Текст книги "Инфолиа: обновления мирового сознания. Том IV–VI"

Психика существа не каждого монументальная и титанически непоколебимая, не каждый безупречно выдержан. Оное назначается и для нашего знания, ведь не даром и не в случайность инканувшими мудрецами воспроизвелась и этика, и психология, и нейрофизиология. Каждое последующее лишь погружает известное знание истины достоверной в порядковую глубину, что не менее важно и более того, как само собой разумеющее и должное быть. Тому благоволит сама жизнь, открытая к нашему познанию её всей обнажённой наготы. Каждое из этой общей сферы конгруэнтно. Убивая одно, канет целый мир, оттолкнув кого-то прочь. В этом и есть само мироздание. В существовании множества предметов нас окружающих и оказывающиеся чем-то симулированным, смежным. То и в отношении этой вековечной коллизии мировоззрений религиозного догмата и научной конфессии. Особенно учитывая тот не мало значимый факт, как само существование идеи, что чрезмерно существенно и для прочих, ссылающиеся к неким непреодолимым силам, койторых нет, но вроде бы должны быть. Что парадоксально в столь изысканном убеждении, утопая в противоречивости.

По наитию свыше, нам следует изыскать блаженство гонимого зла, столь вечно пребывающее под плетью добродетельных самаритян. Для этого, лишь только проникнуться в первозданный корень, дабы лицезреть признаки, причины, и следствия. Ведь в этом, совершенно никаких таинственных, сакраментальных отчуждений нет. Всякое снизвергается чудотворным упокоением, смирением жизненного Грааля подвергать мутациям, казалось бы, столь непоколебимое в извечности. В этой стези, с ракурса высокой точки зрения и проведенческого прозрения, во-первых, вы сами с гнётом града божественного искривляете, воспитываете мерзкое, чудовищное, падкое и греховное, кое не вольно есть чадо всего сущего и архитектора чувственных вещей окружающий. Оно, в собственном жизненном пути преодолевает и изнемогает себя, своё природное естество, питаясь пониманием и стремясь возвыситься. Оно склонившееся в мольбах, обращается в слезах. Уставшее быть кознями гонимыми, возжелающее и желающее стать светоносной благодатью. Сеять радость, счастье, удачу, зная то, что за, после не будет краха, не станут бесы обуревать, не станут черты мучать, не станет дьявол похищать, а сатана убивать. То, когда мир откроет глаза и очиститься от удушающего, когда померкнет в жизни и в судьбе. Когда твои желания не будут знать отказа. Тогда, когда ты станешь творцом, созидателем, кузнецом звёзд, вместо того, чтобы тонуть в существовании. Тогда, когда станешь апологетом миропорядка цивилизации не по нужде, а по фатализму предназначенного для тебя, по собственной влюблённости возжелания тогда, когда духовное твоё начало уже с соприкосновением всевышнего. Что касается самого зла, нам суждено судить то, какими решениями его усмирить. Иначе сосредоточить в других мирах мироздания. Покуда нельзя нам его убить. Это очень серьёзный свершитель трибунал. Ведь, да будет сказано и то, что признаём его пользу и ценность в самой судьбе. Хоть и ты вполне возможно не знаешь или не замечаешь этой особенности. Оное, откровенно говоря, требует анализа и синтеза, погружения в лоно созерцания эмпиризма воззрения, дабы только справедливо свершить суд, назначив приговорение с определённым решением. Ведь зло чрезмерно многогранное, степень его проступка быть может не существенна, а быть может и свергающей. В этом заключена и выражается сама сложность вердикта, и, как следствие, в следствии этого и исход зла, столь стремящееся к катарсису, не во век, а в предназначении венчанное ему.

