Текст книги "Я хочу научиться жить"

Настоящий Петька

Петька никак не мог заснуть. Перед глазами снова и снова вставали картины сегодняшнего события. Событие… Это он сам так его окрестил. Хотя до нынешнего дня был уверен, что ничего значимого оно представлять не будет.

Снова повернувшись на другой бок, Петька прислушался. В соседней комнате – шаги. Значит, мама тоже не спит. И виной всему он…

Петька никогда не знал своего отца. Мама говорила, что он хороший человек, и что у него своя жизнь. Но кто он, где живет, почему мы не вместе? Вопросов было много, а мама не торопилась давать на них ответы. Несмотря на это обстоятельство, они жили счастливо. Петька, младший брат Колька и мама. Даже иногда выбирались вместе в кино или на аттракционы (когда у мамы было время).

Петька снова попытался отвлечься, но мысли, как назойливые мухи, продолжали лезть в голову, взывать к чувствам и воспоминаниям.

Когда маму вызвали в школу, Петька не придал особого значения звонку учительницы:

всех вызывают. Пусть сходит, все равно эти хождения ничего не дают. Последнее он мог с уверенностью сказать, глядя на своих одноклассников.

Сегодня же, спустившись на перемене к кабинету директора, Петька не узнал маму. Она стояла бледная, нервно перебирая пальцами ручку сумки. Мама даже не сразу заметила его. Только сейчас Петька осознал, как же тяжело ей было идти в школу.

Петька повернулся лицом в подушку, ясно почувствовав, что глаза наливаются слезами. Для него это было нечто новое. Он всегда знал, что плачут только девчонки, и давал волю слезам только в детстве. А сейчас в выпускном классе, накануне экзаменов…

В кабинете директора сидели завучи, учителя, классный руководитель. Их нотации он слышал каждый день, стараясь пропускать мимо ушей. И сейчас началось то же самое. Учителя, которым нужны хорошие оценки для статистики и которым совершенно наплевать на него самого, на его жизнь. Классный руководитель, который уже просто устал от проблем, связанных с подопечными, и сейчас с отрешенным взглядом крутил в руке ручку, думая, когда это уже закончится и можно будет идти на урок. Директор, который, судя по выражению лица, до сих пор не мог понять, как вообще могут существовать такие дети, как Петька.

Опять то же самое: те же скучные лица, те же слова… И тут Петька случайно взглянул на мать. Она сидела с каменным лицом, вытянувшись в струну. Он ее еще никогда такой не видел.

Решил прислушаться. «Вы не контролируете своего ребенка!», «Вам что, наплевать на собственного сына?», «Такой способный мальчик, кем бы он мог стать, если бы Вы не упустили его!».

Что же происходит? Он, значит, получает двойки, не слушает учителей, а попадает матери…

Петька еще раз взглянул на маму и увидел еле заметную слезу, катившуюся по щеке. Она так и не нашла в себе сил что-то ответить.

Петька снова очнулся от воспоминаний. Он только сейчас отчетливо понял, что сегодня из-за него самый близкий человек выслушивал унизительные обвинения. Нет… Мама не должна была этого слышать. Ведь это он во всем виноват. Это он не делал домашнее задание, просиживая вечерами и ночами за компьютерными играми, это он сидел на уроках, играя в крестики-нолики или морской бой.

А мама… Мама работала. Много. Одна воспитывала их с братом. Не спала ночами. Работала на двух работах. А он ей ответил этим…

Вдруг его пронзила мысль: нужно что-то делать? Выучить все уже не получится, слишком много упущено, да и слова учителя воспринимаются с трудом. Петька понял, что на этот момент он может сделать только одно…

Встав с кровати, на цыпочках подошел к двери.

– Мам…

– Что случилось?

Петька подошел к маминой кровати, прильнул щекой к руке.

– Прости…

Из глаз полились слезы. Мама что-то говорила, гладила по голове. Но он уже не слышал. Он понял, что мама простила, он осознал, что все может, что силы у него есть. Он понял, что готов горы свернуть ради этого человека.

