Текст книги "Пушкин и Пеле. Истории из спортивного закулисья"

Самаранч, Иван Антонович

Если французский барон Пьер де Кубертен по праву считается человеком, возродившим в современных условиях Олимпийские игры, то маркиз Хуан Антонио де Самаранч, три месяца не доживший до 90-летия, останется в спортивной истории как президент МОК, при котором олимпийское движение прочно встало на путь коммерциализации и на Играх стали выступать спортсмены-профессионалы. Девиз «главное – не победа, а участие» трансформировался в постулат, ставший основой для сегодняшних Олимпиад: «Главное – не участие, а победа».

При Самаранче олимпийские кольца превратились в товар, а победители Игр стали зарабатывать серьезные гонорары: медали превратились в пропуска-вездеходы в рекламные закрома.

У Самаранча было немало противников, выступавших против превращения Олимпиад в финансовые предприятия. Сторонников «чистых» Игр, свободных от нашествия капитала и, как следствие, помпезности, допинг-скандалов, нечестного судейства, можно обнаружить и сейчас, однако с каждой новой Олимпиадой «идеалистов» становится все меньше и меньше, а главные спортивные состязания четырехлетия, напротив, превращаются в основательные бизнес-проекты с участием почти всех сильнейших спортсменов мира.

До появления Самаранча на самой вершине олимпийской власти МОК влачил жалкое существование, и доходило до того, что искали желающих проводить Олимпиады: хозяевам Игр самим приходилось заниматься финансовым обеспечением соревнований, и слово «выгода» в МОКовской штаб-квартире никто не произносил. При Самаранче МОК стал не просто абсолютно самостоятельной в финансовом отношении организацией, но организацией, с мощью которой вынуждены теперь считаться самые крупные корпорации. Попасть в спонсорскую очередь, из которой МОК тщательно выбирает потенциальных партнеров, не так-то просто. Равно как и стать обладателями весьма дорогостоящих телеправ на показ летних и зимних Олимпийских игр. Подобного рода сложности всегда сопровождают разговоры о коррупции. Не избежал подобных разговоров МОК вообще и Хуан Антонио Самаранч в частности.

Испанский дворянин, поддерживавший в Испании фалангистов и входивший в окружение диктатора Франко, Самаранч не избежал разговоров и о чересчур тесных связях с Москвой. Его без документальных подтверждений, только на основании предположений, называли агентом влияния, завербованным КГБ. Вряд ли приходится сомневаться в том, что Советский Союз оказал ощутимую поддержку Самаранчу на выборах президента МОК, проходивших в Москве. Маркиз тогда прекрасно проводил время в советской столице в роли испанского посла, имел тесные контакты с руководителями советского спорта, в частности, с тогдашним заместителем председателя Оргкомитета Олимпиады-80 в Москве Виталием Смирновым, который считается одним из самых главных организаторов привлечения в пользу Самаранча голосов членов МОК из социалистических стран.

…Однажды на имя заведующего спортивной редакции ТАСС Александра Николаевича Ермакова поступило приглашение на прием в испанское посольство в Москве. Ермаков был в отпуске, протокольная служба агентства передала приглашение мне, шефа замещавшему. Протокольщику я сообщил, что, скорее всего, в посольство не пойду, поскольку никогда не любил подобного рода мероприятия. Он пожал плечами и ушел. Спустя полчаса в редакции раздался звонок. Звонил человек из КГБ. Представился то ли Каспаровым, то ли Гаспаровым. Он попросил меня обязательно сходить на прием, присмотреться к послу Самаранчу, по возможности поговорить с ним, составить свое мнение и позвонить ему, Каспарову (Гаспарову), по такому-то телефону, но только не из редакции, а из уличного телефона-автомата.

Дураку было понятно, что речь шла о банальной попытке завербовать меня в качестве осведомителя. Мое мнение о Самаранче им понадобилось! Да у них папки с досье на него не один шкаф на Лубянке занимают!

В посольство я пошел, а потом много чего «любопытного» рассказал из телефонной будки на Тверском бульваре невидимому Каспарову (Гаспарову). И о том – в подробностях, – как я тщательно подбирал галстук для похода на прием и выбрал в конце концов кем-то из футбольных людей подаренный галстук с эмблемой «Барселоны»: Самаранч, дескать, поклонник «Барсы» и обязательно должен был «клюнуть» на человека при таком галстуке.

