Текст книги "Месседж от покойника"

Они вышли из зала, и Хопкинс спросил деловито:

– Оказывается, отсюда несколько дней назад стянули какую-то безделушку? И руководство делает все, чтобы это не стало достоянием общественности?

– Добавь к сказанному, что застрахована эта игрушка была на пять миллионов долларов, и тогда я с тобой полностью соглашусь.

– Ужас! – Хопкинс комически поднял брови. – А все-таки почему они так не хотят огласки?

* * *

Кабинет у Эдварда Грейслина был фундаментальный. Или старомодно-основательный. Одним словом, называйте как хотите, но, войдя сюда, посетитель напрочь терял представление о течении времени там, за высокими узкими окнами, задернутыми зелеными занавесями… Если время и двигалось где-то, то здесь оно остановилось. И Потемкин отметил про себя, что просто удивительно, что к ним навстречу поднимается из-за массивного стола красного дерева человек в современном дорогом темно-сером костюме, а не в старомодном сюртуке, что на носу у него очки от «Энн эт Валентайна», которые он снимает на ходу и берет в левую руку, освобождая правую для пожатия, да, очки, а не лорнет из какого-нибудь девятнадцатого века. И обратиться к ним этот человек должен был бы примерно так: «Мое почтение, милостивые государи!»

Но вместо этого Грейслин, пожимая вошедшим руки, произнес буднично:

– Точность – вежливость королей. Благодарю вас, что согласились встретиться именно сейчас. У меня сегодня сумасшедший день. Но ваше дело – приоритет.

– Тогда давайте не терять времени. Мы пока знаем очень немногое, но вопросы к вам уже есть, и серьезные.

Хопкинс достал из кармана маленький блокнот и ручку.

Потемкин знал манеры своего товарища. Чем с более богатыми, или влиятельными, или чиновными людьми он разговаривал – тем более строгим и официальным был тон беседы. Покинь сейчас Хопкинс этот кабинет, зайди за угол – в одну из многочисленных мастерских, которых полно было в этом огромном кладбищенском хозяйстве, заговори с любым рабочим, – и он буквально в минуты умел установить такой дружелюбный, доверительный без панибратства и сладости тон общения, что люди раскрывались ему навстречу, говорили охотно и искренне… А в этом кабинете все было иначе. И Потемкин, который с журналистских своих времен умел ценить людей, хорошо освоивших трудную науку общения, наблюдал за товарищем с удовольствием.

Наблюдал с интересом и за хозяином кабинета. Удивительно, до чего люди, считающие себя выдающимися бизнесменами и профессионалами в области переговоров, не знают, как красноречиво говорят их тела, их мимика, жесты… Рассказывают то, о чем не говорят словами.

Вот Эдвард Грейслин глубоко вдохнул и поднял взгляд влево и вверх – это значит, что он сейчас соврет… Вот он, слушая Хопкинса, слегка прикусил нижнюю губу – услышал что-то обидное, готовит отпор. Вот рассказывает о чем-то и глядит в глаза, не мигая – гораздо дольше, чем это нужно бы по смыслу происходящего, – это верный знак того, что он хочет убедить собеседника в своей искренности.

– Я знаю Грега Ставиского давно, – продолжал тем временем рассказ Грейслин. – Состоятельный человек, толковый бизнесмен. Мы с ним познакомились еще в те незапамятные времена, когда Польша была советской. Он относился к тем полякам, которые всегда советскую власть ненавидели – и не скрывали этого. – Грейслин сделал паузу. – Я так понимаю, что вам надо знать об убитом побольше – поэтому и говорю столь подробно.

Хопкинс кивнул.

– Напомню вам давний анекдот – в нем, как в любом другом, немного шутки, а все остальное – правда. В свое время говорили, что Советский Союз сгубили три поляка, которые этот тоталитарный строй ненавидели: первый – советник президента Картера Збигнев Бжезинский – он, кстати, и сейчас работает в Вашингтоне, в Центре стратегических исследований. Второй – папа римский Иоанн Павел II, бывший кардинал Войтыла. И третий – Лех Валенса, организатор и глава «Солидарности», а потом – президент независимой Польши. Так вот, Грега вполне можно было добавить в этот список, хоть он и не был выдающимся государственным деятелем. Его ненависть к тоталитаризму была для него не абстракцией, а повседневной жизнью.

