Текст книги "Спасти Цоя"

Видели б вы глаза Шульца в этот момент – круглые, размером с чайные блюдца… Он по-прежнему молчал. Честно говоря, я не на шутку перепугался за его здоровье. Внимательно присмотревшись, я обнаружил, что тот впал в состояние помутнения рассудка, затяжного оцепенения, видимо, не понимая, снится ему происходящее или происходит наяву… А вдруг от потрясений у него действительно произошел сдвиг? Что тогда?.. Я попытался понять его душевное состояние, поставил себя на его место: может, и у меня бы крыша съехала, если бы заранее психологически не настроился на крутые повороты событий. Шульц же не был готов, размышлял я, ведь он не был элементарно знаком с кинотворчеством Роберта Земекиса и Стивена Спилберга, уверен, даже знать не знал, кто они такие, по одной простой причине, что эта голливудская парочка начала свое плодотворное сотрудничество, как всем известно, в 80-х в эпоху расцвета видео, а никак не в 70-х годах… Я же раз сто – не меньше, смотрел их знаменитую трилогию про путешествие во времени все помню назубок, изучил историю вдоль и поперек. Особенно мне нравилась вторая часть, где герои случайно попадают в странную ситуацию, связанную с провалом в альтернативный 1985 год, где все было шиворот-навыворот. Нечто подобное случилось и с нами. Я постарался успокоить себя: Шульц попривыкнет, адаптируется и оклемается…

Но пора было выводить его из состояния ступора, и самое верное – задать вопрос, на который он точно знает ответ.

– Шульц, – как можно более невозмутимым голосом обратился я к другу, – какое число и год ты указал на квитанции?

Шульц шумно сглотнул слюну и затараторил, словно оправдываясь:

– Чувак, как сейчас помню – 16 августа… 16 августа 1972 года… именно оттуда я прыгнул в будущее, именно туда и планировал вернуться, – а потом сам спросил, многозначительно обведя окружающее глазами, – чувак, куда мы вообще попали?

– Не все сразу, Шульц, – многозначительно ответил я.

Что ж, для полного уточнения деталей оставалось немногое. И я не побрезговал залезть в ближайшую урну (они, само собой, каждую ночь опустошаются, ведь Рига – чистый город), порывшись среди окурков и мелкого мусора, как и ожидал, выудил свежую газету, свернутую в трубочку, утреннюю «Молодежь Латвии». Дата та же. 16 августа. А вот год – не тот. 1974. А в квитанции – 1972. Погрешность в два года. Своего рода – временной «клин»?

Ну, а клин, как и положено, клином вышибают.

– Шульц, ты случайно не знаешь – где находится бульвар Адоль-фа Гитлера?

Он ответил молниеносно:

– Там же, где в мое время – улица Ленина.

Что ни говори, а Шульц – краевед первоклассный, о чем ни спросишь, все знает. Он точно приходил в норму.

– А магазин ближайший книжный?

– Да вот же тут, напротив нас, – он махнул рукой.

И точно. Прямо через дорогу на пятиэтажном доме в типичном для Риги архитектурном стиле «модерн» парили две вывески – на латышском и немецком – GRAMATAS – DIE BÜCHER («КНИГИ»). Вход украшала чета бронзовых сов, подвешенных на уровне второго этажа – они с достоинством восседали на паре увесистых фолиантов, как символы мудрости и образованности, а их стеклянные глаза маняще сверкали изумрудным светом.

– Ты что – Mein Kampf решил спереть на память? – не без ехидства поинтересовался Шульц, он, слава Богу, потихоньку оживал, постепенно превращаясь в себя прежнего. Он был прав – стибрить книгу в этих условиях – чего проще? – никаких тебе электронных штрих-кодов и прочих защитных штучек.

– Шульц, ты невнимательно ознакомился с информацией, книга только завтра поступит в продажу.

