Текст книги "Фига из будущего"

Александр Дударенко
Фига из будущего

Составитель серии: Юлия Ковалевская

Александр ДАВ (Дударенко Александр Владимирович) – писатель, публицист, сценарист, общественный деятель. Глава Общества объединяющего потомков известнейших представителей дореволюционных династий купцов, промышленников, меценатов, проживающих в России и за рубежом. Родился в Крыму в 1961 году. Его предки представители Крымского дворянского рода Волошиных. В настоящее время автор живёт и работает в Москве.

Сборники рассказов, повести, романы, поэмы автора нашли своего читателя, как в современной России, так и за её пределами. Правдивость повествования, тонкий юмор и не злая сатира придают своеобразный колорит всем произведениям писателя. Богатый жизненный опыт позволяет представить на суд читателям разнообразные жизненные ситуации от первого лица. Точность в деталях, знание материала не понаслышке, лично пережитые моменты из жизни дают возможность автору реалистично описать цепь событий. Армейские рассказы, построены на воспоминаниях из долгой армейской службы Александра, как кадрового офицера. Повести и романы о 90-х годах – это воспоминания о становлении автора в роли бизнесмена, общественного деятеля, политика. Поэмы автора – экскурс в историю новейшей России. Живой язык. Точная рифма. И юмор…юмор…юмор…

За последние годы вышли в свет сборники рассказов: «КПБВ и другое», «Дураки на бездорожье». Роман «Эффект Бандерлогов», аудиокниги поэмы: «Нас рать!», «Мычание ягнят», «Баш на баш». Готовится к изданию сборник детских стихов «Литландия».

Женат имеет двух взрослых дочерей.

Фига из будущего, или Медь золотого дождя

Фи́га, или Фи́говое де́рево, или Смоко́вница обыкнове́нная, или Смо́ква, или Ви́нная я́года (лат. Fícus cárica) – субтропическое листопадное растение рода Фикус семейства Тутовые. А ещё – просто кукиш, или дуля.

Роман с прологом и эпилогом

Рекомендовано для представителей всех возрастов, конфессий и ориентаций. Неважно, сколько вам лет.

Уже «за» или ещё «не», а может быть даже «Ого-го!» или «только-только». Почти уверен, роман не оставит вас равнодушно-холодными. Откройте. Начните читать. Пробегитесь по строкам. Улыбнитесь.

При чтении приветствуются кофе, чай, пиво, водка, коньяк, самогон, бутерброды, чипсы, диван. Ночью – кровать с вечерней лампой. Читается легко в метро, в самолёте, в поезде на верхней и нижней полке (даже на боковушке у туалета), в парке, в переполненном трамвае и даже сидя в мягком кресле в тёплом домашнем халате и мягких тапочках, под мурлыканье наглого и ленивого кота на подоконнике.

Пролог

– Нет, дорогой мой, так в жизни не бывает… Вот ты посмотри, что мне тут пишут: «Её прекрасные руки сжимали рулевое колесо троллейбуса, а в душе пели райские птицы, заставляя сердце трепетать в груди. Весь мир вокруг был наполнен благоуханьем и дурманом того прекрасного чувства, которое заставляет нас не спать ночами, делать глупости, бросаться в омут счастья объятий и любить, любить, любить!» Чушь! Я смеюсь и плачу! Бред! Вот ты, рядовой читатель, допустим, ты сам в это веришь? Вот в это, где женщина, уже не первой молодости, водитель троллейбуса, в конце смены в Москве, на заставленных машинами, занесённых снегом улицах, прекрасными руками сжимала бы руль и наслаждалась своим любовным чувством к автомеханику Лёхе? Хотя ранее в этом же тексте написано, что он избил её во время совместной пьянки! Чушь! Вот скажи мне, они что, надеются на понимание и любовь читателя? А я должен это издавать! Бред!

– Вы просили писать правду?

– Конечно! Или ничего, или её, матушку.