О том также, в каких ботинках был посол: мне, мол, показалось, что левый у него жмет, левая нога, по всей вероятности, отличается от правой – на ней могут быть кожные утолщения. Сделал я упор и на то, как Самаранч отпивает вино из бокала – каждый глоток не больше 5–7 граммов, так мне, сообщил я Каспарову (Гаспарову), во всяком случае, показалось.

Больше «дурачка» с его галстуком, умением различать правую ногу от левой и сумасшедшим глазомером никогда из ГБ, к счастью, не беспокоили.

За глаза, а иногда и в глаза – в непринужденной обстановке московских посиделок «без галстуков» – Самаранча, одного из представителей высшего европейского общества, человека весьма состоятельного, называли «Иваном Антоновичем», и Самаранч воспринимал свое имя в русской транскрипции с улыбкой.

Самаранчу не раз припоминали его фалангисгское прошлое, которое он никогда не скрывал, но забывали при этом упоминать о политической гибкости маркиза, реально оценивавшего динамику развития испанского общества. Гибкость эту очень точно характеризует эпизод, произошедший в 1977 году, когда он был назначен на пост посла в Советском Союзе. Об эпизоде этом не раз рассказывал сам президент МОК (полностью он приведен в книге тогдашнего пресс-атташе Олимпийского комитета СССР Александра Ратнера, бессменного переводчика Самаранча): «Буквально через несколько дней после моего приезда в Москву в столице СССР проходил крупный международный форум. В качестве гостей на нем присутствовала важная делегация испанских коммунистов во главе с Долорес Ибаррури и Сантьяго Каррильо. Я поехал в Кремлевский Дворец съездов, нашел их и сказал, что мне, как послу Испании, доставит большое удовольствие принять их у себя в резиденции. И они приехали. Тем самым мы как бы доказали, что политические проблемы в Испании – дело прошлого. Началась новая эра…»

Виталий Смирнов пришел на помощь Самаранчу в 1992 году, когда после распада Советского Союза олимпийская команда великой страны – основной тогда конкурент сборной США – могла вообще не приехать в Барселону. Для Самаранча, с огромным трудом добившегося проведения Игр в своем родном городе, отсутствие советской сборной могло стать двойным ударом. Во-первых, Барселона осталась бы без ожидавшегося несколько лет зрелища – противостояния советских и американских олимпийцев. Во-вторых, и это главное, резко упали бы доходы от спонсоров и рекламодателей, для которых спортивное сражение между СССР и США в годы холодной войны было исключительно лакомым телеблюдом. Смирнов все сделал для того, чтобы в Барселоне появилась сборная Союза независимых государств, которую на Играх воспринимали как советскую команду.

«Вынимай, депутат!»

Владимир Баркая, тбилисский «человек-гол», по-домашнему «дядя Сема». Сам он «дядю Сему» объясняет так: «Из-за носа. Он у меня с детства крючковатый. Рыбаки-греки в Гаграх, где я родился и вырос и во время войны потерял отчий дом, называли свои хранилища для сетей „симер“. А хранилища эти были похожи на мой нос. Отсюда и „Сема“ – приклеилось это ко мне раз и навсегда».

Баркая обожал, боготворил Льва Яшина. Они познакомились и подружились, когда московское «Динамо» приезжало на сборы в Гагры.

Разница в возрасте – Яшин старше – на дружеских отношениях не сказывалась. Потом Баркая забивал Яшину. Однажды забил в товарищеском матче. Яшина перед этим в Москве избрали депутатом горсовета. Баркая, среагировав на фланговую передачу партнера, подставил ногу, забил и пошел к центру поля, небрежно бросив на ходу: «Вынимай, депутат!» Вдруг слышит за своей спиной пыхтение и получает пинок под зад. И тут же оба – Яшин и Баркая – рассмеялись. И удивленные поначалу зрители, не понявшие, что произошло, рассмеялись вслед за ними. «Лева, – рассказывал Баркая, – быстро остыл. Но пока не дал мне пинка, зол был, как черт».

