Текст книги "Убить Кукловода"

Агасфер чуть не вскрикнул и с трудом подавил желание вскочить на ноги. Нет, вовсе не от возмущения диким зрелищем. Просто жестокий венгр с его кровавой фантазией неожиданно подсказал вечному страннику выход из тупика, в котором он очутился несколько десятилетий назад. Уже не слушая Цароки, Агасфер быстро совершил в уме кое-какие расчёты и облегчённо вздохнул: да, похоже, должно получиться.

Заторопившись, он встал и начал откланиваться.

– Куда же вы, граф? – разочарованно вскричал Цароки. – Вечер только начался, и я хотел продолжить нашу беседу…

– Увы, милый князь, – ответил со вздохом Агасфер, – есть некоторые дела, не терпящие отлагательства. Наша беседа фантастически интересна, однако мы сможем её продолжить в следующий раз. А вот женщины ждать не любят… Надеюсь, вы меня понимаете?

С этими словами он покинул особняк на улице Сент-Оноре, где поселился Цароки.

Той же ночью Агасфер перенёсся в Россию.

(Спустя некоторое время он из любопытства мысленно вернулся в Париж, незримо побывал при дворе и в салонах, после чего с усмешкой констатировал: его внезапное исчезновение наделало много шума. Следствие, учинённое министром полиции д'Аржансоном, установило, что из Парижа граф Сен-Жермен не выезжал, среди убитых и умерших не числился… Сыщики разводили руками. Попутно вспомнили, что в Париже граф появился буквально ниоткуда, как и по чьей протекции попал в свет – непонятно и вообще зарекомендовал себя личностью мрачной и таинственной. Цароки во всех салонах рассказывал, крестясь, что сразу почувствовал в Сен-Жермене что-то нездешнее: у них-де в Венгрии полно всякой нечисти, уж он-то разбирается, что к чему…

– Ещё одна легенда, – сказал себе Агасфер. Впрочем, ему было не до легенд.)

Вернувшись в Россию, он первым делом вселился в тело царского конюха Ерофея Возницына, чья душа отлетела в мир иной, так и не поняв, что с ней случилось. Времени, чтобы оглядеться и разобраться в происходящем, в сущности, не требовалось – и путешествуя по Европе, Агасфер пристально следил за делами в России.

После кончины Тишайшего престол унаследовал его сын от первого брака Фёдор Алексеевич. Уж на что первые два Романовых были Агасферу не по душе, но Фёдор их переплюнул. Прежде всего, он был до отвращения образован. Царь знал польский и латинский языки, покровительствовал театру, даже сам втайне сочинял пьесы. В болезненном и невзрачном с виду двадцатилетнем юноше (а на трон-то сел и вовсе пятнадцати лет от роду!) были все задатки настоящего правителя. Он поднял руку на святая святых – боярское местничество. Это был замшелый обычай, который навеки столбил за древними родами их права и привилегии. Будь ты хоть трижды болван, но если твои предки занимали в царской думе высокое место, значит, и ты можешь рассчитывать на это же место, и всё, что с ним связано – милости, подарки, чины. И наоборот: будь ты хоть семи пядей во лбу, однако происхождением похвастать не можешь, сиди и молчи в тряпочку – на управление провинцией вместо тебя назначат знатного простофилю, армию в поход возглавит родовитый глупец… Пока существовало местничество, Россией правили не по уму, а по традиции, что вполне устраивало Агасфера.

И вот эту традицию Фёдор Алексеевич отменил, причём не по годам хитро и мудро – опираясь на им же организованное решение Земского собора. А ещё решил ввести регулярную армию вместо дворянского ополчения. А ещё велел открыть на Руси целую сеть школ для простолюдинов. А ещё снижал налоги и прощал недоимки – дескать, пусть вольнее развиваются торговля с ремёслами. А ещё…

Словом, далеко шагнул царь-юноша. Но не туда, куда было нужно Агасферу. К тому же все затеянные реформы Фёдор продвигал энергично, жёстко, но без крови и суеты. Отстранённым умом Агасфер понимал, что именно такой правитель и нужен России. Да что там России – любая страна при таком расцвела бы. Сам того не зная, Фёдор Алексеевич перешёл дорогу планам вечного странника. И Агасфер в какой-то момент решил: хватит!