– Хорошо. То, что у вас на столе… Я имею в виду все эти рукописи…

– Да какие к чёрту рукописи! Набранный на компьютере текст, абсолютно безграмотный и бездарный! И они хотят удивить мир! И непременно заработать! На чём? На ерунде? Нет! На заскорузлой, закостенелой банальной чепухе, которую даже глупые домохозяйки выкинут… Да нет! Они её просто не купят.

– А у меня, кстати, есть то, что вам подойдёт… Только потом не кричите. И не говорите: «Я предупреждал!»

Я напишу… Точнее, уже написал. Так, некоторые штрихи остались. Только, знаете… правду писали многие, поэтому всем всегда она что-то напоминает.

– Что?

– Жизнь… А мне говорят – плагиат. А я писал, как есть… писал…

– Ну и прекрасно. Пусть говорят. Главное, читали бы! А говорят – значит, читают…

Диалог этот проходил в кабинете издателя, между самим издателем и автором. Издатель перебрал ворох предложений. Повести, романы, эссе и прочая ерунда, предложенные ему авторами, он браковал, нещадно критикуя.

– Они претендуют оставить жирный след в истории литературы! Они! Эти бездари и графоманы! Как вам? – возмущался взъерошенный издатель.

Его возмущение однозначно давало понять, что след в литературе явно не вырисовывался. Сальность присутствовала, это да, без сомнений… Но вот жирным след не получался… Издатель брал один из листков со стола и, грустно смеясь, зачитывал:

– …или вот: «Прекрасное утро застало влюблённых, разметавшихся на широком ложе, ставшем свидетелем их греховной, но в то же время святой страсти…» И дальше: «Лёгкий завтрак для неё он принёс прямо в постель. Накинув на себя лишь простыню, Алексей походил на античного патриция, предлагающего своей возлюбленной насладиться утренней свежестью сока и мягкого вкуса круассана…» – Он в сердцах отбрасывал листок и, задыхаясь, негодовал:

– Боже! Откуда эта похабная ерунда! Дорогой мой!

Немного успокоившись и выпив воды прямо из горлышка бутылки, он, неинтеллигентно икнув, продолжал более спокойно:

– Во-первых – попахивает действительно пошлым плагиатом, а во-вторых… Этот гений в начале писал – живёт она, эта Галина, в коммуналке на пять семей! Тогда как её любимый Алексей в одной простыне мог приготовить ей завтрак? Патриций, мать его! Там же люди кругом. Да его бы прикончили ещё на кухне, где с утра пять задниц толкутся у одной плиты! И как они «разметались на широком ложе», если кроме старенького дивана в её комнате не было ни одного спального места? А диван не раскладывался! Был сломан! Это же написано выше. А круассаны! В советское время? А соки? В лучшем случае бутерброд с докторской…

– Хотите хороший роман? – спокойно спросил автор, щурясь и не моргая глядя на издателя.

– Нет. Хочу правдивый, весёлый, без плебейских пошлых витиеватых фраз и заскорузлых штампов… Сможешь – значит, гений.

– Неделю дадите?

– Да пожалуйста. Но… по-моему, за такой срок трудно вообще что-то написать, а тем более хорошее…

– Понимаете… Роман у меня готов… Остались маленькие штришки… И я всё сомневаюсь, как бы вы не кричали: «Это уже писали! Плагиат!»

– Опять за своё? Ты это уже говорил…

– Не кипятитесь… Почему плагиат? Да потому, что так, как есть в жизни, писали тысячи лет миллионы писателей. Писателей больших, маленьких, талантливых, не очень талантливых… А тут я! Со своей правдой…

– Да наплюй ты на критиков и их возгласы о подражании или плагиате. Пиши правдиво! Если это возможно…

– Я вот думаю – возможно! – ответил автор. – Нет, я уверен – возможно написать! Ничего ведь не надо придумывать. Просто вспоминай и записывай! Смогу! Успею! Тем более основное уже написано…

– Хорошо. Встречаемся тут же в это же время ровно…

– Да, я понял. Не волнуйтесь.