На входе в магазин нас вновь встретил фюрер, но уже… картонный, в полный рост, кстати, – ничего не скажешь, реклама у них развернута с размахом – там имелась та же самая информация об автограф-сессии, что и на гигантском транспаранте. Гитлер, как живой символ Третьего рейха, его портреты здесь были повсюду: плакаты, значки, открытки, футболки, флажки и прочая сувенирная дребедень ждала своего покупателя, а вот самих покупателей было что-то не густо. Книги были представлены на двух языках. Я кинулся, само собой, к немецким полкам, в раздел детской литературы и очень быстро нашел то, что мне было нужно – иллюстрированную историческую энциклопедию. Шульцу велел раздобыть аналогичную на латышском. Сел рядом с полкой прямо на пол, нашел главу новейшей истории и начал жадно изучать. Прежде всего меня интересовали итоги Второй мировой и послевоенное устройство мира.

То, что я узнал – повергло меня в шок. Картина вырисовывалась катастрофичная, просто губительная. Для меня, для Шульца, для всех моих соплеменников и для всей нашей многострадальной Родины. Вот на какие гримасы способно время, сыгравшее злую шутку с мощным Советским Союзом – все дело решил какой-то жалкий месяц. Да-да, всего лишь один месяц. Сейчас поясню.

Как оказалось, нацистская Германия напала на СССР месяцем раньше – 15 мая 1941 года – Гитлер отказался от Балканской операции по захвату Югославии и Греции, поставив первоочередную задачу перед Вермахтом – разгромить Советский Союз еще до наступления осени. Это решение по сути и предопределило исход войны в пользу Третьего рейха. Но «блицкрига», как ожидалось, не вышло, все равно получилась затяжная и кровопролитная война. Ленинград был захвачен немцами уже в середине лета, та же участь вскоре постигла Крым и Севастополь. Москва пала к 7 ноября 1941 года, что сразу же повлекло за собой вступление в войну на стороне Гитлера Турции и Японии. К лету 1942 года совместно с турецкими войсками Вермахтом был полностью захвачен Кавказ, включая бакинские нефтепромыслы. Оборона Сталинграда завершилась катастрофой для Красной Армии в самом конце 1942 года. Советский Союз, не выдержав войны на три фронта к 1944 году, запросил мира, откатился за Урал, потеряв всю европейскую часть территории, девять советских республик, две трети промышленного и сельскохозяйственного производства и более половины своего населения, но сумев все же удержать за собой Сибирь, Среднюю Азию, Камчатку и Чукотку. Новой столицей усеченного Советского Союза стал Красноярск. Приморье с Владивостоком, остров Сахалин и Курилы отошли к Японии. Монголию удалось отстоять. Как и обещал Гитлер, Украина и Кубань стали житницами Третьего рейха. Крым – германской здравницей имперского значения, туда из Германии проложили скоростные автобаны, и в тамошних санаториях поправляли здоровье партийные бонзы, военные деятели и активисты различных нацистских движений, таких как «Союз немецких девушек», «Гитлерюгенд», «Сила через радость» и прочих, а также многодетные немецкие семьи. Москва и Ленинград стерты с лица земли. Советские города обезлюдели и только на треть заселены переселенцами из Восточной Европы и… не удивляйтесь – англичанами. Дело в том, что Великобритания тоже потерпела поражение в войне и перестала существовать как государство в августе 1944 года после высадки гитлеровских войск в Шотландии и Уэльсе. Уинстон Черчилль и правительство Ее Величества, предпринявшие попытку сбежать в США на борту американской подлодки, были потоплены асами «волчьей стаи» гросс-адмирала Редера. Королевская семья и все подданные Объединенного королевства в наказание за многолетнее сопротивление Гитлеру депортированы на территорию разрушенной России. Туманный Альбион превращен нацистами в гигантский концентрационный лагерь, став местом вечной ссылки для евреев и всех инакомыслящих.

В альтернативном 1974 году войны нет – ранее враждовавшие стороны мирно сосуществуют. Все европейские страны, номинально сохранившие свою государственность, за исключением нейтральных Швеции и Швейцарии, объединены в квазигосударство под названием «Сплоченная Европа» – по своей сути это тот же Третий рейх, но простирающийся на гигантские территории всей континентальной Европы – с запада на восток от Атлантики до Урала и с севера на юг от Норвегии до Африканского континента. Гитлеру 85 лет. И он по – прежнему у власти.

