В меморандуме Бакке были подытожены результаты диспута, отражена позиция отдела и враждебное отношение противоположной стороны. «Русский отдел… придерживается единодушного мнения, что немецкая пропаганда, предназначенная для советского тыла и Красной армии, должна выдвинуть на первое место вопрос отмены колхозной системы, которую отвергают подавляющее большинство сельского населения СССР, и введения частного фермерского хозяйства…» Было признано, что немедленная и непродуманная ликвидация колхозов обернется потерями для экономики и что «переход от коллективной системы к частному владению должен быть предварительно организован и произойти только после восстановления всеобщего порядка». Все же прозвучал призыв к принятию принципиального решения и продуманного плана по отмене колхозов и проведения в связи с этим пропагандистской кампании. Но отдел не должен был вырабатывать аграрную политику.

«Рейхсминистерство продовольствия и сельского хозяйства (статс-секретарь Бакке) считает, – утверждал далее меморандум, – что не должно быть подмены принципа коллективного хозяйствования… Бакке видит серьезную угрозу немецким интересам в случае отмены колхозной системы…»

В результате напряженной дискуссии «сторонники раздела» 19 августа потерпели поражение на конференции, и все дальнейшие дебаты о реприватизации сельского хозяйства были прекращены. Даже в самой Германии пропаганда не смогла добиться всеобщей поддержки их взглядам, к тому же было официально заявлено, что «не следует рассчитывать в настоящее время на уступки со стороны министерства продовольствия и сельского хозяйства».

Последовательную позицию Бакке решительно поддержал с самого начала Геринг. Именно его приказ официально закрепил сохранение колхозов. На протяжении следующих месяцев, когда шла успешная уборка урожая, Геринг (и с ним Кох) увидели в этом доказательство, что существующая система вполне отвечает целям Германии, что враждебность народа к колхозам не столь сильна, чтобы она могла помешать поставкам сельхозпродукции, и что «принятие каких-либо дополнительных мер излишне».

Геринг не видел причины менять свою точку зрения. Как он утверждал с самого начала, продовольствие из восточных областей должны получать, в порядке очередности, 1) немецкие войска на Востоке, 2) немецкие войска в других местах, 3) немецкое гражданское население, 4) местное население на Востоке, то есть сами производители. Геринг заявил: «Принципиально важно, что только те в оккупированных областях, кто работает на нас, должны получать соответствующее пропитание. Тому, кто захотел бы накормить все оставшееся население, все равно не удалось бы этого добиться во вновь оккупированных восточных областях».

В документе «Основные принципы экономической политики на вновь оккупированных восточных территориях», принятом на конференции высших должностных лиц, состоявшейся под председательством Геринга 8 ноября 1941 г., говорится о тех же самых важнейших задачах: колониальные цели и методы Германии на Востоке; приоритет военных требований; обеспечение поставок максимально большего количества продовольствия с Востока «благодаря дешевому производству и поддержанию низкого уровня жизни коренного населения». Геринг вместе с Кохом и Бакке не видели необходимости пересматривать свои взгляды и планы.

Министерство оккупированных восточных территорий не смогло взять на себя инициативу в дебатах. Безразличие Розенберга к аграрному вопросу объяснялось в основном его занятостью долгосрочными делами и нежеланием занять определенную позицию либо в защиту колхозов (он прекрасно понимал политические последствия этого), либо в пользу их роспуска. На него большое впечатление произвели аргументы о необходимости использования сельскохозяйственной продукции Востока для победы в войне.

В подобной обстановке неопределенности профессор Отто Шиллер стал ответственным за разработку политики в отношении советского сельского хозяйства. Работая под началом Рикке, он смог повлиять и на экономические отделы министерства восточных оккупированных территорий, и на экономический штаб «Ост» («Восток»). В прошлом дипломат, он знал многих из «старых русских» лично. В качестве профессора он был известен своей «объективностью» и «опытностью». Шиллер был действительно компетентным специалистом по советскому сельскому хозяйству с опытом экономиста. Для него, занятого разрешением повседневных проблем, был чужд политический догматизм некоторых его коллег. Он также был менее склонен, в отличие от других функционеров, настаивать на скором роспуске колхозов ради политических целей. Сильная доля «патриотического эгоизма» в центристских взглядах Шиллера делала его наиболее подходящим представителем министерства восточных территорий и других учреждений, которые осенью 1941 г. никак не могли прийти к окончательному решению, упразднять колхозы или нет.

