Текст книги "Вселенная Марка Сенпека. Роман"

Зернистое после солнца зрение Марка постепенно размывается, очищается от пятен, и полумрак светлеет, видно просвечивающие через дырки солнечные лучики, танцующую внутри них пыль, а в дальнем конце шатра на единственной плюшевой мягкой подушке, а может быть подушка надувная, восседает некий длиннобородый старикан, который постоянно чешет залысины грязным ногтем и что-то бормочет, и его глаза при этом закатились, так что видно желтушные болезненные белки. Едва Марк шагает, тот резко открывает глаза, и они, как будто светятся, и напоминают глаза Марка Сенпека из детства. Вокруг него уселись другие старики, но с бородами поменьше. Их одежды также грязны. И один из них подзывает Марка сесть рядом в свободное пространство между тощими боками. Сенпек только тогда замечает в руках деда в центре их фигуры небольшой кусок белого листа. И оказывается, что главный старик Читает! До Марка доносятся слова, и он будто окунается в открытый космос, падает с большой высоты, чувство, похожее на выкуривание трубки мира в чердачной общине.

***

Община. Всего-то человек пятнадцать, живущих на матрасах и друг на друге, не иначе, свалившись в круг, слушая предводителя или кого-то похожего на главу общины. Его звали Яков. Фамилии не было или он намеренно ее не называл, хотя наверняка, если спросить арестовывавших его полицейских, фамилия найдется, а еще Марк был почти уверен, что имя окажется другим.

В первую встречу с Яковом друзья слегка испугались, но страх был из тех, что наоборот привлекает, приманивает вернуться. И они возвращались, когда родители были на работе, когда за ними перестали усердно наблюдать.

Им по пятнадцать. Они сидят рядом с полураздетыми девушками и парнями Общины и выкуривают первую сигарету, затем первую сигарету с необычной начинкой, что позволяет, как выражается Яков, расширить границы, выйти из закоснелого квадрата жизни. Втайне они посещали Общину несколько месяцев, проникаясь философией Якова, познавая свободу выражения, которой были лишены, как им казалось, в своей основной, официальной жизни.

Когда Марку исполнилось шестнадцать лет, он впервые познал женщину. Это был подарок Общины и лично двадцатидвухлетней Карины, в которую он тайно влюбился. И хотя Сенпек никому не признался в этом, даже Робу, ему казалось, что его чувства видны всем, и все осуждают их, насмехаются. В тот день Карина увела его за ширму, которая служила гардеробной, а еще некоей формой спальни, в которой Яков занимался любовью с каждой желающей девушкой Общины. Как правило, все девушки этого желали. Все десять. И Карина отвела его туда и уложила на раскладушку, а потом разделась. Через несколько минут возни и частого дыхания Марку пожали руку все мужчины, даже Яков, поздравляя с перерождением и обновлением.

Кто-то сделал еще две трубки мира, и дым заполнил чердак, укутав всех туманом. Дурманящие галлюцинации проникли в голову Марка, освобождая тайные фантазии, и ему казалось, что он может видеть будущее. Как его герои будут видеть что-то, благодаря годжолоину. Радужные видения. В центре чердака появилась темная фигура, очертания человека без лица, без волос, а кожа сплошь созвездия и черное пространство космоса. Образ этот был проходом в иную вселенную, и словно Марк уже видел его. И он что-то говорил ему, но Сенпек не понимал его. Лишь только шум, незнакомый и оглушающий.

Посиделки Марка и Роба в Общине вскоре закончились. Щелкнула щеколда, впуская двух девчонок с пакетами, а за ними ворвались Мамаша и Папаша Сенпек, родители Роберта и еще парочка мужчин, видимо, тоже чьи-то родители или родственники. Все рычат и кричат. Без предупреждения накидываются на парней Общины, вминая кулаками их носы, ломая челюсти, топча на сплющенных матрасах. Девушки визжали. Матушка Сенпек рвала волосы на голове одной из попытавшихся сбежать. Потом она схватила Марка и Роба и вытащила в подъезд. Следом бежала мать Роберта, что-то громко говоря и потрясая руками. На улице она вцепилась в уши Роба. Сверху доносились крики Детей Неба и рычание отцов. Только дома Марк услышал, как ругается и по-прежнему кричит на него мать. Потом была вызвана полиция, новые аресты, вся округа вышла на улицу, требуя прогнать нелегальных жителей, ставших неугодными, или они оставались неугодными, но волна ненависти заново поднялась и хлынула на головы несчастных Детей Неба, утопив каждого в праведном гневе богобоязненных соседей. С тех пор чердачные жители не возвращались. На дверь повесили несколько замков.