Как это вообще возможно? Существует у нас город ангелов, в койтором бесы и демоны, князья ада, короли тьмы и мрака, утопающие в золотом руно и роге изобилия, и окружённые они нищетой, лестью, воровством, насилием. Это у нас называется город ангелов. Ангелы там продают душу за возможность преступить свободный рай, лишь дабы оказаться в аду. Бегут они из рая. Великая иллюзия этот город ангелов, не райский вовсе он, а адский. Их, с самого рождения кормят грехами. Там господин чревоугодие с самого рождения твоего самолично подносит ложку ко рту твоему. Там поколение прежних давно лишилось зрения, их тьма колыбелью убаюкала их некогда зрячие очи. Там корыстолюбивый князь плодится, продолжая заселять город ангелов, своими отпрысками. Они сию секундно искушают благодать. Склонившись перед ними, преклонив колени, срывают перья с крыльев. Там рвутся госпожой похотливой жизни, ломая даровитых и погребая нимбы их. И город этот, именуют его величественно: город ангелов.

Отсюда, последующее слово назначено освещать сферы и границы наличественного бытия, кои присущие мирозданию. Их же в самом общем элементе сущего находим в пребывании в лике внутреннего, стало быть, то всё то, в купе сочетающее то всё то, что не подражает обыденному существу в его особой значительной аффектации к проявлению в меньшую степень и в превосходящую степень свободы следует размышлять, воздействовать к внутренним мирам, чувствам, вплоть к воздействию непосредственно из внутреннего измерения в наш мир действительный. Другое, в этой причине и дабы олицетворить столь конкретное деобособление, отражает явно директивное явление проявления благ в обыденности, стало быть, в самой жизни, койторую, как правило, подавляющие массы воспринимают, как единственное, следовательно, их стремление лежит в достижении, в преодолении, дабы стать успешными, авторитетными, почтительными, уважающими, если оно из себя ими достигается. В противном случае, и к угрюмому сожалению, довольствуются тем, где они застряли. А застрять можно где угодно. Дома, в четырёх стенах и направлять себя, во-первых, в эутелию конфронтации самого себя к самому себя и трудится по пятьсот часов в сутки из двадцати четырёх часов возможных или, строя карьеру, остановится в ожидании какого-то карьерного роста и бескрайних обещаний, что, сделав нечтое, станешь выше и возвысишься над остальным, прося больше ответственности и больше заработной платы. Все места выше давно уже проданы мнимым ангелам, койторый только и делают, что ходят и улыбаются, и как-бы вдумчиво читают, в сущности всю работу делают за них карьеристы и не многие из них достигают хоть каких-то высот тех, что близки к превосходящему предел. Но люди целыми массами, целыми поколениями продолжают идти работать и отказываются от мечты. Они хотят просто жить и просто получать деньги, а там, как получится. А в итоге доходит до абсурда того, что человек прожил целых пятьдесят пять лет, а в закате карьеры получает по минимуму. Почему? Знаем мы ответ, где-то давно человек застрял, он стал каким-то внутренним организмом тем, что не развивается, не обучается, не становится лучше и тогда, за что ему платить, если он как был тем, кто был тридцать лет назад, тем и остался, и много их тех, кто застыл и не многие выбираются оттуда, где они стали заложником. Осознание приходит нам лишь тогда, когда заточение – это не есть кара, а есть само собой разумеющее тогда, когда создаёт творец, то и он закрывается во много лет и творит совершенное, ибо не властвует он над допущением того, что может поколебать совершенное, ибо дело совершенное всегда трудное и всегда долгое. Люди же, часто думают, что их начинание уже есть совершённое дело и преисполненные энтузиазмом, но проходит пол года, а дело даже и не близится к завершению и заканчивают дело и устремляются к чему-то тому в чём расположен текущий путь фатализма, но дело же куда более длительное, оно способно быть и год и пять лет при койторых работаешь в том темпе тогда, когда начинал, то есть по пятьсот часов в сутки из двадцати четырёх доступных часов, естественно метафорично, в действительности это двадцать четыре из двадцати четырёх и каждый день, хоть и порой, лучшее решении остановится и сделать перерыв, дабы то всё то, что сформировалось в нас чуть-чуть уложилось и понесло свои плоды ещё лучшие те, что ты даже и не ожидал.