Во время августовских дебатов Шиллера попросили разработать «реалистичный» план необходимых преобразований на селе. В представленном им проекте говорилось не только о делах первостепенной важности и нехватке рабочей силы, но указывалось прежде всего на необходимость ограничения контроля со стороны немцев исключительно надзорными функциями. Тем самым местным колхозам должна была предоставляться большая автономия. Он утверждал, что сохранение или воссоздание колхозов не было ни желательным, ни возможным. Коллективизм был инороден нацистской теории, а само существование колхозов было нецелесообразно с экономической точки зрения, и они были причиной широко распространенного недовольства среди самих колхозников. В то же время Шиллер подчеркивал, что по техническим причинам невозможно поделить колхозную собственность быстро и окончательно. Тогда и позже он указывал на препятствия, которые были следствием падежа скота и эвакуации и разрушения сельскохозяйственной техники. В отсутствие поставок потребительских товаров у крестьянина не было стимула заботиться об урожае; он выращивал его только для обеспечения своих потребностей. В колхозах и аналогичных им хозяйствах под немецким управлением экономические стимулы труда заменяло принуждение. В итоге, как утверждали Шиллер и другие экономисты, после десятилетия коллективизации сельского хозяйства колхозники-крестьяне уже не могли эффективно вести частное хозяйство. Это предположение вызвало всеобщее несогласие. В одной из докладных записок сельскохозяйственного отдела экономического штаба «Восток», направленных Герингу, говорилось, что полная реприватизация была невозможна, потому что «отсутствовали необходимые средства производства и управления, и большинство крестьян было неспособно вести небольшое хозяйство самостоятельно после периода коллективизации. Увеличение производства продукции возможно только в том случае, если, с одной стороны, удастся добиться совместного использования имеющихся в наличии тракторов и другой техники, а с другой стороны – пробудить частную инициативу. Вознаграждением будет большой урожай на этой земле».

Шиллер настаивал на постепенном преобразовании колхозной системы, вводя некоторые как символические, так и реальные послабления. Германии следует сохранить необходимый экономический и политический контроль, идя в то же время навстречу крестьянским ожиданиям, в целях ощутимого прироста урожая и увеличения поставок сельскохозяйственной продукции, а также обеспечения гарантии лояльности местного населения. Тем временем в некоторых сельскохозяйственных и армейских административных органах были составлены собственные планы реформирования колхозов, более или менее схожие в общих чертах. С сентября по декабрь 1941 г. шли дискуссии о необходимости, а позднее и общем формате и масштабах аграрной реформы. Первоначально Бакке удалось пресечь все подобные попытки, но он не мог помешать их дальнейшему обсуждению. В октябре противники реформы все еще были в большинстве. Споры продолжились, а в следующие два месяца маятник качнулся в противоположную сторону. И это несмотря на то, что лица, ответственные за принятие судьбоносных решений, все еще упорно сопротивлялись быстрым и коренным преобразованиям колхозной системы. В начале 1942 г. они приняли компромиссный вариант Шиллера и его команды. Война оказалась более кровавой и длительной, чем ожидалось. После того как был принят декрет об ограниченной аграрной реформе, Геббельс отметил в своем дневнике: «Новый лозунг «Земля крестьянам!» особенно близок сельскому населению. Мы могли бы добиться успеха гораздо раньше, если бы были умнее и дальновиднее. Но мы настроили себя на кратковременную кампанию…»

Поворот колеса фортуны показал, что фактором доброй воли со стороны населения Востока нельзя пренебрегать. К концу 1941 г. ответственные ведомства уже имели достаточно времени, чтобы оценить настроения крестьянства. В их докладах почти единодушно говорилось о широко распространенных и настойчивых требованиях коренных изменений в колхозной системе.