Вот вкратце все, что я узнал…

Шульц пребывал в аналогичном – ошарашенном – состоянии.

От полученной информации мы испытывали нешуточный стресс, осознавая, что попали в исключительно враждебную среду, ничего хорошего нам не сулившую, особенно для Шульца, учитывая пятую графу в его советском паспорте. Шурша глянцевыми страницами, как заведенный дрожащим голосом он вещал: «Первый спутник – немецкий!..» «Первый человек в космосе – немец!..» «Первый человек на Луне – тоже немец!..» «Американцы по всем статьям проиграли немцам битву за космос!..»

– А как иначе, Шульц? Ведь у них не оказалось своего Вернера фон Брауна! – как можно спокойнее произнес я, пытаясь притушить накал его эмоций. Бесполезно. Он смотрел на меня безумным взглядом.

– Чувак, что ты несешь?! А где Королёв с Гагариным? И отряд советских космонавтов? Куда они все делись? И вообще, объясни, пожалуйста, что мне – еврею по паспорту и по крови – прикажешь здесь делать? Ждать своей очереди в крематорий?

– Не боись, Шульц, – как мог снова постарался успокоить его, – может, сойдешь внешним видом за «макаронника». Как у тебя, кстати, с итальянским?

– Пошел ты в жопу со своим итальянским! – рассердился Шульц, не оценив моего унылого юмора, – ты мне можешь по-человечески объяснить, куда мы вообще попали?

Легко сказать – объясни… Попробуй объясни, если человек не видел фильма «Назад в будущее»… Но растолковать, конечно, придется. Впрочем, кое-что вселяло мизерную надежду на позитивный исход нашего незапланированного вояжа в альтернативный 1974-й год. В самом деле: подумаешь, несколько десятков ряженых нациков встретили, никто вроде к стенке никого не ставит, наверное, давным-давно уже всех врагов рейха перестреляли (евреев, кажется, на улицах не отлавливают, и вообще никого не хватают и никуда не тащат). Тогда чего бояться?.. Ладно, не вдаваясь в подробности, попытаюсь парню объяснить, что мы просто-напросто попали в несуществующую реальность.

– Параллельная реальность? – переспросил мой друг, – что это за хрень такая – параллельная реальность? Первый раз про такое слышу, как это возможно?

Я понял, что смысла нет читать ему пространную лекцию, а уж тем более рассказывать о фильме «Назад в будущее» – зачем? Это ж как спойлер, разрушающий интригу и портящий впечатление от художественного произведения. Зачем человека лишать наслаждения от будущего просмотра. Вот пусть десяток лет проживет, сам увидит фильм и над собой теперешним посмеется.

– Шульц, если ты путешествуешь во времени, – назидательным тоном бывалого произнес я, – будь готов ко всему; забыл, что ли, про четвертую статью Устава?

– Уже вспомнил, – угрюмо отозвался тот.

– Так-то лучше! – обрадовался я. – А вообще нам надо подумать, как побыстрее разжиться наличкой.

– Чувак, ты меня удивляешь, – мгновенно воспрял духом Шульц, – у тебя в рюкзаке пять кило самого первоклассного винила, это даже лучше конвертируемой валюты – прочь сомнения! Если не можешь сам, я толкну товар без проблем, но половина суммы от продажи будет моей.

– Шульц, у тебя случайно губа не треснет? – поддел я друга.

– Не нравится – сам продавай! Не возражаю.

– Хрен с тобой, – согласился я, мысленно завидуя предприимчивости пронырливого приятеля. Точно, у него лучше получится, – давай, только побыстрей, а то жрать больно хочется, в животе бурчит – сил нет терпеть. На почве стресса аппетит прорезался.