И они расстались. Автор представил точно в срок написанное им. Оно сейчас перед вами. Не ругайте его, мой дорогой читатель. Не судите очень строго за кажущуюся простоту описанных событий и типичность характеров и поступков, ведь он писал чистую правду. А правда, как нам известно, всегда одна. Вы встретитесь с героями, кого-то очень напоминающими, будете увлечены событиями до радости знакомыми и столкнётесь с обстановкой весьма реальной и непридуманной.

Вот что получилось.

Часть I
На запах денег

Только глупцы говорят правду… Правда – красивая ложь либо со слезами на глазах, с подрагивающей нижней губой и непреклонным честным взглядом мученика, либо с придурковатой улыбкой восторженного идеалиста.

Автор

Глава I
Правда, и ничего кроме…

Все живущие на Земле люди делятся на четыре типажа. Так, по крайней мере, говорит наука. Флегматики, меланхолики, сангвиники и холерики. Более противные и скрупулёзные исследователи человеческих характеров утверждают, что ещё есть интроверты с экстравертами, но они не выбиваются из списка, приведённого выше в классификации. А всякие атлетики, астеники и пикники – так просто различаются по величине брюха и толщине зада. Если наука действительно не врёт, то как-то выглядит всё это очень просто и примитивно. Из семи миллиардов населения – примерно по миллиарду восемьсот тысяч одинаковых личностей! Скучно. Людское население куда как более разнообразно и разношерстно, если, конечно, это не обидно и можно так выражаться. В каждом индивидууме есть что-то своё, неповторимое. Свои прелести. Свои гадости. Свои недостатки. Свои достоинства. Свои предрассудки. Ходят они со своими особенностями, и одни не верят в свою исключительность, другие – убеждены в ней, а все вместе – создают большие неприятности планете и всем остальным её обитателям. Уже придумали люди ездить без лошадок, летать без ветра, плавать не замочив ног, говорить через океан без громкоговорителя, смотреть театральное представление или футбол не вставая с дивана, врать не краснея, воровать не задумываясь, варить самогон не попавшись полиции… И много ещё чего всякого полезного и пригождающегося в жизни. Пригождающегося им, людям, и никому более из обитателей планеты. Животных, которые не вымерли или не отстреляны, потеснили. Недра разворошили. Реки запрудили. Океан загадили. За космос принялись. Вроде всё есть. А всё чего-то ищут…

Есть, конечно, занятия и более прозаичные и малоинтересные, чем футбол, космос и самогоноварение. К таким занятиям смело можно отнести хождение на работу, изучение периодической таблицы Менделеева, глажку брюк, помывку посуды, вырывание волос из носа и рассказ жене, где ты был вчера вечером.

Но, что самое интересное, при таком количестве похожих друг на друга индивидуумов всем на Земле есть чем заняться. Кто-то строит. Кто-то носит. Кто-то варит. Кто-то воюет. Кто-то сидит. Кто-то его охраняет. А кто-то жалуется на отсутствие работы. И у всех одно объединяющее занятие – они делят деньги. Делят с того момента, как только их придумали. Причём имеют больше денег не всегда те, кто больше работает. А точнее, очень часто наоборот. Так, по крайней мере, думают те, у кого денег очень мало или нет вообще. Та часть населения, у кого их много, уверена, что они как раз-то и пашут… как кони. А бедные граждане планеты, по мнению богатых, не кто иные, как бездари, лентяи и пьяницы. Отсутствие понимания между одними и другими периодически приводит мир к революциям, войнам, грабежам, воровству, предательству, измене… и ещё к чёрт-те чему. И всё ради них. Ради заветных, иногда с водяными знаками, иногда металлическими, иногда зелёными, но чаще – виртуальными. Ради денег. Мир крутится круглосуточно в размышлениях и планах, где добыть и как сохранить уже добытые эквиваленты своего труда, умения и таланта. Одним из семи миллиардов борющихся за деньги индивидуумов был и наш герой.