– Чем он занимался по бизнесу?

– Слишком широкий вопрос. Он был, как, наверное, любой бизнесмен, человек многогранных интересов. Разбогател он, как я понимаю, на том, на чем тогда богатели все нынешние олигархи. То ли компьютеры перепродавал, то ли что-то похожее.

Я могу говорить, какие у нас были общие интересы. Во-первых, у моей компании «Изумрудные Луга» сегодня филиалы в пяти странах. У нас предприятие, как вы понимаете, имеет свою уникальную специфику. Раз открывшись где-нибудь, в любой точке земного шара, оно уже не закроется через год. Поэтому наш интерес к Грегу с первой встречи был естественен и понятен – речь шла об открытии нашего филиала в Польше.

И пусть вас не смущает, что я веду речь о том, что было двадцать лет назад, по нашим масштабам это сущие пустяки. И даже моих партнеров эта долгосрочность наших переговоров совершенно не смущает, потому что, зная Грега, мы верили: в странах, получивших независимость от СССР, пройдут трудности переходного периода, завершится дележ собственности и сфер влияния, войдут в правительство новые люди – и будет у нас филиал в Польше. А филиал – это… – Грейслин сделал паузу.

«Это – сотни миллионов долларов на десятки лет, причем без особых забот», – отметил про себя Олег.

– К тому же, – продолжал Грейслин, – Ставиский успел со своим греческим партнером открыть филиал в Греции. Так что целесообразность контактов была подтверждена.

– Что еще? – невозмутимо спросил Хопкинс, делая пометки в блокноте.

– Наше сотрудничество шло главным образом в области приобретения или продажи разного рода уникальных предметов искусства. Картин, скульптур, раритетов… Вы же обратили внимание, как много прекрасных произведений искусства в нашем парке, в музее, в мавзолеях… И даже это великолепное полотно «Распятие», которое вы видели («Надо же, уже сообщили, пока мы ехали», – отметил Олег), даже это полотно было спасено благодаря нашей корпорации.

– Это – благородный жест, – отметил Хопкинс.

– А что вы скажете о похищенном у вас антиохийском Потире? – неожиданно спросил Потемкин, до этого молча наблюдавший беседу со стороны. И отметил: «Ага… Глаза влево вверх. Сейчас будет вранье».

– Я не понимаю, какое антиохийская Чаша имеет отношение к убийству. – Эдвард Грейслин переводил взгляд с Потемкина на Хопкинса, как бы спрашивая у Хопкинса, стоит ли отвечть на бестактный вопрос его напарника. Но Хопкинс просто глядел на вице-президента, не мигая. И Грейслин продолжал не очень уверенно: – Этим занимается полиция. Они продвинулись довольно далеко, и, я уверен, доведут дело до конца.

– Какая именно полиция занимается делом – Лос-Анджелеса или Блемдэйла?

Грейслин покачал головой:

– Вы уже в курсе… Да, наш мемориальный парк находится на территории двух городов. Музей – на земле Блемдэйла. Они и работают.

– Должен вам сказать, – вступил снова в разговор Хопкинс, – что не только эти города здесь замешаны. Чаша эта принадлежит музею в Нью-Йорке. Страховая компания находится в Пенсильвании… Так что дело вполне может рассматриваться как дело федерального уровня.

Грейслин был явно раздосадован.

– Мне и в голову не приходило никогда связывать убийство Ставиского с этим похищением…

– Послушайте, господин Грейслин, – Потемкин сделал жест в сторону окон, – часто ли здесь, на вашей территории, происходили убийства?

– Сколько знаю, никогда. Покойников к нам привозят уже, так сказать, в готовом виде… – Грейслин попытался пошутить, но поддержки не встретил.

– Неизвестно еще – может быть, и Грега Ставиского доставили к вам уже… готовым. У нас пока нет материалов ни для того, чтобы подтвердить это, ни чтобы опровергнуть, – заметил Потемкин. – И еще вопрос: как часто из ваших музеев пропадают произведения искусства стоимостью в миллионы долларов?