Впрочем, дверь в комнату Марка тоже почти не открывалась. Летние каникулы он и Роб провели под домашним арестом, лишенные каких-либо развлечений, кроме книг (по крайней мере, Марк). Несколько раз его навестила Марина, и вид ее черных волос напомнил о Карине. И даже имена были похожи. Но к концу лета привязанность Марка увяла, видимо, и не было настоящей любви, только похоть и желание. И он снова стал чаще думать о Марине, представлял ее в своих фантазиях, а что еще ему было делать?

За лето он перечитал почти весь книжный шкаф, и даже запрещенные матерью комиксы, и это побудило в нем желание самому что-то сочинить. Появились первые черновики, которые стали основой «Фальшивого лица».

А еще он бесповоротно влюбился в Марину, но боялся ей в этом признаться. Телефон тоже был под запретом. Поэтому Марк ждал, что она снова придет, навестит его, планировал свое признание, но признаться так и не смог. В то лето умерла мама Марины, а вскоре Марина убежала.

***

Кто-то тычет ему пальцем в бок, кто-то зовет его. Он лежит на сыром тротуаре, а рядом стоит Капитан Лавина. Под навесом больше никого.

– Не хило ты улетел, ― присвистнул Бэкк, улыбаясь.

Марк откашлялся, поднялся. На улице уже сумерки, и включились уличные фонари. Неподалеку проехала полицейская машина, привычно оглушая окрестности сиреной. Потом звук выстрела и собачий вой. Захотелось спрятаться. Залезть в нору, укрыться за несколькими железными дверьми в подземном бункере. Исчезнуть.

Когда он добрел домой, темнота стала гуще, а фонари ярче. Марк почувствовал усталость, ставшую хронической, и холод. Он открыл вентиль горячей воды на всю, чтобы набрать себе ванну. Сбросил всю пыльную и влажную от пота одежду на кафельный пол. Когда он собрался окунуться в такое желанное тепло, он увидел себя, лежащего неподвижно в ванне, с красными полосами на запястье свисающей с бортика ванны руки. И вот уже успела набежать лужица крови, так похожая на кровь ИИИ, а еще на те ручейки от самоубийц на тротуаре. Марк как-то хрипло беззвучно вскрикнул, голос застрял в горле. «Это нереально, нереально, нереально», ― пробормотал он в итоге, заморгав, и видение исчезло, правда, в ванну он так и не залез.

Электронный градусник за окном крупными цифрами показывает двадцать пять выше нуля. Но почему-то в доме у Марка веет холодом, а на стеклах появились морозные узоры. Укутавшись в кофту, он налил чай в кружку и, быстро перебирая ногами, нырнул под одеяло. Привычно проверив телеканалы, Марк выключил звук и несколько минут смотрел за окно. Наблюдатели больше не появлялись, поэтому, плотно задвинув шторы, он просунул руку под матрас и вытащил слегка помятый комикс «Капитан Лавина». Перевернув первую страницу, Марк, будто вновь ощутил, как мать дергает его за уши в наказание за чтение «глянцевой похабщины». Перечитав комикс дважды, Марк смотрит невидящим взглядом в немой телевизор. Вместе с Робертом они мечтали создать комикс. Уже к двенадцати годам Марк Сенпек видел себя в будущем писателем. Но теперь, прекратив сочинять, спрятав силу воображения под одеяло трусости, Сенпек понял, что предал собственные мечты и своего лучшего друга. Допив чай, он поднялся с кровати и достал пачку мятых чистых листов и карандаш.

Встречая тусклый рассвет, Марк Сенпек начал свой комикс.