Ранним утром в городе Земске, едва забрезжил рассвет (как пишут в дамских романах), проснулся молодой, вполне упитанный, но не толстый, а даже наоборот – очень спортивного сложения, человек. Он принадлежал к той части населения, для кого наличие даже небольших денег было довольно нечастым и непродолжительным событием в жизни. Это утро не было исключением. Денег всё так же не было, точнее, они кончились, не успев принести своему владельцу удовлетворённость жизнью и полное душевное равновесие. Желудок, пока ещё здоровый, пел голодные песни, призывая своего хозяина бросить ему хоть какой-то кусок пищи. О вкусе и изысканности блюд речь не шла. Под пищей подразумевалось любое съедобное для желудка вещество. Фантазии молодого человека, подталкиваемые голодом, рисовали большие перспективы, строили планы, заставляя подняться с постели и приступить к поиску средств. Проснулся он не в своей постели, и даже не в своей квартире. Своей постели, как и квартиры, у него, естественно, не было. Прибыв накануне вечером, он остановился в комнате случайного попутчика – геолога, который за время совместного путешествия на жёстких полках плацкартного вагона проникся глубоким доверием к новому товарищу и дал ему ключи от своей коммунальной жилплощади в городе Земске. Разрешив «пожить сколько потребуется», геолог проводил дорожного друга до перрона города Земска, сойдя с вагона и шаркая драными комнатными тапками по заплёванному асфальту. Помахав на прощанье рукой и дыхнув поездным перегаром водки и лука при прощальном поцелуе, он поехал дальше раскрывать тайны недр расковырянной планеты, попросив, однако, ключ оставить под ковриком. Так наш герой стал временным обладателем девяти квадратных метров с одним диваном и тумбочкой, выполнявшей роль стола и шкафа одновременно. Комната была самой дальней в пятикомнатной коммунальной квартире, размещавшейся в бывшем купеческом доме города Земска. Молодой человек после лёгкого утреннего туалета, что называется, «на бегу» и завтрака, состоявшего из засохшего куска хлеба с тёплой водой из соседского чайника, втиснулся в повседневную одежду, которая, впрочем, была и парадной, и направился на улицу. В народ. В городе пели птицы, сохло бельё на верёвках, рождались и умирали люди и… проходила предвыборная кампания. Первая по новым правилам. Первая с тремя, а не одним, как ранее, кандидатами. Сегодня день был особенный. Нет, Землю посетили инопланетяне, рубль не стал конвертируемой валютой, и сборная России не выиграла чемпионат мира по футболу. Сегодня в Земске объявлен день молчания. Такие дни теперь объявлялись по случаю предстоящих выборов. Многие обыватели искренне недоумевали: почему перед выборами нужно молчать?

Так наш герой стал временным обладателем девяти квадратных метров.

Объяснения всем непонятным политическим событиям в городе Земске давал местный политический ас, бывший гардеробщик райкома коммунистической партии Егор Серафимович Серафимович. Нет, дорогой читатель, ошибки здесь нет. И опечатки тоже. Бывший хранитель пальто и шинелей ответственных и не очень, а иногда так просто безответственных работников райкома, по отчеству был действительно Серафимович, с ударением на третий слог, букву «и». А вот фамилия – Серафимович – имела ударение на четвёртом слоге, на букве «о». Получается – Егор Серафимович Серафимович. Он сидел в городском парке, у памятника Ленину, на скамейке, с неизменной газетой в руках, каждый день с десяти до двенадцати дня и с трёх до пяти вечера. Газета могла быть любой. От редкой и потрёпанной в годы перемен, но всё же кем-то выпускаемой «Правды» до цветного и аляповатого «Калейдоскопа». «Калейдоскопом» было бесплатное издание рекламных объявлений, которыми набивали не только почтовые ящики граждан, но и все свободные углы в подъездах. Изданий с рекламой выходило в девяностые годы уже так много, что дворник Ильшат топил ими свою буржуйку в холодные зимние дни и ночи. Ну, центральное отопление, ввиду перестройки, переделки и перестрелки конца восьмидесятых – начала девяностых, давало сбои. Котельные города Земска прохудились. Когда в стране перестройка, не до таких мелочей, как отопление или канализация. Для их содержания в исправном состоянии нужны всё те же пресловутые деньги. А денег хватило у нового мэра только лишь на красивые плакаты, призывающие «взять судьбу в свои руки». Над надписью – портрет серьёзного мужчины, в руках которого калькулятор, изображавший, видимо, судьбу. Нет, на плакаты ушли не все средства дырявого бюджета города. Часть денег пошла на ремонт бывшего здания райкома и автомобиль «Мерседес», на котором гордо разъезжала жена нового мэра, с водителем Толей. На этом бюджет города сдулся, впал в экономическую кому и не обещал скорого выздоровления. Люди жили без тепла, иногда без воды, но с плакатными призывами, под запахи прорвавшейся канализации, любуясь на новый «мерседес» главы города.