На душе становилось легче. Попрощавшись с мамой на ночь, Петька вернулся в кровать. И понял, что он другой: тот, самолюбивый двоечник, не видящий никого кроме себя, остался там, в кабинете директора. А он, настоящий, прежний Петька, сделает все, чтобы его мама была счастлива.

Пасха

«Во-скре-се-ни-е-Тво-е-Спа-се»

Снова тело покрылось мелкой дрожью. Павел Иванович не смог бы объяснить, даже если бы захотел, но каждый год именно в этот момент богослужения он чувствовал всем своим телом, что Бог действительно есть и его Воскресение – это не просто выдуманная сказка, а действительность, которую ощущаешь не только душой.

Все молящиеся вслед за поющими и священнослужителями двинулись из храма на крестный ход. Павел Иванович, как мог, пытался пробраться к началу колонны, но все было тщетно, каждый хотел занять это место. И по выходе из храма он, уже совсем не молодой человек, засеменил мелкими шажками вдоль крестного хода. Очень хотелось быть в числе тех, кто первым придет к вратам и узнает великую весть: Христос Воскрес!

К обычной жизни от размышлений Павла Ивановича вернул резкий толчок в плечо. Это какой-то двухметровый молодой человек решил обогнать всех. Павел Иванович хотел было обидеться, но, вспомнив какой сегодня день и то, что сам был когда-то таким же быстрым и невнимательным, успокоился.

Жизнь пролетела мимо так же, как и этот молодой человек. Семьи нет. Рядом отец, который от старости даже не узнает тебя, не осознает, где он и кто. Это очень страшно. Тот, кто был всегда рядом, кто был опорой, наставником, самым близким человеком – считает тебя чужим. Помогаешь ему одеться, поесть, а он смотрит отчужденным взглядом, говорит что-то несвязное. Пытаешься понять, а ничего не получается. Пытаешься представить того, прежнего отца, а ничего не выходит. Все стерлось из памяти, оставшись воспоминаниями в виде фотокарточки со счастливым сюжетом.

Только здесь в храме на Пасху Павел Иванович ощущал всем своим телом, что когда-то в будущем все будет как прежде: и отец, и мать, и все счастливы.

Тем временем верующие приблизились к воротам храма.

«Да-вос-крес-нет-Бог-и-рас-то-чат-ся-вра-зи-и-Е-е-го»

Дальше Павел Иванович не осознавал, что происходит. Было ощущение, что он поднимается куда-то вверх, что его окрыляет радость, и несмотря на то, что глаза застилали слезы, он видел свет. Свет Воскресения Христова. Многие будут смеяться, что это невозможно, что все это выдумки. Но Павел Иванович прекрасно понимал, пока сам не увидишь – не поверишь.

Да и рассказывать-то особо было некому. За тридцать лет проживания в этом городе – он не стал родным. Весь, покрытый одинаковыми однотипными домами и асфальтом, казалось, город потерял свою душу. Здесь всегда хотелось жизни, которая была загнана в бетон.

Хотелось вырваться, уехать, но обстоятельства бывают выше нас. Или, как бы сказали верующие: человек предполагает, а Бог располагает.

А храм создавал ощущения острова, на котором легче дышится, в котором есть настоящая жизнь. Сейчас на Пасху казалось, что воскресению подвластен и город, что он сможет зажить новой жизнью, возродиться. Что в скором будущем и он засверкает, задышит, заживет. Все уже зашли в храм, а Павел Иванович так и остался стоять у входа, смотря в небо. Последнее время как-то часто подводит сердце. Боль пронизывает левую половину тела, и от нее никуда не деться.

Павел Иванович присел на ступеньки. Прислонился к стене храма. Полегчало. Еще немного и нужно вставать, идти туда, где все радуются Воскресшему Господу, радуются победе жизни над смертью…

Остаться человеком

Шел дождь. Огромные капли летели с неба, словно там высоко кто-то плакал. Я шел вперед, не замечая этого маленького потопа. Кроссовки погружались из лужи в лужу, и уже было без разницы, как ты выглядишь и перед кем.

