Текст книги "Махапские землеологи. Фантастический роман"

15

Съезд продолжался. Казалось, что дискуссии на повышенных тонах не будет конца. Собрание затянулось, а у делегатов открылось второе дыхание. Гул, ропот, звенящая нервозность и крики набрали обороты с новой силой. Ораторы менялись один за другим: Троцкий, Плеханов, Мартов, Богданов. Некоторые светились на лобном месте не один раз.

Инопланетянин рассеянно наблюдал за необузданным волнением неформальной сходки подпольщиков. Политический шторм вызывал скуку. От неподвижного сидения отекли суставы. Разведчик, зевая, пошевелил конечностями. Только за это он не любил прилипун. Долгая работа в тесной кабине не вызывала положительных эмоций.

Вдруг голос бортовика заставил оживиться. В наушниках прозвучало:

– База вызывает липучку.

– Липкий слушает.

– Командир, вам письмо от супруги. Только что пришло по КСС. Ловите!

– Хорошо. Спасибо, – Стокар нажал нужные кнопки и загрузил в блок памяти послание из дома.

«Какое счастье. Хоть отвлекусь немного от утомительной рутины» – махап поправил наушники и включил запись.

На экране появилось милое улыбчивое личико жены. На душе махапского аналитика сразу полегчало. Гормоны радости разбежались по телу. Из динамиков, как ручеек, полился ласковый голос любимой подруги.

«Здравствуй, мой судьбоносный, мой неповторимый! Получила твоё письмо и, не откладывая, пишу, рассказываю и показываю ответ. Я собрала у экрана детей но, видимо, напрасно. Всем так хотелось увидеть тебя на боевом посту. Но с нами поздоровалось пустое кресло. Конечно, я объяснила, что папа надел перчатки-невидимки, что этого требует характер особо секретной операции. Боже мой, как же тебе тесно в этой капсуле?! И голос у тебя, прямо скажем, неважный. А робот из прислуги заметил, что в тембре очень много оттенков усталости. Не томи себя бессонницей и тревожными мыслями, не разрушай себя. Очень прошу.

Наше хозяйство процветает. Наши клоны хорошо растут и развиваются. Всё у нас в порядке и всего хватает. Дети, пчелы, рыбы, спрут – все тебя заждались. Я ушла с головой в генетику. Знаешь сам, что когда-то «Центр научной мысли» отмечал мои труды, а союз махапских академиков выдвинул мою персону на госпремию. Ты ведь знаешь, как привлекает меня незримый мир. Только там надо искать корни счастья и следы всех бед. И, представь себе, что удачно совмещаю «психо» с «био», так-то, милый мой! Очищаю от грязи гены индивидов, наполняю сущность добротой и благородством. Много занимаюсь коррекцией психо-энергетического поля зародыша в утробе матери. Это благотворно влияет на покладистость и самодисциплину будущего ребенка. Думаю, не зря имею лицензию, подписанную минздравом, и карт-бланш на исследования в этой области.

Наша лаборатория не стоит на месте. Мы давненько победили старость. Эпидемиям и болезням больше не бывать. Всё под контролем, и отдел расширяется. Вирусология стала наукой и достигла огромных успехов. Мы удлинили все этапы жизни и знаем, где черпать здоровье. Век отдали детству и юности. Зрелый возраст у нас теперь длится пять веков. Но еще, конечно, далеко до идеала. Далеко махапам до божественного бессмертия. Зато с новым рождением умеем вкладывать в ДНК младенца таблицу умножения, алгоритмы решений различных функций и почки квинтэссенций базовых знаний. Новорожденный ребенок в три месяца уже говорит первое слово, а через полгода начинает читать по слогам и карандашом рисовать картины в трехмерном изображении.

У соседа слева поспевает плазма и растет неведомый миру кристалл. Академик счастлив. Хочет назвать свое открытие – «углеродный маг» и обещает революцию в синтезации ядра. Быстродействие волшебной палочки увеличится в разы. Вот тебе и чуда не бывает! Редко соседа вижу, хоть он давно на пенсии – всё в работе. Много помогает медицине и промышленности. Сколько ему лет? Даже боюсь представить. Всё-таки, как любимое дело продлевает нам жизнь!

