Текст книги "Элен и Мистер Потрясение"

–

* Интерме́дия – небольшая пьеса или сцена, обычно комического характера, разыгрываемая между действиями основной пьесы; то же, что и интерлюдия.

** Piri Piri (или перец Пири-пири) – подвид острого перчика Чили, распространенный в Африке.

*** Бербере – смесь специй, обычно включающая красный перец, имбирь, гвоздику, кориандр, душистый перец, ягоды рута и ажгон.

Разлетевшийся по всей округе запах привлек внимание, торопящейся по своим собачим делам, молодой таксы. Местная хозяйка мусорных баков и повелительница кошек не смогла избежать искушения и в мгновение ока, унюхав соблазнительную приманку, со знанием дела уселась аккурат напротив завтракающего. По всей видимости, четвероногая актриса, с классическим черным окрасом и коричневыми подпалинами, имела большой опыт попрошайничества, но даже он не смог растрогать толстокожего проводника, который показательно отвернулся от просящей, рявкнув в ее адрес что-то в стиле: «У-ух, развилось маленьких деспотов». Но Матильда, а теперь именно так ее будут звать, не собиралась сдаваться. Она без единого звука подбежала к горе чемоданов с розовыми бирками «première classe», забралась на самый верхний и оказалась в поле зрения уже изрядно сытого от наглости Матильды, а не как от своего завтрака, грузного едока. Обладая, не заурядным упорством игрока в шахматы, маленькое создание, лишь своим жалостливым видом терпеливо и беззвучно призывала к состраданию.

В защиту скиталицы отмечу, что этого гигантского сэндвича с лихвой хватило бы накормить разносчика газет, меня, несколько такс и одного шпица, да еще и по два раза. Но ситуация не менялась. Приметив темную лужу из чего-то вязкого, и большое количество сидящих в округе голубей, в моей голове созрел немного авантюрный план. Имея привычку подкармливать птиц, я всегда имела при себе запас зерен. Их то я и метнула под ноги жертве, подкравшись вплотную к фонарному столбу. Расчет мой моментально оправдался. Наблюдательные голуби с шумом начали слетаться на угощение.

– Пернатые преступники! Проходимцы, дармоеды, – кричал, терракотовый сюртук, истерически размахивая руками. Отбивая атаку птиц, он вступил в масляное пятно и поскользнулся, с грохотом рухнув, в приготовленный для загрузки багаж. Во время этого конфуза бутерброд выпал из его рук и приземлился аккурат возле ни чуть, ни удивленной произошедшим Матильды. Малышка радостно тявкнула, и поспешила затеряться в ногах пассажиров, держа в зубах заслуженную награду. Между тем я справилась о самочувствии у горе балетмейстера, приходившего в себя, и покинула вокзал с решимостью обзавестись железным Буцефалом*.

Я ритмично вышагивала в полосатых кроссовках вниз по мостовой, сжав ручку пружинистого чемодана, послушно катившегося за мной. Воздух быстро стал пряным, впитав аромат спелых абрикосов, только что выложенных на прилавки.

–

Буцефа́л – кличка любимого коня Александра Македонского. История гласит, что Александр Македонский в возрасте 10 лет (по Плутарху, 33:6) стал единственным человеком, которому покорился своенравный 11-летний конь. Этого коня предложил македонскому царю Филиппу II торговец из Фессалии Филоник за 13 талантов (примерно 340 кг серебра), что было огромной суммой в те времена. Поскольку никто не мог обуздать строптивое животное, царь отказался было от покупки, но Александр пообещал заплатить за жеребца, если не сможет укротить того.

Во мне поселилась вера, что, услышав этот сладкий запах в будущем, я перенесусь обратно в свое первое, незабываемое утро в Тонтескье. Убрав наушники, я старалась запомнить каждый звук, просыпающегося города. Это крохотный островок спокойствия пленил меня все больше и больше. По всюду царило умиротворение и гармония. Вдали на якоре дремал трансатлантический гиганта, почти у самого носа мельтешили разноцветные ставни домов, а на ступенях, ведущих к узеньким дверям жилых подъездов, рос зеленый газон и толпились впритык глиняные горшки с желтыми цветами. Пышные кроны деревьев скрывали жителей верхних этажей, вышедших на балконы, чтобы выпить чашечку эспрессо и выкурить такую вредную и такую нужную утреннюю сигарету. Ласточки приветливо чирикали в своих гнездах, разбросанных у коньков крыш, а крохотные грузовички с металлическими будками деловито сновали взад-вперед, развозя свежий хлеб и прочую выпечку. Пахло кофе, фруктами и сливочными круассанами, а моя голова шла кругом от такой безудержно лиричной красоты.