И мы быстро зашагали в направление часов Мира или… как там они назывались в это время? Оглянувшись назад в сторону фюрера, парящего над Оперой в лучах прожекторов, Шульц, совершенно не задумываясь о последствиях, по-хулигаски показал фюреру средний палец. Слава богу, неприличный жест никем замечен не был, а то бы – явно несдобровать. Неожиданно он с интонациями профессионального чтеца, продекламировал занятное четверостишие, кстати, с очень правильными и своевременными словами.

 
«Если стремишься к возвышенной цели,
Если ты судьбы Вселенной вершишь,
Если взял верх над духом и телом,
Значит… (он хихикнул и подмигнул мне)
…хороший попался ГАШИШ!»
 

– О-о! Да ты, Шульц, еще и поэт!

– Увы, стихи не мои… Полгода назад один американский фильмец посмотрел с длинным и странным названием «Благослови зверей и детей»… Не смотрел?

– Нет, а что – хороший?

– Не то слово – классное кино! Режиссер – Стенли Крамер, старичок, кстати. Ему уже за шестьдесят, а кино на удивление снял молодежное, чем меня просто убил. Наповал. Короче, Крамер. Американский кинорежиссер – знаешь такого?

– Не слыхал.

– Чувак, ты, я вижу, многое упустил в своей жизни, если не видел такого кайфового фильма. Стихи оттуда, один из главных героев читает в момент, так сказать, крайних невзгод.

Уделав меня, Шульц с довольной улыбкой замолчал.

«И неприличный жест со “срамным” пальцем, надо полагать, тоже оттуда, – подумал я. – Надо же, я его собирался прошибить голливудскими сопляками Спилбергом да Земекисом, а он меня запросто нокаутировал неизвестным Крамером, годящимся им в отцы… Мда, ничего не скажешь, много еще пробелов в моем образовании, много, много… есть над чем работать».

Давно наступил вечер, бульвар Аспазияс был залит неоновым светом. Изредка нам попадались пешеходы, одетые, само собой, по моде семидесятых – брюки клеш, широкие лацканы на пиджаках, обувь на платформе, у женщин – доминировали «мини»… Шокировавших нас прежде эсэсовцев с гестаповцами на нашем пути больше не попадалось, не видно было и полицейских, как их там в Третьем рейхе звали? – шуцманы, вроде как, – вполне себе спокойно вокруг. В двухстах шагах прямо перед нами светилась ядовито-желтым светом неоновая вывеска кафе Luna, вселявшая некоторую надежду на стабильность. Хоть что-то осталось прежним.

– Хоть что-то осталось прежним, – пробурчал под нос Шульц, будто услышав мои мысли.

И тут я вздрогнул, потому что вместо часов «Мира» увидел… часы «Рейха» со свастикой. Ну, а что там действительно могло еще стоять, в самом деле!? Ведь мы же находились в нацистской Риге – главном городе рейхскомиссариата «Остланд», являющегося неотъемлемой частью Германского рейха и, естественно, здесь должны находиться часы Рейха! Какие ж еще?

Чего греха таить, мы с Шульцем внутренне подготовились к любым неожиданностям, но то, что нам представилось вместо знакомого памятника Свободы, повергло во всамделишный шок – такое только в кошмарном сне может присниться!

Памятник, выросший в лучах прожекторов в своей величественной красе был другим!? Да-да, внешне он, конечно, напоминал прежний, остроконечный пилон с медной статуей наверху и опоясывающей его гранитной балюстрадой с барельефами у основания, но вместо привычной – отлитой из меди позеленевшей от времени женской фигуры с воздетыми к небу руками, державшими три золотые звезды, мы увидели мужскую – в церковном римско-католическом облачении с посохом в правой руке и остроконечной шапкой на голове, увенчанной крестом.

– Мать честна́я! Не иначе как епископ Альберт при полном параде, – присвистнул от изумления Шульц.

По бокам монумента реяли на ветру два знамени на длинных флагштоках: слева черно-бело-красный, а справа – со свастикой.