Он по-прежнему ничего не мог сделать с царём. Точнее, он уже знал, как преодолеть защитную броню (спасибо Цароки!), однако найденный способ требовал тщательной и долгой разработки. Поэтому Агасфер поступил с примитивной простотой. Боярам Нарышкиным, осатаневшим от сожжения местнических книг и потери былых привилегий, он внушил мысль поквитаться с Фёдором – и вот на пиру чья-то рука подсыпала в царский кубок зелье-отраву. Чужими руками Агасфер действовать мог. И точно так же он мог бы когда-то устранить отца или деда Фёдора Алексеевича. Но само по себе к его цели это не приближало. Сейчас – другое дело: сейчас надо было выиграть время.

Через три дня царь-юноша угас. Детей по себе он не оставил, и на трон уселись два соправителя, два малолетних сына Тишайшего, Иван да Пётр. Регентшей при них стала старшая сестра царевна Софья. В сущности, при трёх правителях наступило безвластие. И снова, как в прежнюю, казалось бы, уже далёкую эпоху, Русь озарилась вспышками бунтов. Бунтовали стрельцы, бунтовали крестьяне. Бунты эти Софья и её фаворит князь Василий Голицын тушили, как могли – где словом, где деньгами, где кровью. А они загорались вновь и вновь.

Маятник опять пошёл враскачку…

Агасфер в это время уединился в заповедном подмосковном лесу. Место было настолько дремучее, что на поляне близ наскоро возведённой хижины он обнаружил остатки языческого капища, некогда установленного ещё волхвами. Он жил полным отшельником и лихорадочно разрабатывал идею, случайно подсказанную кровожадным венгром.

Если человека накрыть герметическим колпаком, он задохнётся. А если поверх непробиваемой энергетической брони, охранявшей Романовых, набросить энергонепроницаемый кокон – то что? Очевидно, лишившись подпитки, она истощится, ослабнет, в идеале исчезнет. Во всяком случае, защитные свойства утратят силу настолько, что охраняемый человек – царь – наконец-то перестанет быть недосягаемым…

Идея была проста. Настолько проста, что теперь Агасфер не мог понять, как он не додумался до неё, ломая голову десятилетиями. Однако, найдя общий принцип, надо было сделать главное – сконструировать кокон, отражающий потоки энергии извне. И тут Агасфер надолго застопорился. Энергия существует и проникает повсюду. Пространство и предметы, живая плоть и растения, для неё не преграда. К слову, броня Романовых, отражая энергетические импульсы Агасфера (а именно они лежали в основе любого магического действия), была вполне проницаема для обычных потоков энергии, которые пронизывают всё окружающее. В противном случае царь в короткий срок захирел бы и умер, как и любое существо, лишённое энергетической подпитки.

В общем, задача Агасфера на первый взгляд казалась нерешаемой. На второй, третий, и все последующие – тоже. Неделями напролёт Агасфер напрягал воображение, мысленно путешествовал в параллельных пространствах в поисках каких-нибудь аналогов или просто зацепок, но всё было бесполезно. И тогда, отчаявшись, Агасфер пошёл на крайнее средство – он решил обратиться за помощью к своему наставнику Коннахту.

Разумеется, старый друид умер много веков назад; это случилось ещё в ту пору, когда Агасфер проходил магическое обучение в кельтской деревушке. Однако душа Коннахта, как и невообразимое количество иных душ, не умерла; она обитала в верхнем слое астрального мира, сохраняя мудрость и знания жреца. Однажды Агасфер уже просил совета у наставника, получил его, но сохранил тяжёлое воспоминание о путешествии в астрал. Вознесение было делом трудным, и, что скрывать, жутким. Даже Агасфера пробивал холодный пот при мысли о том, сколько загубленных им душ соседствует с той, которую предстояло потревожить… Но выбора не было.