– Впервые. – Грейслин выглядел усталым и озабоченным.

– Тогда у меня последний на сегодня вопрос: почему руководство «Изумрудных Лугов» так тщательно охраняет информацию о пропаже? Может быть, если бы извещение было помещено в газеты, прозвучало по телевидению – публика была бы заинтересована и помогла обнаружить пропажу?

– Встречный вопрос. Часто вам публика помогала раскрывать дела?

– Бывало… – Хопкинс перехватил инициативу. – Так почему же вы так сторонитесь прессы?

– А я вам скажу точно, что это будет. Десятки телевизионных машин вокруг ограды – по всему периметру парка. Съемки с воздуха, с вертолетов – я их запретить не могу. Интервью с второстепенными сотрудниками. Кто из них и что скажет в эфир – непонятно. Но увидят это миллионы. А итог однозначен. Обыватель понимает: на «Изумрудных Лугах» крадут. Сегодня Чашу украли, завтра покойника украдут… И я могу сколько угодно рассказывать, как надежна у нас охрана и сколько денег мы тратим на безопасность – а суммы, поверьте, внушительные, – эффект будет нулевой. Обыватель запомнит – с нами не надо иметь дела. А это именно то, чего мы допустить не можем.

– Странно, как вам все же это удается, – продолжил тему Олег. – Репортеры вездесущи. Вы сами об этом сейчас так красочно рассказали.

– Как-то удается… – Грейслин поглядел на Потемкина испытующе, потом на Хопкинса. – Один человек в нашем совете директоров является членом совета учредителей «Таймс». И он ясно понимает наши опасения.

– Есть ли у вас соображения, кому мог мешать Ставиский? По бизнесу? По жизни?

– Я, когда готовился к встрече с вами, понимал, что этот вопрос непременно прозвучит… В конце концов, никто из нас не живет бесконфликтной жизнью… Но ничего конкретного.

– Ладно. – Хопкинс положил в карман блокнот и ручку и собрался подняться с удобного полукресла, но Потемкин мягко положил руку ему на плечо:

– Вы ведь еще что-то хотели сказать?

Грейслин поглядел в его сторону, но Потемкин ясно видел, что он смотрит мимо. («Решает – говорить или нет?» – понял Олег и отвел взгляд. В таких ситуациях главное – не спугнуть человека.)

– Да. Хотел… Мне никак не положено бросать тень на корпорацию, называя имя одного из ее сотрудников, но nobles oblige. Я обязан.

Дело в том, что человек, который по ночам несет дежурство на кладбище, вызывает у руководства серьезные нарекания. Зовут его Мартин Дэвис.

– Как давно он у вас работает?

– Строго говоря, он не наш сотрудник, а «Вестерн Секьюритис», охранной компании. На нашем объекте – уже года три. Но до последнего времени никаких проблем у нас не было.

– А теперь – какие?

– Ничего крупного, знаете ли… Но то рабочие доложили, что один из особых участков парка утром оказался незапертым (у нас есть такие участки, куда без ключа не войти). То в «Мавзолее патриотов» до утра свет горел… Мелкие нарушения, но досадные. Дэвиса предупредили.

– Могли бы и заменить, если недовольны! – буркнул Хопкинс.

– Не так легко найти человека, чтобы каждую ночь проводил десять часов на кладбище, – вздохнул Грейслин. – Он же не в конторке сидит. У нас каждый час нужно объезжать территорию. Так что, помню, пока мы этого Дэвиса нашли, народу там сменилось много. А он, как говорится, пришелся ко двору. Долгое время был даже образцовым… – Вице-президент покачал головой. – Но, конечно, сменим, если придется…

– Он сейчас отдыхает? – спросил Потемкин. – Но адрес-то его у вас наверняка есть?

Грейслин нажал кнопку на селекторе:

– Командира охраны… Эрик, привет, Грейслин. Срочно пошли кого-то с адресом и телефоном Мартина Дэвиса ко мне в офис.

