Текст книги "Код предательства. Рассказы о взрослой любви"

Прошло много лет. Кричевский женился на мужеподобной женщине. Но это была всё-таки женщина, и того, что называется семейным счастьем, у них так и не получилось. Вместе они выпивали и ходили выпивать с друзьями. У них родились дети. Подросли и тоже стали выпивать. Внешне это была всё же обыкновенная семья, со средним уровнем достатка. Оба учительствовали.

О своей страшной тайне Кричевский поведал мне как-то зимой, когда уже прочно ступил на стезю порока.

После того случая на речке в наших отношениях появился некоторый холодок. Но потом он растаял. Кричевский снова стал весёлым, общительным. И – ещё более женственным. Он влюбился. И это была любовь взаимная. Осветитель Жека из областного драмтеатра обратил внимание на стройную Лёвушкину фигурку, на круглую, плотно обтянутую джинсиками, попку. О своём неожиданном счастье Лёвушка хотел рассказать всему миру. Ему на глаза попался я, старый друг. Лёвушка сначала взял с меня клятву, что я – ни-ко-му! Ни-ког-да! И потом рот у него не закрывался. Он, Жека, молодой. Говорит, что любит и никогда не бросит. Двойной минет – это так здорово! – Пойдём, постоим возле его дома, я хочу посмотреть на его окна, – просил меня Лёвушка. И мы шли к этому дому вечером, и Лёвушка сияющими глазами смотрел на жёлтые окна. Потом просил: – а ты можешь его вызвать? Вызови его, пожалуйста, хоть на минутку… Я стучался, звал. Слава Богу, никто не вышел. Участвовать во всех этих играх мне как-то было не по себе.

Когда мы шли от Жеки, было уже темно. Усилился мороз. Лёвушка взял мою руку и положил к себе на талию. Так мы и шли. Освободиться, сбросить руку я не мог – боялся Лёвушку обидеть.

Хоть бы никто не увидел, хоть бы никто не увидел – шептал я про себя…

Несмотря на обнаружившиеся половые различия, мы с Лёвой продолжали общаться. Он всегда был умницей – этого у него нельзя было отнять. Научил меня любить Окуджаву. За увлечение Высоцким его разбирали в институте на комсомольском собрании.

Иногда в разговорах со мной Лёва вёл себя, как женщина, которую я бросил, не оценил. С нарочитыми подробностями рассказывал, как его любят другие мужчины. Я догадывался, что втайне он на что-то надеется. Но, увы, помочь не мог ничем. Я любил баб. Любил, как они вредничают, целуются, пахнут, плачут, смеются. При всех своих достоинствах, Лёва сюда никак не вписывался.

Помню, когда я ещё ничего о нём не знал, мы на работе отмечали мой день рождения. Объятия. Поцелуи. Лёва предложил мне выпить с ним на брудершафт, и я, ничего не подозревая, согласился. Мы хлопнули по бокалу шампанского и тут Лёва, широко раскрыв свои мокрые губы, чувственно впился мне в рот.

Какая всё-таки гадость – эти мужские поцелуи!..

Лёвушка рассказывал, что в школе, в классах, он замечает мальчиков, которые такие же, как он. Он замечает, узнаёт на улице, в толпе, таких же мужчин, как и сам.

И я сейчас иногда задумываюсь – вот мальчики, которые бывают среди других в каждой школе, в каждом классе – как сложится, как складывается у них жизнь в этом нашем мире? Прошла перестройка, наступил советский капитализм. И осталась нетерпимость к тем, кто не похож на других. Их объявляют больными, чуть ли не калеками, хотя и калек тоже не любят.

Должны пройти десятилетия, чтобы возможность, право любить в нашей стране все голубые, розовые и фиолетовые получили наравне со всеми остальными – белыми и пушистыми.

Как прожить, как пережить эти десятилетия мальчику, с которым встречался глазами, которого среди других узнавал старый педик Лёва Кричевский?..

Жека, конечно, бросил нашего Лёвушку. Но обнаружился целый круг всяких знакомых армян, которые катали его на дорогих машинах и водили с собой в сауну. Это можно было бы назвать откровенным блядством, но… Если жизнь фактически началась тогда, когда больше половины её уже оказалось за плечами…

Ну, вот – рюмка опять полная…

А это кто? Не может быть! Моя несбывшаяся мечта – Наташка Цыпляева. Когда-то я робко предлагал ей своё сердце. Она внимательно его рассматривала, улыбалась и не говорила ни «да», ни «нет». Я писал ей письма. Это было какое-то странное состояние: невесть откуда брались удивительные сочетания слов. Потом ей стали не нужны ни мои письма, ни сердце. В тот момент для отечественной словесности погиб великий эпистолярный писатель.