Я как парализованный глядел и глядел на памятник, но тут Шульц больно толкнул в бок и прошептал:

– Смотри-ка у сортира вроде как шпики пасутся…

И точно рядом со входом в подземный туалет, где мы рассчитывали толкнуть мой винил, торчали две подозрительные личности, экипированные в длинные кожаные плащи с поднятыми воротниками и в шляпах, надвинутых по самые брови. Не иначе, как переодетые шуцманы… И дураку было ясно: соваться в подвал по коммерческим делам на глазах у дежуривших молодчиков – значило с ходу попасть в ловко расставленную мышеловку. К тому же вход в туалет оказался платным… Мы с безразличным видом проследовали мимо них, – самые обыкновенные туристы из провинции, глазеющие на исторический монумент.

Поскольку добыча вожделенных банкнот была задачей первостепенной, то отходить от туалета и памятника не имело смысла, поэтому мы погрузились в долгое созерцание «произведения искусства» в надежде, что «братья-близнецы» покинут свой пост.

Мы неторопливо обходили сооружение, безмолвно дивясь произошедшим метаморфозам: внешне, как я уже говорил, он напоминал старый Памятник Свободы – размерами, формой и материалами (серого и красного гранита, бетона и меди). Теперь он стал другим по сути, – я нашел кучу поразительных отличий: у основания стояли скульптуры, я насчитал тринадцать штук, все «родом» из тринадцатого века, в основном изображавшие католических монахов и рыцарей-меченосцев. Барельефы на тему победоносных кровопролитных схваток с аборигенами-балтами повествовали только об истории колонизации Ливонии и торжестве германского духа, о покорении земель балтийских племен – ливов, леттов и латгалов, и их последовательном онемечивании. На фасаде памятника красовалась надпись «НЕМЕЦКОЕ ОТЕЧЕСТВО ПОМНИТ». Понятно, кого оно помнит – верного сына Фатерланда – епископа Альберта Буксгевдена, основателя Риги и Ливонской конфедерации. Словом, я погрузился в свою стихию – историческую науку.

Задрав голову, я посмотрел на Альберта, который, опираясь на посох, что-то бережно прижимал к сердцу согнутой левой рукой, что именно, разглядеть не смог, хоть прожектора ярко освещали фигуру.

– Шульц, что это он там так приобнял?

Шульц тоже глянул вверх и, вдохновленный возможностью блеснуть эрудицией, неторопливо начал:

– Предполагаю, макет церкви Святой Марии, ну, что ж еще? – это его детище, при его жизни, увы, так и не достроенное, а впоследствии стало называться Домским собором, от немецкого der Dom – церковь… Уверен, что он держит миниатюрную копию церкви, но не привычную, а с двумя башнями. Как известно, начальный замысел Альберта с двумя симметричными башнями на западном фасаде так и не воплотился в жизнь, поэтому – в реальности сегодня имеем только одну башню.

– Это еще надо проверить, что там в реальности…

– А давай-ка в самом деле проверим, сходим к Домскому собору, может, по пути что-нибудь и обломится… съестное там или чего другое.

– Было бы неплохо, а то совсем с голодухи живот разболелся. А где спать будем?

– Где-где, ясное дело, на природе, в парке каком-нибудь, больше негде, лето еще не кончилось, ночи пока теплые.

На том и порешили, тем более что шуцманы и не помышляли уходить от своего удобного местечка и, по-моему, уже нами начали интересоваться.

Напрасно я ожидал очередных потрясений – Домский собор, каким был, таким и остался, высился перед нами с одной единственной темной башней, на шпиле которой поблескивал привычный глазу золотой петух. Мы подошли как раз в тот момент, когда из собора на улицу вывалила толпа народу – только-только закончился концерт органной музыки, и публика находилась под впечатлением.

Сама же Домская площадь, в отличие от собора, предстала нашему взору другой – вместо знакомой пешеходной зоны, заставленной зонтами, столиками и стульями многочисленных летних кафе, обычно заполненных туристами, мы обнаружили… автостоянку, где, терпеливо дожидаясь пассажиров, рядами стояли экскурсионные автобусы вперемешку с легковыми машинами, преимущественно немецких марок.