У соседа справа всё в гибридах. Не на шутку разошелся селекционер. Уже много нового произвел. Что бы такое припомнить? Вот, к примеру, зимние лимоно-яблонаны растут в экстремальном минусе. Много у соседа разных планов и задумок. Хочет сделать на сверх новых микроэлементах идеальный грунт. Чтобы на полив уходил мизер, грунт будет содержать ультра устойчивые минералы и ферменты. И удобрений не надо. Бросил в этот грунт любое зерно – всходы будут быстрыми, а плод – спелым, сочным и чистым. Даже если ледяное утро, с таким грунтом уже не замерзнет огород. Уникальный гумус своим теплом согревает стебли растения до метра и убивает рядом весь сорняк, а также холодит, если жара кругом.

Мой заслуженный землеолог, как хочу, чтобы ты всегда был рядом! День и ночь я скучаю по тебе и мечтаю о нашей встрече. Долг, работа – я всё понимаю, но не могу не сказать тебе, что люблю и жду. Мне тебя очень не хватает.

Представляю, что творится на Земле, какие беды принес проклятый молмутский вирус. У нас три дня назад тоже было «ЧП». В вечерних новостях сообщили, что произошел прорыв нашей сверх прочной изоляции. По телевизору показывали. Где-то на окраине Галактики, в юго-восточной части, был мощный взрыв. Опять дело рук молмутских террористов. Но вроде атаку отбили. Сейчас там латальщики в работе – ликвидируют брешь. Квадрат оцеплен войсками. Говорят, что опасений нет.

Вчера оттуда прилетал сынок. Уже сам звездолетом управляет. Выправка, мускулатура, темные очки, фотонный пургомет на груди – мне понравился этот воин, этот подтянутый боец. Служит в космическом спецназе. Взрослый он у нас, уже сто двадцать лет. Кое-что успел мне рассказать о делах на службе, погостил немного и улетел на базу. Хочет изоляцию латать и защищать нашу Галактику. Всё-таки, как трудно нам, махапам, сохранить, что есть и передать другим поколениям. Сколько зла вокруг?! Ломать – не строить. Всё хотят проникнуть к нам молмутские выродки. Моё сердце продолжает повторять – господи, спаси и сохрани! Сынок говорил, что уже есть разработки дальнобойных орудий – распылителей «триэс» над оккупированными молмутами территориями. Скоро содрогнется вражеский антимир и узнает силу нашего оружия.

Прилетай скорее. Без тебя грустно и одиноко, а в спальне пусто. Роботы сочувствуют и частенько поют мне веселые частушки. А в террариуме спрут машет щупальцами, пока я не усну. Вот так гипнозом усыпляет, уходит в глубину и прячется в домике. Только, милый, снами и спасаюсь. Наш компьютер «Электронный бог» очень помогает, прокручивая мои сокровенные сновидения и желания, где мы вместе счастливые и веселые. Вчера я вновь подключалась к компу. Набрала программу, как будто, я в космосе догнала ваш корабль и в релаксирующей камере увидела тебя. Ты лежал в анабиозе, скрестив на груди руки, мирно сопел и видел сны в горизонтальной позе покойника. Ушки, носик, золотые брови и ресницы, блестящий комбинезон – всё было так реально! Тогда я проникла в твой сон и увидела с тобой себя. Вы были на морском берегу, бродили голые вдоль береговой полосы, поднимали ногами брызги и смеялись. Тогда я спряталась за камнем и стала наблюдать. Когда вы обнялись и поцеловались, я не выдержала. Вдруг такая ревность обуяла! Не меня настоящую, а плод своего воображения ты обнимал. Хватило двух минут. Тогда я решительно вышла из укрытия и с недовольной миной направилась к вам. Ты увидел меня с нервной гримасой и захохотал. Я услышала: «Соединись с собой». Я соединилась и мгновенно почувствовала твои поцелуи. Ты целовал мне шею, груди, плечи, живот. От счастья и удовольствия выступили слезы. Это была я, не твой фантом, бесчувственная пустышка. Странный сон, конечно, но так легче переносить разлуку.