У нас ничего не было с Наташкой, поэтому ничего и не получилось. В решении таких вопросов всегда первична половая связь. Никогда нельзя с женщиной вначале сердце – потом связь. Это бесперспективно. Тупик. Наше половое бытие определяет наше дальнейшее сознание. Сказали Маркс и Энгельс. (ПСС, т. 98, Мюнхен, 1903г., стр.704).

И вот Наташка здесь. Не иначе, как от Артурчика узнала, что у меня знаменательное событие и примчалась. Наташа! Для тебя моё сердце всегда свободно! Могу ли я надеяться, что сегодня у нас с тобой, наконец, что-нибудь случится? Наутро и свадьбу сыграем.

Опять размечтался.

Я вот тут всё собираюсь произнести речь. Скучно как-то пьют в России люди. Нальют в стаканы, поглядят друг на друга, молча и – хлоп! Закусили. – Ну, что? – ещё по одной? – Опять налили, подумали и молча – хлоп! После Казахстана непривычно. Там один за другим поднимаются гости и произносят сладкие речи в честь виновника торжества. И каждый ждёт, когда наступит его очередь, когда ему дадут слово. Получается длинная череда импровизаций и создаётся впечатление, что гости только для того и пришли, чтобы, как можно красивее рассказать о достоинствах героя застольного события. Конечно, в процессе ещё едят и закусывают, но это проходит как-то фоном, приятной второстепенной формальностью, которую также необходимо исполнять.

Я и пьяных-то не видел на таких гулянках. Не видел драк.

Ну, сегодня у меня, точно, все перепьются. Я уже и сам – не помню, какую рюмку – выпил.

Но голова почему-то чистая. Конечно. Такое потрясение пережить. Никогда в жизни такого не было. Даже не мог представить. Кстати, о стрессах. Знакомый лётчик рассказывал.

Летал он на кукурузнике. Обрабатывал гербицидами колхозные поля. И вот разбрызгал он над пшеницей вонючую отраву, собрался лететь обратно, как тут двигатель взял, да и заглох. Тишина, только ветер в крыльях шумит, и пропеллер замер, будто машина уже на земле стоит. Ситуация, конечно, неприятная, но не смертельная. Нужно только приглядеть где-нибудь ровное поле и спланировать. И поле тут же подвернулось. Такое, как надо. Лес, деревушка и настоящий зелёный аэродром для его истребителя вредных растений.

Стал туда планировать. И получилось, что чуточку не рассчитал. Ветер придал лёгкой машине ненужное ускорение, и её понесло к краю поля, где прямо поперёк была проложена глубокая чёрная борозда.

Самолёт, качнувшись, чуть не клюнув носом, остановился от неё в метре. Лётчик вышел из кабины на ватных ногах. Какая-то сотая, тысячная доля секунды – и на этом месте была бы сейчас куча горящих дров, а посередине – груда костей и мяса, завёрнутых в лётный комбинезон.

Пилот постоял. Потом поплёлся к крайней избе. Там его уже ожидали бородатый мужичонка, а возле него двое мальчишек в грязных рубахах и с перепачканными носами. Они всё видели. Мужик держал в руках бутылку самогону и пустой стакан. Лётчик выпил самогон прямо из горлышка, залпом, как воду. Он и подумал, что ему дали воду. А голова оставалась чистой и ясной. И пустой. Это вот о стрессах.

Я так думаю, у меня история, может, ещё и покруче получилась. Расскажу, расскажу… Сейчас вот, ещё рюмочку, и…

Нет, ну, это вообще – ни в какие ворота. Гости встают, начинают расходиться. Не дождавшись меня, не увидев, не выслушав. В конце концов – это же мой день! Вот и фотография моя на столе. И рюмка снова налита до верху. И свечка…

Зачем-то горит свечка. Зачем?.. Ведь вокруг и так – вон как светло…

Папа

Папа выходит из дома. Перед этим он в передней становится на половичок и тщательно вытирает ноги.

Папа, ты же из дома выходишь, а не заходишь в квартиру с улицы!..

Ах, да, говорит папа. Дошаркивает левой ногой о половичок и выходит.

