Текст книги "Код предательства. Рассказы о взрослой любви"

И Карина сказала обо мне хорошие слова. В общем, я таким замечательным человеком был со всех сторон!

Вот эта у неё убийственная, обезоруживающая, околдовывающая способность находить самые лучшие слова о мужчине, который находится с ней рядом в жизни.

Ведь нам, мужчинам, много ли надо? Нам нужно не много. Нужно, чтобы женщины, замечая наши недостатки, по возможности закрывали на них глаза. А поведение наше корректировали мягко, незаметно. Чтобы голова и не догадывалась о том, куда её поворачивает шея. Чтобы сам процесс её поворота ей нравился. А куда повернёт – это уже и не так важно!..

И – слова! Не только женщины любят ушами. Ласковое слово и мужчине приятно. Нам в жизни так не хватает про нас хороших слов.

Ну, жалко, что ли – похвалить мужа за что-нибудь?

А женщинам в большинстве – жалко. Как-то легче чем-нибудь горяченьким на мозги капнуть.

Откуда у мужчины в таком случае будет долго сохраняться в супружестве потенция?

А потом собирает в телевизоре женщин в кружок пронырливый врач-сексопатолог и рассказывает им про чудодейственные таблетки, которые незаметно можно мужу вкинуть в борщ. И будет им от этого счастье…

И взяла Карина в руки гитару.

И, сидя от меня напротив, запела голосом тихим, грудным:

 
«Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе»…
 

Карина пела с лёгкой улыбкой, глядя мне прямо в глаза.

У меня губы пересохли, и готово было остановиться сердце…

Вам пели женщины такие песни?

Говорили ли они вам хорошие слова?..

Гостиница в Екатеринбурге.

Вечер. В ресторане с сослуживцами водка, разговоры. Разговоры были, а водка – нет. Я не пил. У нас с Кариной совпали командировки. Я попросил у неё разрешения заглянуть в номер, когда гостиница уснёт.

Было за полночь. Я прошёл по коридору, вот нужная дверь. Толкнул – она подалась. В комнате темно. Запер за собой на ключ. Уснула? Из окна полусвет, можно сориентироваться. Вот кровать. Привстал на колени, прислушался. Просунул руку под простыню. И рука сказала, что тут лежит моя голая женщина. Ждёт. Не спит…

Сколько поцелуев случилось за эту ночь!

Теперь, когда я хочу уснуть и у меня не получается, я начинаю считать поцелуи, которые у нас были в ту ночь. Один… Десять… Много… Сплю…

Срок моего пребывания на компрессорной подошёл к концу. Уезжать… Да, надо уезжать…

Как быть с моим счастьем?

Счастье – такая категория… оно не просто кончается, оно должно заканчиваться неизбежно.

В конце концов – не могла же продолжаться вечно эта любовь втроём!

У Кариночки было ко мне, конечно, сильное чувство. Искреннее, настоящее. Но никакое постороннее чувство у нормальной женщины не перевесит чашки весов, на которой муж, дети…

Пусть даже этот муж чувырло самое последнее…

Так что варианты с уходом от чувырла даже не рассматривались.

И я уехал в Екатеринбург.

Было ощущение, что ненадолго, не насовсем. Такая любовь, такие отношения! Ну, денёк-другой – ещё увидимся, ещё заживём.

И в голове всё-таки не укладывалось, что так при чувырле своей Карина до конца дней и готова век коротать.

И прошёл год, а за ним другой.

Я уже заочно учился в институте. Меня на работе, в нашем «Уралтрансгазе», авансом повысили в звании. И послали в командировку на ту самую компрессорную, где прошли лучшие дни и ночи моей жизни.

Сразу воспоминания, целая буря чувств. Ехать в поезде всего ночь. Конечно, не спал. Почему-то представлялось, что приезжаю – а там, чуть ли не на перроне – Кариночка моя с цветами, с распростёртыми объятиями. Хотя и не звонил я ей, ни о чём не предупреждал. Мы вообще расстались, как будто обрубили концы. Два года прошло – я ничего о Карине не знал.

Ну, вот такие мы, мужики. То любовь до беспамятства, до гроба, а с глаз долой – и уже чужие мини-юбки манят своими макси-перспективами.

Я, естественно, всё это время не монашествовал, но уголочек в сердце со святыми воспоминаниями от всяких посторонних вмешательств оставался наглухо закрытым.

В посёлке компрессорной поселили меня в ведомственной квартирке-гостинице. Эмилия Павловна, администратор, дала ключи, объяснила, как пользоваться электрочайником. Мы были с ней довольно близко знакомы раньше, поэтому я решился расспросить её о семье Гальциных.