Тщательно заперев хижину и оставив свою земную оболочку лежащей на грубом ложе, Агасфер устремился ввысь. Преодолевая слои астрала, он быстро добрался до нужного места. Тут всегда было сумрачно; лишь тусклое свечение обитавших здесь душ немного разбавляло вечную тьму. Повиснув в пространстве, Агасфер воззвал:

– Великий Коннахт! Прости, что беспокою тебя! Твой ученик Агасфер нуждается в помощи и взывает к твоей мудрости!

Спустя некоторое время (впрочем, понятие времени здесь отсутствовало) к Агасферу приблизилось фосфоресцирующее бесформенное облачко. По мере приближения оно трансформировалось в неясные очертания человеческого тела. Агасфер узнал эту высокую худую фигуру с волосами до плеч, эти кустистые брови на морщинистом лице…

– Здравствуй, мудрый наставник, – произнёс Агасфер.

– Не смешно ли желать здоровья тому, у кого нет тела? – иронически спросил Коннахт вместо приветствия. – Впрочем, какая разница… Здравствуй, Агасфер. Зачем ты здесь? Путь неблизкий, трудный…

Диалог был беззвучным, но Агасферу казалось, что он слышит низкий, завораживающий голос друида, каким тот разговаривал при жизни.

Вечный странник в коротких словах объяснил жрецу ситуацию и попросил совета.

– Я вижу только один способ добиться твоей цели. В общем, ты всё правильно придумал. На человека в защитной броне действительно следует набросить кокон. Или оболочку. В общем, любой покров. И этот покров должен быть (Коннахт выдержал паузу, точно ещё раз обдумывая ответ) – зеркальным!

Если бы Агасфер сейчас был в земном теле, у него задрожали бы руки и ноги.

Зеркало! Ну конечно… Зеркало, отражающее солнечный свет, чем вовсю пользуются дети, пуская зайчиков! Зеркало, чья поверхность в любую жару остаётся прохладной! Одно из самых таинственных людских изобретений, при определённых обстоятельствах служащее границей между земным и потусторонним мирами…

Как же он сам не додумался?!

– Пустое, – сказал Коннахт, угадывая мысли Агасфера. – Хорошо, если я тебе чем-то помог… Зеркальную оболочку ты отольёшь из астральных частиц, отполируешь её пучками энергии, и, как только твоя душа, освободившись от тела, увидит в ней своё отражение, – считай, что дело сделано. Для защитной брони этот покров станет, как саван. Ты ведь этого хочешь?

Душа вечного странника затрепетала от волнения и благодарности.

– Ты очень помог мне, мудрый Коннахт. Что я могу для тебя сделать? – спросил Агасфер.

– Ничего, – равнодушно сказал друид. – Что мне теперь надо? Телесные потребности ушли вместе с телом, земные страсти остались на Земле, и возврата к ним нет. Ни боли, ни забот, ни радости, ни привязанностей… В этой пустоте и безмолвии не хорошо и не плохо. Просто никак… А впрочем, живому этого не понять. Одно скажу: не торопись сюда, Агасфер. – Фосфоресцирующая тень замолчала и вплотную приблизилась к Агасферу. – Но ты, похоже, и так не торопишься, а? В знак благодарности удовлетвори моё любопытство. Сколько же тебе лет? Уж никак не меньше десяти веков? Примерно столько прошло с тех пор, как ты пришёл в нашу деревню. Я сам прожил почти двести лет. Мой наставник – на полвека дольше, и это предел, на который способна магия друидов. Да и любая другая магия тоже. Как это тебе удаётся? Ты бессмертный?

– Да, – вырвалось у Агасфера. И он тут же пожалел о своей несдержанности.

Коннахт отпрянул от него, словно обжёгся.

– Несчастный, – пробормотал он. – Однако… что же получается? Есть лишь один человек на свете, которого называют вечным, и я всегда считал, что это легенда… Какой-то иудей, обидевший Христа на его последнем пути, и за это наказанный бессмертием… Так это ты?!

