Текст книги "Убить Кукловода"

Не в силах дотянуться до Христа, Агасфер с наслаждением отыгрывался на русских людях. Холоп, купец, боярин, слуга, монах-чернец – никто не был застрахован от царского гнева. То же самое относилось и к ближайшему окружению Ивана. Он бессчётно менял жён и любовниц, убил собственного сына, казнил тьму ближайших соратников… Он выжигал целые города и деревни вместе с населением, разрушал монастыри и храмы, что не мешало ему следом строить новые и молиться днями напролёт. Однако по вечерам он устраивал оргии со свальным грехом и содомией, после чего уходил в пытошную – сам вёл допросы и мучил подозреваемых.

Стон и крик стоял на Руси, вился по ветру пепел сожжённых сёл, пламя пожарищ рвалось в небо, и никаких слёз не хватило бы затушить его.

– Безумен царь-то!..

Об этом говорили уже открыто, рискуя головой. Но никто – никто! – не решался выступить против Ивана. Агасфер, внутренне готовый к возмущению и бунтам, разводил руками: русский народ, похоже, хоть с кашей ешь – и ничего, перетерпит, весь пар в частушки да пословицы спустит…

Впрочем, нет: в разное время несколько человек всё же пытались протестовать. Один из них, митрополит московский Филарет, осмелился крикнуть царю:

– Твоё дело не богоугодное и не будет тебе нашего благословения!

Да не просто крикнул – прилюдно отказался благословить Ивана прямо в Успенском соборе.

Царский любимчик Басманов схватил Филарета там же, в церкви. Митрополит был брошен в темницу. По приказу царя ему забили ноги в деревянные колодки, а руки в железные кандалы, и морили голодом. Отрубленную голову Колычева, единственного родственника митрополита, бросили в яму, где томился Филарет. Агасфер окончательно решил показать, кто в державе хозяин, и что даже глава церкви для царя тот же холоп, только с тиарой на голове.

И вдруг…

Агасфер навсегда запомнил этот день. Точнее, вечер.

Он сидел за столом в своих покоях, лениво перебирал бумаги и размышлял, какой казни предать Филарета. Можно посадить на кол. Можно бросить в кипящее масло. А можно поджарить на раскалённой сковороде. Хотя, из уважения к сану, можно и что-нибудь проще, без затей. Отрубить голову, к примеру…

Неожиданно за спиной раздался тяжёлый, точно сдавленный, вздох.

Агасфер, бывший в покоях один, удивлённо оглянулся. Никого. И не должно быть никого…

Вздох повторился. Он стал ещё громче.

Ничего не понимая, но внутренне сжавшись, Агасфер вскочил на ноги.

И тут он увидел…

В углу комнаты, где висели иконы и теплилась лампада, из воздуха возник размытый, бесплотный контур человеческого тела. От него исходило бледно-золотистое, тёплое – Агасфер чувствовал это – сияние.

Из вечернего полумрака проступили неясные черты лица: впалые щёки, остроконечная бородка, спутанные, слипшиеся пряди волос, и лоб, высокий израненный лоб, с которого медленно катились капли крови.

В первый и последний раз Агасфер видел это лицо пятнадцать веков назад, и однако узнал его в ту же секунду.

С губ сорвался полукрик-полустон. Агасфер невольно схватился за грудь, пытаясь унять сумасшедшие удары сердца.

– Ну, здравствуй… Если это ты… – выдавил он еле слышно.

Никакого ответа. Большие чёрные глаза гневно и горестно смотрели на Агасфера, мерили взглядом, судили и приговаривали его…

К чему?

Душу Агасфера на миг опалила безумная надежда. Неужели пришёл момент, которого он ждал полторы тысячи лет? Пал Рим, кануло в Лету величие Греции и Египта, в мир пришли книги, порох и часы, а он всё ждал… Неужели чаша вышнего терпения переполнилась, и сейчас бессмертный наконец-то обретёт смерть?

Не помня себя, Агасфер упал на колени и простёр к бесплотной тени дрожащие руки.

Призрак покачал головой и отступил к стене. Его очертания медленно таяли в жаркой полутьме царских покоев.