Книга III

Глава 8. «Приключения Амейзинмена». Выпуск #1

Ночное небо раскололось дугой пламени. Кабина космического корабля «Персей» надломанной сигарой пролетела в свободном падении несколько километров и рухнула на старый ржавый ангар. Пустующую окрестность окатила волна пыли и шума. Взрыв ярким огненным шаром заполнил собой всю округу. Ангар превратился в смятую консервную банку. Когда-то в ангаре хранили зерно, но несколько лет назад ферму купили под птицефабрику и теперь, когда часть космического корабля упала, из покореженных руин вылетают куриные перья и редкие выжившие птицы.

Амейзинмен, сверкая глазами, приземляется рядом с обломками корабля. Серебристый плащ развевается на сильном ветру. Супергерой смотрит каменным взглядом на корабль и горящий ангар, но его мысли в облачке над головой отдают печалью: «Черт…».

***

Всего полчаса назад, когда он услышал об угоне корабля и прилетел на космодром, в его объятиях грелась Нона фон Диантанье. Популярная актриса, чей псевдоним знаком далеко за пределами страны. Свое имя она сменила в восемнадцать, едва ступив на перрон столицы. Ее длинные волнистые волосы с рыжеватым отливом соблазнили немало мужчин и помогли попасть в кинобизнес. Но большинство женщин и многие мужчины искренне верят, что воротилы кино польстились не только на ее шевелюру, но и на пышные бедра и грудь. А смех, а губы! Дольше пяти секунд смотреть только в ее глаза могут лишь самые стойкие джентльмены.

Амейзинмен, подливая красного вина в бокал на высокой ножке и получив, наконец, заветный поцелуй актрисы, был вынужден срочно отлучиться, снимая на ходу обывательский костюм-тройку и облачаясь в латекс супергероя. Буква «А» горит на груди. Поцелуй Ноны пылает на губах.

Когда ветер ударил в лицо холодом, Амейзинмен думал над своим оправданием, которое потребует возлюбленная. Но чаще в его мысли закрадывался легкий страх, страх признания. Почти никто не знал настоящего имени Амейзинмена. Высокий, широкоплечий блондин, Ноне и всем друзьям он был известен, как Михаэль Донаммер, скучающий наследник обанкротившегося аристократа. Перед смертью его отец ― Плутарх Донаммер ― оставил лишь огромный дом и пожелание удачи двадцатилетнему сыну. Неумелая игра на скачках и бирже, особенно при сильных алкогольных опьянениях, провела черную черту разорения. Смерть старшего сына поставила точку. Отец так много ставил и выпивал, словно наказывал себя за прошлые грехи. Наказал и младшего сына.

Услышав едва уловимый сигнал аварийного оповещения, который злоумышленники не отключили, Амейзинмен влетел на космостоянку 67 раньше полиции. Мимо его плеча пролетел искрящийся заряд энергопушки. Пухлый угонщик в черной одежде и маске неуверенно держал оружие в дрожащих руках.

– Это Амейзинмен! ― раздался испуганный голос из глубин корабля. Возглас повис в воздухе, а потом прилип к лобовому стеклу.

Двигатели «Персея» зарычали голодным доберманом, и корабль начал взлет, оставив незадачливого соучастника с пушкой на земле. Тот выпустил очередь зарядов, пытаясь попасть по Амейзинмену, полетевшему в погоню, но Михаэль выпустил волну холода из руки, приморозив преступника к асфальту. Через секунду плащ героя мелькнул серебром в открывшемся люке корабля.

В полумраке шлюза глаза Амейзинмена засветились голубым излучением. Корабль набирал высоту. Мысли преступников вились грязным торнадо. Высокий, с хриплым голосом угонщик направил лазервер на букву «А» на костюме Донаммера.

– Если вы добровольно сдадитесь, я обещаю: вам не причинят вреда, ― громко сказал брутальной хрипотцой Амейзинмен.

В ответ он услышал издевательски высокий смех двоих космоугонщиков.

– Если… Ха! Если ты не исчезнешь щас, то на твоих любимых людишек упадет метеоритный дождь из обломков корабля, понял? ― прокричал все тот же хриплый голос, и преступник показал связку пневмобомб, увешавших мостик корабля, как гирлянда новогоднюю елку.