– Здравствуйте, – раздался голос справа.

Я оглянулся, но так и не смог понять, кто ко мне обращался. Темный силуэт в капюшоне отдалялся быстрыми шагами. Последнее время капюшоны стали обычным атрибутом человека. Словно каждый пытался спрятаться от остального мира, и, хотя все вокруг всё про тебя знали, создавалось ощущение защищенности, скрытности.

Пройдя по пешеходному переходу, не глядя на светофор, я остановился. Я понял, что не знаю, куда иду. Чешуйки на правой ноге зудели, но я боялся к ним притронуться, боялся понять для себя что-то новое, признаться в чем-то важном.

Я поднял лицо к небу. Оно было серого цвета, такое же, как и мое настроение, как и моя жизнь, да в принципе, как и жизнь любого человека в нашем городе в последнее время.

Струи дождя омывали кожу лица, но очищения не было, ни в теле, ни в душе. Я направился в сквер, где никого не было. Скамейка была сырой, но и это не помешало мне на нее приземлиться. Словно чувствительность постепенно уходила из тела и лишь кровоточила душа.

Хотя нет, спина побаливала, там, где появились два бугорка между лопаток. И иногда быль отдавала в область сердца. Пришлось чуть прилечь, чтобы попытаться хоть как-то забыться.

Закрыв глаза, вспомнил, что ведь еще совсем недавно, год назад город цвел, люди смеялись и лишь однажды, увидев огромный, парящий силуэт в небе, испугались, но тут же стали восторженно снимать на камеру, приняв его за световое представление.

Потом стали пропадать люди. С каждым месяцем все чаще. Уходили на больничный, и однажды исчезали…

Сейчас уже все догадывались, что происходит, но боялись друг другу в этом признаваться, словно могли испачкать других в том, что неизбежно коснется каждого.

Нога зудела нещадно, я снял мокрый насквозь кроссовок, завернул штанину. Это уже была не моя нога. Зеленоватая чешуя, больше похожая на кожу змеи, была от ступни до колена. Ледяные струи осеннего дождя притупили зуд. Но в памяти он все равно оставался.

Я долгое время не верил слухам, ведь моя жизнь практически не изменилась за этот год. Любимая работа. Жена, дети. Все было по-старому. И вот на прошлой неделе заметил следы изменения на своем теле.

Помню каждое мгновение, усугублявшее мое положение. Последнее время приходилось часто брать работу на дом. Работал практически по двадцать часов в сутки, на сон оставалось всего четыре. Раздражительность накапливалась с каждым днем. И вот однажды, когда жена встретила меня с улыбкой на пороге квартиры, сказала что-то хорошее и доброе, я сделал вид, что не заметил и прошел в квартиру прямо в одежде. А она продолжала улыбаться. Это выводило из себя еще сильнее. Я постепенно осознавал темноту в своей душе, и рядом с чистым человеком, на контрасте она выглядела еще более темной.

Потом сын просил с ним поиграть, а я сказал, что у меня нет времени. Его глаза выражали неземную печаль… Она еще тогда меня поразила, но я не сдвинулся с места, оправдывая себя навалившейся работой. Сын молча сел в угол, и оставался там до ночи, ожидая, что все-таки я изменю свое решение…

А еще звонила мама, пыталась что-то посоветовать, а я ответил, чтобы не лезла ко мне со своими советами. Как я мог…? Это же самый близкий и родной человек, который ни на секунду не забывает обо мне… а я…

Как хорошо, что в дождь не видно слез. Говорят, что мужчины не плачут, но на самом деле, оказывается, бывают мгновения, когда слезы идут непроизвольно, словно пытаясь смыть грязь с нашей души.

