Текст книги "Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть четвертая"

– Планше! Планше! – воскликнул д’Артаньян. – Я считаю, что сибаритам[10]10
  Сибарит – изнеженный, праздный, избалованный роскошью человек.


[Закрыть] не угнаться за тобой! Ах, Планше! Видно, что мы еще не съели вместе пуда соли.

– Почему же это, сударь?

– Да ведь я еще не знаю тебя, – сказал д’Артаньян, – и теперь окончательно утверждаюсь в мысли, которая однажды мелькнула у меня в Булони, когда ты чуть не задушил Любена, лакея господина де Варда. Планше, твоя изобретательность неистощима.

Планше самодовольно засмеялся, пожелал мушкетеру спокойной ночи и спустился в комнату за лавкой, которая служила ему спальней.

Д’Артаньян снова сел в прежней позе, и его лицо, на мгновение прояснившееся, стало еще более задумчивым. Он уже позабыл о сумасбродных идеях Планше.

«Да, – сказал он себе, возвращаясь к мыслям, прерванным только что изложенным приятным разговором. – Надо разобраться в следующем: 1) узнать, чего Безмо хотел от Арамиса; 2) узнать, почему нет вестей от Арамиса; 3) узнать, где Портос. Тут скрыта какая-то тайна. И, – продолжал д’Артаньян, – раз друзья ничего не сообщают мне, обратимся к помощи нашего бедного умишка. Сделаем все, что можно, черт побери, или ”Малага!”, как говорит Планше».

IX
Письмо господина де Безмо

Чтобы найти ответ на первый вопрос, д’Артаньян на следующее же утро отправился к господину де Безмо.

В Бастилии в этот день производилась уборка: полировали и чистили пушки, скоблили лестницы; казалось, что тюремщики чистят даже ключи. Лишь гарнизонные солдаты разгуливали, ничего не делая, по дворам под предлогом, что они достаточно чисты.

Комендант Безмо принял д’Артаньяна с изысканной вежливостью, но был с ним настолько сдержан, что, несмотря на все старания, д’Артаньяну не удалось выудить из него ни слова. Но чем сдержаннее был комендант, тем недоверчивее становился д’Артаньян. И ему показалось даже, что комендант действует так по какому-то недавно полученному приказанию.

Раньше, в Пале-Рояле, Безмо вел себя с д’Артаньяном совсем иначе. Он не был тем холодным и непроницаемым человеком, каким казался в Бастилии.

Когда д’Артаньян вздумал завести речь о денежных затруднениях, заставивших Безмо отыскивать Арамиса и побудивших коменданта к разговорчивости в тот вечер, Безмо сослался на распоряжение, которое ему нужно было отдать в тюрьме, и так долго заставил д’Артаньяна скучать в одиночестве, что наш мушкетер, отчаявшись вытянуть у него еще что-нибудь, не дождался его возвращения и ушел.

Но у д’Артаньяна возникли подозрения, а в таких случаях ум его не дремал. Как кошка среди четвероногих, так и д’Артаньян среди людей был живым воплощением тревоги и нетерпения. Встревоженная кошка так же не способна оставаться на месте, как шелковая нить, колеблемая ветром. Кошка, подстерегающая мышь, замирает на своем наблюдательном посту, и ни голод, ни жажда не способны заставить ее даже пошевелиться.

Горевший нетерпением д’Артаньян вдруг стряхнул с себя это чувство, как слишком тяжелый плащ. Он пришел к убеждению, что от него скрывают как раз то, что ему важно знать. Развивая свои мысли, он пришел к выводу, что Безмо не преминет сообщить Арамису о только что нанесенном визите, если Арамис действительно дал ему какое-нибудь предписание. Так и случилось.

Не успел еще Безмо вернуться из тюрьмы, как д’Артаньян спрятался в засаду возле улицы Пти Мюск, откуда видно было всех выходящих из Бастилии. Пробыв около часа в тени навеса возле гостиницы «Золотая борона», д’Артаньян увидел наконец, как из тюрьмы вышел солдат.

Он-то и был нужен. В Бастилии каждый сторож, каждый тюремщик имел свои выходные дни, даже часы, потому что никому из них не позволялось жить в крепости и приводить туда своих жен. Они могли выходить, следовательно, не возбуждая любопытства.

Но стоявших там солдат запирали на сутки, что всем было известно, и д’Артаньяну лучше, чем другим. Такие солдаты могли выходить в форме только по особому приказанию, по срочному делу.