Преступник другой рукой игрался с детонатором:

–Такой же подарок ждет на двигателях. Сечешь? Думаешь, мы тебя не ждали?

Его напарник нажал на рычаг приборной доски, и «Персей» взмыл выше и быстрее.

– Куда собираетесь? ― спросил Амейзинмен, лукаво улыбаясь. ― На Луне вас сразу приговорят к смерти. Там не любят нелегалов.

– Без тебя решим, Похоронник.

Прозвище Амейзинмен получил за черный цвет своего костюма. Серебристый плащ, как будто никто не замечал.

Вздохнув, Донаммер в мгновение ока подлетел к преступнику и сломал его кисть вместе с детонатором. Высокий закричал и запрыгал, словно прыжки помогали от перелома. Амейзинмен невозмутимо смотрел представление. Легкая, едва заметная в полумраке улыбка тронула его лицо.

Но свою ошибку он понял слишком поздно.

Сломанный им детонатор ― фальшивка, приманка. Амейзинмен только мельком успел увидеть настоящий детонатор в руках второго бандита, управлявшего кораблем.

– Власть Корганиума! ― прокричал сектант и нажал кнопку.

Мощный взрыв разделил корабль на две части и направил его в свободное падение. Кабина отлетела далеко в сторону, устремившись по дуге гравитации. Основная часть «Персея» стремительно приближалась к земле, теряя куски обшивки, как змея кожу во время линьки. Амейзинмен, разгоняя облака, подлетел к другой стороне корабля и уперся в него руками, пытаясь замедлить падение. Ему удалось остановить корабль у крыши одного из небоскребов, на которую он встал, держа «Персей» на плечах, подобно атланту. Вновь взлетев, он аккуратно положил половину корабля на футбольное поле.

В этот момент вдалеке прозвучал взрыв от упавшей кабины.

***

Когда Михаэль вернулся в ресторан, Ноны, разумеется, там уже не было. Официант передал ему записку, в которой было только: «Прощай».

Выйдя на улицу, Михаэль уронил записку на мокрый от начавшегося ливня тротуар. Бумага сразу намокла, а чернила растворились. Громко свистнув, он поймал такси и отправился домой.

«Отличный день», ― саркастично подумал Михаэль, и его мысли, появившись на стекле машины, тут же растеклись вместе с линиями дождя.

Комната Михаэля в родительском доме находится на третьем этаже. Но чаще Михаэль остается ночевать в гостиной на первом этаже, где три массивных дивана образуют свой отдельный замкнутый мир, прижимаясь к огромному камину. Когда-то засилье прислуги создавало в доме пчелиный рой пересудов. Теперь остались только Фарад и Луиза ― бездетные супруги, воспитывавшие Михаэля с младенчества. Михаэля и Максима ― его погибшего брата.

Амейзинмен в прыжке уселся ближе к потухшему камину. Сняв галстук и расстегнув верхние пуговицы рубашки, сделал долгий глоток виски. В треугольнике раскрытого воротника проявилась светящаяся в полумраке «А». Поставив пустой бокал на журнальный столик, Амейзинмен промокшим лег на диван, положив голову на подлокотник. Разочарованно вздохнул, мысли перескочили к Ноне. Они были знакомы несколько месяцев, и Михаэль не впервые оставил ее одну, внезапно исчезнув из ресторана. И он не был уверен, что в этот раз Нона простит его. Но самым большим его разочарованием в этот вечер было понимание, что он не чувствует вины: за разрушение корабля и ангара, за исчезновение. С каждым глотком виски он осознавал, что принимает разрыв с Ноной совершенно равнодушно. И даже не собирается ее возвращать или хотя бы извиняться, прислав записку и цветы. Чувствуя себя самым худшим человеком в мире, Михаэль опустошил бутылку и уснул.

Поздней ночью Амейзинмен проснулся от едва уловимого шороха. Кто-то наступил на половицу пола, и та почти неслышно скрипнула. Открыв глаза, Амейзинмен увидел движущуюся в темноте тень. Незваный гость бесшумно крался по гостиной, но Михаэль в одно мгновение спрыгнул с дивана и оказался за спиной преступника. Он понял, кто пробрался в ночи к нему домой. Давний друг. Точнее, подруга. И он решил ей подыграть.