* * *

Если скажет вам какой-то человек, что знает Лос-Анджелес как свои пять пальцев, – не верьте ему. Можно знать как свои пять пальцев город – даже очень большой. Но нельзя так знать страну. А Лос-Анджелес – это целая страна, причем страна неожиданная. В ней есть все – и пустыня с космодромом, и уютные горные озера, и океанские пляжи – не хуже легендарного Копакабана, только протяженностью намного больше, и даунтаун с самыми высокими к западу от Миссисипи небоскребами, и уютные прибрежные деревни, где у каждого дома – свой причал для яхт, и жуткие трущобы, куда страшно войти даже днем, и районы, где роскошь просто бьет в нос… Многое в эту страну вмещается, очень многое…

«13 миллионов человек, около двухсот городов и поселков, 242 языка, и все это – один город», – непременно дал бы справку Лайон О’Рэйли, сотрудник Группы и ближайший помощник Потемкина. Лайон имел IQ больше 160 и был начинен сведениями решительно обо всем. Сведениями этими Лайон без сомнений делился в любой момент, просили его об этом или нет. Потемкин сначала недоверчиво относился к этой особенности своего сотрудника, но скоро привык.

О’Рэйли ехал для разговора к охраннику Мартину Дэвису, который жил тут же, неподалеку, в Блемдэйле. Но как раз тогда, когда GPS-навигатор заставил Лайона свернуть на узкую горную дорогу, Лайон и стал думать, что зря считает, что хорошо знает Лос-Анджелес. Уж Блемдэйл-то, считал О’Рэйли, он точно знает назубок – а вот надо же: именно в этой его части агент никогда не оказывался. Необычная была дорога – она прижалась к горному склону над живописной долиной с лужайками, озерцами, купалами деревьев…

«Здесь бы отличное поле для гольфа получилось», – подумал Лайон, и не ошибся: сразу за очередным поворотом открылись цветные рубашки игроков, электроповозки, нагруженные длинными баулами с клюшками, флаги, трепещущие на ветру.

«Неплохо, однако, живет трудящийся класс, охраняющий «Изумрудные Луга», – хмыкнул О’Рэйли. И был прав, конечно, – около гольфовых полей, как правило, живут люди небедные.

Все еще раздумывая, как же так получилось, что он никогда в жизни не оказывался в этой части города Блемдэйл, Лайон поднялся ко входу в двухэтажный небольшой дом. Еще раз по бумаге сверился с адресом – вроде все верно.

Дверь была солидная – тяжелая, резная, красного дерева. Вставка из цветного стекла. «На кладбище, что ли, заказывал? – подумал Лайон, вспомнив витражи в мавзолеях и церквях «Изумрудных Лугов». – Да нет, вряд ли. Скорее этот охранник – студент, который взял себе ночную смену для подработок. Удобно, и от начальства далеко».

На звонок долго никто не отзывался. Лайон позвонил снова, потом постучал негромко сначала, но настойчиво.

– Какого черта? – раздалось наконец за дверьми.

Приоткрылась щелка, и за ней показался черноволосый заспанный парень лет двадцати пяти.

О’Рэйли поднес к дверям бумажник с жетоном.

– Надо поговорить.

– Раз вы из полиции, вы знаете, что я ночью работал, – пробормотал Дэвис. – Имею право отдохнуть.

– А то, что ночью на «Изумрудных Лугах» произошло убийство, это вам известно? – поинтересовался Лайон. Нет, Дэвис ничего не знал… Или был отличным актером – О’ Рэйли за такой этюд поставил бы ему высший балл.

– Что вы болтаете, какое убийство? – забормотал Мартин, протирая глаза. – Чушь какая-то. – Он распахнул двери. – Посидите в гостиной, я сейчас…

Он взбежал по лестнице наверх, хлопнула дверь, запела вода в трубах – парень принимал душ.

Вскоре он спустился вниз, в серой майке с надписью Special, поправляя влажные волосы…

– Какое еще убийство?

– Настройтесь, пожалуйста, на долгий разговор, – попросил Лайон. Этот смуглый черноволосый парень с крепкими руками и спортивной осанкой вызывал симпатию – и наверняка знал это. – Давайте по порядку: когда вы заступаете на дежурство? Что входит в ваши обязанности?