Водитель Толя был третий в городе человек – после жены мэра города и самого мэра. Поскольку город был мал и нищ, преступный элемент тоже был под стать всему остальному. Серьёзных авторитетов не было, а мелочь полностью находилась под мэром и начальником тогда ещё милиции.

Так вот. Сидел Егор Серафимович Серафимович под тенью обруганного в последние годы и обгаженного глупыми голубями вождя и невнимательно пробегал глазами по рекламным объявлениям «Калейдоскопа». Пестрота и разнообразие вызывали рябь в глазах, желание избавиться от перхоти, сходить к гадалке, посетить свободных от предрассудков девушек, купить щенков и устроиться на «работу без интима». Рекламные призывы также предлагали вывести из запоя, поклеить обои «еврометодом», сдать и снять комнату и многое другое. Назойливее всех был «Гербалайф». Многие слышали про него, но не представляли, что это.

Вокруг Егора Серафимовича Серафимовича стали собираться городские бездельники, которых с каждым днём перестройки, ускорения и перехода на новые рельсы экономики становилось всё больше. Вот и в этот день рядом с ним на скамейку присел гражданин, по виду обнищавший интеллигент. Он протёр нечистым носовым платком треснувшие стёкла очков. Посмотрел на них. Подышал на них. Вновь протёр и, убедившись, что на линзах пятен нет, спросил:

– А вот скажите мне, дорогой Егор Серафимович, зачем перед выборами день молчания?

Бывший сотрудник серьёзного партийного органа, как и подобает натуре выдержанной и степенной, посмотрел на вопрошавшего потасканного интеллигента пристально и проникновенно. Убедившись, что слушатель готов, ответил:

– Молчание – золото, – и многозначительно кивнул. – А вы как хотели? Вспомните – «Противник подслушивает!», висело же почти в каждом кабинете раньше. От…

Интеллигент, мало удовлетворённый таким своеобразным ответом, завёл разговор на эту тему с появившимся соседом справа. Вскоре к ним присоединились другие озабоченные политической ситуацией в городе накануне выборов граждане. Минут через пять у каменных ног Ильича шёл нешуточный диспут по поводу дальнейшего курса государства. Вскоре спорившие разделились на два лагеря и диспут перешёл в несанкционированную драку. Первым удар нанёс бывший руководитель профсоюза работников коммунального хозяйства. Выслушав убойные доводы уволенного недавно из института профессора о необходимости слома старой экономической модели, модернизации производства за счёт внедрения инноваций с привлечением иностранных инвестиций, он, крякнув, влепил профессору в ухо со словами: «Словами буржуйскими давишь, гнида, а унитазы забиты!»

Очки профессора улетели в лужу, а сам профессор – в другую сторону скамейки. Потасовка завязалась не столь ожесточённая, сколь шумная и эмоциональная. Накал потасовки подошёл к высшей точке. В этот же момент к куче дискутирующих граждан приблизился наш герой. Он был абсолютно спокоен, сдержан и искрил при этом плакатной улыбкой на здоровом молодом лице. Его тревожило о дно-единственное желание – хорошо поесть. Молодой человек остановился около поднявшегося с колен и отряхивающего брюки профессора и мягким голосом спросил:

– И почём нынче наука побеждать?