– Мадемуазель, вы взволновала меня сильнее, чем это прекрасное утро, – донеслось откуда-то сверху.

– Мсье, поверьте волноваться до девяти утра вредно для здоровья, заварите травяной чай и взгляните на небо, оно куда интереснее людей, – ответив первое, что пришло в голову, самоуверенному голосу с балкона, я повернула за угол и очутилась на широкой, залитой солнцем, почти безлюдной набережной, вдоль которой выстроились трех и пяти этажные здания, нижние этажи которых, занимали: небольшие магазинчики с местными деликатесами, багетные мастерские, художественные салоны, книжные лавки с красиво украшенными витринами, и ресторанчики, с уютными зелеными террасами. Рыбацкие лодки, пришвартованные стройными рядами, восторженно подпрыгивали на волнах, пробуждающегося моря и, по-дружески терлись боками, приветствуя друг друга, как французы приветствуют друг друга поцелуями. Звуки поездов-путешественников постепенно утихли, а на замену им пришли крики вечно торопливых чаек. Слева у железных ворот из старенького «Ситроена» разгружали свежую рыбу. Поодаль загорелый мальчик в смешном зеленом шлеме и мешковатой майке, обложенный ящиками с овощами, прикорнул на руле своего мотороллера, пока хозяин кафе отбирал лучшие томаты для своего фирменного гаспачо. Кстати, вопрос с моей жаждой оставался открытым, поскольку упрямая железяка на вокзале к оплате принимала лишь монеты, коих у меня не водилось еще с самого отъезда из столицы. Попрощаться со всей мелочью в придачу с пятью франками мне пришлось из жалости к уличному трубачу, меланхолично сыгравшему «Words»* на привокзальной площади Лионского вокзала в Париже. «Эх, слова, слова, так сложно подобрать их мне, …»

–

*«Words» – песня Ф. Р. Дэвида 1982 года.

На открытой веранде, ближайшего к причалу ресторана, степенный официант с вытянутом лицом, не торопясь, насвистывая битловскую Strawberry Fields Forever менял белоснежные скатерти, с кухни доносилось суетливое ворчание повара, а в глубине жужжала кофе-машина, разливавшая приятный аромат свеже сваренной арабик. Миновав стеклянные двери, я оказалась в небольшом зале, убранство которого было выдержанным и неброским, однако стеклянная люстра с позолоченным декором и ковер из кашмирской шерсти подчеркивали прекрасный вкус владельца этого заведения.

– О, боже, какая роскошь, – прошептала я, вспоминая домашние лекции мамы. – Особо редкие и дорогие ковры насчитывают до двух миллионов узелков, – говорила она, собрав всех детей в уютной гостиной с бледно-пурпурными шторами, – именно эти крохи дарят непревзойденную четкость и красоту орнаменту. Практически ползая по полу, я внезапно услышала расстроенный голос, доносившейся из недр отполированной до блеска барной стойки.

– Ну сколько можно. Она опять взялась за свое и слопала половину устриц. Мне крышка. Вот же рыжая за…, – увидев меня, бариста похожий на Джона Леннона образца 1964 году, в таких же круглых очках, с ровной челкой до бровей и удлиненными около ушей волосами, одетый в белую рубашку с разноцветным воротником виртуозно вышитым бисером замер, следом испуганно сглотнул и виновато процедил сквозь зубы, – … раза!

– М-м, рыжая говорите, а какой оттенок Махагон* или Бордо**? – спросила я, прерывая неловкую паузу.

– Б-б-бордо, наверное, – последовал спутанный ответ. Бесхитростное лицо с густыми бровями вспыхнуло пунцовым смущением. Он явно нервничал и теребил свою экстравагантную бороду Верди, вызывающую желание подкрутить завитки и потрогать роскошную густую растительность.