Эмилия Павловна, не моргнув глазом, и ничуть не изменившись настроением лица, с готовностью рассказала, что там всё хорошо.

Сами Радмил Борисович пить бросили. Но – не сами. Их, то ли закодировали, то ли вшили им «торпеду». А, может, и то и другое вместе. И наладилась у них во всём семейная жизнь. Старшенький из детей окончил школу, дочка Альмира перешла в девятый класс.

Хор самодеятельности нашей компрессорной первое место занял на конкурсе. Карине Владимировне грамоту дали. – Телефончик? Да, где-то есть. Вот… Восемь, девять…

Я весь вечер ходил и по комнате. Как-то всё неожиданно, всё немножко… не так… Каринка…

И не решался звонить. Два года – это может быть и только вчера и – пропасть, вечность…

Что могу сказать?..

Только к обеду следующего дня решился набрать номер.

Ничего страшного. Знакомый голос ответил сразу.

Поздоровались.

– Как дела?

– Ничего, нормально.

Узнала сразу.

Но звонок почему-то оборвался.

Я стал набирать снова. Я столько хотел сказать… Мне так много хотелось ей сказать!.. Что она, это она – самая лучшая!.. Что я всё время, всё время думал о ней, что нам обязательно нужно быть вместе!.. Муж? Да, конечно… Браки на небесах… Но кто сказал, что на небесах – только с одним. И, если штамп в паспорте, то – на небесах? А, если такое, как у нас… то… что это?..

И мы тоже – на небесах!.. И ты, ты – моя жена!..

Нет…

Сколько я ни набирал, сколько ни пытался дозвониться, абонент оказывался вне зоны доступа.

Гостья

Без предупреждения, как снег на голову – секретарша даже и рта не успевает раскрыть – Ланка. Пнув своей очаровательной ножкой дверь, врывается в мой кабинет. Морщится: – Ф-ф-ффуу! – Как у тебя здесь накурено! Садится – падает в кресло напротив. Садится обычно, как все, но кажется, что ноги свои она кладёт мне на стол. Но это только кажется.

Ланка достаёт из сумочки зеркальце, невнимательно в него смотрит. Чего смотреть – и так хороша. И так на 20 лет моложе меня. И выходит, если поглядеть правде в глаза, то я на столько же её старше.

– Кофе нальёшь?

Достаю чашечки. Включаю кофеварку. Секретарше говорю, что на какое-то время меня ни для кого нет. Про себя думаю: – Нет, милая Ланочка, на этот раз у тебя ничего не выйдет.

Ланка пьёт кофе, рассказывает: – Представляешь? – иду по улице, а навстречу он, Олег, со своей выдрой. Идёт открыто, никого не стесняется. Морда такая довольная, наглая. Я к ним подошла, перед выдрой извинилась, и попросила Олега отойти со мной в сторонку. Подпрыгнула, вцепилась руками к нему в волосы и высказала всё, что о нём думала: – Подлец! Бросил меня с ребёнком! Променял на какую-то шлюху подзаборную!

А его накрашенная стерва стояла в двух шагах и делала вид, что её это не касается.

Кажется, я даже материлась.

Здесь нужно отметить, что Ланка и Олег, официально чужие люди. Они развелись полгода назад, с чем я, будучи другом бывшей семьи, Олега поздравлял трое суток. Потому что расстаться с такой женщиной, как Ланка – великое счастье.

Миловидная, невысокого роста, незаурядная умница, Ланка, кроме того, была мощнейшим энергетическим вампиром. Если перевести на киловатты, то, в период её очередной подзарядки, потухла бы Братская ГЭС, и вода бы вокруг неё высохла. Но, если в единицах человеческого терпения, то одного влюблённого по уши мужика для поддержания формы ей вполне хватало.

Олег прожил с Ланкой полтора года и всё-таки не выдержал. Молодая супруга выкачивала из него энергию, вперемешку с кровью, тоннами, цистернами, и он не успевал восстанавливаться.

В конце концов – не выдержал. Сбежал. Измождённый, худой, небритый, он несколько дней отлёживался на диване в моей холостяцкой квартире. Много со мной выпил водки. Когда я, с ним чокнувшись, выпивал одну рюмку, он опрокидывал две. А потом третьей закусывал. Говорят, водка выводит всякие яды, спасает от радиации. Олег был пропитан и тем и другим. После непрерывного, запойного пьянства, Олег неделю спал.

Таким образом он вышел из этого, практически, смертельного пике – сожительства с нашей маленькой милой Ланочкой.