– Что? – Профессор оглядел вопрошавшего и, не найдя его достойным для дискуссии, ответил: – Идите вы, молодой человек, к чертям собачьим, – и попытался приладить на нос остатки очков.

– Спасибо, что так, – грустно улыбнулся молодой человек и, переступив через руководителя профсоюзов работников коммунального хозяйства, пошёл в глубь аллеи.

Потасовка постепенно утихла. Спорщики расселись по разным лавкам и стали зализывать раны, полученные в борьбе за плюрализм мнений.

День молчания в городе Земске начался.

Молодой человек подошёл к аппарату газводы, оглянулся по сторонам, медленно достал из кармана монету на тонкой капроновой нитке и просунул в щель автомата. Автомат издал шипяще-харкающий звук и выдал порцию газировки в подставленный стакан. Вода была чуть желтоватого цвета, никак не соответствуя надписи на автомате: «Сироп вишнёвый». Выпив залпом тепловатую газированную жидкость, молодой человек ловко извлёк монету обратно. Затем он сунул руки в карманы брюк и направился через дорогу к близлежащему магазину.

Магазин, куда вела кривая судьбы нашего героя, преобразился за последние месяцы до неузнаваемости. В застойные годы паралича советской власти все магазины города, как, впрочем, и страны, представляли собой картину неизвестного художника «Утро холостяцкое». Не был в своё время исключением и этот. Тогда, кроме толстых продавщиц с ярко накрашенными губами и с золотыми перстнями на всех пальцах, в нём размещались пустые прилавки, полки, холодильные камеры и кассовый аппарат. На стене, накренившись под тяжестью стыда и усталости, как правило, висел деревянный стенд с гордым названием «Уголок покупателя». Слегка потрёпанные «Правила советской торговли» горделиво возвышались над сильно затёртой и пошарпанной «Книгой жалоб и предложений». Перед кончиной советской торговли жалобы переросли в одни предложения. Предлагалось: «Сдохнуть вам всем вместе с вашей перестройкой», «Попробовать жить на зарплату врача», «Выкусить…», «Идти на…», «Идти в…», «Постыдиться бы!», «Спросить Зинку из кондитерского, с кем она спит»… И многое другое, чем богата фантазия нашего народа, о повышении благосостояния которого пеклись все последние семьдесят четыре года кряду.

Накал потасовки подошёл к высшей точке. В этот же момент к куче дискутирующих граждан приблизился наш герой.

С началом приватизации и появлением частного предпринимательства магазины, словно по мановению волшебной палочки, обрели яркие товары, невиданные напитки, колбасы разных сортов, пиво и, что уж совсем невероятно, – туалетную бумагу в рулонах!

Полки заполнили сильно-, слабо– и среднеалкогольные напитки – от спирта «Рояль» польского розлива, водки «Распутин» с моргающим бородатым мужиком на этикетке до невиданных ранее «Мартини» и совсем уж сверхъестественного «Амаретто». Покупатели узнали, что колбаса может быть не только с названием «по два двадцать», но и с нежными именами. В Москве, конечно, этим сильно не удивишь. Там и в советские времена можно было застать финский сервелат «Салями», сырокопчёные колбасы «Московскую» и «Любительскую», сыр «Пошехонский» и даже «Голландский». Но вот в глубинке! Овощные отделы горделиво выставили напоказ бананы, апельсины, мандарины и уж совсем невиданные манго и кокосы. Яблоки блестели восковыми боками. Виноград, клубника, малина и другие чисто летние фрукты откуда-то взялись и зимой. И старый анекдот о том, как на вопрос советского гражданина иностранцу: «Когда у вас в магазинах появляется клубника?» тот отвечал: «Около восьми утра», перестал удивлять российских граждан. Покупатель обрёл возможность покупать не то, что завезли, или, как говорили, «выбросили» на прилавок, а то, что нужно ему в данное время. Уже не встретишь отца семейства, возвращающегося из Москвы с сумками, набитыми всевозможным съестным, и обвязанного, словно пулемётными лентами, бусами из рулонов туалетной бумаги. Уже перестали занимать очередь, а лишь затем спрашивать: «Что дают?» Но пока ещё не перестали удивляться новым товарам и часто брали их на пробу. Большое разочарование вызвал диковинный фрукт или овощ под завораживающим названием авокадо. Вид обычный, но вкус – мыло мылом. Не оправдал ожидания и воспалявший воображение своим непонятным названием странный плод фейхоа, и многое другое, что стало доступным и оттого менее желанным. Народ опять всё больше склонялся к проверенным временем картофелю, свекле и капусте. Рынок расставлял всё по местам. Продавцы овощных отделов спустились по лестнице иерархии человеческого общества в самый низ, товароведы даже отделов обуви и ковров – сравнялись по статусу с обычными инженерами, а директора магазинов из небожителей стали обычными гражданами, отбивающимися от многочисленных проверок и поумневших покупателей. Капитализм взрослел и набирал силу.