Открыто говоря, иначе, существо само из себя ограничивает себя, по причинам порой от нас не во власти, сказываясь в проявлении сложившихся общественных нравов, койторые, как это становится очевидно, даже и вовсе не рассматриваются, не перебираются, не постигаются и не разрушаются самой персоной или его внутренним эго. Поскольку его общие мысли либо вовсе не знают, либо столь отброшены, что в общем и целом он не пытается постигнуть. Соответственно, в нём самом, в его самости, в его наличественном бытие не существует этого мира. Он словно отпал от вольной мысли. И он ставит собственной целью то всё то, что референтно жизни материальной. Как правило, нравственность в подобных ему персонах далеко переваливаться с позади. Им свойственна бессмысленная многогранность, подобная войне, битве и сражениям, перенесённая из театра боевых действий в мир межличностных коммуникаций. Во-первых, эта воспроизведённая аналогия, показывает то, как прежде существующее зло, занимая собственный объём мигрирует в прочие миры, что, откровенно говоря, крайне и весьма интересно, с точки зрения основополагающих назначений трибунала к решению привнесения высшей добродетели, её светлости высокого благого намерения, столь прозрачного и чистого, что сравнимо с ничем не изуродованной душой новорождённого. При чём даже, тот, якобы первородных грех, откровенно говоря, происк стяжательного зла, сокрытого в маскараде переиграющих. Ведь как это благоволительно допустить наисветлейшему из светлейших санов, высказаться и, более того, приковать цепями последующие души и сердца этим нелепейшим силлогизмом. Да ещё и к тому же, как же прочие светлости эпох никогда не исправили рождённую анафему, столь кровожадно и жадно устремлённую прежде в вине мирской души, как новорождённое, как доступное ещё прежде, чем познаешь и выйдешь из Аэдема, то есть из себя по мере становления осознанности, но своей речью они сковали столько душ, что греховны они, но не грешны они по началу том, когда пребывают в мироздании Эдемова сада и, как только их сердце познает, вспомнит и душа и вскоре покинув девственный сад, грех станет грехом, но никогда не первородным, ибо слово есмъ волшебство и не должно священное слово несправедливо угнетать тех, кто ещё только познаёт новый мир, ибо не справедливо карать божественную благодать за то, что она непреклонно чистокровная, потому и даруется им эта возможность познавать и вспоминать себя и душу свою собственную ту, что близка божественному, ибо пребывает очень близко к нему, ибо изошла не далеко от него и от Аэдемова сада, где он есмъ.