Галстуки от звезд

Как-то раз в октябре 1963 года после завтрака на динамовской базе Лев Иванович Яшин, только-только вернувшийся из Лондона с матча сборных Англии и мира, сыгранного им блистательно, пригласил партнеров зайти к нему в номер. Каждому он вручил по очень хорошему галстуку. Динамовцы, зная, что на поездку их знаменитому вратарю выдали всего 5 фунтов стерлингов (примерно столько один галстук и стоил), удивились. И Яшин поведал им историю, которую Эдуард Мудрик запомнил так:

– Вечером после игры в дверь яшинского номера постучали. Лев открыл дверь и увидел на пороге Пушкаша и Шнеллингера. Ференц немного знал русский язык, но экспансивный рыжеволосый немец его опередил: «Яшин, ресторано!» Венгр пояснил, что звезды собираются в ресторане отметить проведенную игру, пообщаться. Лев, знающий свое финансовое положение, пришел в ужас от приглашения, но виду не подал, начал убеждать, что незачем куда-то идти, когда можно посидеть и в его номере. Тут же достал из сумки привезенные из Москвы бутылки с водкой, баночки икры, различные рыбные деликатесы. Ошарашенные гости тут же спросили, кто будет готовить, кто будет убирать, на что Лев ответил, что все сделает сам «айн момент».

Конечно же, звездные игроки поняли, что Яшин ограничен в средствах, а просто так, без денег, в ресторан не пойдет, а потому на его предложение ответили согласием. О чем-то Пушкаш с Шнеллингером переговорили, немец исчез, а Пушкаш помогал Льву накрывать на стол. Через некоторое время вернулся Шнеллингер с солидным свертком и с помощью Пушкаша объяснил Льву, что это – галстуки от имени звезд: для него, его партнеров по «Динамо», тренеров. Посидели они тогда славно, подробностей Лев не рассказывал, а подаренные галстуки вручил нам на базе.

Подлецы со Старой площади

В Москве на Старой площади располагались здания ЦК КПСС. Некие подлецы, просиживавшие штаны в кабинетах этих зданий, вдоволь поиздевались в 1982 году над легендой мирового футбола, человеком, прославившим страну, Львом Ивановичем Яшиным.

Лучше других эту историю знает, наверное, Никита Павлович Симонян, работавший тогда в Управлении футбола Спорткомитета:

«В 1982 году Управление футбола формировало группу специалистов-наблюдателей на чемпионат мира в Испании. Яшин получил персональное приглашение на турнир от всемирно известной фирмы „Кэмэл“. Она взяла на себя все расходы по пребыванию Яшина и других звезд мирового футбола на время всего чемпионата. Лев Иванович приглашению был очень рад и подшучивал над нами: „Бегаете, пробиваете суточные, место в группе, а мне все пришлют“. За несколько дней до отъезда меня вдруг приглашают к начальнику первого отдела. То, что я услышал, повергло меня в шок: „Яшин не может ехать на чемпионат мира“. „Как, почему?“ Оказывается, есть решение ЦК КПСС, запрещающее рекламировать табачные изделия и медикаменты. Если бы мы узнали об этом месяц назад, мы бы включили Яшина в группу специалистов.

Как сказать о том, что услышал в первом отделе, Яшину? Осторожно рассказываю ему об этом произволе и вижу, как он начинает не то что темнеть, а прямо чернеть. Стараюсь его успокоить.

– Да пошли они все на… – Он стал отчаянно материться. – Скоты неблагодарные. Что, Никита, я не заслужил присутствовать на чемпионате мира? В какой еще стране могут так поступить с человеком?

– Лева, прошу тебя, успокойся, что-нибудь придумаем.

А у самого раскалывается голова, покалывает в груди, стонет душа.

– После такого плевка в душу не хочу никуда ехать, пошли они все к чертовой матери, скоты, которые за наш с тобой счет разъезжают на черных лимузинах, бесплатно обжираются и докладывают на самый верх: „Наша сборная – чемпион Европы, наша сборная выиграла Олимпиаду“. Как будто это их заслуга.

Ситуация постыдная, гнетущая, омерзительная: Яшина не пускают на чемпионат мира. Все звезды будут в Испании, все будут спрашивать, почему нет Яшина?»

Выход тогда Никита Павлович и его коллеги по Управлению футбола при поддержке председателя Спорткомитета Сергея Павлова нашли. На мадридский конгресс ФИФА советская делегация отправилась в таком составе: Топорнин (председатель Федерации футбола СССР), Четырко (ответственный секретарь Федерации) и Яшин (переводчик). Яшина уговорили пойти на такой вариант еле-еле. «Никуда я не поеду, – говорил он, – это же нелюди. Кто нами руководит?»