Тогда Агасфер вскочил на ноги. Надежда умерла так же стремительно, как родилась, и Агасфер, хмелея от ярости, мысленно заключил тень в энергетическую ловушку чудовищной мощи. Когда-то этому приёму его научил наставник – почтенный лама из высокогорного тибетского монастыря. С помощью такого невидимого капкана Агасфер не раз ловил и уничтожал души людей, не угодивших или пытавшихся с ним бороться.

Но на этот раз испытанный приём не сработал. Призрак бесследно исчез, растворился в воздухе, несмотря на отчаянные попытки Агасфера удержать его.

Ставя ловушку, Агасфер мгновенно истратил слишком много энергии, и теперь сил хватило только чтобы доплестись до угла, содрать со стены икону, бросить об пол и наступить на скорбный лик Христа каблуком.

И завыть. Отчаянно, по-звериному…

В покои ворвались насмерть перепуганные слуги. Никогда им не доводилось видеть Ивана таким – еле стоит на ногах, волосы дыбом, глаза дико горят, а сам что-то бормочет на непонятном языке…

Потрясение, пережитое Агасфером, было настолько велико, что несколько дней он провёл в постели, восстанавливая силы и жадно высасывая энергию из всего окружающего – людей, животных, просто из воздуха. Приближённые выходили от него бледные, вялые, со слабостью в членах. Когда к нему вернулась способность логически думать и рассуждать, он сделал два вывода.

Во-первых, появление призрака свидетельствовало: Распятый наконец-то заметил Агасфера, и снизошёл до него в виде астральной тени, с целью то ли остановить, то ли напугать, – не суть важно. Это могло означать лишь одно: Агасфер на верном пути. Его опыты над Русью и русскими достигли масштаба, которым уже нельзя пренебречь. А ведь он даже ещё не воевал по-настоящему с внешним миром.

Во-вторых, если Распятый здесь же, на месте, не наказал Агасфера лишением жизни, то, очевидно, лишь потому, что считает это не наказанием, а наградой (правильно считает, между прочим). Но Агасферово зло терпеть больше не может, иначе как трактовать явление? Стало быть, что? Верно: попытается лишить Агасфера силы или как-то ограничить её. Ну, вот как однажды, развлекаясь, Агасфер в облике Грозного велел стрельцам поймать волка, вырвать клыки, да и отпустить на волю. Волчок-то с голоду подох…

Дойдя до этого пункта в своих размышлениях, Агасфер покачал головой. Если бы Христос мог усмирить Агасфера, не уничтожая, он сделал бы это ради спасения людей ещё два века назад. Очевидно, сила вечного странника была столь велика, что бороться с ней оказалось трудно даже Богу. Но представить, что Распятый смирится с поражением, Агасфер не мог. Скорее он поверил бы в существование Сатаны. Он был убеждён, он чувствовал, что рано или поздно Христос предпримет попытку обуздать его. Каким образом? Агасфер терялся в догадках и ждал удара с любой стороны.

Между тем существование Ивана близилось к концу. Агасфер совершенно не щадил его земной оболочки; царь сжигал себя постоянным напряжением и оргиями. Агасфер мог бы обновить его тело и продлить жизнь, но зачем? Всё, что предназначалось выполнить Грозному, он выполнил, и Агасфер готовился к новому этапу, который про себя назвал так – «время безвластия».

Он решил раскачать лодку до предела.

Как ни лютовал Иван, при нём всё же была власть, и власть единая. Сменивший его на престоле старший сын Фёдор – добрый, хилый, набожный – в сущности, отдал бразды правления своему шурину, любимцу Грозного, боярину Борису Годунову. Бездетному Фёдору должен был наследовать сводный брат его, малолетний Дмитрий. Годунова, который сам тянул руки к трону, такой расклад никак не устраивал. Не устраивал он и Агасфера, в ту пору исполнявшего незначительные обязанности помощника царского оруженосца.