Над головой пронесся темный силуэт с двумя мощными крыльями. Я уже давно понял, что за боль появилась в моей спине. Меня ждет такое же будущее. Как и многих других. Однажды, когда уже ничего изменить будет невозможно, я открою окно и… Появится сводка о еще одном пропавшем человеке, учителе, посокрушаются и забудут…

Вдруг я осознал, что дождь прошел, и стало еще больнее. Оказалось, что равномерный стук капель немного отвлекал, а теперь… Теперь подступила грусть. Она была и до этого. И в квартире, и на работе. Казалось, что меня не замечают, что мои проблемы самые важные… Я вскочил. А ведь и правда, я где-то слышал, что грустить – значит думать постоянно только о себе. А эти думы распространяют черноту по моей душе, превращая меня в чудовище. Грусть никогда не может быть хорошей. Если думаешь о больном человеке, можно помочь вылечиться. Если думаешь об умершем человеке, то можно сходить на кладбище, вспомнить, помолиться… Помолиться… Странно…Такое далекое слово…

А всего десять лет назад было самым обыденным и всем понятным. Помню, как ходили в церковь… А потом вдруг на уровне государства решили, что Бог в душе человека и нельзя его запирать в стены храма. Люди молятся, верят и хорошо. Эта «истина» просачивалась массы, а точнее внедрялась. Храмы опустели и были разрушены за ненадобностью, священнослужители определены на светскую работу.

Но оказалось, что за повседневными заботами забываешь и о Боге, и о морали, и о нравственности.

Я поднял глаза на рекламный баннер: «Бери от жизни все!», «Главное в жизни – человек!», «Только полюбив себя – сможешь полюбить других!». И ужаснулся от увиденного. Нас усиленно пытаются сбить с правильного пути.

А я не хочу! Я не хочу думать только о себе! Я не хочу грустить! Я не хочу сделать больно своим исчезновением тем, кто меня действительно любит, моей семье, родителям.

Осознание дальнейших действий пришло молниеносно, вместе с очередным криком пролетающего ящера. Я пустился бежать по лужам по давно забытой дороге. Погода снова не имела значения, но теперь у меня была цель.

Подойдя к развалинам храма, я удивился, сколько сюда слетелось драконов. Они понимали, где истина, но было уже поздно, они перешли черту, и возврата к прежнему облику не было.

Среди битого кирпича что-то блеснуло. Я принялся раскапывать это место, ногти уже мало походили на человеческие и я без труда достал вещь. Это была икона Спасителя в металлическом окладе. Смахнув грязь, поставил ее на возвышенность. Опустился на колени, припав головой к земле, осознавая всю ту муть, и грязь, что накопились внутри меня…

И вдруг почувствовал свет… Нет не увидел, а именно почувствовал, душой. И понял, что только так, осознав и поняв свою жизнь, я могу остаться человеком.

Его жизнь

Мама заболела. Самый близкий и родной человек… Хотя ничего удивительного в этом не было. За прошедшие два революционных года, проведенных в голодном Петрограде, все запасы душевных и физических сил истлели.

Сергей посмотрел на мать. Она, тяжело дыша, лежала на повозке. Когда болеет близкий человек, душа находится в волнении ежеминутно. Хочется помочь, но не знаешь чем. Хочется улыбаться для него, но силы тоже на исходе.

Сергей прикрыл глаза. Все равно вокруг лес, одинаковый, монотонный, незнакомый и неприветливый. Сколько эта дорога будет длиться, он не знал. Да и знал ли он, еще несколько дней назад, что окажется в самой глуши на востоке Вологодской губернии.

Не знал. Да и не хотел знать этого. Единственной мыслью, гнездящейся в голове, была добыча продовольствия.

Петроград вымер на треть. Хотя правильнее будет сказать, что его убили. И продолжали убивать. Заводы стояли, запасы разворованы, люди захвачены революционной жестокостью и жадностью.

Если на земле существует ад, то Сергей с ясностью мог сказать, что он его видел. В глазах девушки, рыдающей над телом своего жениха, заколотого пьяными матросами, которым он показался слишком богатого вида; в слезах матери, которая, не зная чем накормить ребенка, рассказывает ему сказки, хоть как-то пытаясь усыпить его воображение, занять его мысли. Поэтому, когда мать предложила бежать из города к родственникам в Саратов, не было ни тени сомнения. В деревне ситуация была получше. На земле, со своим огородом, с остатками неразворованного скота – можно было пытаться прожить. Собрав нехитрый скарб, который мог понадобиться в дороге, Сергей с Ольгой Романовной двинулись в путь. На вокзале стоял один поезд и шел он не в Саратов, а в Вятку, но выбирать не пришлось. Это была единственная возможность выжить. Главное – вырваться. Убежать. А там можно начать новую жизнь.