Я говорю «нашей», потому что до того, как Лана вышла замуж за Олега, у нас с ней был головокружительный роман. Сейчас я думаю: головокружительный – для кого? Для Ланочки, по-моему, всё, как с гуся вода. Бывали, правда, мелкие огорчения. Буквально на второй или на третий день после пышной свадьбы с Олегом, она прибежала ко мне вся расстроенная, чуть ли не в слезах: – Я с ним никак не могу кончить, он всё делает не так! – Ну, чем я-то могу помочь? – задал я такой глупый и неуместный вопрос. В это время Ланочка, в нижнем уже белье, расстилала на моём холостяцком лежбище чистую свежую простыню, которую предусмотрительно прихватила из подарочного свадебного набора. Само собой, никто моего согласия не спрашивал.

И так она приходила потом до тех пор, пока всё у них с Олегом не наладилось.

А ещё годом ранее Лана отдала мне свою невинность. Да, – вот так вот, – бери, пожалуйста! К её потере она была давно готова и, оказывается, чуть ли ни с первого дня нашего знакомства, уже принимала противозачаточные.

Ну, я не то, чтобы сразу накинулся и взял. Я так не могу. И что толку потыкаться в тело девушки, если женщина в ней ещё спит? Я стал будить в Ланке женщину. Будил по-ленински: шаг вперёд, два шага – назад. После свиданий она становилась, как выжатый лимончик – обессиленная от ласк. Тихая. Нежная. Благодарная. И – невинная.

Мы целовались полуодетыми, потом – совсем обнажёнными. И однажды, совершенно естественным и незаметным образом оказавшись между Ланочкиных ног, я позволил себе провести кончиком головки там, по ослизлым губкам.

А в нашу следующую встречу, я уже в губки головку слегка окунул.

И в каждое последующее свидание я, делая осторожные поступательные движения, погружался чуть глубже, но – не более сантиметра.

Потом, чего, впрочем, и следовало ожидать, все-таки как-то не сдержался и, так сказать, одним махом ушёл в Ланочку весь. И многократно, грубо, совсем потерявши над собой контроль, эти махи повторил.

На простыню капнуло несколько капелек крови. Почему не раньше? Не знаю.

– Я теперь твоя любовница? – прикрыв большой пухлой грудью обмякшее орудие моего преступления, и трогая пальчиком красные пятнышки, – спросила меня Лана.

А, до этого, выходит, мы в салон красоты играли: в конце наших целомудренных встреч я разбрызгивал на Ланочку вскипающее семя, а она его по-хозяйски втирала в кожу груди, живота, лица (если попадало и туда). Она считала, что это весьма полезно для здоровья.

Я и сейчас смотрю на неё, на Ланку – самоуверенную, нахальную, стильную, смотрю на её персиковые щёчки, личико… Наверное, курс косметических процедур молодая женщина проходит регулярно.

Наконец, Ланка досказала свою историю про выдру и Олега. В общем, за волосы она его потаскала, в лицо ему всё, что о нём думала, высказала, и лицо поцарапала.

Ланка вскакивает с кресла и пружинисто, как кошка, проходит по кабинету. Что-то ёкает у меня в груди, но я говорю себе: – Саша, спокойно, всё равно у неё ничего сегодня не выйдет.

На улице апрельская весна. Вот-вот наступит тепло, но пока трудно определиться в выборе одежды. Не понять – это весна с оттенком лета, или же вдруг из-за многоэтажки может дунуть ветер, а с ним и дождь, и мокрый снег…

И Ланка, видимо, пришла ко мне, чтобы посоветоваться, что сейчас удобнее носить. Она опять проходит по кабинету, остановившись, кружится и спрашивает – можно ли уже ходить в таком коротком? Расклешённое платье послушно разлетается. Тонкие тёмные колготки. Сквозь них успел заметить элегантные белые плавочки. Носят ли белое под тёмными колготками?

В джинсах у меня возникло опасное шевеление. Нет, Саша, не выйдет у неё сегодня ничего.

Ланка морщит нос: и почему у тебя нет здесь зеркала? Открывает дверцу шкафа, находит зеркало и пытается прикинуть, насколько ещё можно укоротить платье. Приподнимая его край чуть выше, – Ах! – нет, – видно трусики. То – чуть ниже. И тогда опять хочется покороче.

Хорошие ножки, что ни говори.

Это становится невыносимым. Мои плавки сейчас треснут. Если бы не джинсы, их бы сейчас, точно, разорвало. Нет, наверное, и джинсы сейчас не выдержат…

Ланка опять плюхается в кресло.

– Нет, Саша (это я себе).

– Иди сюда (А это уже Ланка).