Сказавшись больным, он три дня безвылазно провёл в своей каморке. Всё это время он лежал с закрытыми глазами и по методу друидов мысленно бродил в параллельных пространствах. Он знал, чего хочет, и он искал наилучший путь к задуманному. Были рассмотрены и проанализированы десятки вариантов, разброс вероятий впечатлял. В одном из них, к примеру, неожиданно выздоровевший Фёдор обзаводился-таки наследником и сажал интригана Годунова на кол. В другом восставший народ громил Кремль, сметал династию Рюриковичей, а его вожди, мелкопоместные дворяне Ляпуновы и Кикины, устанавливали на Руси новую форму правления – что-то вроде аристократической республики с подобием английского парламента…

Изучив множество вариантов, Агасфер сформулировал собственный и приступил к его реализации – как всегда, энергично и тщательно.

… Фёдор ещё сидел на престоле, когда по стране с быстротой лесного пожара разнеслась ужасная весть: в Угличе убили царевича Дмитрия. Молва тут же связала это злодейство с именем Годунова, и была права: убийц действительно подослал боярин Борис. Подталкивать его Агасферу почти не пришлось, настолько Годунов жаждал крови отрока. Но Агасфер, конечно, смотрел дальше и рассчитывал ситуацию глубже.

После смерти Фёдора свершилось ожидаемое: его вдова Ирина, сестра Годунова, отказалась царствовать, и тогда по призыву московского митрополита Иова и Земского собора трон согласился занять Борис. О, как он ломался! Какую комедию закатил, несколько раз притворно отказываясь от престола и лишь затем позволив себя уговорить! Этот человек с великолепным умом, энергией, опытом, был прирождённым правителем. Но тлели под ним две мины замедленного действия. Прежде всего, род Годуновых был далеко не самым знатным. Коль скоро законных престолонаследников не существовало, Шуйские, Бельские, Нагие, Татищевы могли претендовать на шапку Мономаха с большим основанием. Боярская смута разгорелась с первых же дней правления свежеиспечённого царя.

Но это бы ещё полбеды. Годунов прошёл слишком хорошую школу у Грозного, чтобы всерьёз опасаться чьих-то интриг. Гораздо страшнее была народная память о загубленном Дмитрии, которому по праву Рюриковича принадлежал трон. Из уст в уста гулял на Руси слух, что не погиб, мол, царственный отрок, подменили его в последний миг – спрятали, а потом переправили за границу. Там он вырос, вошёл в ум и силу, так что вскорости во главе несметного войска двинется на Москву, отбивать отцовский престол у Годунова…

Эти слухи распространял и подогревал Агасфер, мгновенно переносясь из одного конца Русского царства в другой. Он уже присмотрел претендента на роль Лжедмитрия. Это был инок московского Чудова монастыря, по имени Гришка Отрепьев. Причина, по которой выбор пал на него, была проста: кто-то ляпнул парню, что годами и внешностью он смахивает на убиенного царевича. Монах, человек тщеславный и неумный, распустил о себе молву, что он-де и есть чудом спасшийся Дмитрий. Фигура была подходящая. Агасфер некоторое время следил за ним со стороны. На что Отрепьев рассчитывал, затевая смертельно опасную игру, он так и не понял: в голове инока был полный хаос, обычный для душевнобольных людей…

Убедившись, что многие Гришке верят, а пуще других верит сам Годунов, срочно велевший схватить Отрепьева, Агасфер не стал медлить. Он вышиб из монаха душу, вселился в его тело и бежал в Речь Посполитую. Здесь он без труда убедил польских магнатов, что он-то и есть законный Рюрикович. Поляки, искавшие предлог для вторжения в Московию, вцепились в Лжедмитрия мёртвой хваткой. Они снабдили его деньгами, войском, пообещали руку дочери воеводы Мнишека, красавицы Марины, и отправили воевать Русь.

Престол достался Агасферу легче, нежели он рассчитывал. Годунов отчаянно сопротивлялся, но Агасфер довёл его до безумия, каждую ночь присылая царю фантомное изображение отрока с перерезанным горлом. Сочинитель Пушкин, спустя два с половиной века написавший драму «Борис Годунов», ничего не придумал: прежде чем окончательно впасть в беспамятство и умереть, царь твердил приближённым о призраке окровавленного мальчика…

Сын Годунова Фёдор не царствовал и недели. Московская чернь, с именем Дмитрия на устах ворвавшись в Кремль, низложила его. Спустя день Фёдора удавили, и это был конец несостоявшейся династии Годуновых.