Однако, совместно и с этим, в качестве параллелизации, и существует их бессознательное обращение к сущему тогда, когда они пытаются узреть ответы в них самих, когда величаются к удаче, и тонут в ожиданиях вершительной надежды. Они не предвкушают то, койторое открывается в незнании. Впрочем, как и подавляющее большинство и тех, кто постигает внутреннее. В этом смысле, ты довольно смело можешь категозировать существ, квалифицируя их по деяниям в жизни внешне окружающей и измерении внутреннем, по той и ли либо прочей степени влияния, погружённости в определённом. Иначе говоря, элементарно, то куда устремлены они в целедостижении. Быть может достигнуть некий артефакт, подобный священному Граалю и ли либо забыто отыскать какие-нибудь часы Дайтона, кои для не просвещённого они будут казаться чем-то мило выглядящим или чем-то не существенным для другого. Что значит, взывая к аналогии, привнося разграничение к осмыслению, скажем, о Карлосе Кастанеде и его «Искусство сновидений», в койтором описывается и знакомят читателя с внутренним миром, перенесённое автором. Он же предлагает узнать и более того, заинтересоваться столь, казалось бы, для кого-то мистифицированным, эзотеричным в общем случае и порой расценивая в качестве вымысла. Смысл от этого глубоко зарыт в вере в столь превосходящее привычную жизнь обывателя. Что значит, допустить и прочувствовать собственным разумом то, койторое в повседневной общественности кажется ирреальным. Иначе говоря, весьма ничем не предрешённое путешествие в сокрытые миры, укрепляющее веру. По другую сторону, вспомним Фридриха Ницше и его «Речи Заратустры» или «Утренняя заря», койторый, в свою очередь, оказывает самый демонстративный пример сочетания черпания силы мысли из внутреннего, направленное к организации лучшего сознания, «сверхчеловека». И, как показывает нынешнее, либо его не слушают, либо его не понимают, либо его не читают, поскольку, как прежде остались массы дуралеев, тем они и продолжают блуждать, утопая в этой томной беготне, упираясь и спотыкаясь о собственный потенциал, столь застоявшийся, что вовсе нет никакого развития личности, более того, они вновь и вновь из раза в раз покидают обитель блаженного, превосходящий любые мыслимые вожделения, покуда оказываются достигнуты. Но нет, почему-то они продолжают строить собственный предел, изначально предрешённый их сферой деятельности, являющее чистым рабством. Но столь весьма завуалированным. А когда приходит осознание в их помрачённые головы, они же, попятившись не в силах бросить и рискнуть. Да-да, обычный риск. Какая в этом быть может существенность, когда в любом случае, смерть как была, то и будет ожидать смиренно и терпеливо. Вопрос лишь только в том, улыбнётся ли она тебе и ли либо, вовсе не явится, покуда нет достоинства тревожиться по пустякам. Для кого-то, действительно, почесть в честь быть сопровождённым ею.

То всё то, во-первых, показывает то, как с помощью двух сопряжённых миров изъять пользу, использовать фантазию, воображение и в большую меру, способность зреть в сквозь эпохи и погружаться в столь потаённые мировоззрения, назначаемые быть в далёком будущем. При койтором, мы можем достичь идеального в настоящем. Но нет же, лучше открывать рот под поднесённую ложку чревоугодия и полнеть, да столько, чтобы вовсе лопнуть. Это ли не предназначение этого мерзавца. Другое дело, что касается тех, кто спокойно, умеренно выбрал для себя лишь только один мир, этот мир жизни, в койтором нет места иррациональному. Они вместе с этим и забывают веру. Забывают её генеалогию. Для них жизнь – это испытание, койторое они проходят. Полоса чёрная, полоса белая. Удача и не удача. Радость и горечь. Смерть и рождение. В общем ничего не удивительного. Но затем в них что-то щёлкает, великая насмешка и они всеми своими силами устремляются распутать узел этого социального прецедента, столь сдерживающий взор и задумываются о прошедшем том, что было и то, что впредь будет впереди. И что же впереди? Только чудо и только инвариация. Чудо есмъ чудо, а инвариация есть то, что рождается в нас антиципационно. Когда встречаются друзья, они будут друг в друге радоваться и будут беседовать, но когда что-то отступает от того, что свойственно социальной реальности – это уже есть проявление чуда, что схоже иррациональному поведению тогда, когда персона говорит, что за деяние её карать будут и то, что люди глупые обезьяны, их увлекает страх и их нервы не справляются и они начинают бежать от кажущейся им неизбежности и не стремятся повлиять к этому, оставляя то, что было им близким далеко где-то там в прошлом, койторое несомненно полагать всегда нагрянет и будет звенеть громче, чем церковный колокол под часовней.