– Да, – тяжело повторил Агасфер.

Зачем он открылся тени друида? Владение страшной тайной, отделившей вечного странника от всего мира, и невозможность поделиться ею ни с кем из живущих, изнурили его не меньше, чем проклятое бессмертие. Признавшись, Агасфер почувствовал какое-то облегчение. «Это всего лишь тень», – сказал он себе.

Коннахт задумчиво смотрел на Агасфера. Неловкое молчание затягивалось.

– Мне жаль тебя, – сказал, наконец, друид.

В его голосе звучало сочувствие, и почему-то это разозлило Агасфера.

– Меня? – фыркнул он. – Ты жалеешь меня? А почему не себя? Ты только что жаловался и советовал не спешить в царство мёртвых. Что получается? Перед тобой вечность и передо мной вечность. Но я живу, а ты прокисаешь. Кто кого должен пожалеть, Коннахт? – закончил он грубо.

Его буквально трясло от раздражения и непонятной обиды. Он настолько привык к своему превосходству над всем и всеми, что сочувствие показалось ему сейчас нелепым, как бред сумасшедшего.

– Не обижайся, – спокойно сказал Коннахт. – Может быть, ты прав, и не нуждаешься в моей жалости. Но я вижу, что ты страдаешь, твоя душа корчится от ненависти, и ты сеешь вокруг себя зло. По-твоему, это жизнь? Уж лучше мой покой… Но знай, что если ты всё же когда-нибудь умрёшь, и очутишься здесь, покоя тебе не видать. Таких, как ты, по справедливости ждут вечные муки. Тебе плохо там, но ещё хуже будет здесь. Ты в ловушке, вечный!

– Будь ты проклят! – зарычал Агасфер.

Вне себя он обрушил на Коннахта заряд энергии, который легко сжёг бы немаленький город. Однако тень друида, уклонившись, мгновенно взмыла вверх и захихикала.

– Ах, Агасфер, Агасфер, – каркнула она. – Столько лет прожил и до сих пор не знаешь, что гнев плохой советчик. Мне-то уже ничем не навредишь, а вот как ты будешь добираться обратно? Достанет ли сил после такого великолепного удара?

Тень исчезла. Агасфер послал ей вслед грязное древнекельтское ругательство, но, в сущности, Коннахт был прав: потеряв такое количество энергии, Агасфер лишь с большим трудом смог вернуться назад, в свою хижину, и еле вошёл в собственное тело. Ещё два дня понадобились, чтобы прийти в себя. Всё это время Агасфер обдумывал сказанное Коннахтом. Нет, не суровое предостережение друида о будущем вспоминал он – он просто запретил себе размышлять об этом, иначе оставалось лишь опустить руки и сдаться. Агасфер думал о зеркальном коконе, который саваном накроет защитную броню царя и сведёт на нет усилия Христа спасти династию Романовых. Спасти Россию… Коннахт подсказал решение; воплотить его в жизнь Агасферу было вполне по силам. Само собой, потребуется труд и годы… но куда спешить бессмертному?

… Для решающего опыта Агасфер выбрал время, когда молодой царь Пётр в окружении немногочисленной свиты путешествовал по Европе. На всякий случай Агасфер ещё раз попытался пробить энергетический панцирь царя, вновь убедился, что это невозможно, и лишь тогда, затаив дыхание, длинным заклинанием извлёк из астрала тщательно изготовленную зеркальную оболочку-отражатель, которая невидимым покровом пала на Петра. Теперь оставалось только ждать.

Оболочка сработала даже быстрее, чем рассчитывал Агасфер. Весь день, став невидимым, он держался рядом с царём, время от времени испытывал панцирь, и с возрастающей радостью убеждался, что прочность его убывает с каждым часом. Лишённая энергетической подпитки, Христова броня таяла, как лёд под солнцем. Поздним вечером, когда царь, лёжа в постели, что-то диктовал писцу, она исчезла вовсе.

Итак, момент, которого Агасфер ждал столько десятилетий, наступил. Пора было браться за работу, и вечный странник действовал стремительно.