Надолго занимать трон Агасфер не собирался. Напротив, он делал всё, чтобы сократить своё сидение в царских палатах. Дмитрий вёл себя так вызывающе неразумно, что верный и ближний слуга Никита Маленин только хватался за голову. Молодой царь без счёта транжирил казну, обижал духовенство, открыто распутничал (дочь Годунова Ксению он сделал своею наложницей). При нём поляки чувствовали себя в Москве, как дома. Не проходило и дня, чтобы русские не жаловались на разбой иноземцев. А пуще всего люди боялись, что беспечный в вопросах веры Дмитрий начнёт загонять их в католичество в угоду посадившим его на престол полякам.

Агасфер веселился, наблюдая, как народная любовь буквально на глазах сменяется ропотом, недовольством, а потом ненавистью. Ещё забавнее было отслеживать потуги боярина Васьки Шуйского учинить заговор против Дмитрия. А ведь молодой царь меньше года назад спас его от плахи, отменив своей волей и правом приговор Земского собора. Эх, людишки! Смешные вы… и подлые… Нет, понять Христа было решительно невозможно… Однако заговор Шуйского оказался как нельзя кстати. Он прекрасно ложился в общий замысел Агасфера; не случись его, пришлось бы плести заговор самому против себя.

Накануне выступления Шуйского, Дмитрий, как ни в чём не бывало, пышно сыграл свадьбу с Мариной Мнишек. Ночью, отлюбив молодую жену до изнеможения, Агасфер покинул её, сладко спящую, и совершил рокировку – захватил тело московского купца Дормидонта Конева, а его душу вселил в царскую оболочку. Рано поутру он стоял в толпе у Кремля. Полузакрыв глаза, он смотрел сквозь каменные стены, как мечется по комнатам ошалевший, сходящий с ума Конев, обнаруживший себя в царском теле: кричит невнятное, машет руками, ощупывает незнакомое лицо, грудь, плечи, а рядом бьётся в истерике Марина. Так и погиб купец от выстрела в упор, ничего не поняв…

В тот же день Агасфер покинул Москву, захватив с собой Никиту. Перед этим он частично открылся ему. Зачем? Агасфер говорил себе, что верный человек всегда пригодится; его надо кое-чему обучить и отдать ему мелкие дела, на которые вечно не хватает времени. Но, может, в другом была суть решения? Прожил ведь Агасфер полторы тысячи лет без подручного, жил бы и дальше… В другом, в другом была суть, к чему лукавить? За пятнадцать веков Агасфер впервые встретил такую преданность. Само собой, был у Никиты расчёт на царские милости, но – Агасфер это знал точно – сначала Никита его любил, а уж потом всё остальное. И если у Агасфера было сердце, то оно дрогнуло, ужаснулось вдруг вечному одиночеству…

Всё шло превосходно. Клубок событий сам собой раскручивался в нужном направлении. После гибели Лжедмитрия появился и засел со своим войском в подмосковном Тушино ещё один самозванец – второй Лжедмитрий. Васька Шуйский объявил себя царём. Поляки под шумок захватили полстраны. Шуйский призвал на помощь шведов. Тёмный разбойник Ивашка Болотников собрал целую армию лихих людей и завоёвывал город за городом. Такой смуты, подобных бесчинств и беспорядков на Руси ещё не переживали. Эх, горе-то горькое, неизбывное…

Агасфер, не успевавший отслеживать ситуацию, потирал руки. Лодку швыряло так, что вода хлестала через оба борта.

Недолго царствовал Шуйский. Комплот из семи бояр во главе с князем Милославским сбросил его с трона, заточил в монастырь и захватил власть… Хотя какая там власть? В столицу ворвались поляки, границы открыты, казна пуста, налоги не собирают, потому что их никто не платит, а в стране дикий голод и чума. Вот она, Русь, как на ладони, беззащитная перед любым сильным. Бери её, топчи, насилуй, в узел завязывай…

И тогда Агасфер понял: пора.