Вырвавшаяся из плена облаков луна подсветила хитрую улыбку Михаэля:

– Извини, если испортил твой «неожиданный сюрприз», Тарина.

Щелкнув пальцами, Амейзинмен отправил сгусток энергии в камин. Огонь разгорелся, осветив полумрак гостиной и пробравшуюся через окно Тарину Гильеманн, известную всем, как Ночная Львица. По ее словам, в ней действительно течет кровь больших кошек, которые когда-то правили миром в древности. По ее словам. Михаэль никогда не слышал о правящей династии львов в доисторические времена.

Сняв маску, Львица изобразила недовольство на лице и грациозно вспрыгнула на диван, аккуратно уложив плащ.

– Молочка? ― спросил Амейзинмен и улыбнулся.

Вместо ответа, Тарина выпустила в него из пальцев очередь энергетических снарядов, которые, попав в грудь Амейзинмена, растворились, не причинив какого-либо вреда. Улыбка Михаэля осталась неизменной.

– Разве после сегодняшнего фиаско с «Персеем» тебе не следует мучиться депрессией и опустошать запасы виски? ― наконец ехидно улыбнулась Ночная Львица. Не мигая, она посмотрела на Михаэля, а потом на журнальный столик.

– А! Кажется, я не ошиблась, ― сказала она, играясь с пустой бутылкой, как кошка с клубком ниток.

Тяжело выдохнув, Амейзинмен уселся напротив Тарины:

– Это вновь были сектанты Корганиума.

Теперь настала очередь Львицы тяжело вздыхать. Много лет назад Корганиум убил Максима Донаммера. Мунмена. Им было чуть больше двадцати.

В глазах Тарины заплясали отсветы огня. Ее горечь воспоминаний передалась и Михаэлю. Просидев в молчании несколько минут, он спросил Львицу, зачем она пришла.

– Сегодня ночью я покалечила двоих.

– Психолог посоветовал от скуки? ― рассмеялся Михаэль.

Тарина изобразила гримасу:

– Корганиумцы. Пытались ограбить банк.

– За двадцать лет это не первый раз…

– Но у них были энергопушки! ― Тарина достала оружие откуда-то из складок плаща. ― Такие были только у Корганиума.

– У космоугонщиков тоже была такая, ― Амейзинмен покрутил пушку в руках, проверив оттиск на рукоятке. ― Старые запасы.

– Один из них утверждал, что Корганиум вернулся. Он говорил правду, Михаэль. Я его проверила.

Львица проникает в разум любого человека. Кроме Михаэля и Максима. И кроме Корганиума.

– Он мог верить в истинность своих убеждений, но это не значит, что Корганиум жив, ― на лице Михаэля появилось сомнение.

«Они все психи», ― возникло в облачке над его головой.

Каменный взгляд Тарины напомнил ему игру в гляделки в детстве. Бросив на прощание: «Фараду и Луизе привет», она исчезла в темноте, прыгнув в пространство реальности, наверное, на другом конце города или света.

***

Утром Фарад разбудил его веселым колокольчиком своего голоса, в котором за десятилетия работы на семью Донаммер не осталось и следа восточного акцента. Раздвинув шторы, он включил плоский телевизор во всю стену гостиной и сделал звук громче:

– Вы снова шалили, Михаэль? Забыли, что супергерои никому не нужны?

Телеведущая рассказывает о вчерашнем угоне «Персея» и его разрушении. Кадры кабины, смявшей ангар. Вид другой части корабля на футбольном поле.

– Луиза приготовила ваши любимые банановые оладьи, ― Фарад поставил поднос с завтраком на журнальный столик. ― Еще виски?

Михаэль покачал головой и накинулся на оладьи.

– После Дня Скорби деятельность супергероев запрещена, но вчера Амейзинмен в очередной раз доказал, что законы для него и ему подобным не писаны, ― вещает телеведущая.

Выключив телевизор, Михаэль продолжил завтракать в тишине.

– Вас вчера навещала госпожа Гильеманн.

Михаэль даже не изобразил удивление, он уже привык к тому, что Фарад знает обо всем, что творится в доме. А может и за его пределами.

– Вдруг она права, господин Донаммер?