Итак, из ворот Бастилии показался солдат и пошел медленно-медленно, с видом счастливого смертного, который, вместо караула у проклятой гауптвахты или на не менее скучном бастионе, неожиданно получает свободу и возможность прогуляться, причем эти два удовольствия сочетаются у него с исполнением служебного поручения. Солдат направился к предместью Сент-Антуан, упиваясь свежим воздухом, солнцем и поглядывая на женщин.

Д’Артаньян издали стал следить за ним. Его намерения еще не определились.

– Прежде всего нужно рассмотреть лицо этого простака. Увидев человека, легче судить о нем.

Д’Артаньян ускорил шаг и без труда обогнал солдата. Он не только разглядел его смышленое и решительное лицо, но заметил также, что у него был довольно-таки красный нос.

«Малый любит выпить», – мелькнуло у него в голове.

Кроме красного носа, он обратил внимание на сложенный лист белой бумаги за поясом солдата.

«Отлично, у него есть письмо, – продолжал рассуждать д’Артаньян. – Солдат, должно быть, очень рад, что на него пал выбор господина Безмо. Он не продаст послания».

Пока д’Артаньян досадовал на это обстоятельство, солдат продолжал шагать по направлению к Сент-Антуанскому предместью.

«Он, конечно, направляется в Сен-Манде, – решил мушкетер, – и я не узнаю, что в этом письме…»

Было о чем задуматься.

«Если бы я был в форме, – сказал д’Артаньян, – я велел бы задержать молодца вместе с письмом. Первый же патруль помог бы мне. Но, черт возьми, не стану же я объявлять свое имя ради подобного подвига! Напоить его? Но у него родятся подозрения, и я сам, чего доброго, опьянею… Ах, черт побери, какой же я стал безмозглый! Напасть на несчастного, обезоружить его, убить из-за письма? На это можно было бы пойти, если бы дело шло о письме королевы к лорду или о письме кардинала к королеве. Но боже мой, из-за жалких интриг господ Арамиса и Фуке против господина Кольбера погубить человеческую жизнь! Нет, это не стоит даже десяти экю!»

Так он философствовал, грызя ногти и кусая усы, и вдруг увидел небольшую группу полицейских с комиссаром. Они вели внешне весьма красивого человека, отбивавшегося от них изо всех сил. Полицейские изорвали на нем одежду и тащили его. Арестованный требовал, чтобы с ним обращались вежливо, заявляя, что он дворянин.

Завидев нашего посыльного, бедняга крикнул:

– Эй, солдат, сюда!

Солдат подошел к арестованному. Вокруг полицейских стала собираться толпа.

И тут же у д’Артаньяна родилась мысль. Это была первая его мысль и, как читатель увидит, неплохая.

Дворянин стал рассказывать солдату, что его захватили в одном доме как вора, тогда как на самом деле он был любовником хозяйки. Курьер выразил ему сочувствие и стал утешать, давая советы со всей серьезностью, какую французский солдат вкладывает в свои слова, когда дело касается самолюбия и духа корпорации. Д’Артаньян подкрался к солдату, тесно окруженному толпой, и ловко вытащил у него бумагу из-за пояса. Так как в этот момент дворянин в разорванной одежде тянул солдата в свою сторону, а комиссар дергал дворянина к себе, то д’Артаньян овладел письмом без малейшей помехи.

Он отошел шагов на десять за угол и прочел адрес:

«Господину дю Валлону у господина Фуке, в Сен-Манде».

– Отлично, – сказал д’Артаньян.

И, не разрывая конверта, он осторожно вскрыл его и вытащил сложенный вчетверо лист, на котором увидел следующие слова:

«Дорогой дю Валлон. Благоволите передать господину д’Эрбле, что он приходил в Бастилию и расспрашивал.

Преданный вам де Безмо».

– Ну, теперь все ясно! – воскликнул д’Артаньян. – Портос с ними заодно.

Узнав то, что ему было нужно, мушкетер подумал:

«Черт возьми! Бедному солдатику достанется от Безмо за мою проделку… Если он вернется без письма… Что ему будет? В сущности, мне вовсе не нужно это письмо; когда яйцо съедено, зачем скорлупа?»

Д’Артаньян увидел, что комиссар и полицейские убедили солдата не вмешиваться и повели арестованного дальше. Посланца Безмо по-прежнему окружала толпа.