Он столетиями раскачивал Русскую землю, точно маятник: от лютой власти до полного безвластия. Пришло время остановиться посередине.

Он создаст на Руси свою династию.

Цари этой династии будут править жёсткой рукой, но без лютости. Без лютости – но править. Установится порядок, и за это народ – одуревший, замордованный, познавший крайности и смертельно от них уставший – позволит себя сплотить в единый лагерь, в мощную армию, которой под силу перевернуть мир.

Неважно, будет ли Агасфер при этом править сам, облечённый царским телом, или станет незримо направлять очередного царя династии, находясь у подножия трона скромным слугою. В любом случае Русь пойдёт туда, куда он задумал.

Конечно, этот путь – на века. Но, в конце концов, он приведёт Агасфера к цели.

Куда спешить бессмертному?

… Когда страна окончательно изнемогла от безвластия, собрался Земский собор. Он постановил, что нельзя больше жить Русской земле без правителя, и выбрал на царство боярина Михаила Романова.

Почему именно его? На Руси были претенденты и умнее, и талантливее, и богаче. Разве что родом знатен, но и такие нашлись бы. К тому же Михаилу исполнилось только шестнадцать лет, он отсиживался под материнским крылом в одном из захудалых костромских монастырей. Хорош царь…

Агасфер остановил выбор на простодушном бесталанном юноше по двум причинам. Во-первых, с чистого листа легче работать. Во-вторых, Михаил отличался хорошим здоровьем, а значит, мог стать отцом столь же здоровых и крепких царевичей будущей династии. Его, Агасфера, династии.

И, конечно, разбирало любопытство, как отнесётся народ, что на престол сажают пустое место со знатной фамилией?

Хорошо отнёсся. Было уже всё равно. Пустое так пустое – лишь бы престол занять. Невмоготу без царя-то…

Молодой Романов торжественно въехал в Кремль, освобождённый от поляков народным ополчением купца Минина и князя Пожарского. В его свите был и Агасфер, пристроившийся царским постельничим.

Но когда он проник ночью в царские покои, когда склонился над спящим юношей и приготовился совершить ритуал подчинения…

Тогда он вдруг почувствовал, что ничего сделать не может.

Странное, очень странное ощущение…

Агасфер нахмурился. Он не понимал, что происходит.

Он ещё раз послал импульс в мозг спящего. Импульс вновь каким-то неясным образом отразился и вернулся к Агасферу, вызвав горячее покалывание кожи рук и лица. Агасфер попробовал дотронуться до царя. Рука остановилась в нескольких миллиметрах от тела, словно уткнулась в какую-то непреодолимую, слегка упругую преграду. Агасфер попытался нащупать биение царской души. Тщетно…

Агасфер не чувствовал царя. Казалось, что Михаил облачён в невидимый, непроницаемый, гибкий панцирь, полностью защищающий его от любых внешних воздействий. Агасфер сдавленно выругался. Что за чушь?! Ещё вчера он зондировал мозг царя, определяя точки для наиболее эффективного воздействия, и увлёкся так, что Михаил даже начал жаловаться свитским на головную боль. А теперь… Спящий царь лежал перед ним, как дичь на блюде, но Агасфер ничего не мог сделать. Он даже не мог определить, что снится Михаилу. А снилось, наверно, что-то недоброе: царь во сне метался по кровати, постанывал, сбросил с себя жаркую перину… Агасфер закрыл глаза и лихорадочно, одно за другим, прочитал несколько заклинаний, сопровождая их ритуальными пассами. Он приказывал царю самое простое – проснуться и встать. Вместо ответа Михаил перевернулся на живот и уткнулся носом в подушку.

– Ну, коли так… – угрожающе начал Агасфер.

Не договорив, он внутренне сконцентрировался и нанёс мощный удар, который должен был наверняка взломать панцирь.