А на днях в саду сломался робот. Я из окна видела эту картину. Садовник вдруг резко перестал поливать газоны, выключил поливной хобот, затряс головой и начал танцевать какой-то странный танец, больше похожий на древний рэп или хип-хоп. Старый дуболом потоптал все клумбы и грядки на маршруте, пока его не остановила охрана. Сейчас он уже в норме – починили. Помню, когда мы его купили, сколько было радости?! Давно это было. Модель была из первого поколения говорящих роботов. Садовник умел изменять голоса и мигать красными глазками. Фантазер частенько вызывал улыбку, рассказывая всякие небылицы древней третьей эры. Но эти сказки уже не могли нас удивить, и обычные чудеса давно вошли в нашу жизнь, имеют место быть. Всё сбылось! И мышление наше изменилось, прибавилось доброты и решительности. Уже по щучьему велению не хотим решать проблемы дней. Хочется самим справляться с задачами и добиваться результата, расширять память, всё уметь и творить чудеса. Иначе можно заболеть вредной ленью и накликать беду.

На этом, пожалуй, прервусь. Целую, милый, до новых встреч, до новых писем».

***

В темном лесу стояла ночная, как по заказу, предрассветная безмятежная тишина. Деревья замерли в дреме, только редкие ночные обитатели леса иногда напоминали о своем присутствии. Утро подкралось незаметно. Скоро совсем рассвело. Лес ожил – запели птицы, а ветер зашелестел кронами деревьев. На поляне стали появляться дикие звери. Но, наткнувшись на невидимое препятствие, обитатели леса нехотя поворачивали обратно и пропадали в чаще. К обеду ветер усилился, но этот факт не испортил климат под куполом изоляции.

На поляне инопланетный корабль, обтянутый маскировкой, утонул в служебной рутине. В кабине управления пилоты томились в синдроме ожидания, то и дело, поскрипывая креслами.

– Скучно без командира, – буркнул бортмеханик и почесал отверткой за ухом, – он бы быстро нашел, чем заняться.

– Поиграли бы во что-нибудь, – отозвался дешифровщик, – в города, в планеты, в ассоциации.

– Не рисовали давно, – поддержал патологоанатом.

– Да, наша картина давненько не пополнялась свежими мазками, – заметил радист-акустик. – А наносить очередную деталь на холст, как раз очередь командира.

– Может, без него продолжим? Всё-таки, у шефа уважительная причина, – вставил шифровальщик.

– Нет, подождем, еще обидится, – заключил первый пилот и зажмурил глаза. – Давайте лучше сочиним оду нашему командиру в стиле «буриме». Потом поднимем динозавру настроение, – предложил, как приказал, старший по званию замком группы.

– Тогда начинай.

– Хорошо. Наш командир – бывалый разведчик.

– Носит в кармане титановый метчик, – тут же отреагировал второй пилот.

– Метчиком этим резьбу прогоняет, – подхватил третий пилот.

– Там, где коррозия часто бывает, – продолжил четвертый пилот.

– Ерунда какая-то, – отрезал замком. – Давайте, правда, лучше в планеты.

Вдруг из динамиков прозвучало:

– Прилипун вызывает базу!

От неожиданности пилоты встрепенулись, напрягли слух и сосредоточились.

– База слушает, – ответил замком и недоуменно посмотрел на экран.

Пустое кресло сказало:

– Объект не дает возможность закончить операцию, съехал с квартиры и следует на пароходе в Финляндию. Отправляюсь следом. Надеюсь, там всё получится.

– Почему туда? – спросил второй пилот и посмотрел на соратников. Махапы одобрительно кивнули.

– Там, на конспиративной даче, его ждет супруга.

– Решил отдохнуть и подлечить нервишки, – предположил третий пилот.