Ох, милый и любимый читатель, как желаю я высечь эту мысль в каждом…

Впереди у них, как знаем мы из их императивной природы естества внимается известному, когда впереди ничего не известного. Становясь упокоёнными, замёршими во времени. Вскоре их и технологии страшат. Ведь привыкли они к тому, кой-то было прежде. И забывают о прогрессе, об интересе, о любознательности и самой этой не изведанной известности, желающая исследовать саму себя, познать её. Будто бы ты вновь родился и вместе с этим, уже обладаешь всем тем необходимым: и знанием, и опытом, и мудростью, и временем, и денежным ресурсом. Достигни мечту, хотя бы попробуй или вообще любое то, койторое громыхает жаром, трещит пламенем и обжигает, дабы лёд морозный растопить, снизвергнуть забвение, деменцию жизни.

Когда оглядываются они, что за этим? Было? Ты это прошёл? И дальше что? Как, понравилось? А впереди лишь только старость, да? Порой они и при жизни могут об этом задуматься и сказав, когда-то будет. Но самый принципиальный вопрос, что было и было ли оно тем, что хотелось. И затем, самое решающее в осознание того выбора, пройденной жизни. Как же это возможно, пройти жизнь? Жизнь! Тогда, когда она только лишь одна, а ты себя ведёшь по этому пути и дойдёшь в итоге к старости, а сказка где? Не ужели в этом том, койторое было пройдено? Знаешь, я отвечу одной сентенцией об этих вопросах, она к удивлению, не сложная, не многозначная, а прямолинейная: «нет смысла в прочих мнениях, одно есть только серьёзное значение, тот путь, койторый хочешь лично ты и только ты и, к сожаленью, в неиссякаемых деньгах».

Можем ли мы вовсе убрать зло? Да, тогда станет какая-то утопия, антиутопия даже, не естественное и многое умрёт. Но нам следует это осознать, а именно то, что сама идейность того, что есть зло – это и есть антиутопия сегодняшнего дня и многие живут в утопичном мире, койторый элементарно не желателен, но почему-то продолжают быть в нём и не просто быть, а ещё и питать утопичный мир вводимыми утопиями теми, что являют они зло. Ведь по существу, само зло замещается знанием и тогда, когда есть знание о зло, то нет самого зла тогда, когда оное внедрено в сознание и сопровождает тебя на всём жизненном пути. Иначе говоря, нам следует привнести резюмирование того всего прочего, койторое было прежде сказано и поведанное то всё то, в отношении целостежимого мироздания, столь смиренно убаюкивающее собственной всеобъемлющей непреодолимостью ни во времени, ни в пространстве, ни в извечной и не иссекаемости вечного забвения. Тем самым, совместно с этим, олицетворить категозирование персоны, личности, индивидуальности, живого существа, способного разумно мыслить и осознавать себя, собственную самость и личное эго в сферах наличественного бытия. Одно из, несомненно полагать, пребывает в покоях внутреннего начала, стало быть и мыслей, образов фантазии и происков воображения, точно тем же и параллельно, то всё то койторое касается воспроизведения нечтого определённого, скажем метафорично, в палитратизации картины, без сомнений, воссозданную маэстро, когда он передаёт нам видения ангелов или других небожителей о коих ведает религия и апокрифичные тексты. Сам феномен жизни, если когда в него первородно зреть, perspicere in res (от лат. видеть суть), открывает вопрос маловероятностного события. Вопрошая, собственно, саму последовательность логического мышления, направленную к вообще, общему постижению жизни. Тогда то, один из сильных вопросов, что означает, столь будоражащий интеллект и выражается той определённостью. Совершенно другое то, что вызывает подобную коагуляцию постижения, что таится в осмыслении того, как я был бы, если бы меня не было? Этими вопросами я задавался в глубочайшем детстве, ещё до отрочества. Для начала, я помню, те первые размышления о ощущении небытия себя. Что приводило к внутреннему диссонансу. Казалось, что оное весьма возможно, но и как-то оно будто бы сверкало, вибрировало, искажалось, словно говоря о какой-то особенности, койторую детский разум не видит, не доходит, не хватает знаний. Вновь и вновь возвращаясь к этому решению вопроса. Затем, мы постепенно узнаём новое в меньшую степень и в большую степень вспоминаем то, что было с нами когда-то, к чему мы идём, к чему движемся, что ожидается и койторое следует не допускать. Тепережде, когда достигаешь познания самого знание и тепережде уже оборачиваясь к прошлому, можешь узреть то, чем была душа, впрочем, как и в будущее зря, видишь деяния.