– Страстный цвет, одобряю, – дружеским тоном продолжила я нашу беседу, – но будь я на вашем месте, обязательно уточнила у своей подружке, откуда у нее такое желание истреблять столь беззащитных моллюсков, усиливающих, к тому же, сексуальное влечение?

– П-простите ради бога, глупость сморозил, я даже не знал, что здесь кто-то есть. Это не п-подружка, а наша кошка Б-Беатрис, хищник, который кроме м-морских де-е-еликатесов ничего не признает. Эта проныра каждый день п-п…

– Пустошит? – предположила я.

– Н – н …

– Возможно паскудничает?

– Д – да…

– Бинго, паскудничает!

–

* Махагон – глубокий красно-рыжий цвет волос.

** Бордо – прохладный подтон рыжего, имеющий глубокий бордовый оттенок.

– Д-да, нет.

– Так, да или нет? – я потупила взор на душку-битника новой волны, испытывающего напасть заикания.

– Н-не совсем ! П-преподносит сюрпризы.

Измученный оратор протер вспотевший лоб посудным полотенцем и еще больше взбил распушившейся моп-топ.

– Ах, вот оно что. Да, такое безответственное поведение мне знакомо.

Я понимающе покачала головой, вспоминая свой трехдневный роман с невозможно поверхностным преподавателем румбы и ча-ча Матиасом. Нелепая причуда, а не отношения.

– Свирепое животное.

– Да, можно и так сказать.

– Кабель или сука?

– Однозначно кабель!… Простите? – спохватилась я и скрестила руки на груди, нахмурив лоб. Мой незадачливый интервьюер побледнел.

– О, боже, опять я – я…, – оборвав фразу, несчастный закатил глаза, и хватаясь руками за возду, рухнул на пол без сознания.

– Эй, мсье, куда же вы?

Я ощутила, как беспокойство мелкой дрожью пробежалось по спине. Через секунду, подставив стул, я пыталась залезть на скользкую барную стойку, сбивая расставленную на ней многочисленную посуду. Жертвами «безукоризненного» маневра стали: с десяток кофейных чашек, добрая дюжина коктейльных рюмок и парочка винных бокалов за компанию с шампань-флюте*. Шума было много, но более быстрого пути к потерявшему сознание бедолаге не было. Поднявшись в полный рост, чтобы найти площадку для прыжка, я с размаху стукнулась о металлический светильник головой, и чуть было сама не свалилась в обморок.

– Ни се ме-са-та, дамочка, иначе, я за себя не ручаюсь! – истошно завопил женский голос с восточным акцентом со стороны двери, ведущей на кухню.

Моему удивлению не было предела, когда, обернувшись, я увидела, обезумевшего повара, весьма крупного телосложения, с крохотным венчиком в левой и не менее милой медной кастрюлькой в правой руках.

–

* Флюте – самый знаменитый бокал для большинства коктейлей с шампанским и игристых вин. Его название походит из-за формы бокала, которая напоминает форму флейты. Классический флюте имеет объем 150 мл.

– А не слишком ли вы вооружились? – нервно рассмеялась я, пока мой организм реагировал на стресс исключительно идиотскими образом. Взглянув на свой арсенал сквозь узкий разрез глаз, свирепый повар с меццо-сопрано* осознал свой промах, и отбросил в стороны погремушки. Перевооружился он стремительно, вынув из кожаного чехла, висевшего на поясе, огромный кухонный тесак.

– Вот теперь убедили, – пропищала я, не на шутку испугавшись. Не в силах сдерживать дрожь в ногах, я опустилась на колени, держа ладони над головой. Сердце дико колотилось.

– Тоттеакю! Отставить панику, Тэкеши, уберите свою рапиру, – приказал негромкий, но по военному уверенный голос вошедшего с улицы подтянутого, хорошо слаженного мужчины лет пятидесяти, в белом фартуке. Его умные глаза буквально гипнотизировали упрямого ниндзю, – Эта юная леди ни в чем не виновата, разве что в своей естественной природной красоте, которая и вызвала сначала ажитацию**, а затем и обморок у нашего скромного Дон-Жак-Жуан. Леон, к вашим услугам, – джентельмен по натуре подал мне руку, его бронзовое, обласканное солнцем, свежее лицо светилось дружелюбием. – Спускайтесь, моя дорогая, и не держите на Тэкеши сана зла, у него наблюдается нездоровый интерес к боевикам и комиксам о супер героях. К тому же в переводе с японского его имя означает жестокий воин. Так он изо всех сил старается соответствовать, но наш самурай и мухи не обидит разве, что рыбу разделает на раз два.