– Да, так и есть. Инцефалограф говорит тоже самое, – на экране поморщилось пустое кресло.

– Будь осторожен! Берегись полигатских реакций! Мы на связи!

16

Где-то на крыше закричал английский кот.

Ленин попрощался с писателем и быстро покинул квартиру.

Горький с печальной улыбкой посмотрел незваному гостю вслед и подумал: «Новое добро. Ну что за бред? Жизнь нельзя ни кроить, ни резать, ведь она живая. Будет очень больно. Жизнь связями крепка», – ему захотелось догнать политика или крикнуть вдогонку: «Уважайте людской труд! Божий храм, колокола, иконы – это всё чудо, результат труда, идеи и охоты. К этому силком не принудить. Вряд ли кто силой тебя заставит забивать медом добродетели бесчисленные соты души и ходить в церковь на причастие. Кто, как не бог вложил в наши горемычные души вяжущую силу самопознания? Разве не он открывает нам пути к совершенству и желает, чтобы человек стал лучше, чем был? Разве не совесть нас ведет к маяку вечности, помогает избегать ловушки, тупики и крайности? Бог – это правда и дисциплина духа, а всё остальное – пустая демагогия».

Горький подошел к окну и закурил: «Человеку не дано понять, что лежит за рамками сознания. И без подтверждения извне будет отрицать всё на свете. А, вообще-то, есть ли эти рамки? И какой у жизни смысл? Для чего по весне самца и самку тянет друг к другу? Для чего любовь в шалаше? Чтобы появилось потомство, насладиться основным инстинктом, эстафету жизни передать, оставляя молодым весь свой багаж и опыт? А дальше с этой заботой о потомстве жить и любить, напрочь забывая о себе. У детей всегда есть превосходство на готовом сотворить что-то своё, пользуясь заслугами предков. Такова пирамида жизни, спираль прогресса. Или же, не обременяя себя потомством и бытом, как объективный наблюдатель, ни с кем не соревнуясь, перейти поле жизни, выбрать путь раба свободы и независимости, стать летописцем своего ума, питаться духовной пищей и быть легким на подъем? Или урвать от жизни всего побольше, на празднике бытия попробовать грязным пальцем все торты и пироги, испачкав заварными кремами нахальное рыло? Днем и ночью думать только о своем животе и, взвалив на плечи грехов тяжелую ношу, найти смысл в гульбе и разврате? Или всё вместе? И то, и это. Грани смысла, сколько их? Вроде жизнь на первый взгляд проста и прозрачна, но сколько в ней секретов и подводных камней?!»

Был поздний час. Писатель разделся, выключил свет, лег на кровать и закрыл глаза. Он расслабился и погрузил во тьму взгляд уставшего путника. Дух направился в космос умных мыслей, то вперед летая, то вверх, то вниз, то назад. В ночи шел процесс работы мозга. Разум, способный говорить без слов, кому вредны алкоголь, боли и каторжные муки, продолжал на холостом ходу порождать очевидные цепочки умозаключений.

Горький молча рассуждал, как будто, писал письмо самому себе, своему таланту понимания. Такая истина не подсудна, ведь никто и никогда не заглянет в твои мысли, не узнает, что за реляции родились в голове, какую докладную записку приготовил тебе разум. Игривый и свободный, голодный до откровенности талант с большим наслаждением читал эти письма, во всем понимая бродягу. Но мечта талантливых поэтов и писателей – такие письма донести миру. Если всё остается в мыслях, у пиита только три пути. Первый путь – очутиться в психушке, второй – сменить профессию, а третий – согласиться с цензурой и творить по заказу партии: «Если Ленин возьмет власть, то обязательно введет жесткие правила контроля и надзора. Проза сразу станет одной масти, одномерность проглотит лириков, а однобокость заставит умников откровенно больше не писать. Новая цензура изведет таланты. Возмущенные и недовольные начнут прятать и скрывать правду – наполнять столы и кладовки неформатом и преступными рукописями».