Случилось неожиданное: панцирь уцелел. А вот удар, отразившись от него, вернулся к Агасферу с такой силой, что отшвырнул, как щепку. Не ожидавший этого Агасфер влип спиной в стену, зацепив по пути стол, на котором стояли фрукты, вино и кубки. Вино разлилось, фрукты рассыпались, посуда с весёлым звоном попадала.

Вот теперь царь проснулся.

– А?.. Что?.. – невнятно, сонно забормотал он, протирая глаза и садясь в постели. – Пресвятая Матерь-Богородица, кто тут? Эй, стража!

Агасфер, беззвучно шипя от боли (крепко всё-таки приложился о стену, другой бы на его месте рёбра переломал), сделался невидимым и несколькими мысленными усилиями навёл на столе порядок. Пока вбежавшая стража оглядывалась в поисках злоумышленников, Агасфер перенёсся во флигель, где дворецкий определил ему проживание. Его буквально трясло от гнева и давно забытого чувства бессилия.

Несколько дней Агасфер пристально следил за царём. Тот ел, пил, молился, разговаривал с приближёнными, принимал бояр и послов, выезжал из Кремля, отдавал распоряжения – словом, всё было, как обычно. О невидимой броне, судя по всему, царь просто не подозревал. Однако любые попытки Агасфера проникнуть в его сознание или отдать приказ терпели неудачу. Михаил был открыт для всего мира, но только не для вечного странника.

Ситуация была ясна. Гадать не приходилось: Распятый перехватил инициативу.

Что, собственно, происходит? Уничтожить Агасфера Христос не хочет… или не может? И рад бы уже, коли события приняли такой оборот, но не может? Агасфер всё больше склонялся к этой мысли. Ведь тогда, полторы тысячи лет назад, глядя ему в глаза, Христос дал зарок, что упокоит Агасфера не раньше, чем снова придёт в мир. Но второе пришествие – не праздная прогулка. Это будет возвращение, чтобы судить весь род человеческий, отделяя чистых от нечистых, награждая праведников и карая грешников. И понятно, что ради одного Агасфера второе пришествие не состоится. Во всяком случае, пока зло, которое он способен совершить, не начнёт угрожать существованию всего мира.

Но и оставаться безучастным свидетелем его, Агасфера, злодеяний, Иисус больше не в состоянии. Так что ему остаётся? Невелик выбор: лишить вечного странника чудесной силы, или ограничить возможность её применения.

Но сила оставалась в полном распоряжении Агасфера. Сегодня он мог всё то же, что и вчера, и год, и сто лет назад. Выходит, задача Богу не по плечу. Или по каким-то причинам избегает лобового столкновения. Резонно избегает! Агасфер не Бог, но и не давешний волк: клыки вырвать себе не позволит.

Христос поступил хитрее. Он защитил от Агасфера одного-единственного человека. Правда, этот человек был царём, верховным правителем земли Русской. И получалось, что все изощрённые комбинации, все расчёты, весь многовековой труд Агасфера летит псу под хвост…

Ну, может, не весь. Конечно, он в состоянии вселиться в тело царского фаворита или родственника (да хоть любовницы!), чтобы направлять Михаила традиционным способом: советовать, подзуживать, нашёптывать… Если подумать, найдутся и другие способы в том же роде. Но ведь это всё косвенное влияние. Где гарантия, что царь всегда будет жёстко следовать чужим советам? Никакой гарантии. А игра, затеянная Агасфером, была слишком серьёзной, чтобы работать наобум, без уверенности в конечном результате.

Ну, не подступиться к Михаилу. Не заставить его исполнять свою волю. Ай да Распятый…

Самое обидное заключалось в том, что Христос применил средство из арсенала самого Агасфера. Ставить энергетическую защиту-броню он учился в незапамятные времена у йогов. Пробивать, кстати, тоже. Но панцирь, оберегавший царя, поражал. Во-первых, своей мощью. Это сколько же энергии надо сцедить из астрала, чтобы даже Агасфер, силой, в сущности, полубог, ничего не мог поделать?! Во-вторых, Распятый ухитрился придать защите неожиданное свойство: всякий нанесённый по ней удар возвращался и поражал бьющего. Что само по себе лишало охоты бить.