За папой всё время нужно следить. Как бы он чего не отчубучил. Проследить, что он надевает на себя перед тем, как пройтись по деревне, как он ходит, что собирается делать. От прежней городской жизни он вынес убеждение, что и тут, в забытом Богом отделении бывшего совхоза, а теперь А/О, он должен выглядеть интеллигентно и идти в ногу со временем. Поэтому он почти не расстаётся с фетровой шляпой, оставленной впопыхах сбежавшими в Германию друзьями-немцами. Шляпа изгрызена молью, что, по мнению папы, подтверждает её происхождение из дорогих натуральных материй. К нам в отделение ничего натурального уже давно не привозят, только забирают. Заезжие лица кавказской национальности, обративши внимание на папин простодушный вид, попытались выманить у него шляпу за леденец. То ли, как тряпку, то ли – как цветной металл. Папа запросил триста долларов, как за тарелку НТВ, чем ещё больше убедил смуглых пришельцев в том, что у него не все дома. Но шляпы они так и не получили. Только и поживились, что сняли ночью сердечники с поселкового трансформатора, да метров сто алюминиевого провода. Хотя, может, сердечники с проводами сняли и не они, потому что прошлый месяц в местную милицию взятку за лицензию на воровство цветмета возил наш, русский.

Папу не смущает, если из дома он выходит в разных ботинках и ему на это укажут. Носки он каждые два дня проворачивает на ноге на девяносто градусов. По его мнению, так пятка меньше изнашивается, а срок службы каждой пары увеличивается в четыре раза. Со свитерами сложнее. Их можно проворачивать только на сто восемьдесят градусов, т.е. надеть задом наперёд, чтобы не протирались рукава на локтях.

Папе ничего бы не стоило уйти из гостей в чужой обуви, но это невозможно физически: у папы очень большой размер ноги.

Обустраивая подворье, папа откуда-то приволок старые двери, высотой метра три или четыре, и с метр шириной. Откуда такие могли взяться, остается загадкой. Может, половинка от входа в опочивальню какого-нибудь великого князя? Тащили, тащили по степям белогвардейцы, да и бросили. Или тащили красные для опочивальни своего комиссара, грабанув и обосрав напоследок помещичью усадьбу?..

Конечно, дома такую вещь приспособить было негде, и папа установил свою находку во дворе, в центре забора, для удобства прохождения из огорода к сараю. Под сооружением осталось установить объёмную надпись: «Никто не забыт. Ничто не забыто». И водить туристов. Потому что второй такой в данном огородном контексте в мире больше не было. Дверь было видно за версту. Проезжающим по трассе шофёрам она стала служить ориентиром. Вначале на горизонте появлялась дверь. Потом – папин посёлок.

Однажды, загрузившись дустом, дверь сбил низко пролетавший над посёлком самолёт-кукурузник.

Папа забывает всё и про всё на каждом шагу. Встаёт в пять часов утра в мороз, в метель, уходит на работу, на маленькую газораспределительную станцию, передавать режим. Через час возникает из ночи, как снеговик: ключи забыл. Но дома их нет. Всей семьёй помогаем папе искать ключи. Находим у него же в кармане. Выражение муки и обречённости на лице папы сменяется детской радостью: «Ну, я, прям, опять – как чукча…».

Вообще работа у папы хорошая, не шибко обременительная, но то, что его вагончик с приборами ещё не взорвался, нужно считать откровенной милостью Божьей. Хорошо, что папа не курит, не любит играть со спичками.

Стремление папы идти в ногу со временем, в сочетании с его модной бразильской амнезией, производит подчас неожиданные эффекты. Так, папа узнал, что крутые мэны, или, там, мачо, не носят под джинсами никакого белья. Если бы ещё папа не забывал задёргивать на них металлическую шторку… Посёлок испытал на себе два или три сеанса. Встряска была ощутимой. До шока. Целомудрие местного населения, правда, не рухнуло, но пошатнулось. Даже замужние женщины впервые увидели при дневном свете ужасающие подробности устройства мужского организма. До этого они всё какие-то догадки строили, потому что поселковые мужья никогда жёнам при свете дня эту пакость показывать не решались.

Дома папе сделали замечание, которое пришлось ему, как об стенку горохом. Но не у всех же в семье амнезия. И стали папу проверять всякий раз, когда он собирался пройтись по посёлку.

Но, разве за всем уследишь?

Про следующий случай мне уже, как старшему сыну, папа рассказал сам.