– Рази, два самурай! – повторило, растянувшееся в довольной улыбке круглое лицо Тэкеши, а щель в районе глаз стала практически не заметной. – Мосивакэ аримасэн, мадам, пи-растие, пожалюйтса. Подгоричился мало-мало!Опираясь на жилистую руку метрдотеля, я спрыгнула внизу и поклонилась в ответ, склонившему голову кулинару.

– Ничего страшного Тэкеши сан, все в порядке.

– Друг мой, принесите дольку лимона.

– Сию минуту, Леон сан.

– А вы, милая, подложите этот сверток Жан-Жаку под голову.

Знающий свое дело Леон, протянул холщовую сумку с чем-то увесистым внутри.

–

* Меццо-сопрано (итал. mezzo-soprano от mezzo – половина, середина и soprano – верхний) – женский певческий голос с рабочим диапазоном от ля малой октавы до ля второй октавы .

* * Ажитация – двигательное беспокойство, нередко протекающее с сильным эмоциональным возбуждением, сопровождаемым чувством тревоги и страха. Данное состояние сопровождается вегетативными нарушениями: появляется бледность, учащённое дыхание, сердцебиение, потливость, дрожание рук и т. п.

– Бедный мальчик, едва остается тет-а-тет с красивой девушкой, как его главный процессор замыкает и все тело работает на крохотном резервном, отвечающем исключительно за нелепые поступки и глупейшие выражения, – сокрушался метрдотель, цитирую Жан-Жака.

– Видимо, ваш коллега хорошо разбираетесь в технике? – уточнила я.

– Больше, чем в кулинарии и прекрасном полое, – засмеялся Леон. – Он уже неделю без умолку толкует нам о своей посылке из Сан-Франциско с ЭВМ и грызуном внутри. Крысой кажется.

– Ни крысой, а проводной мышью, – раздался слабый голос Жан-Жака, – точнее координатным устройством для управления курсором и отдачей различных команд компьютеру. Вот штудирую литературу, – он указал на сверток под своим затылком. – Готовлюсь. На нее и упал, лучше каски пружинит.

– Не совсем, книгу мы подложили позже, – сказал я, извиняющемся тоном.

– Правда? – удивился «Леннон», – ничего не помню, хотя затылок немного побаливает.

Мужчины усадили Жан-Жака в кресло у стены со шкафом, заполненным книгами с яркими корешками, пластинками и виниловым проигрывателем, а я протянула ему стакан водны и дольку лимона. Затем к ресторану подъехал старенький пикап. Леон с Тэкеши пошли принимать свежие овощи и, только что выловленных, морских карасей – Сарагусов.

– Первоклассные репродукции Матисса, – сказала я пришедшему окончательно в себя Жан-Жаку, рассматривая три небольшие картины на темно-синей стене. – На полотне много ярких акцентов, прекрасные рамы с патиной, и какой удачный цвет стены.

– Да, мы специально перекрасили ее в насыщенный синий, а холсты хранились в чулане у дедушки дома, я вывесил их на всеобщее обозрение, пусть радуют глаз, а не пылятся на полке.

– Значит вас зовут Жан-Жак, а я думала Сереж, – спросила я, посмотрев на вышитое светлой ниткой имя на фартуке.

– О, это фартук нашего бармена, я надел его временно, пока мой отстирывается от вчерашних экспериментов на кухне. А насчет имени, просто зовите меня Жан или Жак

– Стало быть вы повар?

– Да-а, – неуверенным тоном продолжил он, немного замешкавшись, – шеф-повар и владелец этого ресторана, м-м, так сказать "шеф в квадрате”.