Наши глаза встречаются. Всё. Я иду к Ланке, как к удаву кролик. И, конечно, как и кролик, чувствую, знаю наперёд всё, что произойдёт дальше.

Ланка привычно, со знанием дела, расстёгивает мне ремень, дёргает молнию и освобождает напряжённого, скрюченного узника. Распрямившись, он ударяет её по щеке. Ланка в ответ ему улыбнулась и поймала разбухшую головку своими, уже далеко не девственными, губами.

Да, тут ей, пожалуй, равных не найти. Ланка делает невозможное.

Опять сладко в ней погибая, я подумал: или у неё такой глубокий рот, или я до смешного какой-то недоросль – Ланка, не морщась, впускает меня всего.

И раньше, когда на неё потом смотрел со стороны, мне казалось, что конец мой в таких случаях должен приходиться где-то на уровне желудка. И, если на нём закрепить видеокамеру, то параллельно можно получить подробную информацию обо всех его, желудка, заболеваниях. Хотя, какие там, у Ланки, в её возрасте, заболевания.

Но к идее закрепить видеокамеру она отнеслась с интересом. И даже капризно настаивала. Не обязательно, чтобы совсем миниатюрную.

Но только чтобы потом – не в желудок.

Вот и всё. Сцена в кабинете закончилась. Через несколько минут Ланка уже как будто про меня забыла. Опять достала зеркальце, губную помаду. Подкрасила розовым свои половые губки, припудрила носик.

– Ну, ладно, я пошла, – бросила у двери. На секунду приостановилась, о чём-то задумалась, глядя в угол комнаты: – Странно всё-таки, – сказала, растянув в полуулыбке розовую щель на молодом лице, которое я когда-то так сильно любил, – странно, – повторила она, – и так уж нужно было тащиться из одного конца города в другой всего-то из-за глотка спермы?..

И дверь за ней захлопнулась, больно прищемив мне сердце.

Всё-таки разбудила. Разбередила старую рану. А я не устоял. Не нашёл в себе сил. Она опять меня поимела. И опять – бросила. И уже, да, забыла. До тех пор, пока ей не захочется опять достать меня, как старую игрушку, из ящика воспоминаний. Как старого ободранного мишку с вынутым глазом. Поиграть – и, взявши за лапку, бросить обратно в ящик.

И я знаю, что Ланка придёт опять. Придёт ко мне домой, на работу, появится в купе поезда за пять минут до отправления. И, наверное, у неё получится поиметь меня ещё разок-другой.

Ей, уходящей сейчас, сегодня, я смотрю вслед из окна. Я знаю, я почти уверен, что, когда-нибудь, я просто её убью.

Замужем

Мелкие, горячие, мокрые капельки вырываются из душа и летят к Роксане. Она пронежилась до одиннадцати в постели, и выспалась, и надремалась. Горячий душ – что может быть приятнее в выходной день.

В этой неделе выходной день у Роксаны пришёлся на среду, и в этом тоже была своя прелесть. Муж на работе, дети – у бабушки. Короткий миг одиночества до обеда (пока придёт муж) – как напоминание детства. Когда родители на работе, а в школе отменили уроки.

Свобода и одиночество в малых дозах приятны на вкус.

После обеда у Роксаны было назначено свидание. Герард, заведующий магазином «Электрон», будет ждать её на улице Лачугина в квартире-маломерке. Роксана испробовала и использовала всю косметику, все возможные охмурительные средства, которые нагло навязывало всем нам телевидение. Батарея из разноцветных пузырьков на туалетном столике сделала по ней сокрушительный залп и – чистенькая вся, стройненькая, она залюбовалась собой, сидящей в зеркале, напротив, в одних тончайших иранских плавочках.

К парикмахеру она не пойдёт: пустое занятие, деньги на ветер. Неистовый Герард всё излохматит. Просто – заколка. Просто – распущенные длинные волосы. У неё. У распущенной.

И вовсе нет. Роксана очень взыскательно, очень избирательно относилась к своим любовным связям. После мужа Герард у неё был почти первым. Впрочем, для семейной жизни, для гармонии, вполне достаточно, чтобы был один муж и один любовник. Подруги говорят, что нужно больше. Но это, скорее, из зависти. Герард её любит, а это – главное…

Позвонили в дверь. Муж пришёл на обед. Простой военный, но обед у него министерский. И на два, и на три часа может задержаться дома. Роксана накинула халатик, побежала на кухню, накладывать окрошку. Лето, жара – нет ничего вкуснее кусочков колбасы и свежих овощей в холодном квасе.

Муж рассказывает о работе, слегка матерится. Он всегда матерится, но слегка. Работа у него такая. Военкомат, призывники, дембеля, водка, ночные дежурства.