Переодевшись, Михаэль взял машину и отправился в город.

Полис О. Неизменный костюм-тройку оставил дома. Там, где он намерен появиться, классика не в ходу. Привлечет ненужное внимание. Поэтому автомобиль недорогой, а из одежды: джинсы и кожаная куртка. В городе как обычно заторы и громкая ругань. Старые высотки накренились над широкими проспектами. Горожане спешат на работу. Неисчезающий смог прилип к серому небу. Редко пролетают военные вертолеты, патрулирующие городской воздух. Проезжая мимо футбольного стадиона, оцепленного полицией, Михаэль замедлил ход. На огромном мониторе мерцает новость, что все матчи на ближайший месяц отменены.

«Благодарите Амейзинмена», ― мысленно саркастически добавляет Михаэль, горестно улыбаясь.

Промышленная фабрика Донаммер высится вдалеке блестящим шпилем и гектарами заброшенных зданий. Но даже по истечении стольких лет Михаэль помнит запах строительных материалов, клубы сигаретного дыма, накрывших рабочих, их улыбки, фруктовый аромат духов помощницы отца. Смех брата, убегающего в игре.

Михаэль проезжает мимо, направив автомобиль в северный район. Закрытый сектор города, в котором остались жить только беспечные смельчаки или те, кому нечего терять. Зараженные последствиями взрывов. Отчаявшиеся одиночки. Там воздух пронизан токсинами, а солнце не появлялось почти двадцать лет.

Дорога зигзагом уводит его вниз. Заброшенные дома и магистрали появляются внезапно. Он оставляет машину на границе, достает большую спортивную сумку из багажника и идет, раскидывая густой воздух кусками. Напрягает зрение, чтобы что-то разглядеть в тумане, и глаза слегка светятся голубым излучением. Он не опасается быть узнанным, здешние люди никогда не выходят из своего сектора. А если бы кто-то заметил его способности, никто не знает его имени. Но он никогда не появлялся здесь в качестве Амейзинмена. У потерявших всё остались злость и отчаяние.

Он проходит под эстакадой, рассматривая граффити, сделанные до Дня Скорби. Наскальные рисунки. Выйдя на широкую площадь, бывшую когда-то любимым местом для празднований, он остановился возле полуразрушенного монумента, сваленного с постамента. Памятник Амейзинмену, Мунмену и Ночной Львице. За помощь. Но теперь высеченные в бетоне и мраморе их лица и тела поломаны, застывшие когда-то в камне плащи покрылись трещинами и сколами. Поверженный памятник покрыт надписями с ругательствами. Крупнее всех ― «Ложные идолы!».

«Мы не просили нам поклоняться», ― появляются в облачке над головой мысли Михаэля, но сразу исчезают на ветру.

На краю площади еще виднеются черные ожоги от старых уличных войн. А может быть отпечатки свежие. Михаэль идет по следу тормозов, который ведет выше. Пройдя несколько кварталов, он оказывается перед воротами в поселение и лицами изгоев.

Заброшенное офисное здание обжили семьи и одиночки. Он видит, как женщины укачивают младенцев, гладят одежду на улице. Мужчины что-то жарят, крутя вертел на костре. К Михаэлю подбегают несколько детей, выпрашивая что-то на искаженном наречии. Он раздает пачки с быстрой едой, сладости. Встречает старейшину и отдает сумку, в которой еще еда и деньги. В свою первую поездку Михаэль спросил старейшину, для чего деньги в их маленьком сообществе. Оказалось, что ушлые продавцы организовали контрабанду продуктов по завышенным ценам для отшельников.

– Дрюмоф у себя? ― утвердительно спрашивает Михаэль старейшину, и тот кивает.

Гор Дрюмоф раньше был в секте Корганиума. Помог одолеть его. Здесь много бывших корганиумцев. Они слишком поздно осознали, что тлетворное влияние Корганиум оказывал не только на их умы, но и здоровье, став зараженными еще до Дня Скорби.

Достав из сумки небольшой мешочек, Михаэль проходит вдоль здания и заходит в крайнюю дверь. Его приветствуют, кивают, знают только в лицо, он намеренно не называл себя, прикрываясь опасением за свою жизнь: в остальном мире тех, кто помогает зараженным, тем более корганиумцам, преследуют радикалы и националисты. Были погромы и избиения, разрушили магазин, владелец которого бесплатно делился продуктами с бывшими сектантами.