По возвращении в Москву Яшина сразил инфаркт, затем – инсульт. Симонян более чем уверен: надругательство над человеком перед чемпионатом мира сказалось на здоровье Яшина, болезни которого стали прогрессировать.

Бездушие и равнодушие

В энциклопедическом разделе «Яшин» заметна строчка о награждении его двумя орденами Трудового Красного Знамени и Ленина и о присвоении звания Героя Социалистического Труда. Может показаться, будто речь идет об обласканном властями человеке, который только и делал, что получал в Кремле награды и пользовался затем сопутствовавшими им благами.

Это совсем не так.

К честно заработанным орденам его представляли за победу на Олимпиаде в Мельбурне, выигрыш первого в истории Кубка Европы и по случаю окончания карьеры игрока. Звезду Героя Рафик Нишанов привез из Верховного Совета СССР на Чапаевскую улицу в квартиру Яшиных за три дня до смерти Великого вратаря – его с трудом подготовили к событию и на телеэкране он был не похож на себя.

Орденами участие государства в его судьбе и ограничилось. Более того, оно, во всяком случае, облеченные той или иной степенью власти его представители, не шло навстречу Яшину в ситуациях, когда ему требовалась помощь, а то и вовсе не замечали его.

За годы вратарской карьеры у Яшина было несколько сотрясений мозга. Его бесстрашие при бросках в ноги поражало. Но для него много больнее, чем жесткое столкновение с соперником, были несправедливость, бездушие и равнодушие. Возглавлявший центральный совет общества «Динамо» человек по фамилии Богданов убрал Яшина в середине 70-х из «Динамо», в котором он работал начальником команды. Бывший вратарь никому не жаловался, но тяжело переживал: «Динамо» было для него всем.

Яшин в Хельсинки

Перебравшись на время благодаря знанию финского языка из разряда футбольных репортеров в корпус зарубежных корреспондентов ТАСС и очутившись в Хельсинки, о футболе я, разумеется, забыть не мог. Судьба тем временем распорядилась так, что в финской столице я часто встречался с кумиром своего детства, с человеком, в которого я, 9-летний мальчишка, играл во дворе целиноградского дома, – со Львом Ивановичем Яшиным.

Кубок Яшина

Мало кому известно, что в доперестроечные еще времена, когда и выезды-то в капиталистические страны проходили по разряду чудес, в капстране под названием Финляндия ежегодно, по весне, проводился представительный турнир детских футбольных команд на «Кубок Яшина». Дома такого не было, и вдруг – в Хельсинки.

Идея турнира принадлежит двум замечательным людям – Николаю Островскому и Владимиру Поволяеву, предки которых когда-то в силу различных причин, прежде всего политического характера, вынуждены были однажды переселиться на финскую землю да так на ней и осели. В домах у них поддерживалась русская речь, сыновьям, говорившим с детства еще и по-фински, язык родителей пригодился, помог найти вполне приличную работу в крупных фирмах, сотрудничавших с Советским Союзом.

Любовь к России и футболу привела Николая Островского и Владимира Поволяева в Москву в гости к Льву Яшину, который охотно согласился дать хельсинкскому турниру свое имя, тем более что в финской столице популярным в среде русскоговорящей публики было созданное Островским и Поволяевым общество «Динамо». Названное так, как они говорили, в честь Льва Ивановича.

Раз в год, весной, Яшин приезжал в Хельсинки, наблюдал за матчами турнира, вручал Кубок, призы, встречался с соотечественниками, работавшими в посольстве, торгпредстве, корпунктах, международных конторах. Это был праздник общения с Великим Вратарем, доступным, веселым, беседующим с мальчишками и раздающим автографы их родителям, поражающим абсолютной естественностью.

Беда

Информация о беде, случившейся со Львом Ивановичем, оглоушила. Спустя какое-то время после операции по ампутации ноги он лежал в институте протезирования, где ему делали протез. По выходным дням Валентина Тимофеевна увозила его домой. Коридор отделения, в котором лежал Лев Иванович, был едва освещен, с заляпанными стенами, с грязным, засыпанным опилками полом. Вдоль стен в колясках передвигались молодые парни. Палата оказалась очень тесным помещением – узким, с одним окном во всю стену. Слева и справа стояли больничные койки, тумбочка, инвалидная коляска, много костылей. Яшин попал в одну палату с инвалидами-афганцами. Все – с ампутированными нижними конечностями. Все – из разных уголков страны. Все – почти дети, постоянно голодные. Родственники далеко, а как кормили (и кормят по сей день) в наших больницах, всем известно.