Жан-Жак вытер свою худую руку о фартук и протянул её мне, уверяя, что обычно он выглядит презентабельнее и если уж и пахнет рыбой, то с нотками мускуса, пачули и зеленого яблока. Однако, до своей однокомнатной квартиры с душем, маленьким балкончиком, коллекцией парфюмов и сборником всех альбомов The Mamas And The Papas он еще не добрался, так как всю ночь провозился на кухне со свадебным тортом внушительного размера. Искренность с которой Жан-Жак рассказывал о себе меня поразила, и я с удовольствием пожала руку моему первому знакомому в Тонтескье, пахнущему ванилью и милой нерешительностью.

– Может быть чашечку кофе?

– Было бы чудесно, но мне пора ехать. Если можно стакан воды.

Мой новый знакомый подпрыгнул и заторопился, гремя стаканами, буквально через мгновение граненый стакан минеральной воды с кусочком лимона стоял передо мной.

– За счет заведения, – улыбнулся приветливый хозяин

– Спасибо, думаю Брижит меня уже заждалась, – сказала я, сделав глоток.

– Брижит Арно?

– Да, это моя тетя, вы ее знаете?

– Я пару раз проезжал мимо ее виллы, лучшая на всем побережье, роскошный дизайн.

– Рада слышать, я здесь впервые и мне только предстоит увидеть его, если, конечно я смогу где-где-нибудь арендовать автомобиль.

– Не хочу вас огорчать, возможно, с этим могут возникнуть проблемы. Городок у нас небольшой, туристов практически не бывает, и кроме комнат, лодок и аквалангов ничего не сдают. Думаю, акваланг – это не самый быстрый способ добраться до имения мадам Арно, но, к счастью, я знаю человека, который сможет решить вашу проблему по-крайней мере с передвижением по суши.

– Ободряющая новость и где же его можно найти?

– Жизнь – волшебная вещь, а судьба её украшение. Никуда не нужно идти, вы его нашли! – с этими словами Жан-Жак протянул мне медный брелок с ключом.

– Что это?

– Это ключ от сердца одного из самых лучезарных, пусть и не самых быстрых кабриолетов южного побережья, пойдемте скорее я вас познакомлю, – выпалил с нескрываемой радостью Жэ-Жэ.

Желание всё сокращать по-американски появлялось во мне все чаще и чаще, видимо мой организм интуитивно готовился к переезду в Нью-Йорк, намеченному на осень. Мы вприпрыжку побежали на улицу, а я внутренне ликовала, предвкушая поездку на роскошном автомобиле. В мечтах я садилась за утонченный деревянный руль кабриолета, надевала огромные солнечные очки Dior, к счастью, я успела их забросить в наспех собранную сумку и повязывала шелковый шарф, подарок моего преподавателя по сценической речи, чтобы затем кинематографически красиво вдарив на газ, с ветерком скрыться за поворотом. Однако, очутившись на парковке, все мои ожидания разом улетучились. На ней одиноко красовался старенький мотороллер с табличкой вместо номеров гласившей лозунг времен хиппи «Give Peace A Chance».

Мой шок вылился фразой:

– Не может быть?

– Не может быть? – переспросил меня Жан-Жак.

– Загляденье, – солгала я, чтобы не огорчать своего беспрецедентно радушного знакомого. В голове не укладывалось, как возможно передвигаться на маленьком мопеде, если только чемодан больше этого хлипкого самоката, я уже не говорю о своих отсутствующих навыках мотоциклиста. – А он нас выдержит?

– Еще бы, даже и не сомневайтесь! Как я и говорил, крыши у него н-нет, и колес почти четыре.

– Даже есть запаска!

– Да, крепится здесь сзади. В-видите? – эмоциональное возбужденное проявлялось в речи Жэ-Жэ приступами заикания.

– Д-а-а, вижу, – раздался мой немного судорожный ответ, а в голове роились мысли: « Ходячий абсурд, наивная дуреха, размечталась она. Звезда, очки ей подавай, кабриолет, брызги шампанского, а вместо этого получите затрапезный велосипед с моторчиком и горный серпантин без ограждений на котором ты благополучно и расшибешься, но не обыденно расшибешься, а красиво, по-кинематографически». Тем временем восторженный Жан-Жак не сбавлял обороты.