Откровенно говоря, представление очень и очень тонкая искусительница, особенно тогда, когда там оказываются двое: ты и ещё кто-то. Дело в том, что когда воображаешь не только о себе, то в самой жизни требуется контролировать, если не контролировать, значит преодолевать то, мешающее, подобно тому, когда мы мучаемся, постольку поскольку, довольно часто происходит то, что сама персона оказывается с точки зрения характера, темперамента, поведения чрезвычайно не той, в том смысле, что нет этой лёгкости к койторой приходят. Нет этого: пришёл, увидел, победил. За этими словами прячется целый спектакль, со всеми принадлежащими ему всяким-всячинам. Это мы называем жизнью. Однако, в сознании, в представлении оно и является тем крылатым выражением. Внутри ты никогда не проигрываешь, всегда достигаешь любого, остаётся лишь только вообразить. А внутри что? Часто жестокость, избиения, убийства, сквернословия, похоть, разврат, изнасилование, презрение, зависть, страх, ложь. И продолжаясь в пороках, прелюбодеяниях и в целом, во зле, во внутреннем райском саду, выраженное садом Эдема, с единственным плодом ада, что сосредоточает в себе все доступные и известные миру пороки от гнева, хотя при жизни держимся целомудрия. В это и заключается великий парадокс. Из уст часто вырываются и часто в действиях твоих то ложь, то жестокость, то подчинение, то домогательства, то запугивания. И с этим ещё мирятся… Как можешь не узнать причины, если они вообще ещё приемлемы. В противном случае, как ты позволил прежде допустить подобное отношение, значит оно для тебя не существенное, говоришь себе что-то утешающее и пытаешься забыть, а оно вновь и вновь. Самое принципиальное здесь то, что ещё когда оно внутри, это ещё ничего, ведь самому злу в милость жизнь, мы будем говорить, что зло это гармония, что зло рождено совместно со злом, и станем не правыми в этом. Теперь, отсюда, мы говорим, гармония – это добро и правильность, а зло это дисгармония. Гармония не колеблется в грозовом фронте, она всегда гладь спокойствия, никакой невозмутимости, а только леление, умиротворённость и смиренность. Отсюда и дальше, во-первых, в гармонии нет ничего для зла, только само место для существования. Во-вторых, усмирять и не позволять вырываться внутреннему аду, демонам, бесам лучше, нежели позволить им умереть. Или вы что, думаете после смерти эту мрачность отправят в рай? Разве не будут ли они вновь с низвергаться в ад? В самом завершающем тогда, когда явится великая стела – Грааль священный, то и все злые духи станут добром, ибо они пройдут весь путь катарсиса и смогут быть в раю и о них будут говорить о том, что было прежде, подобно подвигам Гильгамеша и будут они с небес наблюдать о том, что о них помнят и о том, что было раньше, но вскоре и они будут отходить столь далеко, что и для них сказки людей станут их мифами того, что было прежде и как они смогли повиноваться воли их создателя и возвеличиться до его пределов и никто не будет их презирать и досаждать притязаниями, ибо всё зло обратится в добро и станет добром, оставив пост себя только память тёмных времён. Да, когда-то, действительно было и то. И даже сейчас они очищаются, их души омываются, и они способны стать светлостями. Как-бы не то, а в жизни по-другому. Они вновь и вновь становятся злом, они вновь рождаются в аду. Но, теперь, хоть они и для кого-то зло или порождения ада, но они, те из них теперь стали добрыми и некойторые из них, что рождены в аду, преодолевают путь к раю, порой через чистилище, а порой через смерть.