Свернув на узкую и кривую Замковую улицу, мы направились к Рижскому замку. В буржуазной Латвии там находилась резиденция президента, в советские годы – Дворец пионеров, а что во времена военного лихолетья – мне было не ведомо, теперь же… Пройдя мимо католической церкви, мы вышли на безлюдную Замковую площадь, остановились, разглядывая здание: башни и стены традиционно выкрашены в канареечный цвет… Нас сразу поразил запустелый вид замка: фасад – молчаливый, вымерший, ни одного освещенного окна, более того, окна без стекол, забитые фанерой. Мне пришло в голову, что здесь прошло войско Ивана Грозного, правда, руин мы не заметили, но все было в крайне заброшенном состоянии. На стене под окнами третьего этажа чернели подпалины от огня… Пожар? Когда? Черт его знает, когда… Так и стоял замок после пожарища всеми оставленный, позабытый.

Все двери оказались запертыми, даже та, которая вела на летнюю террасу с великолепным видом на Даугаву, на ней висел огромный амбарный замок, что очень удивило Шульца:

– Странно… Обычно здесь летом работало очень симпатичное кафе… До полуночи… Давай проверим, может, открыт вход в сад, он в левом крыле замка, там еще под открытым небом выставляли образцы современной скульптуры.

Мы вернулись на площадь, прошли вдоль фронтальной части здания, подошли к железной калитке. Дернули за ручку, но, как я и предполагал, калитка оказалась запертой, нам ничего не оставалось, как отправиться отсюда не солоно хлебавши.

Едва мы завернули за угол, как нос к носу столкнулись с каким-то парнем. Застали его, скажу без обиняков, прямо на месте преступления. В том, что это – преступление, сомневаться не приходилось: то, чем он занимался, в Третьем рейхе запрещалось под страхом смерти. От неожиданности он вздрогнул и негромко вскрикнул, неловко выпустив из рук продолговатый предмет, а именно аэрозольный баллончик, что используют для быстрой покраски. Пару раз судорожно взмахнул руками, пытаясь поймать его, но тщетно – баллончик покатился по булыжной мостовой, звонко постукивая жестяными боками о камни.

– Не боись, чувачок, мы не кусаемся, – с благодушными интонациями в голосе произнес Шульц и выразительно, прямо как на театральных подмостках, простер руку в сторону парня, как бы останавливая его.

Готовый мгновенно дать деру, тот замер на месте, как мы поняли, его удержала услышанная русская речь: в тамошней альтернативной обстановке новых рижских реалий она стала редкостью, ею изъяснялись немногие русские, оставшиеся в Риге, причем, исключительно на кухне и в спальне, но никак не в общественных местах.

Парень, смачно сплюнув сквозь зубы, сделал несколько шагов в сторону упавшего баллончика, нагнулся, чтобы поднять, и тогда мы смогли увидеть плоды его противозаконной деятельности. Так вот что он прятал за спиной – жирную трафаретную надпись, пахнущую свежей краской: «Нацистское государство – это страна, управляемая преступниками». Обличающие слова на немецком языке. И еще, чтобы не оставалось сомнений по поводу степени преступности государственной власти, внизу располагалась такая же черная перечеркнутая свастика.

– Это мой гостинчик Гитлеру накануне его визита в Ригу, – кивнув на свои настенные «художества», пояснил он с едва уловимым прибалтийским акцентом.

Паренек или, изъясняясь на сленге Шульца, чувачок, которого мы повстречали, был родом из прибалтийских немцев, но с русскими корнями. Представился Катковским – именно так – по фамилии, не называя имени, но настоящая фамилия по паспорту, как мы узнали позднее, была немецкой – Берг, в переводе на русский – «гора», что отнюдь не соответствовало реальности (он был ниже среднего роста). Так вот, неизвестно как распорядилась бы нами судьба, если б не произошло встречи с этим окаянным Катковским. Может, в конце концов мы с Шульцем и смогли вполне благополучно убраться восвояси из опасного альтернативного 1974-го года, кто знает? – но не буду гадать на кофейной гуще, тем более задним числом.