– Это мой старичек «Lambre» хиппи в глубине души. Красавец, в нем чувствуется дух свободы, любви и очарование Италии. По мне не скажешь, но во мне четверть горячей итальянской крови. Да, да, мой дед из Реджо-Калабрии. Джузеппе, мой любимый весельчак, он всегда хранит овощи и мясо в оливковом масле и учит меня не забывать свои апеннинские корни. Честное слово, мне приходится каждые выходные готовить пасту и возить её дедули на моем стремительном Ламбре. Вжик и я на месте. Кстати, у меня появилась отличная мысль, а приезжайте-ка сегодня вечером на Ламбре вкусить моего фирменного Фламбе! Более нелепого и одновременно очаровательного приглашения на свидание я еще никогда не слышала. Очевидно Жан-Жак впал в противоположную крайность своей неуверенности и порядочно разговорился.

– Простите, что вкусить?

– О, Фламбе, – деловито спросил Софист*, поправляя бисером расшитый пояс, – вы не пробовали? Поверьте, этот мясной пирог сведет вас с ума. Бокал вина и красивый мужчина прилагаются. Может быть в восемь вечера, вас устроит?

Желание Жан-Жака казаться мужчиной опытным, умеющим с легкостью, как бы невзначай ухаживать за девушками казалось мне милым. Нежный мальчик в потертых джинсах, клеш которых начинался от колена и закрывал собой практически всю стопу, имел свой шарм.

– Звучит великолепно, однако я не ем мясо, а касательно всего остального, особенно красивого мужчины, – ответила я деликатно, растянув губы в улыбке, – я обязательно подумаю.

Жан-Жак качнул головой и указал рукой на “железного коня”, точнее сказать на смешного “алюминиевого пони”.

– Знакомьтесь, это наш рысак времен Фестиваль в Монтерее и чемпион всех мировых состязаний по антигламурной парковке возле бистро – красочный мистер Ламбреттино или просто Ламбре «Flower Power», на бак я приклеил фото любимой Мишель Филлипс, здесь – внезапно Жан-Жак замолк, – mamma mia, – продолжил он с досадой в голосе, – я до сих пор не знаю как вас зовут?!

– На удивление, вы были близки, Миа – это имя моей двоюродной сестра, я же Элен, и вы меня очень выручаете, Жан-Жак, большое спасибо.

– Что вы, что вы, никаких проблем, мне и самому очень приятно помочь племяннице мадам Арно, – смущенно посмотрев мне в глаза, сказал Жан-Жак, образом своим, походивший сейчас на длинноволосого поэта-хиппи распустившегося в то самое лето цветов и прибывавшего в этом благоухающем состоянии до настоящего времени. – По правде сказать, проснувшись в три часа ночи от ора нашего безумного петуха Хулио, я думал, что единственный подарок, уготовленный мне сегодня судьбой – это очередная хулиганская выходка Беатрис.

–

* Софист – в древней Греции: профессиональный учитель философии и ораторского искусства.

Но, если бы не она я бы не возился битый час с мешком, а уехал на утренний рынок в Сен-Жарти и не встретил бы вас.

Сделав бессознательно шаг назад, я поспешила прибегнуть к инструменту лжецов – молниеносной улыбки. Дело в том, что лживая улыбка появляется быстрее искренней, длится дольше, словно лжец надел маску и не торопится ее снимать. Фальшивая улыбка международное оружие, не требующее лицензии.

– Вы меня окончательно смутили, расскажите лучше, как мне управлять этим Харе, Кришна Харли-Рама-Дэвидсоном?

Мы обступили веселый по нраву и окрасу, пестрый мотороллер на маленьких колесиках. Все металлические части которого были украшены: нарисованными неуверенной рукой полевыми цветами, поверх ярких узоров, имитирующих технику «тай-дай» (англ. tie-dye дословно «завяжи-покрась»), и замаскированными среди закорючек, этнических орнаментов, буквами складывающимися во фразу «Hell No, We Won’t Go!».

– И так ключ в зажигание, резко нажимаем на ножку, чтобы запустить двигатель, еще разок, еще, е-е-еще раз, еще немного, – от напряжения Жан-Жак даже вспотел, но в конце концов непослушный мотор сдался и громко забарабанил. Знак стопа был выполнен в виде

– Это нормально? – закрыв уши руками, что есть мочи прокричала я.