Что значит? Ангелы – бело подобные, светоносные и добрые. Да, они не каждый правильный, но не злые. Из ада мрачные. И в этой их мрачности, в этом отличии, быть может даже в этом морфизме скрещения, и среди них является светлость, хоть и видом они иные. Потому, пусть оно действительно лучше будет запечатано в тебе самом, в виде Эдемова зла и там пусть будет во внутреннем, нежели демонстрироваться во вне, в окружении и от тебя, и к тебе и ли либо то, что лучше, чем убить против воли естественной природы. Лучше пусть, как и всегда, смерть дождётся зла, вместо совершения убийства злом и вновь порождать зло. Всегда и постоянно продолжая этот круговорот. Круговорот, койторый предстоит развеивать.

Они меняются, они начинают понимать и осознавать и мы, и мы видим совершённые ошибки. Мы слышим вас и стремимся свершить ваши мольбы. Особенно тогда, когда они совпадают с признанием наших ошибок. Ведь и ты поразмысли, уследи за смыслом: когда-то ты говоришь мол кто-то солгал и считая этот проступок обыденностью, как само собой разумеющееся, и не приятное, когда касается тебя и посягает к тому, что представляет тебя в совершенно дурном тоне, койторый никак не относится к тебе. Тепережде раньше говорили мол ты его убил, значит отстоял честь, или следовал предписанию кодекс, или выжил в дуэли, значит поступил правильно. То всё то значит то, что и нам следует осознавать то, как в общем стремится развитие. Ведь как мы судим? Значит, существует неразрешимый спор, и вместо того, чтобы оно не перешло в преднамеренное убийство, а создадим благородную дуэль, кажущая нам в ту пору чем-то справедливым, и признанное нами, хоть и действенным порой, хоть и даже она праздная порой для той эпохи, романтика и героизм в одном лике. Но порой не стоящее этого, да и часто сокрыто мотивированное. Вместе и с этим, в самом заключении есть значение этого в том, что тепережде нам следует зреть как можно глубже во время, дабы из будущего исключить ошибки. Видь сейчас мы говорим, что убивать дурно, значит и дуэль взаимоисключающаяся. Но это зло. Это то, койторое подобное плесени, её не звали, а она пришла.

И мы вспоминали, что значит гармония и то, чем она была. Мы помним, как процветала земля, как была она ярка и насыщена. И вспомнили, что гармония не со злом. Это то всё то, куда стремится мироздание. Правильность и процветание. Это ваше ближайшее. Знаете, что после процветания? После процветания есмъ завершение. Завершение – это не то, кое ты себе водумал там. Здесь, в нашем, завершение значит узнание всех истин. То и значит, что некуда стремится, покуда нет за последним того, что после другого есть другое после. То и значит оное, если глаз видит, то и будет он видеть всегда, и не будет этот всегда глаз слышать, а есмъ ухо у тебя для слышать. То и значит, завершено, ибо совершенное оно. Взывая к величественной аналогии, ведь и знаем мы, порой кому-то не понятна и прямолинейность, тогда и стало быть, внесём в твоё сознание то способствующее осознанию речи глагольной. Когда создали факел, светил он, теперь светить фонарь, теперь светит лампочка. Свет от источника – это завершение. Завершение в смысле того, что от источника, койторый излучает, исходит свет и будет свет исходит от источника всегда, ибо это его природа и она завершена и она совершенна. То и дело с процветанием, если сказано, что убийство нельзя, то и в мире не будет вообще убийства, но будет только естественная смерть, ибо в этом завершённость и совершенство, что единственный путь к смерти, пролегает через жизнь, но является ли единственный путь к жизни, через смерть это уже вопрос весьма метафизический, стало быть, ответ не однозначный и дело лишь в выборе, кто-то попросту гниёт в земле и съедаемый червями, а кто-то устремлён дальше в рай, в лимбо или к сансаре, дело выбора, веры и природы. Разве сложно не убивать? Обычно как происходит? Если есть какое-то отклонение, значит объект психически не здоровый, если же убивать это есть психическое отклонение, значит ли это, что нам следует всех убийц отправить в вечный и безмятежный отдых? Но оное достигается посредством перевоспитания, как обучение шимпанзе языку жестов, что она запоминает то, что определённое движение дарует ей жимолость, то и будет она этот жест вновь и вновь проявлять.