Д’Артаньян замешался в самую гущу, незаметно уронил письмо и поспешно удалился. Наконец солдат снова двинулся в путь по направлению к Сен-Манде, продолжая думать о дворянине, который просил его заступничества. Вдруг он вспомнил о поручении, взглянул на пояс и увидел, что письма нет. Его отчаянный крик доставил удовольствие д’Артаньяну.

Бедняга принялся оглядываться с выражением ужаса на лице и наконец на расстоянии шагов двадцати от себя заметил бесценный конверт. Он устремился к нему, как сокол бросается на добычу. Правда, конверт немного запылился и помялся, но письмо все же было найдено.

Д’Артаньян заметил, что сломанная печать очень обеспокоила солдата. Однако он, по-видимому, быстро утешился и снова сунул бумагу за пояс.

«Ступай, – мысленно напутствовал его д’Артаньян, – у меня теперь достаточно времени; можешь опередить меня. Должно быть, Арамиса нет в Париже, раз Безмо пишет Портосу. Милый Портос, как приятно будет повидаться с ним… и побеседовать» – так заключил свои размышления гасконец.

И, соразмеряя свои шаги с шагами солдата, мушкетер решил явиться к господину Фуке через четверть часа после солдата.

Х
Читатель с удовольствием узнает, что сила Портоса нисколько не убавилась

Д’Артаньян по привычке произвел расчет, и у него получилось, что час равняется шестидесяти минутам, а минута шестидесяти секундам. Благодаря этому совершенно правильному вычислению минут и секунд он подошел к дверям дома суперинтенданта как раз в тот момент, когда солдат выходил оттуда с пустым поясом.

Консьерж в расшитом кафтане приоткрыл перед ним дверь. Д’Артаньяну очень хотелось войти без доклада, но это было немыслимо. Он назвал себя. Казалось, это должно было снять все сомнения, так, по крайней мере, думал д’Артаньян, но консьерж колебался. Однако, вторично услышав слова «капитан королевской гвардии», он перестал загораживать дверь, хотя и не пропускал пока в дом.

Д’Артаньян понял, что слуге был дан строжайший приказ. Он решил поэтому солгать, что, впрочем, не стоило ему большого труда в тех случаях, когда он видел во лжи государственную пользу или даже просто личную выгоду. Поэтому он добавил, что это он послал солдата, доставившего письмо господину дю Валлону, и что в этом письме сообщается о его личном прибытии. После этого двери раскрылись настежь и д’Артаньян вошел.

Его хотел проводить лакей, но д’Артаньян заявил, что это лишнее, ибо он прекрасно знает, как пройти к господину дю Валлону. Человеку столь хорошо осведомленному возражать было нечего. И д’Артаньян получил свободу действий.

Подъезды, салоны, сады – все было осмотрено мушкетером. Добрые четверть часа он бродил по этому более чем королевскому дворцу, где каждая вещь была чудом и где было столько же слуг, сколько колонн и дверей.

«И в самом деле, этим комнатам нет конца… – подумал он. – Может быть, Портос вернулся в Пьерфон, не выходя из дома господина Фуке?»

Наконец д’Артаньян зашел в дальнюю часть дворцовой усадьбы, которая была опоясана каменной оградой, увитой декоративными растениями со множеством пышных цветов.

На равных расстояниях друг от друга по ограде поднимались статуи. Весталки[11]11
  Весталки – жрицы римской богини Весты, пользовавшиеся исключительными почестями и привилегиями в Риме. В свою очередь, они должны были блюсти строгий обет целомудрия, за нарушение которого их заживо закапывали в землю.


[Закрыть], закутанные в пеплумы[12]12
  Пеплум – в Древней Греции и Древнем Риме женская верхняя одежда из легкой ткани в складках, без рукавов, надевавшаяся поверх туники.


[Закрыть], ниспадавшие широкими складками, как бы стояли на страже, устремляя на дворец свои робкие взгляды. Гермес[13]13
  Гермес – в греческой мифологии бог торговли, впоследствии вестник Зевса.


[Закрыть], прижавший палец к губам, Ирида[14]14
  Ирида – в греческой мифологии быстрая, крылатая вестница богов, прислужница Геры, сходящая на Землю по радуге. Позднее функция вестника была вытеснена Гермесом.


[Закрыть], расправившая крылья, Ночь со снопом маков возвышались над садами и постройками, белели на фоне высоких черных кипарисов, тянувшихся вершинами к небу.

Вокруг кипарисов росли вьющиеся розы, цеплявшиеся своими усыпанными цветами ветками за каждый сучок и осыпавшие статуи дождем благоуханных лепестков.