Гомон окружил его. Холодная серая лестница привела на седьмой этаж. Пройдя вдоль множества матрасов и лежанок, нескольких раскладушек, на которых ютятся изгои, Михаэль зашел в один из полуразрушенных некогда кабинетов и поздоровался с Гором. Дрюмоф оказался искренне рад его видеть:

– У нас почти закончились припасы. Даже крыс уже сложно поймать в этом богом забытом месте.

– Я принес сумку, все как обычно, ― говорит Михаэль. ― Там есть и медикаменты. Больше привезти, не привлекая внимания, я не смог.

Гор с благодарностью кивает и показывает пальцем на мешочек в руке Михаэля.

– Это подарок мне? ― мучительно смеется он.

Михаэль, развернув узел, достает энергопушку и кладет ее перед Гором:

– Помнишь такие в былые времена? Можешь понять, настоящая, армии Корганиума?

Дрюмоф смотрит на энергопушку, как на кобру, приготовившуюся к броску. С удивлением, Михаэль видит в его глазах страх, хотя двадцать лет назад, видел только злобу и ненависть ко всему, что связано с Корганиумом.

– Эта новая, мощнее. Оттиск не его. Похожа, но отличается, как будто новая версия, ― говорит Гор через минуту, повертев в руках пушку.

– Сектанты могли сами сделать?

Гор долго выдыхает, словно затянулся сигаретой:

– Двадцать лет прошло, брат. Все может быть.

***

Ночью машин меньше, но бродяг на улицах прибавляется. Амейзинмен облачился в старый костюм без плаща и надел маску-балаклаву. Их первая экипировка с братом, когда они только получили силу.

Город шумит разговорами и трещит по швам, распухший от голода и страха. Амейзинмен перелетает с крыши на крышу, прислушиваясь к шуму мегаполиса. Кто-то изредка зовет на помощь, с кем-то ругается, слышится выстрел, снова, потом все стихает, чтобы повториться на следующем перекрестке, в другом муниципальном муравейнике на тысячу квартир. Пролетает над несколькими домами, ныряет в туман испарений и дымящих котельных, и вот слышит очередной крик о помощи совсем рядом. В проулке между забегаловкой и баром двое мужчин угрожают пистолетом и ножом двум женщинам. Пытаются отобрать сумочки, порвать одежду… Третий стоит чуть поодаль, словно не заодно с ними.

Амейзинмен приземляется между женщинами и преступниками. Ударом отправляет одного в полет по улице, конечной остановкой на котором оказываются мусорные баки. Слышится глухой удар и стон. Вмятина на контейнере блестит свежей краской.

Девушки убегают, одна из них спотыкается и падает на асфальт. Ударившись головой, она лежит без сознания, но Амейзинмен слышит ее дыхание. Ее подруга не останавливается и убегает прочь, даже не обернувшись.

Бандиты бросают нож и пистолет на тротуар и достают из нательных кобур лазерверы.

– Мы тебя ждали, Похоронник. Тебе не спрятаться под другой одеждой, ― кричит долговязый шепелявый сектант и открывает огонь. Ему вторит напарник, выпуская очередь в Михаэля.

– А я искал вас! ― кричит Амейзинмен, уклоняясь от снарядов. На стене забегаловки позади него остаются черные ожоги от энерговыстрелов. Летят искры, крошатся кирпичи.

Михаэль крутит в воздухе кульбиты, а потом выпускает ледяной поток из рук и замораживает сектантов. Выстрелы затихают, но ругань корганиумцев не прекращается. Подняв лазерверы, Амейзинмен проверяет печать:

– Кто делает пушки?

Долговязый шепелявит что-то о родителях Михаэля и получает кулаком в нос. Второй с оттопыренными ушами и носом-картошкой молча в страхе наблюдает за происходящим и пытается выбраться из ледяного капкана. Его напарник продолжает плеваться злобой и громко кричать, но засыпает, когда глаза Амейзинмена начинают светиться голубым ярким излучением, и он направляет поток энергии в его голову.