Лицо Катковского было открытым, добрым, с живыми голубыми глазами, длинные соломенные волосы ниспадали до самых плеч, брюки клеш, шузы на платформе – что тут скажешь, модный парень, он внешне смахивал на Шульца, и чему тут удивляться – семидесятые они и есть семидесятые, хоть в альтернативном, хоть в нашем времени, оба оттуда… Я еще раз взглянул на него – надо же, какой бесшабашный! – без маски, хоть бы платком, что-ли, закрыл лицо на ковбойский манер – какая все-таки непростительная беспечность! Потом подумал и смекнул – а зачем, собственно говоря? Вокруг нет ни единой видеокамеры, это не то, что в нашем времени – на каждом углу понатыканы, днем и ночью следят, жить мешают, эти распроклятые камеры. Конечно, они давным-давно изобретены, но пока их, к счастью, из-за дороговизны здесь пока не ставят и, надо полагать, долго еще ставить не будут. Вот единственное, пожалуй, чем альтернативное время мне как раз и понравилось.

– А Рижский замок… э-э-э… случаем не ты спалил, чувачок? – простодушно поинтересовался Шульц.

– Нет, что ты! – Катковский нервно закашлял, – уж тут я точно не при чем… Пожар случился накануне рождественских праздников, средь бела дня, якобы некачественная электропроводка подвела, но знающие люди говорят, что это был спланированный поджог, чистая работа – три этажа с пролетами сгорели дотла. Гауляйтер Розенберг-младший чуть заживо не поджарился. Виновных до сих пор ищут.

«Ага, – подумал я, – так вот, значит, кто в Замке обретался – сам рижский гауляйтер со своей канцелярией». О его папаше я как раз был достаточно наслышан: Розенберг-старший был отпетым нацистским преступником, казненным после Нюрбергского процесса. А еще «прославился» как ярый поборник «вырождения искусства» в культуре. Его так и называли: «главным застрельщиком нацистской партийной линии, касающейся вырождающегося искусства». Понятное дело, вслух на эту тему я распространяться не стал, не до того было…

– А вы, ребята, откуда сами будете? – внезапно насторожился Катковский.

– Мы из Нарвы, – не моргнув глазом, соврал я, – на праздники приехали автостопом Ригу посмотреть.

Он вроде как поверил.

– Ну и как там в Нарве?

– Да так же, как и повсюду, – я выразительно посмотрел в сторону надписи на стене, – в одном ведь государстве живем, в стране победившего нацизма.

– Что правда, то правда, – с печальным вздохом согласился Катковский и начал быстро паковать в сумку свои причиндалы. – Вам, кстати, есть где остановиться?

– А-а, ерунда какая, в парке заночуем, – беспечно бросил Шульц.

– А где же ваша палатка? – удивился Катковский, мы только с Шульцем в ответ переглянулись: при чем тут палатка? – В парке без палатки ночью оставаться запрещено, шуцманы за бродяжничество упекут в участок. Странно, что вы этого не знаете.

– У нас… в Нарве… другие порядки, – буркнул Шульц.

– Ладно, ребята, что-нибудь да придумаем, – обнадежил нас Катковский.

Давно пора было отчаливать с места преступления, пока шуцманы не объявились и не схватили всех за жабры, и мы без промедления направились к набережной, благо до нее рукой было подать, каких-то триста метров – тут все в Вецриге рядышком. В объемистой сумке Катковского оказалась припасенная еда – литровая бутылка молока и кирпичик свежего рижского хлеба с тмином. Уговаривать нас не пришлось, быстренько все умяли, по очереди передавая бутылку: конечно, на ходу неудобно было, и я пару раз облился. Шульц, балбес несчастный, не удержался и стал подтрунивать над моими «молочными усами», а Катковский предложил бумажные салфетки, все при нем было – сразу видно культурного человека, не то что мой охламон-напарник, готовый ножку подставить ради короткой хохмы.