Эта волшебная красота настроила мушкетера на поэтический лад. Мысль, что Портос живет в таком раю, возвышала Портоса в его глазах.

Д’Артаньян увидел дверь и нажал на ручку. Дверь открылась. Он вошел и оказался в круглом павильоне, где не было слышно ничего, кроме журчания фонтана и пения птиц.

У дверей павильона мушкетера встретил лакей.

– Здесь живет барон дю Валлон? – решительным тоном спросил д’Артаньян.

– Да, сударь, – отвечал лакей.

– Доложите ему, что его ждет шевалье д’Артаньян, капитан мушкетеров его величества.

Д’Артаньяна ввели в салон. Ему не пришлось долго ждать: вскоре пол соседней залы задрожал под хорошо знакомыми шагами, дверь распахнулась, и Портос с некоторым смущением бросился в объятия своего друга.

– Вы здесь? – воскликнул он.

– А вы? – отвечал д’Артаньян. – Ах, хитрец!

– Да, – со смущенной улыбкой ответил Портос. – Да, вы находите меня у господина Фуке, и это вас немного удивляет?

– Ничуть; почему бы вам не быть другом господина Фуке? У господина Фуке много друзей, особенно среди людей умных.

Портос из скромности сделал вид, что этот комплимент он не относит на свой счет.

– К тому же, – добавил он, – вы меня видели в Бель-Иле.

– Лишнее основание считать вас другом господина Фуке.

– Я просто знаком с ним, – бормотал Портос с некоторым замешательством.

– Ах, друг мой, как вы провинились передо мной!

– Чем? – воскликнул Портос.

– Как! Вы работаете над возведением укреплений Бель-Иля и ни слова не сообщаете мне об этом.

Портос покраснел.

– Больше того, – продолжал д’Артаньян, – вы меня там встречаете, вы знаете, что я на службе у короля, и не догадываетесь, что король, жаждущий узнать, что это за замечательный человек возводит сооружения, о которых ему рассказывают чудеса, не догадываетесь, что король послал меня собрать сведения об этом человеке.

– Как, король послал вас собрать сведения?

– Разумеется! Но не будем говорить об этом.

– Черт побери! – вскричал Портос. – Напротив, поговорим; значит, король знает, что Бель-Иль укрепляют?

– Еще бы! Королю все известно.

– Но он ведь не знал, кто возводил укрепления?

– Не знал, но, судя по рассказам, подозревал, что строит их какой-то замечательный воитель.

– Черт побери! Если бы я знал это!

– То вы не бежали бы из Вана. Не так ли?

– Нет. Что вы подумали, когда не нашли меня там?

– Я стал размышлять, дорогой мой.

– Ах, вот как… К чему же привели ваши размышления?

– Я догадался обо всем.

– Обо всем?

– Да.

– О чем же вы догадались? Послушаем, – сказал Портос, усаживаясь поудобнее в кресле.

– Прежде всего о том, что вы укрепляете Бель-Иль.

– Ах, это было немудрено! Вы видели меня за работой.

– Погодите; я догадался еще кое о чем. А именно, что вы укрепляете Бель-Иль по приказанию господина Фуке.

– Совершенно верно.

– Еще не все. Начав догадываться, я не останавливаюсь на полпути.

– Милый д’Артаньян!

– Я понял, что господин Фуке намерен сохранять эти работы в строжайшей тайне.

– Действительно, насколько мне известно, у него было такое намерение, – согласился Портос.

– Да, но известно ли вам, почему он хотел хранить все это в тайне?

– Да просто чтобы никто не знал об укреплении, черт возьми!

– Это во-первых. Но его желание было порождено также мыслью оказать любезность…

– Действительно, я слышал, что господин Фуке человек очень любезный.

– …Мыслью оказать любезность королю.

– Вот как?

– Это вас удивляет?

– Да.

– Вы этого не знали?

– Нет.

– А я вот знаю.

– Значит, вы провидец.

– Ничуть.

– Откуда же вы знаете в таком случае?

– Все очень просто. Я слышал, как господин Фуке сам говорил это королю.

– Что говорил?

– Что решил укрепить Бель-Иль и поднести его королю в подарок.

– Вы слышали, как господин Фуке говорил все это королю?

– Передаю его подлинные слова. Он даже добавил: «Бель-Иль укреплен одним моим другом, замечательным инженером, и я попрошу позволения представить его королю». «Его имя?» – спросил король. «Барон дю Валлон», – отвечал Фуке. «Хорошо, – сказал король, – вы мне представите его».