Молодой человек зашёл в магазин и принялся набивать тележку продуктами питания. Денег, естественно, у него было меньше, чем у дервиша в самые голодные дни. Уверенный вид, спокойная поступь и взгляд невинного младенца не вызывали у продавцов магазина сомнений в его платёжеспособности. Сомнение возникло вскоре. Возле кассы. Молодой человек долго рылся в немногочисленных карманах своего облачения. Дёргал бровями. Удивлённо хмыкал. Качал головой. Очередь, собравшаяся позади него, стала немного волноваться. Кассирша нервно постукивала ключом от кассового бокса по аппарату. Но пока все молчали. Вид молодого человека – извиняющийся и покорный – не побуждал к агрессии. Наконец, убедившись, что денег нет, рассеянный покупатель сбивчиво произнёс:

– Видите ли… тут, как бы это… право, как неловко… Я, видимо, того…

– Что? – улыбаясь, спросила кассирша.

– Деньги… дома, наверное… а может, потерял? Трудно сказать.

Очередь человек из семи загудела. Кассирша недовольно передёрнула плечиками, но ответила вполне тактично:

– Внимательнее надо быть, дорогой мой. Я ведь уже всё пробила. Теперь как? – И куда-то в сторону громогласно гаркнула:

– Кать! Катя!

Неизвестная Катя долго не откликалась, чем вызвала негативную реакцию подогретой публики. Пока покупатели вспоминали про культуру обслуживания, старорежимные совдеповские замашки и про «Сталина на вас нет!», к кассе подплыла дородная молодая Катя. Её мягкая походка, добрый телячий взгляд и привлекательная полнота, украшенная тугими округлыми формами, возымели положительное, успокаивающее действие на мужскую часть очереди. Женская часть зашипела, но не стала лезть на рожон.

– Что случилось? – ангельским голоском спросила полнотелая блондинка Катя.

Вид молодого человека – извиняющийся и покорный – не побуждал к агрессии.

– Вот. Товарищ… Простите… господин. Забыл бумажник дома.

Господин виновато развёл руками и покорно склонил голову набок.

Катя оценивающим взглядом окинула кроткого на вид, но очень статного и великолепно сложенного покупателя и, ни секунды не сомневаясь, ответила:

– Отменять покупку не будем. Долго. Очередь… А… покупатель… покупатель всегда прав! – И она с видом покорной ученицы посмотрела в глаза всех мужчин одновременно, чем вызвала одобрительные возгласы и даже лёгкое рукоплескание. – Я внесу деньги. А господин рассеянный, – при слове «рассеянный» она мягко и кокетливо улыбнулась, – принесёт мне долг. Так?

– Безусловно. Конечно, с большим удовольствием… Неловко получилось. – Он извинялся перед Катей, перед кассиршей, перед очередью и всем миром сразу.

На этом инцидент был исчерпан. Катя внесла деньги. Рассеянный покупатель забрал товар, а очередь улыбчиво и спокойно обсуждала добрый поступок представителя частного сектора торговли.