Было это в выходной. Откушал он в обед супружниного борщику и прилёг отдохнуть в дальней спальне. Даже вздремнулось чуть-чуть. И сон пришёл. Но опять обидный какой-то, про еду. Опять – это потому, что уже не в первый раз такое снилось и всё об одном и том же. Будто собрался папа в буфете покушать. Был при себе и пластмассовый пузырь самогону на полтора литра. И еда-закуска уже стояла на столике, и тут папу зачем-то отозвали. Вернулся – а закуски-то и нет. Так и проснулся с чувством потери. И даже, несмотря на сытный обед, опять засосало под ложечкой. Одна радость: откуда ни возьмись – эрекция вдруг возникла. Да такая, что твой камертон: стукни чем железным, так и зазвенит звуком «ля» – четыреста сорок колебаний в секунду. Тут, кстати, из кухни раздалось позвякивание посуды, и потянулся запах блинчиков. Очевидно, супруга решила, по случаю выходного, порадовать своего муженька на полдник чем-нибудь вкусненьким. И папа решил, что и он может прийти сейчас на кухню не с пустыми руками. Пошёл вразвалочку, естественно, в чём мать родила, пытаясь придать ещё своему сокровищу вращательное движение. Так, кладенцом своим маша, и вошёл.

Жена, как и полагается, хлопотала у газовой плиты, а за столом, расширив глаза и забыв закрыть рот с блином, оцепенела соседка Вика Аляпкина. Девица двадцати восьми лет. Чёрт её принёс в это время в гости…

Думать, что экстравагантная папина выходка останется в ошалевшем сознании Вики Аляпкиной без оперативной ретрансляции – так это просто оскорбительно подумать о самой Вике. Кто ж из нормальных такую сенсацию, хотя бы на полчаса, в голове удержит?.. Но, после памятных папиных променадов с расстёгнутой ширинкой, у папы уже сложилась репутация человека, возможно, в чем-то и обиженного судьбой. И потому ещё один штрих, даже такой жирный, уже никак не мог ему повредить.

Правда, сказать, что папа у меня бабник, или какой-то там фиксированный эротоман, в посёлке не мог никто. Даже Вика Аляпкина. Которая однажды, на вечеринке, после всех перечисленных событий, пригласила папу выпить на брудершафт «Красного Востоку». А, после того, в обязательном поцелуе, пыталась недвусмысленно пососать папин язык, что ничего ей, кроме разочарования, не принесло. Как всегда, папа думал о чём-то другом, и про язык, терзаемый девственницей Аляпкиной, совсем забыл.

И, тем не менее, эротическая компонента в папе присутствует. Проявляется она традиционно, хотя уже и не по возрасту – в стихах. Причём, в большинстве своём, стихи и посвящаются Прекрасной Даме, с неизменным обращением к ней на «Вы». На самом деле никакой такой Прекрасной Дамы у папы нет. Есть жена, моя мама. Папа её любит, но стихов о ней не пишет. Говорит, что писать стихи о жене – это всё равно, что о партии, комсомоле, или об органах госбезопасности. Подхалимаж – и никакой благодарности в ответ. Одна подозрительность. Поэтому – Прекрасная Дама. Но стихи получаются такие, что читать их собственной жене папе неловко. Женщины – они всё понимают по-своему. Поэтому всякую информацию, которой владеет мужчина, для женщины нужно адаптировать. Где – дополнить. А где – и выкинуть пару абзацев. Я недавно женился, я знаю.

Ну, так вот о стихах. Несколько папиных короткостиший:

 
Вы, как всегда, прекрасны, всем желанны,
Умны, интеллигентны, иностранны
Большого плаванья большому кораблю,
А я – на пристани. Я Вас ещё люблю.
 

***

 
Не сорваться бы в крик…
В чём печали причина?
Я ещё не старик,
Я ещё – молодчина.
Вы при мне в неглиже:
Я любуюсь картиной,
Но для Вас я уже
Предыдущий мужчина…
 

***

 
Мой к Вам неюношеский пыл
Увы, ещё не охладился.
Я Вас себе не сотворил.
Я Вам осознанно молился…
 

И появляются-то подобные стихи, будто бы, безо всякой связи с внешним миром. Пошёл папа как-то в сарай, выгребать навоз от свиней и коров. Копошился часа три. Естественно, при шляпе. Потом пришёл, помыл руки, отвёл меня в сторону:

Сынка, давай я тебе свежий стишок прочитаю?…

Я знаю, что главное для папы в этот момент – это, чтобы ему не успели сказать «нет». И я молчу. Я люблю своего папу. Слушаю:

 
С годами всё отчётливее грех
И жжёт сильней, чем ближе край могилы.
Я предал Вас, но Вы меня простили.
И тем за всё жестоко отомстили.
Хотя и были беззащитней всех…
 

Мой папа боится инспекторов ГАИ. Когда он приезжает из своей деревни в город на старенькой «Ниве», его обязательно останавливают. И не просто, позёвывая: – Куда едешь, что везёшь? – а по полной программе: – Руки на капот! Ноги расставить! Документы – медленно!..

Потом начинаются расспросы:

– Авессалом Евтихиевич… Странное какое-то имя. Еврей что ли?

– Нет, селькуп.

– Что-то развелось вас, черножопых.

– Мы белые. В центре Российской федерации…

Папа хочет показать жопу. Милиция хватается за пистолеты:

– А ну, дыхни! А ручник у тебя работает?

Всё равно пятьдесят рублей приходится отдать.

На работе у папы по-разному. Почему-то его невзлюбил мастер, которого папа старше, лет на двадцать. Когда мастер приезжает с проверками на папину газораспределительную станцию, он кроет папу матом и, как Ваньку Жукова, посылает в посёлок за самогоном.

Однажды, после пьяной проверки, которую начальник решил устроить прямо под Новый год, папа пришёл с работы, и на нём не было лица.

После этого он долго не читал мне стихов. Ежевечерне брился и потом подолгу смотрел на себя в зеркало. Для чего-то ещё надевал на себя свой старый твидовый пиджак и галстук цвета «мокрый асфальт» – давний подарок приятеля Фазлула из Бангладеш. Из бывшей советской республики Бангладеш…

А потом я собрался в областной центр. Нужно было оформлять гражданство, с которым у нас в районе никак не ладилось. Знакомые азербайджанцы сказали, что нужно было заплатить пять тысяч, и тогда бы сделали быстро и гражданство и паспорт. Но теперь Дума придумала о гражданстве новый Закон и цены повысились. Родителям пришлось продать корову, чтобы на этот раз всё получилось. Чтобы меня, сына российских граждан, мужа россиянки-жены, но – переселенца из Казахстана, поставили в многолетнюю очередь на получение российского гражданства…

На автовокзале меня провожает папа.

Сынка, можно, я тебе свежий стишок прочитаю?..

Можно, папа, можно…

 
В сарае курочка несчастная кричала.
На ней петух, нагой, без покрывала,
Вершил крутой, рабочий самосуд.
(По слухам, курочки от этого не мрут)
И за неё хозяйка не боялась.
Кричала курочка – хозяйка улыбалась.
 

И я тоже улыбаюсь. И улыбается папа. Шляпа на месте. На щеках пробивается привычная небритость.

– Папа, дома волосы из носа повыстригай… Да и с ушей тоже… Деньги есть? Возьми хоть пятьдесят рублей – может, ГАИ остановит. Возьми, мне должно хватить…

Вечером, в гостинице, снимая со своих больших ног туфли, я обратил внимание на то, что как-то странно у меня надеты, новые ещё, носки.

Пятками кверху.

Неужели когда-нибудь придётся писать стихи?

22.10.02 г.

25.09.05 г.

Гендерное

Подлецы и негодяи

Да, мужики – они подлецы и сволочи. Ах, нет – негодяи. Дурют они белых и пушистых женщин.

Вот ходит томная, чисто-непорочная женщина, а тут подкрадается к ней такое мерзопакостное создание природы. На лицо доброе, а внутри ужасное. И начинает доверчивой женщине вешать лапшу на уши: «Я, мол, русалка, всё пойму, и с дитём тибе возьму…». Ну, или, там что-то в этом роде: «Жену оставлю». Если ещё не женат – «Женюсь!». И всё для достижения одной, гнусной цели – овладеть телом, насладиться. А потом уже – как получится. Сбежать ли, попользоваться ещё…

В основном у этих мужиков всё зиждется на обмане, в угоду их низменным инстинктам.

Даже, если женится, то при случае налево свернёт, обманет зазевавшуюся девчушку – и обратно. Или не обманет любовницу, а обманет жену. И бросит жену.

Вот такая у них, у этих мужиков, природа. Их можно классифицировать на виды, подвиды, определяя вектор порочности. Чтобы потом уже встречать врага во всеоружии.