– Король так и ответил?

– Слово д’Артаньяна!

– Но почему же меня до сих пор не представили? – удивился Портос.

– Разве вам не говорили об этом представлении?

– Говорили, но я все еще жду его.

– Не беспокойтесь, представят.

– Гм, гм! – в сомнении проворчал Портос.

Д’Артаньян сменил тему разговора.

– Вы, как вижу, живете очень уединенно, дорогой друг, – заметил он.

– Я всегда любил одиночество. Я меланхолик, – вздохнул Портос.

– Странно! – сказал д’Артаньян. – Я что-то не замечал этого раньше.

– Это у меня с тех пор, как я стал заниматься науками, – с озабоченным видом отвечал Портос.

– Надеюсь, что умственный труд не повредил телесному здоровью?

– О, нисколько.

– Силы не убавилось?

– Нисколько, друг мой, нисколько!

– Дело в том, что мне говорили, будто в первые дни после вашего прибытия…

– Я не способен был шевельнуться, не правда ли?

– Как! – улыбнулся д’Артаньян. – Почему же вы не могли шевельнуться?

Портос понял, что сболтнул лишнее, и захотел поправиться:

– Я приехал из Бель-Иля на плохих лошадях, и это утомило меня.

– Теперь меня не удивляет, что я видел на обочине дороги семь или восемь павших лошадей, когда ехал вслед за вами.

– Видите ли, я тяжел, – сказал Портос.

– Значит, вы были разбиты?

– Жир мой растопился, вот я и заболел.

– Бедный Портос… Ну а как обошелся с вами Арамис?

– Отлично… Он поручил меня попечению личного врача господина Фуке. Но представьте, что через неделю я стал задыхаться.

– От чего же?

– Комната была слишком мала; я поглощал слишком много воздуха.

– Неужели?

– Так мне сказали, по крайней мере… И меня перевели в другое помещение.

– И там вы вздохнули свободнее?

– Там мне стало гораздо лучше; но у меня не было никаких занятий, мне нечего было делать. Доктор уверял, что мне нельзя двигаться. Я же, напротив, чувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Из-за этого однажды случилась со мною неприятность.

– Какая же?

– Представьте себе, дорогой друг, что я взбунтовался против предписаний дурака доктора и решил выходить, понравится ему это или нет. Итак, я приказал прислуживавшему мне лакею принести платье.

– Вы, значит, были раздеты, мой бедный Портос?

– Нельзя сказать, чтобы совсем, на мне был великолепный халат. Лакей повиновался; я надел свое платье, которое стало мне слишком свободно. Но вот что странно: ноги мои, напротив, увеличились.

– Да, понимаю.

– Сапоги стали очень узкими.

– Значит, ваши ноги распухли?

– Вы угадали.

– И это вы называете неприятным случаем?

– Именно. Я рассуждал не так, как вы. Я сказал себе: «Если на мои ноги десять раз налезали эти сапоги, то нет никаких оснований думать, что они не налезут в одиннадцатый раз».

– На этот раз, милый Портос, позвольте мне заметить, что вы рассуждали нелогично.

– Словом, я уселся около перегородки и попробовал надеть правый сапог. Я тянул его руками, подталкивал другой ногой, делал невероятные усилия, и вдруг оба ушка от сапога остались в моих руках, а нога устремилась вперед, как снаряд из катапульты.

– Из катапульты! Как вы сильны в фортификации, дорогой Портос!

– Итак, нога устремилась вперед, встретила на своем пути перегородку и пробила ее. Друг мой, мне показалось, что я, как Самсон[15]15
  Самсон – библейский персонаж, иудей, обладавший нечеловеческой силой, заключенной в его волосах. Из-за коварства филистимлянки Далилы, остригшей ему волосы во время сна, был схвачен и ослеплен. Через несколько месяцев, когда его волосы отросли, обрушил своды здания, погребя под обломками себя и множество врагов.


[Закрыть], разрушил храм. Сколько при этом повалилось на пол картин, статуй, цветочных горшков, ковров, занавесей! Невероятно!

– Неужели?

– Не считая того, что по другую сторону перегородки стояла этажерка с фарфором.

– И вы опрокинули ее?

– Да, она отлетела в другой конец комнаты. – Портос захохотал.

– Действительно, вы правы, это невероятно. – И д’Артаньян расхохотался вслед за Портосом.

Портос смеялся все громче.

– Я разбил фарфора, – продолжал он прерывающимся от смеха голосом, – больше чем на три тысячи ливров, ха-ха-ха!..