– Заступаю в десять вечера. – Дэвис понемногу прогонял остатки сна. – Обязанности… Что обязанности? Вы видели «Изумрудные Луга»? Там территория такая – Швейцарию можно разместить. И в мои обязанности входит охрана этой территории. А для этого мне придается патрульный грузовичок с двумя прожекторами. И вот ночью, во тьме кромешной, включаю я эти прожектора и езжу среди могил и мемориалов, памятников, статуй и мавзолеев.

И что вам сказать? Цветы шевелятся, кусты, деревья. То тут, то там на газонах у могилок свечи теплятся. Китайцы и вообще ориенталы обожают еще цветные фонарики ставить. А теперь ведь технический прогресс – они днем подзаряжаются, а ночью горят. Ветер дует, тени колышатся, филин ухает – красота! Так бы и сдох на месте. Еще живность всякая бегает. Опоссумов полно, лисы… Волки, говорят, тоже есть, но я их, честно, не видел. Представляете: ночью из темноты на тебя выбегает что-то!

– А привидения? – спросил Лайон серьезно.

– И привидения есть, – ответил не менее серьезно его собеседник. – Кого там только нет по ночам!

– Что, страшно?

Мартин посмотрел на Лайона иронически.

– А то нет? Приглашаю провести со мной ночное дежурство разок – тогда, может, что и поймете. Бывает, в мавзолеях свет сам собой загорается. Бывает – зайдешь в церковку, запереть, а из темноты как завоет кто-то. Врубаешь свет – нет никого…

– Но вернемся ко вчерашнему дежурству.

Мартина, однако, иронический тон Лайона задел за живое.

– Сейчас вернемся. Только перед этим я вам вот что скажу: чтобы там работать, особенно ночью, нужно хорошие яйца иметь. И не смотрите на меня как на недоумка, который верит в бабушкины сказки. Я не из этой породы. Я в USC учусь, на психолога, через год получу магистра. А в парке подрабатываю. В ночную смену, по крайней мере никто над душой не стоит.

Но я вам вот что скажу: когда я впервые попал на «Изумрудные Луга» – были как раз дни, когда эту звезду, Майкла Диксона, хоронили. И мне досталось дежурить в помещении, где его саркофаг. Снаружи тогда что-то несусветное творилось, ну и внутри тройную охрану поставили, от фанатов…

Мартин посмотрел на Лайона иронически:

– Коротка память человеческая! Уж что там делалось – на кладбище и вокруг, – уму непостижимо! А прошло время – и никто, ни одна живая душа на эту могилу не ходит… Простите, отвлекся. Вы курите?

И, закурив American Spirit из хорошего виргинского табака, отогнал рукой дым и продолжал:

– Так вот, стою я внутри этого гигантского мавзолея – а он двухэтажный и по площади – стадион, не меньше… В стенах – все захоронения, захоронения, от пола до потолка, а потолки высокие… Ну все фартово – мрамор, бронза, гранит, серебро, золото, цветочки кое-где… Напарник под вечер ушел, я остался один. Хожу себе по мраморным роскошным коридорам, разглядываю уникальные цветные витражи и скульптуры, каждая из которых хрен его знает сколько стоит, и думаю: хорошее место ты нашел для подработки, Мартин. Покойнички никого не трогают, живи здесь и радуйся, готовься к занятиям.

– Очень интересно, – поддержал Лайон. – А ведь и вправду…

– Вот и мне казалось, что вправду, – согласился Мартин. – А знаете, что на самом деле было? Я оставшиеся три часа до смены еле выдержал там. Как будто какой-то мертвящий газ стал ниоткуда выделяться. Тяжело дышать стало. И потом уже появился не страх даже, а ужас. Хотя пугаться внешне было совершенно нечего – красота и благодать вокруг меня какими были, такими и остались. Я думаю, – он глубоко затянулся, – я уверен, что это энергия, которая шла от этих захоронений, старых и новых. Я пришел домой, постоял полчаса под горячим душем – таким горячим, что еле мог выдержать, а потом под контрастным – кипяток и ледяная вода… И только после этого немножко пришел в себя.

И понял я, что работать внутри мавзолеев этих совершенно не могу. И не буду.

– А разве от других захоронений, тех, что снаружи, не идет эманация? – Лайон вдруг испугался, что выразился слишком мудрено, но Дэвис даже не заметил.