Сергей посмотрел на Мать. Дыхание вроде немного выровнялось. Приложился губами ко лбу – температура начала спадать. Вздохнул с облегчением, но тут же с ужасом вспомнил, как в поезде мать потеряла сознание. Ближайшей станцией оказалась «Шарья».

Незнакомое название, в незнакомой губернии, с незнакомыми людьми. Но продолжать дорогу в таком состоянии было невозможно. Сергей на руках вынес мать из вагона. Зябкий воздух напомнил об осени. Зябкий, но свежий воздух.

Добрые люди предложили переждать лихие времена в небольшом уездном городе Никольске, далеком от центра и поэтому притягательном своим спокойствием.

Оглядевшись еще раз, Сергей понял, что здесь совершенно не чувствуется столичных изменений. Вековой лес, как стоял здесь, так и будет дальше стоять столетиями, согбенный старичок, который им улыбнулся при встрече и согласился подвести – все возвращало в прежнюю жизнь.

Ему, человеку революционного Петрограда, привыкшего видеть в глазах людей звериную ярость и неприятный огонек, готовый сжечь все на своем пути, очень радостно и непривычно было видеть улыбающихся людей.

Повозку потряхивало на кочках. Натянув на плечи матери сползший зипун, Сергей вдруг вспомнил, что сегодня день его рождения – 9 октября 1919 года. Ему исполнилось 23 года. Что ждет в новой жизни? Новые люди, новая местность, новые проблемы? Это все можно пережить. Главное, чтобы мама была здорова.

* * *

– Гляди-ко, Савелий кого-то не нашенского привез, – сказала Нюрка подруге, поставив подойник на землю.

– Небось опять партийные какие, – Глашке не было никакого дела до приезжих. Скоро Покров с первым снегом, а дров никак на зиму не хватит. Нужно что-то придумывать, договариваться.

Повозка остановилась рядом с небольшим, но добротным домом. Когда-то в нем жила крепкая семья. Савелий и Степанида, да еще пятеро ребятишек – пятеро сыновей-наследников. В Первую Мировую все были призваны на фронт, все погибли. Савелий со своей супружницей стойко вынесли это испытание, только очень постарели. Помогала вера. Они знали, что скоро ждет встреча с сыновьями, что на земле мы лишь временно, а душа вечна. В том, что дети находятся рядом с Богом – сомнения не было. Ведь они погибли за жизнь других, с честью выполнили свой долг. И долг перед Родиной, и долг перед людьми, и долг перед собой.

– Степанида! – Савелий ловко спрыгнул с повозки.

– Ну, что разорался-то? – стройная, высокая, но уже не молодая женщина показалась из избы. – Да ты не один. Что же ты гостей в дом не зовешь?

– Слишком плоха барыня, прихворнула.

– Что же тогда уселись-то? Бегом в дом. Я ее быстро на ноги поставлю.

Сергей понял, что надежда на скорое выздоровление матери есть. И не просто понял, а поверил в это.

Тут же соскочив с телеги, взял мать на руки и внес ее в дом. Большую часть дома занимала печь да стол. Увидев скамьи по стенам дома, Сергей подошел и как мог аккуратно положил мать. Ольга Романовна не проснулась. Да, предстояло еще многое, но начало хорошему уже было положено: эти добрые милые люди, этот спокойный уголок на краю земли. Все говорило о том, что жизнь продолжается.