Нет, было от чего придти в отчаяние. Что оставалось теперь – свернуть знамя, признать поражение, перебраться в провинцию и коротать нескончаемый век, показывая детишкам фокусы?..

– Ну, это мы посмотрим, – сказал Агасфер с ненавистью, кусая губы.

«Смотреть» пришлось долго, очень долго. Отцарствовал и почил Михаил Фёдорович, на престол сел Алексей Михайлович. Агасфер по-прежнему был бессилен. В тело царевича-наследника он пытался вселиться чуть ли не с его появления на свет – и с тем же результатом. Было ясно, что Романовых Иисус прочно взял под своё непробиваемое крыло. Агасфер в ярости наблюдал, как насмарку идут вековые труды. И Михаил, и сын его Алексей, были правителями с ленцой, мягкими, они дали русскому люду поднять голову. Страна быстро выходила из разрухи времён Грозного, Годунова, семибоярщины. Это бы ещё не беда, сильная держава вполне отвечала дальнейшим планам Агасфера. Плохо, однако, было то, что её сила оставалась миролюбивой, спокойной. Воевали по мелочи, стрелецкая рать сражалась курам на смех. Как ещё сумели отбить у поляков Смоленск…

Вообще царю Алексею везло. Это был крупный рыхлый человек с глазами навыкате, за свою нерешительность и безволие прозванный «Тишайшим». Кроме соколиной охоты, семьи и театра, его, похоже, ничего не интересовало. Но именно в его царствование Украина пришла к России. Гетман Хмельницкий горячо просил царя присоединить эту огромную плодородную территорию к и без того бескрайним русским просторам. Такой жирный кусок – и сам упал в руки!

Страна богатела. Людишки, учуяв давно забытый покой и порядок, осмелели. В городах уже никто не скрывал своих достатков, можно было безбоязненно торговать, строить, развивать ремесло, ставить заводишки и мануфактуры – ткацкие, плавильные, оружейные. В деревнях, конечно, крепостным приходилось туго, да и вольные крестьяне жили убого и нище, но ведь жили! Никто их не убивал, не отнимал последнее, не жёг избы…

Все эти годы Агасфер оставался у подножия трона, прыгал из одного тела царёва приближённого в другое. Ничего серьёзного не предпринимал – не мог. Разве что подтолкнул Никона-патриарха на раскол и ересь, но это чтобы уж совсем не закиснуть. Соляной, медный и все прочие бунты, коими отмечено было правление «Тишайшего», вспыхивали сами, и всякий раз Агасфер с горечью думал о мягкотелости царя. Он отслеживал ситуацию, и по-прежнему ломал голову, как преодолеть Христову броню, защищавшую семью Романовых.

Время от времени он переносился в разные страны, где путешествовал, не зная, чем занять свой тягостный досуг. Венеция, Ливорно, Дрезден, Париж, Гаага… В Лондоне Агасфер очутился во время революции, наблюдал, как рубили голову английскому королю Карлу Первому, и меланхолически думал, что чернь – она чернь повсюду, независимо от того, на каком языке болтает. Толпа, сопровождавшая Карла на эшафот улюлюканьем, мало чем отличалась от той, что глумилась над трупом Лжедмитрия. Правда, английские простолюдины, в отличие от русских, имели права, основанные на законах, твёрдо знали их и яростно отстаивали. Агасфер задним числом похвалил себя за правильный выбор: воплотить свой план в стране, подобной Англии, было бы, скорее всего, невозможно – легче поголовно перебить население. И что дальше?.. Русские люди в большинстве своём, как никто в мире, способны на порыв и подвиг, но как только подвиг совершён, а порыв иссяк, бери их голыми руками. Потому так часто бунтует Русь. И так бесплодно…