– Идет, еще как. Но там – место открытое. Хотя есть участки в парке, где находиться просто невыносимо… А есть – ничего, приемлемо.

Снова затяжка.

– Не думайте, что я ухожу от темы – ничего подобного. Просто вы должны понять, что это такое – ночная работа в парке. Так… Теперь вчера. Все было как обычно, с одним исключением – сменился я не в восемь, как обычно, а в семь. Мне нужно было по дороге домой с товарищем встретиться, а он уезжает рано. Ну я попросил Эдриана, сменщика, чтобы пришел на часок пораньше – у нас с ним это налажено.

Само дежурство проходило без происшествий. Вы в курсе, как мы дежурим? – И, убедившись, что собеседник не знает деталей, Мартин продолжал: – В идеале мы должны проводить патрулирование территории каждый час, но территория очень большая, ее просто объехать, даже по сокращенному маршруту с отмечаниями – минут сорок. А вы не знаете, что такое отмечания? Это значит, у тебя в кармане палочка такая, в ней – электронный чип. А по всей территории в определенных местах – на зданиях, на деревьях, на памятниках, на церквях – расставлены устройства, которые, когда ты к ним эту палочку подносишь, издают писк. И, помимо писка, они, как вы уже поняли, фиксируют время и место контакта. И вот раз в сколько-то дней достают наши менеджеры или заказчики – нам без разницы – эти чипы и перегоняют записи в компьютер. И сразу на экране видно – когда, где и сколько раз ты за ночь побывал. Так что наши отчеты – мы ведь еще и отчеты бумажные пишем за каждую смену – это так, литература. Если захотят тебя проверить по-настоящему, посмотрят эти электронные расшифровки – и все как на ладони.

– Тогда вы непрерывно должны территорию патрулировать, нет времени даже на передышку, – сказал Лайон сочувственно.

– Ну если абсолютно точно следовать инструкции – то да. Но начальство понимает, что это физически невозможно. Даже если кругом тишь да гладь – никто не станет тут за эти деньги ездить ночи напролет. К тому же охранник еще много чего должен делать: в определенное время открывать ворота – делового двора и центральные, расставлять шлагбаумы на аллеях, регулирующие движение… Даже флаг поднять – и то время нужно. А еще так называемые «первые вызовы» – звонит тебе диспетчер: «First Call» – это значит, клиента привезли. И ты, что бы ты ни делал, все бросаешь и мчишься встречать этих приезжих с их грузом, а потом сопровождаешь их в помещение, должен для них сам, лично, открыть холодильник – он на замке, никто, кроме тебя, этого сделать не может…

– И сколько таких вызовов за ночь?

Мартин покачал головой:

– Это неопределенно. Бывает – никого, и ночь, и другую. А бывает и три, и пять. А бывает – сообщаешь диспетчеру, что в холодильнике больше места нет, а все равно везут – значит, приходится действовать по обстановке.

– Послушайте, я все хочу у вас спросить, да не решаюсь. – Мартин потер небритую щеку. – Кого убили, скажете? Неужели из наших кого-нибудь, боже упаси?

– Нет, – успокоил его Лайон. – Иностранец. Бизнесмен. Он работал с вашим руководством, но как он оказался в парке ранним утром – нам пока совершенно непонятно. Вы его, кстати, не знали?

– Я там никого не знаю, кроме своего прямого начальства. Я же – ночной человек. Хотя… Был один. Поляк, кажется… Как его звали, Грег?

– По-моему, да. Но не уверен. – Лайон намеренно отвечал неопределенно, ожидая, что еще скажет Мартин.

– Если он – то его я знал. По двум причинам. – Мартин почесал в затылке. – Во-первых, он к девушке моей подкатывался, к Джинне, – вы ее знаете, наверное.

– Нет, не знаю.

– Ну не важно. Узнаете. Ее все знают. В музее работает, яркая такая, заметная. Так вот, он пытался к ней подъехать. А Джинна обожает динамить. И беседует, и флиртует, и улыбается. Вот мужики и летят к ней, как мухи на мед. А в результате остаются ни с чем. Я проверял – это железно. Ну а меня это устраивает – почему нет? Каждый развлекается по-своему, а по-серьезному она только со мной.