Сон не приходил. Писатель перевернулся на другой бок. В памяти всплыли январский Питер, кровавое воскресенье, пар от красных луж и тела убитых горожан: «Со стороны царя было подло, вероломно и нечестно прервать мирный ход смертельным оружейным огнем. Что он, оленья голова, натворил? Люди в панике разбегались кто куда. Авторитет был сразу подорван. Народная любовь сменилась на ненависть, а от веры не осталось и следа. Сам виноват, что началась революция и на улицах выросли баррикады, – писатель недовольно сморщил нос и лоб. – А потом я оказался в тюрьме. Слава богу, Савва Морозов спас, внес залог. Я сразу поспешил убраться за кордон. В России начиналась революционная лихорадка. Уезжал с плохим осадком в душе и злобой на царский произвол с отрывом от реальности. Я прекрасно знаю тяжелую жизнь в поволжье, побывал на самом дне и считаю, что только царь виноват в том, что случилось. Оттого, что знал и не решал, видел и не давал, загоняя работяг в непосильную кабалу. Виноват, потому что живет во дворце, а люди ютятся в сырых подвалах. Виноват, потому что наплевал на свой народ, пропивая здравый смысл и волю. Я – заложник времени. И вполне оправдан псевдоним. Жизнь – горькая как перец. Иногда кажется, что мы все вместе, сломя голову, бежим к глубокой пропасти, откуда не возвращаются, летим как безмозглые мотыльки на свет огня, чтобы сгореть заживо».

Писатель заерзал, лег на спину, открыл глаза и посмотрел в темный потолок. Снова во мраке комнаты слово «революция», как иголка, вонзилась в мозг: « Неужели два года бардака, разрухи и анархии пойдут на пользу стране? А сколько крови пролито? Почему надо именно таким беспощадным путем идти к светлому будущему? Мой «Буревесник» – это всего лишь удачное предчувствие, отражение текущего момента. Вот птица, хорошо размявшись, разбежалась вразвалку, оторвалась от земли и полетела над морской пучиной. Тут же в декабре разгневалась стихия, а в январе началось. Взбешенный царским равнодушием избранный пролетарский народ, доведенный нищетой до ручки, выжатый как лимон, замученный и голодный, взялся за оружие. Остановились фабрики и заводы, а поместья запылали огнем. Разгулялась буря на два года. В городах баррикады и кровь ручьем. Сколько на уличных крепостях полегло студентов и молодежи прогрессивных фракций? Левые эсеры, кадеты – опьянило нигилистов лживое предположение, что империя слаба и не прочна, что не устоит на двух фронтах. Саботажи, забастовки и расправы захлестнули державу и цепной реакцией расползлись по областям. Связи нет, телеграф молчит, стынут паровозы, и в листовках щиты, стенды и афишные тумбы светских объявлений.

Такие заварушки для молодых, как коровья лепешка для мух, – большое приключение, адреналин, азарт и жажда подвигов. Молодежь тогда вдоволь размяла глотки, накричалась и наругалась на всю оставшуюся жизнь. Но смута и лихолетье не только время «робин гудов». Со дна поднялась муть несусветная, где мало кто четко понимал смысл и суть происходящего. Лихие мазурики и мародеры грабили брошенные магазины и лавки, домушники и форточники вычищали брошенные квартиры аристократов, разбой на улицах стал обычным явлением. Кто-то, убегая от одиночества, примкнул к восставшим просто потолкаться и пообщаться, ощутить плечо коллектива: «Что дома сидеть, когда кругом такое, когда горячо? Может, и пострелять дадут?» Личные обиды и неудачи приводили на баррикады молодых импотентов и ревнивых женихов. Злость и слепая неуемная ярость на весь женский пол – первоклассный повод поругать самодержавие, пострелять и покидать камни в противника, одним словом – выпустить пар.

Но эйфория длилась не долго, а потом произошел раскол. Большевики призывали сражаться дальше – до победного конца, а меньшевики потупили глазенки. Монарх пообещал собрать Думу, и борцы сложили оружие. Были у имперской власти силы – МВД, казацкие полки. Было чем разгонять смуту и наводить порядок. Улеглось ненастье, и мужики скоро остыли. Только побежденные стали чувствовать себя виноватыми, а власть надела ежовые рукавицы. Лучше стало?» – писатель не ответил, а только саркастически улыбнулся, закрыл глаза и уснул.