Прежде всего, он снял с ничего не подозревающего царя кокон-отражатель и отправил его обратно в астрал. Быть может, сгодится ещё… что там у Распятого на уме… Потом, сконцентрировавшись до предела и прошептав одну за другой три древние сакральные мантры, Агасфер вырвался из своего невидимого тела (тут же распылив его на атомы) и вломился в тело Петра. Царская плоть обрела новую душу.

Как всегда в миг переселения, Агасфер некоторое время воспринимал окружающее смутно и соображал с трудом. Однако его переполняла злая энергия. Он тут же принялся отдавать распоряжения и что-то диктовать ошеломлённому писцу-монаху. Невольный свидетель сцены реинкарнации, парень слушал царя с выпученными глазами, а потом и вовсе сбежал, в ужасе потеряв скуфью. И чёрт с ним!.. Агасфер тут же забыл этого болвана, распираемый мстительной радостью победы над Христом. И хотя была одержана лишь промежуточная победа, Агасфер чувствовал себя так, словно после долгого заточения вышел на волю и всё теперь ему подвластно.

После Ивана Грозного Россия не видела ещё столь энергичного и решительного в своей жестокости царя. С непередаваемым наслаждением Агасфер ломал Русь и глумился над русскими нравами и обычаями. То, что церкви лишились колоколов, бояре бород, а боярские жёны и дочери – покоя теремов, было только прелюдией к главному. Царь Пётр провозгласил, что русский человек от природы глуп, ленив и косорук, лишь иноземцы способны сотворить в России что-либо путное; у них-де учиться надо. И в страну хлынул поток иностранцев со всех концов Европы, прежде всего из Германии: инженеры, военные, доктора, коммерсанты… Всех привечал Пётр, для каждого находил ласковое слово и высокое жалованье. А русские служили для царя лишь расходным материалом, и Пётр не жалел их ни на полях многочисленных баталий, ни на строительстве Санкт-Петербурга. Место для возведения своей столицы Агасфер выбрал самое что ни на есть гиблое, по принципу «чем хуже – тем лучше», и забавлялся, выслушивая лесть придворных, славящих мудрость царя-созидателя. Ну, ещё бы, окно в Европу…

А вот на что Агасфер не жалел ни сил, ни времени, что действительно созидал в поте лица, так это армию и флот. Ради них он шёл на всё. Тульского кузнеца Демидова, несмотря на отвращение к русским, приблизил и обласкал, потому что невероятно талантливый мастер и организатор Никита делал великолепное, не уступающее английскому оружие, и сумел в короткое время наладить его промышленное производство. Вороватым поставщикам припасов и амуниции Агасфер рубил головы, потому что каждая украденная копейка оттягивала срок формирования войска. Казнокрада Алексашку Меншикова, напротив, щадил, и произвёл в фельдмаршалы только из-за его баснословной отваги, воспламенявшей солдат на поле брани.

К тому времени, когда Агасфер счёл, что миссия этого царствования выполнена, Россия, превращённая в мощный военный лагерь, ощетинившись пушками и штыками, наводила ужас на всю Европу. Шведская армия и турецкий флот были разгромлены, Франция и Австрия стали вдруг приторно любезны, Англия с опаской поглядывала через Ла-Манш на русского гиганта. Теперь нужен был хаос – большой, тщательно организованный хаос, который охватил бы всю страну. И Агасфер добился этого, инсценировав внезапную кончину царя, настолько неожиданную, что Пётр не успел назвать своего преемника. Слабеющая рука (говорить он уже не мог) вывела: «Отдайте всё…» – и упала. А кому отдать? Родного сына Алексея император запытал до смерти, внук Пётр ещё ребёнок, императрица Екатерина, в прошлом чухонская шлюха, слаба на голову, и не только на голову… Династическая неразбериха, выстроенная Агасфером, призвана была укрепить репутацию России как страны непредсказуемой, стало быть, вдвойне опасной. А кроме того, пусть-ка в этом хаосе побарахтается Распятый, пусть поломает голову, что дальше предпримет Агасфер и как с ним теперь бороться…