Юные калеки с голодными глазами могли свести с ума. Все продукты, которые приносила Валентина Тимофеевна, Лев Иванович отдавал ребятам, плакал, переживая за мальчишек тяжко, и просил врачей перевести его в другую палату.

Изготовление протеза заняло много времени. Верхнюю часть его сделали из дерева. Получилась тяжеленная огромная бочка, которую Лев Иванович назвал «кадушкой». В Хельсинки врачи рассматривали его «кадушку» так, словно в их руки попал редчайший музейный экспонат. Когда я перевел им, как Яшин называет сей предмет, они спросили, почему именно так. «Потому, – сказал Лев Иванович, – что в „кадушке“ этой можно огурцы солить».

«Кадушка» крепилась ремнями к поясу. Коленные «суставы» делавшихся тогда в Москве протезов были настолько примитивными, что высокому человеку, такому, как Яшин, с большой массой тела, необходимо было обязательно пользоваться еще и костылями.

Ужас состоял в том, что государство, которому выдающийся по мировым меркам спортсмен Яшин служил верой и правдой всю свою жизнь, прославлял его за границей, добиваясь с партнерами громких побед – на Олимпиаде-56 в Мельбурне и в финале Кубка Европы-60 в Париже, – палец о палец не ударило для того, чтобы немедленно отправить Великого своего Гражданина в лучшую клинику мира, в какой бы точке земного шара она ни находилась, сделать ему самый современный протез и заботиться потом о нем до конца дней его.

«Пуолиматка»

Через день после того, как я позвонил Коле Островскому и обо всем ему рассказал, он сообщил мне следующее. Во-первых, никто не отменял розыгрыша «Кубка Яшина», и потому «Лев обязательно должен в апреле приехать». Во-вторых, финская строительная фирма «Пуолиматка», в которой Островский работал, готова взять на себя расходы по пребыванию Яшина с супругой, обследованию Льва Ивановича и изготовлению для него нового протеза – в те самые дни, когда он будет в Хельсинки на турнире.

Валентину Тимофеевну тогда вместе с мужем не выпустили, опасаясь, видимо, по кагэбэшной привычке подозревать всех и во всем, что они останутся в Финляндии. Коэффициент сострадания советского государства Великому своему Гражданину продолжал резко падать. Участие в его судьбе приняли представители другой страны, изыскав возможность помочь оказавшемуся в беде выдающемуся спортсмену и не ожидая при этом никакой для себя выгоды – ни путем рекламы, ни при помощи публикаций в средствах массовой информации.

Год спустя, в 1986-м, Лев Иванович приехал в Хельсинки вместе с Валентиной Тимофеевной. Протез надо было менять из-за физиологических изменений мышц культи – мышцы со временем атрофируются, и культя начинает свободно болтаться в верхней части протеза. Валентину Тимофеевну вновь пытались не пустить с мужем. Большой любитель футбола и поклонник Льва Ивановича дипломат Игорь Громыко – внук Андрея Андреевича Громыко – работал тогда в Хельсинки и попросил советского посла в Финляндии Владимира Михайловича Соболева направить официальное письмо в Госкомспорт с просьбой разрешить выехать и жене Яшина. В ответ от спортивного начальника страны Марата Грамова пришла отписка, смысл которой заключался в том, что Валентина Тимофеевна не может выехать из-за загруженности по работе. Полная чушь! Соврал кандидат в члены ЦК КПСС и даже не моргнул. Соболев отправил вторую телеграмму, более жесткую, и супруги Яшины выехали вместе.

Просто так тогда из великой державы выехать было невозможно. Даже при наличии въездной визы иностранного государства. В заграничном паспорте непременно должна была красоваться санкционированная соответствующими органами (по представлении ходатайствующей организации) разрешающая выезд печать с пометкой «Выезд до…» Вячеславу Колоскову потребовалось приложить много усилий для того, чтобы печать эта в паспорте Яшина появилась. Оформлено все это было как «командировка в Хельсинки».

Постановление «тройки»

На экспресс-совете Коля Островский, Володя Поваляев и я «постановили», что Лев Иванович будет жить у нас – в просторной квартире завотделением ТАСС в Хельсинки, с прекрасным видом на Финский залив и Свеаборг. Ровно столько, сколько необходимо для дела.