***

В Петергофе, скрывшись от революционных волнений, царь катал жену на коляске по аллеям парка. Все каждодневные донесения с полей уличных боев обсуждали вместе. Николай внимательно слушал супругу и внимал: «Главным делом венценосных предков всегда была крепкая рука. Ники, будь жестоким, как Иван Грозный. Только так смутьяны поймут, что силы у тебя есть и беспорядка в стране не допустишь. И пусть зовут „кровавым“! Больше будет страха и уважения, – не поворачивая голову, говорила бывшая немецкая принцесса. – Если бы я была царем, то уже давно бы бунтарям устроила Содом и Гоморру!»

Царь, толкая коляску, возмущался: «Армия проливает в Манчжурии кровь, а эти функционеры с левым толком тащат камни в свой огород! Черт возьми, какие могут быть забастовки на заводах, что снабжают фронт?! К пропасти ведь толкают, к самому краю. И солдат им не жалко. Ну, что за поколение, что за сброд?»

И была решительная фаза, хотя февральский манифест звал к порядку и покою. Царь набрался мужества и решился – со всей силы стукнул кулаком по столу, словно по шашлыку в сметане. Начался реакционный жесткий беспредел. До отказа забивались тюрьмы бунтовщиками. В дверях камер открывались смотровые окна, появлялся ствол револьвера, и без суда и следствия, проводился расстрел. Резво пошли в ход карательные меры, и ряды восставших стали быстро таять. Показал монарх лиходеям «Кузькину мать» и в этот раз победил. Но устранить последствия большого пожара оказалось не так-то просто. Два тяжелейших года истощили царскую казну до основания, и таял на глазах резервный фонд. Нужно было в кротчайший срок спрятать – с глаз долой – огромное количество виноватого народа. Полицейский шустрый департамент с трудом успевал открывать смутьянам новые расстрельные дела. Ненадежных этапами отправляли в ссылку, а политических – подальше в Сибирь и прятали до конца жизни в таежных дебрях. Закованными в кандалы зачинщиками набивали трюмы кораблей и морями увозили на Сахалинскую каторгу.

В жернова возмездия попали и те, кто финансировал дебош. Многие финансисты скоро узнали, что такое холод Бутырки и Лубянки, где подолгу приходилось мучиться без привычных «выпить и закусить». Некоторых накрывала глубокая депрессия, и молодой богатенький юнец грыз себе вены, заканчивая скомканную жизнь суицидом.

Всё же революция сумела напугать царское семейство и заявить ей смело свои условия. В тревожное время рядом с Петергофом на приколе всегда дежурил крейсерок. Отход, позорный побег из неуправляемой страны намечался в Англию к родственникам супруги. Но не пришлось драпать. Скоро царь воспрянул духом и решился на Думу – под нажимом министров скрепил подписью важный манифест. Но два первых созыва получились всмятку и провалились. Только в третьем депутатский баланс сил, на кроткий взгляд монарха, был уравновешен правильно. И Дума заработала – пустила первый парок.

В канун исторического события царица благословила мужа: «Вот теперь ты мирный, спрячь свой меч в ножны. Дума вполне либеральна. Пришло время говорить о мире и делах насущных, хватит распаляться о войне. Закончились те дни, когда ты, волнуясь, произносил, из шапки речь. Ты скажи им всем своими словами, что царь у вас не тряпка и бунтом его не напугаешь, что не сбежал в трудный час за кордон, не бросил пост, а остался до конца, что пришло время консолидации и позитива».

Но не получилось без шпаргалки толкнуть речь делегатам съезда. Снова волнение и робость заключили царя в объятия. Николай формально и сухо с трудом изложил свою позицию и поспешил удалиться. Сдулись меха революции, и парламент перешел к перепалке, выпуская в небо пар великих дум.