Всё вышло так, как и предполагалось. Россия вновь надолго погрузилась в смуту и хаос. Бескрайняя страна в оцепенении наблюдала за свистопляской, разыгрывавшейся на троне и вокруг трона. Быстро спившуюся Екатерину сменил на престоле ребёнок, ставший императором Петром Вторым, и вскоре же угасший от оспы, так и не войдя в мужской возраст. Канул в небытие всесильный петровский фаворит князь Меншиков, свергнутый дворянской кликой во главе с кланом Голицыных. Эта же клика, нечувствительно направляемая Агасфером, вытащила на вакантный после смерти юнца-императора трон племянницу Петра Великого Анну Иоанновну. Курляндская вдовствующая герцогиня вполне оправдала ожидания Агасфера. Трудно было найти другую столь же бездарную правительницу. Ни умом, ни талантами, ни просто женским обаянием, Анна не отличалась. А вот страстью к еде и вину шокировала даже придворных, слабость к мужскому полу питала просто неприличную и никуда не отпускала от себя своего фаворита Бирона. Болезненно жестокая, удивительно жадная Анна, присосавшись к России, десять лет собственными руками разворовывала доходы казны. Капризы и прихоти императрицы заменили государственную политику. Иностранные послы изо дня в день ломали головы, стараясь угадать, с какой ноги встанет государыня и что теперь воспоследует…

Агасфер, в ту пору подвизавшийся мелким чиновником в канцелярии всемогущего Бирона, не мог нарадоваться на Анну. Россию трясло, она приходила в запустение; налоги из крестьян вышибали батогами; свирепствовал тайный сыск, палачи были нарасхват, плахи не просыхали от крови… Разоряя страну, Анна не жалела денег на армию, что при её скупости было удивительно. Однако Агасфер внушил мнительной императрице, что она окружена заговорами, армия – единственный оплот, и усидеть на троне можно, лишь опираясь на гвардейские шпаги и багинеты. Потому-то все годы своего правления Анна всячески заигрывала с армией. При ней Россия продолжала воевать с Османской империей, вышибая турок из Крыма и расширяя свои владения.

Прелесть была, а не императрица, совершенно такая, в какой нуждался Агасфер со своими планами. Он даже всерьёз думал продлить жизнь Анны, чьё здоровье быстро ухудшалось, подорванное обжорством, пьянством и неумеренностью в амурных развлечениях. Но затем Агасфер решил, что десять лет вполне достаточно; лишняя стабильность России ни к чему, пора её встряхнуть. И соседние страны заодно…

После смерти Анны власть подобрал Бирон, объявивший себя регентом, но продержался лишь несколько недель. Фельдмаршал Миних сочинил переворот; на трон села его креатура, племянница покойной императрицы Анна Леопольдовна, ставшая регентшей при сыне-младенце Иоанне Пятом… Общество окончательно перестало что-либо понимать и жило по инерции. Россией отныне формально правил ребёнок, двоюродный внук почившей правительницы, которая в свою очередь занимала престол на довольно шатких основаниях, так как Петру Первому приходилась лишь племянницей. А почему не Елизавета, родная и любимая Петрова дочь?.. Взгляды армии и дворянства всё чаще устремлялись в сторону легкомысленной голубоглазой красавицы, порхавшей от любовника к любовнику, вечно по уши в долгах, но доброй и простой в обхождении, что делало её популярной в гвардейских казармах.

Агасфер давно уже приглядывался к Елизавете. Истинная женщина, падкая на веселье, наряды и мужчин (он и сам как-то отведал её ласк в облике гвардейского поручика Ларина), она была, тем не менее, сильна умом и крепка характером. Армия боготворила её; теперь это было то, что нужно. И Агасфер организовал ещё один переворот, после чего Россия поздравила себя с новой императрицей, чьи права на трон были неопровержимы.