Роксана, подавая на стол, продолжала собираться. Сумочка, помада. Сбросила халатик, примерила розовое платье. Нет, в нём будет жарко, на улице все тридцать градусов. Вот это, зелёное, расклешенное книзу. Коротковато? Ничего, пойдет. На улице нет ветра, пусть пара машин стукнется на перекрёстке. Муж поперхнулся. Роксана хлопнула его по спине ладонью. Ещё хлопнула. – Чай, «колу»? Муж полез ещё в кастрюлю с борщом за куриной лапкой. Может, надеть другие плавочки, построже? Всё-таки – короткое платье. Построже выглядели как-то совсем по-домашнему. Герард обсмеёт. В десятый раз переодевая на кухне плавочки, Роксана зацепилась за холодильник и чуть не упала. Муж опять подавился. Что-то он сегодня какой-то рассеянный.

Рассеянный муж вытер наспех руки бумажной салфеткой, и Роксана увидела на его лице выражение, понятное всякой замужней женщине. Дура, допримерялась… Пришлось здесь же, на кухне, побыть его любимой «козочкой». Слава Богу, недолго. Роксана ещё несколько раз провокационно вскрикнула, простонала, и – обмяк обладатель, скис. Вот и нечего. Для этого ночь есть и кровать.

Хлопнула дверь. Муж ушёл. Снова душ, снова…

После горячей воды улица показалась прохладной. Лёгкий ветерок приятно засквозил под платьем. Чтобы успеть, поддалась на уговоры «частника». На древней иномарке лихо подвёз к самому подъезду. Денег не взял, взял номер телефона, который Роксана выдумала на ходу.

У – наконец – вот оно, долгожданное, желанное, раз в неделю, свидание. Герард страстен, но учтив. Открыл дверь, впустил, терпеливо поцеловал. Квартира обшарпанная, но стол изыскан. Лёгкое, явно заморское, вино, отечественная икорка, наготове прозрачная кофеварка. С дороги девушка, перекусить – обязательно. «Пойдёшь в ванную?» – «Нег!!!» – закричала Роксана. И есть не хотелось. Выпить, пожалуй, да.

Что-то заскучала Роксана. Каждый роз повторялось это компактное великолепие. Сейчас они выпьют вина, заиграет музыка. Герард взглянет на неё так, как тридцать минут назад смотрел муж, и совершится опять всё по привычному, уже любовному, распорядку. Сначала – так. Потом – так. Потом попить кофе и ещё «так» и «так».

А потом Герард, развалясь на кровати, на принесённой с собой простыни, будет курить, и рассказывать о своей работе. О работе, о работе, о работе. Потом стрелка часов подскажет им, что нужно расставаться, уходить, и Роксана так и не успеет узнать, что намерены делать в «Электроне» с новой партией драного китайского товара. Узнает в следующий раз?

И сегодня Роксана отчего-то внутренне съёжилась от перспективы любовных, кажется, объятий. Съёжилась, но сопротивляться им не могла. Чего сопротивляться? Ведь пришла. Оделась, как куколка, и пришла. И уже разделась…

Когда Роксана вышла на улицу, к солнцу, день оставался прежним, но радость куда-то пропала. И лето, её любимое лето, грело и сияло вокруг домов, но эта радость природы не проникала внутрь её сердца. Не веселил слабый ветерок, теперь горячий и душный. Сама себе казалась Роксана измятой, использованной, ненужной.

Но какой-то молодой человек участливо заглянул ей в глаза, когда она переходила улицу. Приятный молодой человек спросил Роксану, что у неё случилось и, когда женщина, жена, мать и только что любовница, ответно на него взглянула, ей показалось, что – нет, не случилось ничего. И по-прежнему, а, может, ещё лучше, светит медовое солнце августа, брачно чирикают воробьи, и неожиданная пружинистость возникла опять в (правда, стройных) её ногах. Не может этого быть – промелькнуло в голове у Роксаны. Ну, не блудница же я до такой степени!

Но опять к мужчине, к молодому человеку, повлекли её гладко выбритые ноги.

И Роксана протянула ему ладонь, и между ними завязался бессмысленный и радостный словесный вздор, который, не обещая ничего, уже опутывал коварно золотыми нитями вымыслов и прекрасных догадок двух молодых людей.

Роксана вспомнила утро и опять захотела почувствовать себя школьницей. И – почувствовала. И ей показалось, что есть-таки, она, заветная возможность скрыться, убежать от запланированных уроков дня.

Когда родители ещё ничего не знают и, кажется, не узнают ни о чём никогда.

18—20 декабря, 96 г.