«Сколько будет существовать свет, – подумал Лайон, – столько будет существовать порода мужчин, которые думают и действуют, как этот парень. А рядом будут другие, которые охотно пользуются доверчивостью этих…»

– Так вот, – продолжал Мартин, не заметивший реакции Лайона, – этот Грег интересовался парком в ночное время. У нас вообще-то правила строгие: в неурочные часы на территории – никого, да и в урочные часы во многие места доступ запрещен – вы уже в курсе, наверное… А этот мужик, он был такой… рисковый. Или хотел выглядеть рисковым – уж не знаю. Другие ночных кладбищ боятся как черт ладана, а этому – хоть бы хны. И вот я, по просьбе Джинны, брал его с собой – ночью парк патрулировать.

– Ну и что?

– Он себя хорошо вел, ничего не могу сказать. – Мартин закурил новую сигарету. – Расспрашивал о работе, о том, что ночью в парке случается, просил отвезти его в самые удаленные уголки, «самые страшные», он так выражался.

– А Джинна?

– А Джинна только однажды с нами ездила. Она это все уже много раз видела, ей скучно.

– Что же в этом вашем госте было примечательного?

– Ну я вам уже сказал – он не из пугливых, мне такие нравятся. Потом – он спортсмен, занимается дзюдо. Я тоже занимался восточными единоборствами. И самое главное, наверное, – он, я знаю, не из бедных. А общается хорошо… Как вам сказать? Вы видели, куда приехали. Мои родители – не богатеи, конечно, но все у них в порядке. Так вот, они меня с детства учили, что ни в коем случае нельзя обижать людей, показывая им прямо или косвенно, что ты лучше них. Или богаче. Или умнее. Или сильнее. Причем чем богаче и сильнее ты на самом деле, тем меньше это должно ощущаться. Вот Грег это умел. Ничего, очень нормальный мужик… был. Как это его угораздило?

– Но вы вроде и не очень удивляетесь, что с ним это случилось? – отметил О’Рэйли задумчиво.

– А с такими как раз и случается. Если человек сидит в своей конуре, носу не высовывает, то что с ним может случиться? Максимум простуда. А этот Грег, как я понял по его словам, постоянно искал приключений себе на задницу. Ну а народная мудрость гласит – кто ищет, тот находит.

– Как давно он у вас был в последний раз?

– Месяц, наверное, или чуть больше.

– Как по-вашему, что его могло интересовать в ночном парке? – Лайон спрашивал вежливо, но с некоторым напором. – Смотрите, Мартин: карта парка – не секрет, ее где хочешь можно найти. Объехать территорию можно и днем – никто движение по парку в часы, когда он открыт, не контролирует. Днем к тому же все лучше видно. Тогда зачем эти ночные прогулки? Любовь к острым ощущениям – и только?

– Знаете, если вам по работе придется со мной дежурить – все сами поймете, – суммировал Мартин. – Ночью все другое. Как вам объяснить?

О’Рэйли вдруг вспомнил, что напоследок у него заготовлен еще вопрос – по личной просьбе Потемкина. Пожалуй, сейчас самое время – Мартин Дэвис уже совершенно успокоился и расслабился.

– А скажи мне, Мартин, только честно, – проговорил О’Рэйли негромко. – Что на самом деле случилось той ночью, когда из музея украли антиохийскую Чашу? Ты ведь тогда тоже дежурил?

Мартин снова потянулся за сигаретой.

– Не слишком ли часто ты куришь? – спросил Лайон сочувственно. – Ты же спортсмен… Впрочем, кури, если хочешь. Мне все равно.

Мартин повертел сигарету, понюхал, сунул в рот и стал жевать мундштук. Встал, подошел к окну, зачем-то отдернул занавесь и выглянул на улицу. Вернулся, уселся в кресло – и только после этого зажег сигарету.

– Все-таки я попал. Думал, когда поговорил с этими, из местной полиции, – пронесет. Но, видно, так не бывает. Попал…

– Говорите конкретнее.

– А чего уж конкретнее? Да, я в ту ночь дежурил. И решили мы с Джинной как раз в ту ночь устроить себе развлечение. «Траханье на природе» – так она это называла. Многие ребята, которые в ночные смены дежурят, этим балуются. Методика простая: берешь грузовичок патрульный, уезжаешь куда-нибудь подальше, в тихое место, хотя здесь везде тихо, и развлекаешься с подружкой. Джинне это нравилось, ее эта обстановка заводила.