Довольно долгое двадцатилетнее правление Елизаветы ознаменовалось укреплением российский мощи. Елизаветинские полководцы Салтыков и Румянцев разгромили непобедимого прусского короля Фридриха Великого. К голосу русской дипломатии в мире прислушивались, как никогда. И попробовали бы не прислушаться… Во внутренних же делах мало что изменилось. Власть императрицы была непререкаемой, но это не мешало вельможам брать взятки и разворовывать казну, а помещикам забивать насмерть своих крепостных. Однако в целом, по сравнению с Анной Иоанновной, режим Елизаветы был до неприличия милосердным: сказывалось врождённое добродушие императрицы.

– Ну, это поправимо, – сказал себе Агасфер.

Официальных потомков императрица не имела, и в очередной раз государство столкнулось с династической проблемой. Взбалмошная Елизавета объявила наследником своего племянника, немецкого принца Петра-Ульриха, в православном крещении Петра Фёдоровича. На этого юношу Агасфер возлагал особые надежды. Коли немец – значит, страсть к армии и войне в крови, а что простоват и увлекается крепким пивом, так это беда невелика.

Но Пётр Третий надежд не оправдал. Всего полгода понадобилось Агасферу, чтобы осознать свою ошибку. Правление Пётр начал с того, что заключил мирный трактат с наголову разбитым Фридрихом, чем донельзя озлобил армию, а в дальнейшем вся его германская воинственность вылилась в бесконечные смотры и манёвры, раздражавшие и утомлявшие офицерство. Император оказался либералом почище Вольтера: он посягнул на церковное имущество, отменил тайный сыск, и даже заговорил о необходимости даровать обществу толику гражданских свобод.

Взбешённый Агасфер даже не стал тратить время, чтобы скорректировать поведение Петра – не в коня корм, не тот материал. Он перенёсся в Париж, выправил необходимые бумаги и официально вернулся в Россию под видом графа Сен-Жермена. Во Франции вечный странник не без удовольствия обнаружил, что память о его первом посещении Парижа во времена Людовика Четырнадцатого всё ещё жива, обросла легендами, и графу Сен-Жермену приписывают ворох чудес – от сверхъестественного долголетия до владения алхимией. Ну, естественно, масон высшего градуса посвящения… Агасфер подумал, что планида такая – легенды вокруг него рождаются сами собой. И, не удержавшись, подлил масла в огонь: провёл пару спиритических сеансов для великосветских дам и кавалеров. С чем и отбыл в Россию.

В Санкт-Петербурге граф Сен-Жермен стакнулся с женой Петра Третьего Екатериной и её фаворитами, гвардейскими офицерами братьями Орловыми. Троица готовила заговор против императора, но делала это так неумело, что при всём простодушии Пётр заподозрил жену, и по совету канцлера Гудовича намеревался её арестовать. Лишь помощь Агасфера спасла переворот… Потом ему рассказывали, что свергнутый император безропотно подписал отречение от престола в пользу жены, попросив только оставить ему скрипку, любимого мопса и фрейлину Воронцову. Тщетно… Отняли всё – вместе с жизнью. Нельзя его было оставлять в живых, тут братьям Орловым подсказка Сен-Жермена не требовалась.

Предоставляя Петра его несчастной участи, он знал, что делает. Смерть императора при невыясненных обстоятельствах (власти невнятно объявили, что Пётр скончался от желудочных колик) вызвала в народе недоверие. Мигом родилась легенда о добром царе, который чудом избежал смерти от злой жены и вынужден теперь скрываться… Диво ли, что вся екатерининская эпоха прошла в подавлении бунтов под знамёнами различных самозванцев, каждый из которых, как знаменитый Пугачёв, объявлял себя уцелевшим Петром. Тридцать четыре года царствования – и тридцать четыре бунта! Империю трясло… Впрочем, это не мешало Екатерине активно воевать, расширяя пределы и влияние России. Добила турков в Крыму, отхватила кусок Польши – молодец, одно слово. Да ещё успевала менять мужчин, раз от раза всё моложе и моложе годами. Её наследник цесаревич Павел, не в силах наблюдать материнское распутство, уединился со своим двором в Гатчине, под Санкт-Петербургом, и угрюмо ждал своего часа.