Потом смотрит на соседа с большим носом:

– Я теперь не смогу законно вас арестовать, как раньше. Поэтому могу делать все, что захочу.

Единственный оставшийся в сознании преступник тяжело сглотнул слюну и даже икнул.

– Уверен, что хочешь испытать себя? ― говорит Амейзинмен, и его глаза при этом вновь начали ярче сверкать.

– Это все Пош! Пош Раттнамур! Он дает нам оружие. Говорит… Босс жив, то есть, реально, не просто лозунг торчков, а вернулся, набирает силы и скоро у него будет армия. Ну, я и вступил. Ну а кому типа бабки и пушки не нужны? Да тебе не понять. Я вылез из запретного сектора. Жил на улице. Сегодня ваще первый раз с пушкой на дело пошел.

Выслушав сектанта-недотепу, Амейзинмен спросил, где найти Поша, а потом подошел к упавшей девушке.

– Когда лед растает, возвращайся в запретный район. Уверен, Дрюмоф простит тебя, ― сказал он, поднимая несчастную.

– Ты знаешь Гора?! ― воскликнул бандит, когда Амейзинмен взлетел в ночное небо.

***

Когда-то престижный и самый дорогостоящий Песочный район стал почти безлюдным после массового переселения на Луну и похож на Запретный сектор. Разницу составляют относительно чистый воздух и вид на море. Район облюбовали банды и бездомные, заняв свободные квартиры. Немногие оставшиеся местные жители забаррикадировались, не выбираясь из дома без оружия.

Приземлившись на крышу невысокого дома, Амейзинмен спустился по лестнице на несколько этажей и постучал в железную дверь. Кажется, когда-то она была от банковского сейфа. Не дожидаясь ответа, Михаэль сорвал ее с петель и медленно вошел в квартиру. Из тумана пыли полетели снопы энергозарядов и ругань.

– Это был твой последний стук в дверь! ― завибрировал голос, вероятно Поша, из глубины комнаты.

Он продолжил стрелять, но когда пыль осела, и появился Амейзинмен, наступила тишина. Пош посмотрел на Михаэля, онемев и широко раскрыв глаза. Его длинные грязные волосы свесились на лоб.

– Так это супер-пупер мужик прилетел! ― внезапно засмеялся Раттнамур. ― Хочешь пушек прикупить?

Амейзинмен увидел его черные расширенные зрачки. Он не успевает моргнуть, как Донаммер подлетает и выбивает оружие из руки. Раттнамур визжит, лежа на полу. В проеме соседней комнаты появляется полуголая девчонка с кучерявыми волосами до плеч. Она не может сфокусировать взгляд на чем-то одном, и ее глаза бегают, прыгая с Раттнамура на Михаэля. Бутылка пива у нее в одной руке, а автоматический пистолет в другой. Направив оружие на Амейзинмена, она давит на крючок, но пистолет щелкает не стреляя. Видимо, забыла его зарядить. Пощелкав крючком еще несколько раз, она роняет пистолет, а потом бутылку пива. Бормоча что-то о «засранцах вокруг», медленно бредет обратно в спальню.

– Жена? ― спрашивает Амейзинмен.

– Почти, ― отвечает Пош. А потом начинает громко хохотать, словно придумал чересчур смешную шутку. Зрачки, кажется, стали шире.

– Откуда у тебя энергопушки, Раттнамур? ― спрашивает Михаэль. Он ходит по комнатам, как заправский сыщик. Девушка в соседней комнате завалилась в кровать, издавая слишком зычный для такой худышки храп.

– Где взял, там больше нет, ― игриво шепчет Пош.

– А где еще есть?

Пош смотрит на Амейзинмена не мигая. На его лице улыбка добряка смешивается с взглядом чудовища, желающего съесть добычу. Он улюлюкает, собирает губы трубочкой, отправляет воздушный поцелуй в пустоту проема. Потом свистит, и свист убегает в открытое окно.

Осматривая комнаты, Амейзинмен на миг останавливается, а затем его глаза начинают светиться. Он бьет кулаком в стену напротив, она оказывается полой, и там с десяток энергопушек, ждущих своих будущих покупателей.