– Великолепно!

– Не считая люстры, которая упала мне прямо на голову и разлетелась на тысячу кусков, ха-ха-ха!..

– На голову? – переспросил д’Артаньян, хватаясь за бока.

– Прямо на голову!

– И пробила вам череп?

– Нет, ведь я же сказал вам, что люстра разбилась, она была стеклянная.

– Люстра была стеклянная?

– Да, из венецианского стекла. Редкость, дорогой мой, уникальная вещь и весила двести фунтов.

– И упала вам на голову?

– На… го… ло… ву… Представьте себе раззолоченный хрустальный шар с инкрустациями снизу, с рожками, из которых выходило пламя, когда люстру зажигали.

– Это понятно. Но тогда она не была зажжена?

– К счастью, нет, иначе я сгорел бы.

– И вы отделались только тем, что были придавлены?

– Нет.

– Как нет?

– Да так, люстра упала мне на череп. А у меня на макушке, по-видимому, необыкновенно крепкая кость.

– Кто это вам сказал, Портос?

– Доктор. Нечто вроде купола, который выдержал бы собор Парижской Богоматери.

– Да что вы?

– Наверное, у всех людей череп устроен таким образом.

– Отвечайте за себя, дорогой друг. Это у вас, а не у других череп устроен так.

– Возможно, – сказал самодовольно Портос. – Значит, так, когда люстра упала на купол, который у нас на макушке, раздался шум вроде пушечного выстрела; хрусталь разбился, а я упал, весь облитый…

– Кровью? Бедный Портос!

– Нет, ароматным маслом, которое пахло превосходно, но чересчур сильно; я почувствовал головокружение от этого запаха. Вам приходилось испытывать что-нибудь подобное, д’Артаньян?

– Да, случалось, когда я нюхал ландыши. Итак, бедняга Портос, вы упали и были одурманены ароматом?

– Но самое удивительное, и врач клялся, что никогда не видывал ничего подобного…

– У вас все же, должно быть, вскочила шишка, – перебил д’Артаньян.

– Целых пять.

– Почему же пять?

– Да потому, что снизу на люстре было пять необыкновенно острых украшений.

– Ай!

– Эти пять украшений вонзились мне в волосы, которые у меня, как видите, очень густые.

– К счастью.

– И задели кожу. Но обратите внимание на одну странность – это могло случиться только со мной. Вместо впадин у меня вскочили шишки. Доктор не мог удовлетворительно объяснить мне это явление.

– Ну, так я вам объясню.

– Вы очень меня обяжете, – сказал Портос, моргая глазами, что служило у него признаком величайшего напряжения мысли.

– С тех пор как ваш мозг предается изучению наук, серьезным вычислениям, он увеличился в объеме. Таким образом, ваша голова переполнена науками.

– Вы думаете?

– Я уверен в этом. От этого получается, что ваша черепная коробка не только не дает проникнуть в голову ничему постороннему, но, будучи переполненной, пользуется каждым случайным отверстием, чтобы выбрасывать наружу избыток.

– А-а-а! – протянул Портос, которому это объяснение показалось более толковым, чем объяснение врача.

– Пять выпуклостей, вызванных пятью украшениями люстры, были, конечно, пятью скоплениями научных знаний, вылезших наружу под действием внешних обстоятельств.

– Вы правы! – обрадовался Портос. – Вот почему голова моя болела больше снаружи, чем внутри. Я вам признаюсь даже, что, надевая шляпу и нахлобучивая ее на голову энергично-грациозным ударом кулака, свойственным нам, военным, я испытывал иногда страшную боль, если не соразмерял как следует силу удара.

– Портос, я вам верю.

– И вот, дорогой друг, – продолжал великан, – господин Фуке, видя, что его дом недостаточно прочен для меня, решил отвести мне другое помещение. И меня перевели сюда.

– Это заповедный парк, не правда ли?

– Да.

– Парк свиданий, известный таинственными похождениями суперинтенданта.

– Не знаю; у меня тут не было ни свиданий, ни таинственных приключений; но мне позволено упражнять здесь свои мышцы, и, пользуясь этим разрешением, я вырываю деревья с корнями.

– Зачем?

– Чтобы размять руки и доставать птичьи гнезда; я нахожу, что так удобнее, чем карабкаться вверх.

– У вас пастушеские наклонности, как у Тирсиса, дорогой Портос.