Час пробил на исходе восемнадцатого столетия. Не дожив до конца века четыре года, Екатерина скончалась, освободив престол для сына. Тот, однако, правил недолго – вмешался Агасфер. Во-первых, Павел вознамерился облегчить участь крепостных, издав манифест, по которому помещики отныне могли заставлять крестьян работать на себя не более трёх дней в неделю – дело неслыханное и Агасфера абсолютно не устраивавшее. Во-вторых, император изменил традиционному союзу России с Австрией и начал готовить договор с Наполеоном. Комплот с безбожным генералом-консулом, правителем революционной Франции, казался невозможным, нелепым, абсурдным… но Агасфер-то понимал, насколько он выгоден России. Такого изумительного хода от экстравагантного Павла он просто не ожидал. Россия и Франция, соединившись, вполне могли диктовать волю всему миру.

Агасфер тщательно обдумал ситуацию, изучил всевозможные варианты, но получалось примерно одно и то же: разгром Англии, Австрии и Пруссии, полная гегемония в Европе, экспансия на Восток и в Африку (египетский поход Наполеона доказал, что это возможно) и… Россия получает свою долю мирового пирога в виде земель, ископаемых, рынков, промышленных и людских ресурсов. Стало быть, неизбежен расцвет державы, сопровождаемый развитием культуры и образования, внутренними вольностями, а там и до конституции рукой подать. На протяжении считанных десятков лет Россия из нищего, вечно пьяного голодного зверя превратится в сытого благодушного гиганта, который зажил сам и даёт жить другим. Последнее обстоятельство, учитывая либеральные взгляды Павла и его наследника сына Александра, было наиболее вероятным. Конечно, всего предусмотреть не мог даже Агасфер, но в целом картина получалась именно такая. И она его не радовала. Не для того он терзал страну без малого шесть веков, чтобы в итоге она процветала…

На пятом году правления император Павел Первый скончался от апоплексического удара. Об этом, давясь от слёз, объявил гвардии и дворянству Александр. Он был словно во сне; он не мог понять, как двумя днями раньше, в сущности, санкционировал убийство родного отца заговорщиками, как решился… Давно уже Агасфер не был так доволен своей работой. Получился весьма достойный этюд.

Граф Пален (тихо и угрожающе): Ваше высочество, это уже невыносимо! Выходками и взбалмошностью ваш батюшка превзошёл даже своего родителя, блаженной памяти императора Петра Фёдоровича…

Александр (молчит, смотрит в сторону).

Пален: Россия устала от него и боится. А этот союз с богопротивной Францией, с республиканцем Наполеоном! Ваши предки, гремя костями, переворачиваются теперь в своих гробах. Повсюду хаос, беспорядок, подрыв устоев… Доколе?!

Александр (молчит).

Пален (горячо): Так дальше продолжаться не может! Вы понимаете меня, ваше высочество? Я… мы все видим только один путь исправить положение. Престол должен занять монарх, достойный править. И этот монарх – вы.

Александр (впервые за всё время разговора смотрит Палену в глаза. Открывает рот, словно что-то хочет сказать, но передумывает. Просто кивает – медленно, со скорбным выражением лица…).

Наполеона Агасфер ломал руками Александра.

Вечный странник разрывался между Францией и Россией. Ситуация была тяжёлой и быстро усложнялась. Наполеон стремительно завоёвывал страны одну за другой; Европа, не считая Англии, была покорена; Россия оказалась на обочине. Либерального и слабодушного Александра приходилось держать под неослабным контролем… но что-то надо было делать и с Наполеоном. Рассудив, что вся мощь Франции держится на одном человеке, Агасфер организовал несколько покушений на французского императора. Ни одно из них не увенчалось успехом. Пули свистели мимо; взрыв раздался чуть позже, чем надо, и карета Наполеона, спешившего в Гранд-Опера, осталась невредимой. Да и на полях сражений Наполеон выходил из бесчисленных передряг без единой царапины. Агасфер не мог понять, в чём дело: всякое везение имеет свои границы…