Скользнув взглядом по дому, увидел красный угол. Ничего особенного: икона старинного деревенского письма, изрядно потемневшая, и свеча. Все, как обычно, но впервые в своей жизни Сергей почувствовал, что в мире есть Тот, кто любит и его, и его мать, и весь этот мир. Этой любви нет конца. И она отразилась в его душе. Впервые…

Нет, конечно, и до этого он был на богослужениях, в монастырях, на пасху причащался как все. Как все… Ничего не чувствуя, не осознавая, и только здесь в его душу проник свет.

– Ну, что застыл-то? Небось с утречка ничего не едал?

Сергей оторвался от своих размышлений, вновь увидев женщину, встретившую его на крыльце.

– Пойдем в куть, шти только из печи достала, будем гостей потчевать. За мать не беспокойся. Ей сейчас нужно отдохнуть с дороги, а я пока травы заварю – завтра уже в себя придет.

* * *

Ольга Романовна открыла глаза. Смутно понимая, где она находится, приподнялась с постели.

– Мама! – Сергей сразу же подбежал и прильнул щекой к теплой материнской руке.

Из глаз Ольги Романовны потекли слезы. Еще недавно, в поезде, она почувствовала всем своим телом, что жизнь уходит. Ей было страшно оставлять своего сына. Да, он уже взрослый, да, она была уверена, что смогла воспитать сына хорошим человеком. Но хотелось еще хоть немного побыть рядом. Обнять, поцеловать, сказать доброе слово.

Тогда, в поезде, она начала молиться так, как никогда в жизни, и молитва была услышана.

Пока была без сознания, Ольга Романовна вспомнила многое из своей прожитой жизни. Некоторые моменты до сих пор стояли перед ее глазами.

Вот она маленькая девочка на руках отца – французского консула в Швейцарии. Отец подкидывает ее к небу, а ей хочется петь, смеяться и всегда быть в руках этого человека: таких заботливых и крепких.

Вот они уже вместе с мамой вышивают узоры на скатерти и напевают их любимую песню «Cowgirl». Мама очень хотела, чтобы дочь была мастеровой. Пускай она родилась и воспитывается в высшем обществе – в жизни все пригодится.

Вот она рядом со своим женихом Костенькой любуются цветущей сакурой. Очень интересно, что их свела судьба в Японии, в стране восходящего солнца, где Костя служил в Русской миссии.

Где он сейчас? Они расстались в Петрограде. Костя решил эмигрировать, а Ольга Романовна посчитала это слишком рискованным делом.

Может быть, и не зря. Несмотря на то, что они сошли с поезда в совершенно незнакомом месте, сейчас она чувствовала, что находится в полной безопасности. Топилась печь, тепло от которой, казалось, согревает душу.

– Мама, мы в Никольске, в Вологодской губернии. До Саратова сейчас невозможно добраться и нам предложили переждать трудные времена в этом месте. Здесь очень добрые люди. Они приняли нас как родных, были рады нам как самым близким друзьям. Степанида Потаповна вылечила тебя своими травами…

– Как я счастлива, что все обошлось и мы снова вместе, – Ольга Романовна улыбнулась сыну, прижимая к груди его голову. Она старалась не выдавать своей тревоги. Ей казалось, что беды не прошли стороной, а бродят где-то рядом и готовы в любой момент вернуться.

* * *

Жизнь налаживалась и становилась все привычнее. Сергей нашел себя в учительстве. Благо, что образование, полученное в знаменитом Царскосельском лицее, позволяло преподавать в школе-семилетке.

Дети… Их было много: разных возрастов, разного достатка, разных и внешностью и духовным миром. Но всех их объединяло одно: рядом с ними чувствовалась жизнь, их глаза горели огнем, их души впитывали в себя все услышанное.

– Сергей Константинович, а наш папка сказал, что Шипуновы из зеленого дома – буржуи и что мы не должны с ними общаться. А что это значит: буржуи?