– Да, да, немного резковато, но вы привыкните, – горланил в ответ Жан-Жак, – Давайте теперь попробуем приладить ваш чемодан на багажник.

– Чудно, я вам помогу.

Случайно моя ладонь коснулась его холодной жилистой кисти.

– Простите не буду мешать вам, – смущенно сказала я и начала рыться в в сумочке в поисках карты, – Лучше изучу свой маршрут!

Тем временем Жан-Жак кряхтел, пытаясь приладить мой саквояж, который заняла львиную долю сиденья и весь багажник мотороллера. А я в тот момент осознавала, что мне совсем не повезло с выбором одежды, короткие шорты и майка без рукавов были далеко не идеальным нарядом для начинающего мотоциклиста. Но делать было нечего и я уселась на Ламбре, натянула на голову открытый шлем и условившись о встрече сегодня вечером, отправилась в путь. Дорога проходила в основном вдоль моря и лишь изредка ныряла в ложбинки.

По примерным расчетам Жан-Жака весь мой путь до имения Бри должен была занять минут сорок, однако, в середине пути со мной случилась очередная оказия. Вырулив из-за резкого поворота, я с ужасом обнаружила, что трассу перекрыли наглые чайки, беззаботно уплетающие рыбу, разбросанную по всей дороге. Не иначе какой-то ротозей плохо закрепил ящики с утренним уловом и лишился парочки на крутом вираже. Скользкий лед, нахальные пернатые и бедная рыба, ну что еще нужно для катастрофы? Прощаясь с жизнью, я со страшной силой вдарила по тормозам и каким-то чудом смогла остановиться. Отдышавшись и прийдя в себя, я вспомнила все бранные слова, от души высказав птичкам, все что о них думаю. Однако, на этом история не закончилась, а скорее наоборот, все что произошло со мной дальше явилось началом череды роковых событий, изменивших мою жизнь навсегда. Но, давайте, обо всем по порядку. И так мои заправские маневры на обочине принесли мне очередную проблему, которая гепардом бросилась мне в глаза, едва пыль рассеялась и я слезла со скутера.

– Н-е-е-т, – протянула я, снимая шлем, – вы издеваетесь?! Прокол колеса – это прокол женской независимости! Кто из дам хотя бы знает разницу между гайкой и болтом? Я уже молчу об этих странных маховиках и шестернях, поршнях и форсунках, черт бы их побрал. А сменить колесо не позвав на помощь мужчину, сможет от силы дюжина феминисток из бразильской коммуны. Абсурд!

– Странно, откуда я знаю все эти слова? Наверное стресс берет свое и до нервного срыва осталось пол шага, – подумала я. Хождение вокруг мотороллера и поза супергероини с жатыми в кулак ладонями на талии не помогли. Надежды встретить попутку таяли с каждой секундой и осознала, что симпатичную парижанку с огромным чемоданом и среднефранцузским эго никто не собирается спасать.

Даже самая ленивая чайка, прикончив свою долю банкета, почистила перышеки, и скрылась из виду минут тридцать назад, а я застрявшая на обочине в неизвестности, голодная и покрытая дорожной пылью, всматривалась вдаль в надежде на чудо. Безвыходная ситуация будоражила нервную систему, быстрый секс, сеанс йоги или безумные танцы, конечно, помогли бы справиться со стрессом, но под рукой была лишь бутылочка игристого вина из вагона ресторана, которую настойчиво всучила мне Софи со словами: «Поверь, дорогуша, эта жидкость куда важнее воды». Сделав, пару робких глотков и глубоких вдохов, я постаралась успокоиться и вспомнить советы Рене, студента факультета психологии и моего старинного приятеля, который оставался невозмутимым в любой проблемной ситуации. Эйнштейн был прав, утверждая, что наше мышление создаёт такие проблемы, которые невозможно решить с помощью мышления того же типа, говорил он потягивая бренди, усевшись в кресле напротив камина. Представь, Элен, скачет себе по саване, ну скажем сурикат. И произносит себе под нос позитивную аффирмацию: «Я – сильный! Я – сильный! Я – сильный!». Скоро натыкается на слона не в духе. Здоровяк пинает кроху ногой, тот летит над кустами, обозревая окрестности и радостно кричит: «Я сильный и лёгкий! Я сильный и лёгкий! Я умею летать!»