Делали мы это за время, что с ней знакомы, всего раза два или три. И как раз в ту ночь этим занимались.

– Что же в ту ночь случилось?

– Я-то и понятия не имел, что случилось. Мы с Джинной развлекались примерно до часу, а потом я открыл ей запасной выход из парка, там камер слежения нет, этим выходом вообще не пользуются, и она уехала. А я вернулся и продолжал дежурство. Уже утром меня позвали, когда суматоха поднялась. И я сказал, что не знаю ничего. Я и вправду ничего не знаю.

– Но в вашем рапорте вы наверняка указали, что время, которое вы проводили с вашей подругой, вы посвятили патрулированию.

– Конечно, указал. Я же, когда ночью этот рапорт писал, понятия не имел о том, что случилось.

– Ну а все эти ваши датчики и чипы? По ним-то ясно видно, что вы, по крайней мере до часу ночи, ни одного патрульного объезда территории не совершили.

– Я выходил из машины раз в двадцать-тридцать минут, тыкал этой штукой в чип на дверях мавзолея. Так что по времени картина получалась нормальная, пропуска не было. А приглядеться повнимательнее и увидеть, что охранник три часа никуда не двигался, у ваших полицейских коллег мозгов не хватило. Или усердия… А глядя на вас, – вздохнул Мартин, – я понимаю, что вы все равно все узнаете, так лучше напрямую.

– Последний вопрос: сегодня ночью были какие-то детали, которые не попали в отчет?

– Не было ничего… – сокрушенно выдохнул Мартин. – Жаль, потеряю теперь работу.

* * *

Чудес не бывает – это всем известно. И тем не менее, когда происходит нечто из ряда вон выходящее, люди склонны видеть во всем этом нечто небывалое, мистическое, экстраординарное, выходящее за рамки… тем более если это случается на кладбище.

Кладбищенский бизнес – солидный, доходный и стабильный. Мало кто задумывается в повседневной текучке о том, что кладбище находится на грани неведомого и уже поэтому имеет в глазах многих некую странную привлекательность. Потому что сколько бестселлеров на тему «Жизнь после смерти» ни существует, сколько их еще ни появится – а все равно: ничего не известно. Что за тем порогом, переход которого каждый из живущих наблюдал – кто в домашней тишине, кто на поле боя, кто однажды за всю жизнь, кто многократно, – а все равно: все, что там, – для нас совершенно неизвестно и не будет известно никогда. Это – последняя тайна, которую Природа или Бог – кто бы там ни был – человечеству никогда не откроют. А потому кладбище, как ты его ни назови – мемориальный парк, «Изумрудные Луга» или еще как-нибудь, – кладбище и есть кладбище. И здесь всегда присутствует нечто таинственное, перед чем понижают голос крикуны, где замолкают хоть ненадолго самые говорливые. Потому что, как ни крути, здесь, совсем рядом, – двери туда…

«Все это мысли высокие и справедливые, – думал Потемкин, едучи по мемориальному парку «Изумрудные Луга» в своем «Кадиллаке» со специальным пропуском. – Но они не освобождают профессионалов где бы то ни было от обязанностей производить расследование тщательно и грамотно». Чего в случае с похищением Чаши, по мнению Потемкина, не наблюдалось.

Недавняя беседа с полицейским из Блемдэйла, проводившим первичные мероприятия на месте похищения антиохийской Чаши, оставила Олега неудовлетворенным. Формально вроде бы было сделано все, что надо, но даже попыток предположить, что же произошло на кладбище в ночь похищения, сделано не было. Потемкин для себя, не говоря ничего вслух никому, кроме Хопкинса, сделал непреложный вывод – дело пытаются спустить на тормозах. Происходит это обычно либо по нерадивости полиции – что бывает, и нередко, но не при столь заметных – ценой в миллионы долларов – похищениях. Или, как в данном случае, когда получена гласная или негласная команда не проявлять рвения. Когда полиции дали понять, что все формальные требования должны быть соблюдены – но и только.