Кто предупреждён – тот уже вооружён.

Вот так – изучить все повадки этих мерзавцев, а потом отдаваться им расчётливо и хладнокровно: «Бери, подлюга! Но я тебя всё равно насквозь вижу!..».

Как-то… Ничего нового…

Обычное швыряние камнями из женского лагеря в мужской.

А откуда, всё-таки, эти негодяи, эти подлецы, берутся?

Вот вертится женщина перед зеркалом. – «Для кого ты так стараешься, красишься, выбираешь бельё, верхнюю одежду?». – «Для себя».

Конечно, «для себя». Особенно удачное оформления себя «для себя» может уже от подъезда собрать шлейф особей мужского пола. А, при особом старании, если у женщины получится изобрести себе уж очень радикальный кутюр, то какая-то особь уже и не сможет себя сдержать, решится на насилие.

Ах! Как много несчастных одиноких женщин, которые тайно живут с женатыми мужчинами. Как это унизительно – жить во лжи. А годы проходят, всё лучшие годы…

Но – обратимся к истокам: была определённая точка отсчёта, с чего это всё началось.

Каждая женщина от природы оснащена набором средств, которые должны притягивать к ней мужчин. И природа позаботилась о том, чтобы средства эти действовали безотказно. Иначе зачахнет род людской, вымрет. Природе наплевать – женат кто – разведён? Мужчина должен встретиться с женщиной, с ней совокупиться, чтобы она родила ребёночка. Поэтому у женщины – специальный запах, который воздействует на подсознание мужчины, у неё определённые нотки в голосе, которые доводят его до дрожи. Она одевается так, чтобы обратить внимание мужчины, привлечь его к себе, возле себя задержать.

И что – строить из этого выводы, что женщины коварны и – порочны? Пытаться их классифицировать, делить на подвиды?

Порочна ли кошка, приглашая кота на рандеву?

В конечном счёте, ей нужен не кот, а котята.

Отнимите у неё котят, и кошка снова будет искать кота.

Как вы думаете – как он узнаёт о том, что понадобился? А – просто – когда кот нужен кошке, у неё появляется особенный запах, она по-особенному мурлычет, она надолго задерживается возле какого-то ободранного Васьки, сидит, будто бы просто так, из желания поговорить о погоде.

Если кот кошке не нужен – он не будет соваться к ней со своими услугами.

«Кобель не вскочит, если сучка не захочет». Народная мудрость. Нравственность кобеля целиком зависит от желаний сучки. Не будет он её ни обманывать, ни обещать, чтобы добиться своего, золотые горы, если она сама его не заставит это делать.

Быки в стаде ведут себя спокойно, пока какой-нибудь корове не пришло время в очередной раз забеременеть.

И тут – всё мужское население стада приходит в движение. Коровка, которая ни сном, ни духом, которая ни о чём таком даже не помышляла, которая из себя вся смирение и добродетель – бежит крупной рысью из стада к посёлку. За ней – десять-пятнадцать претендентов на её копыто и сердце.

Заметим – корова к быкам не пристаёт. Она им не подмигивает и не принимает развратных поз. Никаких внешних признаков, которые могли бы уличить её в легкомыслии.

А быки – как сдурели.

День-два и всё заканчивается. Бычье семя попало в корову, укоренилось. И быки о ней сразу забыли.

Никто уже не подходит к ней, не спрашивает, который час, любит ли она Ахматову и что делает в ближайшие выходные.

Корова выключила свою систему воздействия на быков. И они снова стали тихими и целомудренными.

Так, о чём это я?

Говорят, на базаре два дурака – один продавец, другой – покупатель.

Нужно ли упрекать женщин, за то, что они женщины, а мужчин, за то, что они мужчины?

Мужчины, пока живы, будут обращать внимание на женщин, будут к ним приставать. Женатые ли, холостые… К замужним, разведённым, девушкам и чьим-то невестам. Будут им врать, делать подарки, говорить комплименты. Природа наделила их своим арсеналом оружия, чтобы воздействовать на женщин с оптимальным результатом. Программа всё та же – продолжение рода.

Если люди пытаются сопротивляться – надевают презервативы, делают аборты – у них не пропадает желание искушать, соблазнять, обманывать.

Чтобы опять встретиться, чтобы женщина одним взглядом заставляла землю уходить из-под ног мужчины, а он в ответ ей что-нибудь красиво и безбожно врал…