Для того чтобы добиться принятия решения о проведении хотя бы умеренной реформы, в Берлине в это дело вмешались влиятельные круги. Были предприняты усилия «задействовать Розенберга». Министр был не склонен просить поддержки фюрера в своем противостоянии таким людям, как Геринг, Бакке и Кох. Но его нежелание действовать не могло устоять перед постоянными просьбами своих сотрудников, включая Лейббрахта, Бройтигама и Рикке, а также экономический штаб «Ост», чьи работники, особенно Рикке и Кёрнер, на удивление единодушно поддерживали «реформу». Перемена в их взглядах была отчасти обязана умеренному характеру предложения Шиллера и его уверенности, что реформа будет способствовать росту производительности сельского хозяйства. Об этом косвенно свидетельствовали личные наблюдения Рикке на Востоке. Кёрнер также чувствовал враждебность к Бакке, главному противнику реформ. В конце ноября 1941 г. он поссорился с Бакке по вопросу питания военнопленных и в результате еще больше сблизился с «реформистами». Наконец, работники Розенберга выдвинули наиболее близкий его взглядам аргумент: реформа должна укрепить положение крестьянства, особенно на Украине, в противовес городскому населению, которое «пролетаризировалось» и в котором было много русских, коммунистов и евреев.

Участники целого ряда конференций, состоявшихся в первой половине декабря 1941 г., были более склонны принять план реформы. С согласия экономического штаба и министерства оккупированных восточных территорий было рекомендовано приступить к постепенному преобразованию колхозов в «общины», чтобы в дальнейшем перейти к «индивидуальным формам хозяйствования». Несмотря на противодействие Бакке, проект декрета был представлен 16 декабря для окончательного одобрения. Теперь, когда основное решение было принято, Гитлер должен был одобрить декрет. Армия требовала его быстрого принятия, чтобы начать использовать в пропагандистских целях антиколхозную тематику, тогда как экономические организации стремились запустить реформы до наступления посевной кампании.

Кроме Бакке доставляли беспокойство шумные протесты Лозе и Коха. Рейхскомиссар «Остланда» Лозе продолжал утверждать, что реформа имеет политическое, а не экономическое значение. Принимая во внимание официальную точку зрения, что оккупированный Восток был колонией, любая аграрная реформа противоречила интересам Германии. Лозе также обоснованно аргументировал, что предложенные меры были слишком незначительны, чтобы местное население начало относиться к немцам с симпатией. В то же время вели эти меры к ослаблению немецкого контроля, и для Лозе было аксиомой, что конфликтов было бы меньше, будь большим контроль со стороны немцев.

Когда Кох узнал о проекте, он полетел в Берлин, чтобы заявить страстный протест, обвиняя Розенберга в «разделе земли, что была добыта кровью немецких солдат». Когда его попросили выдвинуть контрпредложение, Кох набросал непоследовательный план, согласно которому при условии сохранения колхозов местному населению будет позволено выбирать управляющих для своей деревни и района. Эта последняя нелепая идея Коха дала Розенбергу и его соратникам возможность для критики рейхскомиссара. Министр восточных территорий вспоминал впоследствии о своем споре с Кохом: «…Рейхскомиссар Украины внезапно заявил, что выборы (!) должны быть проведены по всей Украине; в результате будут заложены основы украинской администрации (избраны главы районов, мэры). Другими словами, покончив со старой выборной системой в Германии, теперь мы можем ввести ее у покоренных народов Востока; тем самым это будет способствовать упразднению нашего авторитарного управления».

Последняя решающая конференция прошла 15 февраля 1942 г. Гитлер детально изучил предложение Шиллера, а затем ознакомился с контрпланом Коха. К удивлению всех, фюрер, который раньше столь упорно выступал против раздела колхозов, теперь принял план реформы, едко высмеяв «выборную программу» Коха. Получив одобрение Гитлера, Розенберг мог теперь законодательно оформить аграрную реформу.

Решение Гитлера означало, что он не рассматривал реформу как отход от принципов колхозного строя. К этому времени положение на фронте привело его к осознанию экономических потребностей рейха. Более того, в реформе содержалась оговорка, предложенная Гиммлером (и принятая Гитлером): земля передается крестьянам в пользование, но не в их собственность.

Конечно, немедленное и полное упразднение колхозов не было целью аграрной реформы. Ее намечалось провести в несколько этапов, причем следовало действовать таким образом, чтобы «оставить открытыми все возможности» (о чем заявили сами ее составители). Тем не менее знаменательно, что даже проект реформы встретил сильное противодействие, и не только со стороны специалистов, отрицавших возможность ее проведения в жизнь с точки зрения экономики, но и со стороны политиков, отрицавших ее уместность и необходимость.