Путешествуя по Европе, Агасфер с изумлением обнаружил, что о нём уже слагают легенды. В нескольких исторических хрониках упоминался житель Иерусалима по имени Агасфер, отказавший Христу в минутном отдыхе на его крестном пути и за это обречённый на вечную жизнь и скитания. Некоторые хронисты, правда, склонялись к иному варианту: живёт Агасфер, дескать, в заточении за девятью замками, нагой и заросший, и спрашивает каждого входящего к нему: «Идёт ли уже человек с крестом?» И непрерывно кружит вокруг столпа в своём подземелье… Каким же образом тайна, стоявшая между ним и Христом, пусть даже в искажённом виде стала общим достоянием? Обдумав ситуацию, Агасфер поразился живучести и силе молвы. Через полторы тысячи лет пробилась весть об иерусалимском сапожнике, прожившем целый век и бесследно сгинувшем из города глухой ночью. Не угасла память о Христовом заклятии, произнесённом в присутствии десятков людей, и кто-то же догадался связать необыкновенное долголетие Агасфера со словами страдающего Иисуса…

В Париже Агасфер, путешествовавший под именем графа Сен-Жермен, познакомился с венгерским магнатом князем Цароки. Светски утончённый, безукоризненно любезный, и невероятно богатый князь был главным событием парижского сезона. Мужчины завидовали ему, женщины слетались на блеск его бриллиантов, словно бабочки. Сама фаворитка короля Людовика Четырнадцатого, чопорная Ментенон, изволила пригласить магната в гости и благосклонно приняла его дар – прелестную жемчужину редкой формы. Агасфера Цароки заинтересовал контрастом между внешним лоском и внутренней, тщательно скрываемой жестокостью, доходящей до садизма. В этом европейце таилась душа восточного деспота. Агасфер, изучая мысли князя, с удивлением обнаружил, что по своей пыточной камере, оборудованной в подвале родового замка, Цароки скучает больше, чем по матери и жене.

Развлекаясь, Агасфер принялся дразнить князя. Он рассказывал о своих странствиях по Востоку, о тамошних нравах и обычаях, как бы невзначай упирая на экзотические способы казней и пыток. Цароки слушал жадно, с необыкновенным интересом. Было видно, что разговор о крови и муках доставляет ему извращённое, почти чувственное удовольствие: горящие глаза и прерывистое дыхание не оставляли в том сомнений. Агасфер ясно видел, что перед ним сидит маньяк, чьё богатство и знатное происхождение позволяли ему удовлетворять самые дикие, изощрённые фантазии. Таких Агасфер уже встречал, да и сам в образе Ивана Грозного был не лучше.

Возбуждённый Цароки в свою очередь рассказал Агасферу несколько историй из своей практики. Разумеется, о том, что всё рассказанное он творил собственноручно, умалчивалось. «А вот мне, любезный граф, доводилось слышать, как один вельможа наказал своего болтливого слугу…». Или: «Когда в поместье моего кузена взбунтовались холопы, он поступил так…». Эти иносказания забавляли Агасфера, он поощрительно улыбался, подзадоривал князя одобрительными и удивлёнными возгласами.

– Да, представьте себе! – продолжал взвинченный, уже едва владеющий собой Цароки, ероша густые чёрные волосы. – Но как примерно наказать главаря бунтовщиков? О-о, мой кузен изобретательный человек! Он придумал что-то новенькое. Вот представьте: большое каменное основание, вытесанное в форме круга. В него вколачивают железный столб. К столбу наглухо приковывают бунтовщика. А сверху – внимание, граф! – его накрывают большим колпаком из толстого стекла, чей размер подогнан под размер каменного основания. Понимаете? Холоп оказывается в прозрачной герметической ловушке. Естественно, он быстро высасывает воздух внутри колпака и задыхается. Лицо синеет, глаза выкатываются, тело бьётся в конвульсиях – всё, как на ладони, или лучше сказать, как на сцене театра. Восхитительное зрелище! Полагаю, кузен не пожалел, что отвалил стеклодувам кучу талеров…

Агасфер из любопытства быстро прозондировал мозг Цароки. Да, всё так и было. В голове князя ярко пульсировала эта картина: вот он, развалясь в кресле и попивая рубиново-красное вино, сидит перед большим стеклянным колпаком, внутри которого умирает от удушья высокий широкоплечий человек, чьё лицо обезображено побоями…