– Да, я люблю птичьи яйца несравненно больше, чем куриные. Вы не можете себе представить, что за изысканное блюдо – омлет из четырехсот или пятисот яиц канареек, зябликов, скворцов и дроздов!

– Как – из пятисот яиц? Это чудовищно!

– Все они умещаются в одной салатнице.

Д’Артаньян минут пять любовался Портосом, точно видел его впервые. Портос же расцветал под взглядами друга. Они сидели так несколько минут. Д’Артаньян смотрел, Портос блаженствовал. Д’Артаньян искал, по-видимому, новую тему для разговора.

– Вам здесь весело, Портос? – спросил он, найдя, наконец эту тему.

– Не всегда.

– Ну, понятно; однако, когда вам станет слишком скучно, что вы будете делать?

– О, я буду здесь недолго! Арамис ждет только, чтобы у меня исчезла последняя шишка, и тогда представит меня королю. Король, говорят, терпеть не может шишек.

– Значит, Арамис все еще в Париже?

– Нет.

– Где же он?

– В Фонтенбло.

– Один?

– С господином Фуке.

– Отлично. Но знаете ли…

– Нет. Скажите, и я буду знать.

– Мне кажется, что Арамис забывает вас.

– Вам так кажется?

– Там, видите ли, смеются, танцуют, пируют, распивают вина из подвалов господина Мазарини. Известно ли вам, что там каждый вечер дается балет?

– Черт возьми!

– Повторяю, ваш милый Арамис вас забывает.

– Очень может быть. Я сам иногда так думал.

– Если только этот хитрец не изменяет вам!

– О-о-о!..

– Вы знаете, этот Арамис хитрая лисица.

– Да, но изменять мне…

– Послушайте: прежде всего, он лишил вас свободы.

– Как это лишил свободы? Разве я не на свободе?

– Конечно, нет!

– Хотел бы я, чтобы вы мне доказали это.

– Нет ничего проще. Вы выходите на улицу?

– Никогда.

– Катаетесь верхом?

– Никогда.

– К вам допускают друзей?

– Никогда.

– Ну так, мой друг, кто никогда не выходит на улицу, кто никогда не катается верхом, кто никогда не видится с друзьями, тот лишен свободы.

– За что же Арамису лишать меня свободы?

– Будьте откровенны, Портос, – дружески попросил д’Артаньян.

– Я совершенно откровенен.

– Ведь это Арамис составил план укреплений Бель-Иля, не правда ли?

Портос покраснел.

– Да, – согласился он, – но он только и сделал, что начертил план.

– Именно, и я считаю, что это не бог весть какая важность.

– Я всецело разделяю ваше мнение.

– Отлично, я в восторге, что мы одинаково мыслим.

– Он даже никогда не приезжал в Бель-Иль, – сказал Портос.

– Вот видите!

– Я, наоборот, ездил к нему в Ван, как вы могли убедиться.

– Скажите лучше – как я видел. И вот в чем дело, дорогой Портос: Арамис, начертивший всего лишь план, желает, чтобы его считали инженером, вас же, построившего по камешку стены крепости и бастионы, он хочет низвести до степени простого строителя.

– Строителя – значит, каменщика?

– Да, именно каменщика.

– Который возится с известкой?

– Именно.

– Чернорабочего?

– Точно так.

– О, милейший Арамис думает, что ему все еще двадцать пять лет!

– Мало того, он думает, что вам пятьдесят.

– Хотел бы я его видеть за работой.

– Да.

– Старый хрыч, разбитый подагрой.

– Да.

– Больные почки.

– Да.

– Не хватает трех зубов.

– Четырех.

– Не то что у меня, поглядите!

И, раскрыв толстые губы, Портос продемонстрировал два ряда зубов, правда, потемнее снега, но чистых, твердых и крепких, как слоновая кость.

– Вы не можете себе представить, Портос, – сказал д’Артаньян, – какое внимание обращает король на зубы. Увидев ваши, я решился. Я вас представлю королю.

– Вы?

– А почему бы и нет? Разве вы думаете, что мое положение при дворе ниже, чем у Арамиса?

– О нет!

– Думаете, что я хочу предъявить какие-нибудь права на укрепление Бель-Иля?

– О, конечно, нет!

– Значит, я действую только в ваших интересах.

– Не сомневаюсь в этом.

– Так вот, я – близкий друг короля; доказательством служит то, что когда он должен сказать что-нибудь неприятное, я беру эту обязанность на себя…

– Но, милый друг, если вы меня представите…

– Продолжайте…

– Арамис рассердится.

– На меня?

– Нет, на меня.