Это было удобно со всех точек зрения. Во-первых, среди знакомых ему людей ему легче было бы переносить оторванность от дома. Во-вторых, мой рабочий график позволял почти ежедневно возить Льва Ивановича в клинику на обследование и примерку протеза. Мы всегда, в любой момент, могли поехать куда угодно – в гости к финнам, в представительскую баню «Пуолиматки», на экскурсию, на рыбалку и вернуться домой, не в гостиницу. Кроме того, не стоило забывать о чисто бытовых удобствах.

Лев Иванович с присущей ему деликатностью сказал, что вполне может удовлетвориться отелем, потому что не хочет никого стеснять, но наша «тройка» объявила Яшину, что «постановление» принято единогласно и он, как человек ответственный и спортивный, должен ему подчиниться. Лев Иванович рассмеялся и ответил: «Есть!»

Утром мы уезжали на работу. Всякий раз, провожая нас и оставаясь домовничать, он спрашивал, что необходимо сделать по хозяйству: «Посуду я, конечно, помою. Может, картошку почистить?» Дома он ходил только на костылях, «кадушкой» не пользовался. Яшина часто навещали финские друзья. Один из них привез десять видеофильмов о Джеймсе Бонде. Лев Иванович смотрел по фильму в день.

Днем я заезжал за ним, и мы ехали в клинику. После необходимых процедур и примерок возвращались домой. Вечерами Лев Иванович звонил Валентине Тимофеевне. Он рассказывал нам, как познакомился с Валей; о работе мальчишкой на заводе, о том, как начал играть в футбол, как ездил через всю Москву на тренировки; о друзьях своих, не только футбольных; о том, как раз в неделю они обязательно ходят в Москве в баню, как Жора Рябов, уже после ампутации, сажал его на закорки и нес в парилку, а после экзекуции вениками относил в предбанник; о выездах на страстно любимую рыбалку, в том числе и на зимнюю, на костылях, когда друзья переносили его от машины к лункам…

Легендарный

В один из дней я повез Льва Ивановича к доктору, который вызвался обследовать его вторую ногу. Сосуды на ней врачу не понравились. Он попросил перевести Яшину пожелание обязательно бросить курить.

Курил Лев Иванович с военного детства. Бросить никак не мог. Курить ему нельзя было ни в коем случае. Моя жена Света, курившая сама, но при Яшине старавшаяся не делать этого, частенько его поругивала.

Однажды я застал дома такую картину. Лев Иванович и Света сидят у телевизора и смотрят часовой видеофильм, посвященный футбольному чемпионату мира в Испании. Текст голосом Джеймса Бонда читает Шон О’Коннори. Лев Иванович курит «Яву». Света начинает педагогические опыты. На экране между тем мелькают картинки из старой футбольной хроники, и Шон О’Коннори говорит: «На чемпионате мира было много неплохих вратарей, но ни одного из них нельзя сравнить с легендарным Яшиным». Лев Иванович и говорит, смеясь: «Светик, ты вот меня ругаешь, а они (показывает на телевизор), слышишь, что говорят: ле-ген-дар-ный!»

Рынок

Хельсинкский рынок, тот самый, который открывается ранним утром на площади возле президентского дворца, славен рыбой. Рыбные ряды – восторг. Актер Валерий Золотухин, когда «Таганка» гастролировала в Финляндии в мае 1982 года, пройдя ряды до конца, кричал на всю площадь оставшемуся в начале рядов своему другу и коллеге Вениамину Смехову: «Веня, тра-та-та-та-та, как же так? На берегах одной и той же речки живем, а рыбку-то разную кушаем?!»

Приехали на рынок с Львом Ивановичем. Он разнашивает новый протез. Ходит не с костылями, а с палочкой. Сели в кофейню под открытым небом. Немецкие туристы, высадившиеся в Хельсинки «десантом» с туристического лайнера на несколько часов, окружили Яшина и бесчисленно защелкали фотокамерами.

Рыбу продают и рыбаки, и посредники. Останавливаемся у прилавка рыбака. Он мастерски, работая на глазеющую публику, разделывает нам лосося, отдает, завернув, потом смотрит на Яшина и спрашивает меня: «Это „черный паук“?» Услышав «да», финский рыбак спрашивает еще раз: «Можно пожать ему руку?»

«Черным пауком» Льва Яшина звали во всем мире: черные бутсы, черные гетры, черные трусы и черный свитер – на фоне сетки ворот.