– Дорогие мои, самое главное, что вы должны усвоить – это то, что нужно слушать своих родителей. Родители – самые близкие люди для вас, пока вы еще не создали свою семью. Цените их, не расстраивайте по пустякам. Ну и второе, это то, что всегда должно вести вас по жизни – любите всех, кто находится рядом. Пусть родители вам запрещают общаться с Шипуновыми, послушайте своих мам и пап, но всегда помните, что те ребята ничего плохого для вас не сделали. Да, у них красивый дом, крепкое хозяйство, но все это создано в поте лица. Их родители старались и получили то, что заслужили. Ведь нет ничего плохого, если вы выучите урок и получите хорошую оценку. Вы ее заслужили. А слово буржуи, а точнее буржуазия – означает всего лишь «горожане» в переводе с одного из европейских языков. Получается, что и вас можно назвать представителями буржуазии?

– А я их все равно всех ненавижу! И купцов, и кулаков! Значит, мы ходим голодные, раздетые, разутые, а у них все есть!

– Петенька, скажи, пожалуйста, а ты можешь сделать так, чтобы у тебя в будущем была еда, одежда? Что для этого нужно?

– Ну… Наверное, смогу. Что, я поле не вспашу что ли!

– Вот видишь, все возможно, если захотеть и приложить усилия. А вот зависть только собьет тебя с верного пути. Ты будешь постоянно думать о том, как забрать что-то у других, а на самом деле – ты сам можешь создать для себя счастливую жизнь. Да и счастье не выражается в количестве одежды. Главное, чтобы родители, братья, сестры были здоровы – остальное приложится. И в погоне за чем-то неизведанным можно потерять то, что есть, что находится рядом.

И давайте закроем глаза и представим слово ненависть. Что вы видите?

– Что-то черное.

– Страшное.

– Пугающее.

– Вот видите, это слово действительно не безобидное. От него веет холодом и злобой.

Давайте постараемся не употреблять его в своей речи, чтобы наша жизнь стала более радостной и светлой. – Сергей Константинович, а я помню такую светлую радость, когда мы ходили на службу на пасху. Горели свечи, хор пел «Христос Воскресе», я посмотрела на икону Спасителя, и мне стало так легко, так свободно, как будто у меня выросли крылья за спиной. А Васька Петров говорит, что Бога нет.

– Оленька, как же его нет, если ты его чувствовала. На Васютку не нужно обижаться. Просто в его жизни не было таких чувств. И, может быть, он узнает Бога через десять лет, а может через двадцать. Тогда, когда придет тому время.

Каждый день Сергей приходил домой невероятно уставшим. Несмотря на то, что дети давали силы, говорили всем своим видом, что нужно жить, что есть ради кого жить, что именно в них находится будущее города и всей страны, было тяжело осознавать – сколько испытаний выпало и еще выпадет на их долю. Сколько соблазнов, сколько препятствий на пути к радости и счастью. Закрывая глаза, Сергей вновь видел своих Петь, Танюшек, Вань. Их пытливые глаза, их улыбки, их потребность в жизненной истине заряжала неимоверной энергией. Хотелось творить, изобретать, придумывать. Лишь бы в своей дальнейшей, да и в настоящей жизни они смогли сделать правильный выбор. Выбор добра, чести и взаимопомощи.

* * *

Пламя свечи отражалось на облике спасителя. Здесь в Никольске Сергей очень полюбил вечерние богослужения. Когда стоишь в полупустом храме, слушаешь церковное пение, и кажется, что ты нашел свое счастье. Очень спокойное, тихое, но такое радостное, что все невзгоды, творившиеся в стране, отходили на второй план. Хотелось всю жизнь быть здесь, рядом с Богом, молиться за близких и дальних людей, за Россию.

С каждым днем Сергей все больше начинал задумываться о священстве. Знали бы его друзья лицеисты об этом – наверное, долго бы смеялись. Ведь во время учебы никто всерьез не задумывался о религии. Она казалась чем-то повседневным и в то же время древним, что никак не соотносилось с окружающей прогрессивной действительностью.

Сейчас все поменялось. И действительность, и люди, и сам Сергей.

Думы о священстве постоянно наталкивались на сомнения. А сможет ли он выдержать такую нагрузку? И физически, и духовно.

Сергей никогда не отличался отменным здоровьем, часто болел. И к двадцати четырем годам набрался целый ворох хронических заболеваний. Сейчас даже простое нахождение на богослужении часто оборачивалось испытанием на выносливость.