– Но не все ли равно, кто вас представит: он или я, если вас должны представить?

– Мой парадный костюм еще не готов.

– Ваш костюм и теперь великолепен.

– Тот, что я заказал, во много раз наряднее.

– Берегитесь, король любит простоту.

– В таком случае, я буду прост. Но что скажет господин Фуке, узнав, что я уехал?

– Разве вы дали слово не покидать место вашего заточения?

– Не совсем. Я только обещал не уходить отсюда без предупреждения.

– Подождите, мы еще вернемся к этому. У вас есть здесь какое-нибудь дело?

– У меня? Во всяком случае, ничего серьезного.

– Если только вы не являетесь посредником Арамиса в каком-либо важном деле.

– Даю вам слово, что нет.

– Вы понимаете, я говорю это только из участия к вам. Предположим, например, что на вас возложена обязанность пересылать Арамису письма, бумаги…

– Письма, да! Я посылаю ему кое-какие письма.

– Куда же?

– В Фонтенбло.

– И у вас есть такие письма?

– Но…

– Дайте мне договорить. У вас есть такие письма?

– Я только что получил одно.

– Интересное?

– Наверное…

– Вы, значит, их не читаете?

– Я не любопытен.

И Портос вынул из кармана принесенное солдатом письмо, которое он не читал, но которое д’Артаньян уже знал наизусть.

– Знаете, что нужно сделать? – спросил д’Артаньян.

– Да то, что я всегда делаю: отослать его.

– Вовсе нет.

– Что же: удержать его у себя?

– Опять не то. Разве вам не сказали, что это письмо важное?

– Очень важное.

– В таком случае, вам нужно самому отвезти его в Фонтенбло.

– Арамису?

– Да.

– Вы правы.

– И так как король в Фонтенбло…

– То вы воспользуетесь этим случаем…

– То я воспользуюсь этим случаем, чтобы представить вас королю.

– Ах, черт побери, д’Артаньян, ну и изобретательный вы человек!

– Итак, вместо того чтобы отправлять письмо с ненадежным курьером нашему другу, мы сами отвезем его.

– Мне в голову это не приходило, а между тем это так просто.

– Вот почему, дорогой Портос, мы должны отправиться в путь немедленно.

– В самом деле, – согласился Портос, – чем скорее мы отправимся, тем меньше запоздает письмо к Арамису.

– Портос, вы рассуждаете, как Аристотель[16]16
  Аристотель (384–322 до н. э.) – древнегреческий философ и ученый; ученик Платона, воспитатель Александра Македонского; в 335 г. до н. э. основал Ликей. Сочинения Аристотеля охватывают все отрасли знаний, существовавших в то время. Его справедливо называют отцом многих дисциплин: логики, естествознания, риторики, теории искусства.


[Закрыть], и логика всегда приходит на помощь вашему воображению.

– Вы находите? – спросил Портос.

– Это следствие серьезных занятий, – отвечал д’Артаньян. – Ну, едем!

– А как же мое обещание господину Фуке?

– Какое?

– Не покидать Сен-Манде, не предупредив его.

– Ах, милый Портос, – улыбнулся д’Артаньян, – какой же вы еще мальчишка!

– То есть?

– Вы ведь едете в Фонтенбло, не так ли?

– Да.

– Вы там увидите господина Фуке?

– Да.

– Вероятно, у короля?

– У короля, – торжественно повторил Портос.

– В таком случае, вы подойдете к нему и скажете: «Господин Фуке, имею честь предупредить вас, что я только что покинул Сен-Манде».

– И, – произнес Портос с той же торжественностью, – увидев меня в Фонтенбло у короля, господин Фуке не посмеет сказать, что я лгу.

– Дорогой Портос, я собирался открыть рот, чтобы сказать вам то же самое; вы во всем опережаете меня. О Портос, какой вы счастливец, время щадит вас!

– Да, не могу пожаловаться.

– Значит, все решено?

– Думаю, что да.

– Вас больше ничто не смущает?

– Думаю, что нет.

– Так я увожу вас?

– Отлично; я велю оседлать лошадей.

– Разве у вас есть здесь лошади?

– Целых пять.

– Которых вы взяли с собой из Пьерфона?

– Нет, мне их подарил господин Фуке.

– Дорогой Портос, нам не нужно пяти лошадей для двоих, к тому же у меня есть три лошади в Париже. Всего это восемь. Пожалуй, слишком много.

– Это было бы не много, если бы здесь находились мои люди, но, увы, их нет!