Эти воспоминания вселили в меня надежду и я почувствовала приток сил. Для пущего эффекта я решила делать все пританцовывая. Естественный танец и музыка вкупе с самовнушением – есть великая сила индивида.

– Да, я смогу! – твердым голосом я взорвала тишину, – Должно быть где-то здесь завалялся ключ, – я рассуждала вслух, с прищуром профессионала, рассматривая мотороллер, – сейчас заменю это миленькое колесико в два счета.

Однако, и до того непростую ситуацию осложняло сразу несколько моментов. Во-первых, нужно было каким-то образом снять огромный чемодан, развязав морские узлы Жан-Жака, но самое главное, в случае победы, мой огромный саквояж нужно было вернуть обратно.

–

* Аффирмация

А я едва ли смогла бы его приподнять от земли на пару сантиметров. Во-вторых, я понятие не имела, как хотя бы в теории происходит замена колеса. Ну а в-третьих, я с ужасом видела, что к пробитому заднему колесу подходит цепь от двигателя. Не без труда сняв свой «крохотный» саквояж, я заглянула под сиденье. Ручной насос, два ключа и смятый тюбик на дне пыльного отсека с грустью смотрели на меня. Со скрежетом открученное запасное колесо было предусмотрительно подложено под мотороллер в качестве домкрата. Вторым ключом, я принялась отвинчивать виновника моих мучений и снова провал, ржавый болт не поддавался. Тогда взяв тюбик, как оказалось с жидкой резиной, я всунула его в трещину и сдавила его посильнее, опустошив до последней капли.

Подождав, пока белая яхта вдалеке нырнет за утес, я с пылом Геракла, вычищающего Авгиевы конюшни*, принялась накачивать колесо. К огромному удивлению, сидящей на дорожном знаке вороне, не без интересом наблюдавшей за мной, мой план сработал. Рехнувшись от счастья, я вскочила на мотороллер, надела желтые наушники и на полной громкости рванула с места под аккомпанемент английских бунтарей во главе с Джаггером. Заводная «Rocks Off» стала моим финальным аккордом в этом изнурительном дорожном балете.

Около полудня, я наконец достигла нефритового залива, где в километре от берега за узкой проселочной дорогой и рядами оливковых деревьев на охристом склоне щеголем возвышался особняк читы Арно.

Красивый дом в импозантном для этих мест калифорнийском стиле с уютным садом, теннисным кортом, и большим прямоугольным бассейном стал символом непринужденного и артистического образа жизни. Хозяева купив участок в 1978 году, приложили не мало усилий детально обсуждая и согласовывая проект с администрацией коммуны и решительным архитектором из Скандинавии. Наконец долгое строительство было закончено минувшей зимой и резиденция в зарослях самшита и можжевельника принимала своих первых постояльцев. Уходящая к двухэтажному строению извилистая дорожка привила меня в аккуратный двор, въехав в который, я пару раз торжественно просигналила. В окнах первого этажа мелькнул силуэт мужчины.

–

* Авгиевы конюшни – А́вгий (др.-греч. Αὐγέᾱς, Αὐγείᾱς – блистающий) – персонаж древнегреческой мифологии, царь племени эпеев или элейцев в Элиде. Обладал многочисленными стадами, которые, по одной из версий мифа, подарил ему отец – бог Солнца Гелиос. Микенский царь Еврисфей поручил Гераклу вычистить авгиевы конюшни от скопившегося за многие годы навоза за один день. Тот предложил Авгию убрать стойла за один день за плату – десятую часть всего скота. Авгий, считая задачу невыполнимой, согласился. Тогда Геракл прокопал канал от ближайших рек, и вода вымыла из конюшен всю грязь. Авгий отказался платить Гераклу, мотивируя это тем, что очистка конюшен была приказом Еврисфея, и тогда Геракл пошёл на него войной. Первое нападение царь Элиды отбил, но позже всё-таки потерпел поражение. По одной версии, он был убит Гераклом, по другой – остался в живых и умер существенно позже своей смертью.