Сложно было представить и то, как сможет исповедовать, принимать грехи других людей, как сможет вести по духовной жизни тех, кто запутался и не знает, как выбраться из сложного лабиринта самомнения, гордости и тщеславия.

Каждый раз, идя домой с всенощного бдения, меряя шагами дорогу до дома, Сергей думал: у кого спросить совета? Кто сможет помочь сделать столь сложный выбор?

Мать не одобрит. Она боится за него. И зная его проблемы со здоровьем, и зная негативное отношение к священнослужителям со стороны новой власти. Нужен тот, чье мнение станет авторитетным и для него, и для мамы.

Сергей подошел к красному углу. С иконы на него смотрела Божья Матерь с младенцем Спасителем.

– Пресвятая Богородице, спаси нас! – помолившись, перекрестился…

И тут вдруг он вспомнил, как в 1917 году, несмотря на революции, на улицах говорили о новом патриархе. Патриархе Тихоне. Это был человек, о вере и о любви к своей пастве которого слагали легенды.

Сергей понял, или даже скорее почувствовал, что ему нужно в Москву, встретиться с первосвятителем. Сергей поверил, что эта встреча оставит яркий след в его жизни.

* * *

Позже поездка в Москву будет вспоминаться как сон, фрагментарно и сказочно, словно это было совсем из другой реальности.

Долгая дорога, наполненная ожиданием судьбоносной встречи. Дорога в будущее, дорога раздумий.

Необыкновенно четко отразился в памяти образ патриарха Тихона. Оказывается, что существуют люди, рядом с которыми тепло. Таким оказался и первосвятитель. Находясь рядом с ним, общаясь, человек словно бы попадал в лучи света. Света любви, света мудрости, света надежды.

Патриарх благословил на священство, и не на простое, а на иноческое. Сергей семьей не обзавелся к двадцати четырем годам, да, впрочем, невесты и не предвиделось. Была возможность посвятить всю свою жизнь служению Богу и людям.

Как ни странно, но во время разговора с первосвятителем все сомнения как-то сразу пропали. Сергей понимал, что это тот самый путь, который и нужен был ему.

Там же в Москве был совершен чин пострижения монахи, а затем и таинство священства. Эмоции, которые переполняли в этот момент, Сергей не мог передать даже близким людям. Это было настолько сокровенным, настолько тайным, настолько непередаваемым, что навсегда осталось только в душе иеромонаха Сергия.

Ольга Романовна приняла известие спокойно, словно бы знала все наверняка. За время поездки сына она поняла, что он ее многому научил в этой жизни, показал пример. Ольга Романовна, как мать, чувствовала, что сын выбрал верную дорогу, чувствовала его мудрость, не соотносившуюся с юным возрастом.

Она никогда не забудет, с каким просветленным лицом вернулся Сергей из Москвы.

Он стал более спокойным, более задумчивым, но вместе с этим невероятно радостным, и эта радость передавалась каждому, кто встретил на своем пути иеромонаха Сергия.

* * *

Отец Сергий снова не мог заснуть. Перед взором стояли глаза Манечки, дочери Агафьи. Вчера молодая мама с дочкой снова подходила после литургии.

– Отец Сергий, нет ли хоть чуточку муки. Все закрома уже выскребли, ни зернышка нет, ничего не осталось.

И… Он снова ничего не смог ответить. Не смог отвести глаз от лица Манечки, в котором застыла надежда и невероятная печаль.

Как же хотелось всем помочь! Но у самого ни огорода, ни поля, сам питался от подаяний.

Отец Сергий встал и прошелся по комнате. Нужно что-то придумать. Нужно найти способ снабдить нуждающихся самым необходимым.

То, что выход есть, он понимал, но никак не получалось ухватить мысль за хвост. Она ускользала, пряталась и снова приближалась.

Приближалось и уныние. А это опасно. Священник – человек, одаряющий других светом и радостью, помогающий взглянуть по-другому на проблему. Уныние священника – шаг к унынию всего прихода.