Широкая и красивая набережная Даугавы, залитая желтым светом уличных фонарей, смотрелась празднично, картинку портило обилие ненавистных нам нацистских стягов, вывешенных, как назло, на каждом шагу – от них просто в глазах рябило и становилось тошно. Но собравшимся здесь зевакам, похоже, нацистская символика уже примелькалась, они глазели на иллюминированные военные корабли, выстроившиеся друг за другом в парадном строю по случаю приближающегося Дня Сплоченной Европы. Их было немного – всего три вымпела: подводная лодка и два надводных корабля – один побольше, другой поменьше: конкретно какого ранга корабли – не знаю, в их классификации не особо разбираюсь.

Я пытался рассмотреть все, что могли охватить глаза в сумраке вечера: смутно проступали очертания плохо освещенного противоположного левого берега реки, но, разумеется, совсем не было видно ярких огней Вантового моста, офисного небоскреба, самого высокого здания современной Риги, носящего звучное имя «Солнечный камень» по той простой причине, что их еще не построили. Впрочем, для Шульца подобный «непарадный» вид был более чем привычным, он не удивлялся, спокойно вышагивая рядом со мной.

Внезапно со звоном разлетелась на осколки бутылка, брошенная прохожим в громоздкую каменную урну, стоявшую рядом с рекламным щитом, мимо которого мы проходили… Громкий звук заставил всех нас встрепенуться и поднять глаза на щит, снизу доверху оклеенный одинаковыми афишами, невзрачными для глаз современного человека – в серых тонах с блеклой серенькой фотографией посередке и всего с одним дополнительным малиновым цветом, такие, если даже и узришь, изучать не станешь – пройдешь мимо, но я остановился. КАК ВКОПАННЫЙ! Потому что приманка – название на афише, тисненное тем самым малиновым цветом, столь любимым слабым полом всей планеты, было названием всемирно известного квартета – нет, нет, не «Битлз», другого, где двое из четырех участников ансамбля – девушки, и двое – парни, все родом из Швеции. И в отличие от «битлов», их название состояло из четырех букв – по первой букве имени каждого исполнителя: … АГНЕТА…БЬОРН… БЕННИ…АННИ-ФРИД…

Ах, как обожала их необычайно мелодичные и такие разные песни моя покойная матушка – я, конечно же, про группу ABBA говорю, если вы до сих пор не догадались сами. Я еще раз глянул на афиши и обратил внимание на то, что логотип группы, первоначальный, еще нетронутый фантазией дизайнера – без зеркально отраженной первой буквы B. Афиша возвещала о скором сольном выступлении в знаменитом концертном зале «Дзинтари», который, как известно, расположен в Юрмале.

– Что с тобой, чувак? – оглянувшись назад, Шульц увидел, что я пришел в замешательство, – в чем причина остановки? – объяснять ему про триумф ABBA было преждевременно, ведь он у нас, как известно, прибыл из 1972-го, все равно ничего не поймет.

Катковский тоже остановился озадаченный, ничего не понимающий:

– В чем дело, старик?

– ABBA? – удивленно вопрошал я, показав пальцем на афишу.

– ABBA, – подтвердил Катковский, – а что тут такого необычного?

– Победители «Евровидения-74»?

– Ну, да, – опять утвердительно кивнул Катковский и не смог не высказать собственного весьма субъективного мнения, – тупее этого псевдоконкурса, так обожаемого глупыми домохозяйками во всей Европе и не сыскать… Если не изменяет память, в апреле этого года ABBA там победила с песней «Лейпциг», – презрительно усмехнулся Катковский, – дешевка, захудаленькая мутотень… поют, как и все вокруг, на немецком, физически не могу их слышать.

– «Лейпциг»? – удивился я, – ты ничего не путаешь? Может, «Ватерлоо»?

– Какое там «Ватерлоо»? Говорю тебе – «Лейпциг». Этим «Лейпцигом» треклятым уже все уши прожужжали.

– А песня-то про что?

– Да пошлятина неимоверная, – гримасу состроил такую, будто целый лимон только что слопал, – противно рассказывать: поют от имени девушки, готовой сдаться возлюбленному, подобно тому, как Наполеону пришлось сдаться под Лейпцигом!