То есть, ещё раз. После процветания завершения, из-за того, что развитие, койторое включает процветание дошло к совершенству, стало быть и то есть, к завершению, а дальше мы говорим, что ничего в самом граничном случае, то остаётся только между ними модернизация. То есть, в примере со светом: солнце – это источник света, факел – это источник света, фонарь – это источник света. Факел отличается от фонаря тем, что одно есть огонь и палка, а другое это метал и радиация. Потому дальше модернизация, при чём, ровно до тех самых пор, пока, когда не станет иссякнута вариация сочетающихся элементов. Соответственно, если, скажем, нравственность и мораль достигла совершенства и явилась истинная гармония, стало быть, модернизация направляется к обществу и социальной реальности, чтобы и в нём стало добро, а зло заняло место в нашей памяти и затем, продолжаясь дальше и дальше.

Я снизойду здесь, в этих книгах, томах, трактатах, ведь я веду Вас к этому единственному, койторое назначенное быть для вас, это ваша судьба. Судьба тех, кто некогда омрачился злом, потеряв контроль и сдержанность. При чём не по меркам одной личности, а целого мира, общества, государств, утопающих в резонах зла и ядовитой надменности, позабыв и не зная о самом первоначальном, о правильности. Потому я поведаю тебе то мироздание, койторое явилось изначально не дефектным и ли либо, как в твоём случае, обрело эту невзгоду и в койтором столько стенаний и страданий во внешнее, а совершенно другое то, что противопоставляется социальной реальности в коей есмъ зло.

Внемли:

У нас ты не услышишь нет в твоих стремлениях, увлечениях, начинаниях и продолжений. Если ты, вознамерен писать картины, ты будешь писать их и при этом не думать, и не знать, что есть выживание, не думать и не знать, что есть существование. Ты будешь блаженствовать и не нуждаться в материальном. Однако, если ты не обладаешь талантом, мы тебе об этом, прямо скажем. Ты сможешь выбрать: продолжить художества или пойти дальше. Талант – это нарисовать любое. Дар – это изобразить шепчущее дуновение, отзывающееся в тебе самом и в других. У нас нет денег, ведь у нас материальность доступна и открыта. Материальность – значит вещественность, значит предметность. У нас свободные развлечения, койторые не наказуемые законом. Законы наши чем-то похожи, но и много отличий. Самое основное отличие: у нас нет ограничений нравственности и морали. У нас нет убийц, убийств и самоубийств. У нас только сама жизнь сущая, способная отнять саму себя, её мы называем смертью природной, естественной. У нас нет границ, ведь мы едины. Но у нас множество языков, несколько рас, подобны вашим расам. Однако каждый из нас владеет двумя языками. Один, считающийся, как и у вас – родной, включающий в себя около ста двадцати тысяч слов, это равносильно вашему русскому языку, английскому языку, когда им владеешь в совершенстве, будто бы ты русский или англичанин. Однако, другой язык, койторым владеет любой и каждый, равен одной тысячи пятьсот слов. Этими словами мы способны выразить абсолютно любое. Потому говорим друг с другом свободно, но порой с уточнениями. Общество у нас чем-то похоже. Единственная похожесть в том, что кто-то занимается чем-то. Когда заниматься можно, чем только захочешь. Однако, в нашем обществе существуют неопределившиеся, койторые вовсе ничего не делают, а только питаются. Их у нас единицы, и мы с ними ничего не делаем. Они свободные, они не знают, что значит существование и выживание. Они живут в этой жизни вместе с нами.