Текст книги "Всяк сверчок"

…– Помоги! – крикнул Орк, чувствуя, что сейчас упадет…

Ну вот, наконец-то. Действие продолжается. Я вытащен за шиворот, мы карабкаемся по почти отвесной стене, но в конце подъема силы оставляют меня (наверно, Автор так и написал: «его оставили силы»), и гарпиец буквально выталкивает меня наверх, кладет на большой плоский камень и хлопочет. По-моему, он намерен сделать мне искусственное дыхание. Не поломал бы ребер.

Я слабо отбиваюсь. Гарпиец раскрывает волосатую пасть:

– Я тебе вот что скажу, – рычит он. – Ты меня спас…

– Ну уж… – я смущен или делаю вид, что смущен, – это безразлично и на дальнейшее развитие сюжета никак не повлияет.

– Можешь на меня рассчитывать, парень. Если чего нужно, … (непроизносимое имя) не подведет. Будем держаться друг друга, ладно?

Это он зря. Опыт показывает, что от меня лучше держаться подальше. Мой путь борьбы со Злом вымощен костями ближних. Гарпиец рискует, очень рискует. Но предупредить его об этом у меня нет возможности.

Вокруг снежные горы, а мы находимся на небольшом плато, и наш каньон рассекает его зигзагообразной линией. На плато негде укрыться, здесь нас прихлопнут еще вернее, чем в каньоне. Нужно выбираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Но куда? И успеем ли?

Конечно, не успеем. На краю плато встает и тянется хвостом пыль – на нас мчится имперская боевая машина. Мы видны как на ладони и деваться нам некуда. Мы и не пытаемся – какой смысл? Тот же опыт учит меня, что боевая машина будет уничтожена. Кем? Вероятно, мною. Как – не знаю. Пусть об этом позаботится Автор, мне все равно. Я чувствую сильнейшую апатию, ни о чем не думаю и не желаю думать. Пусть за меня думают другие.

Но сейчас Автору не до меня – Его внимание сосредоточено на приближающейся боевой машине. Она похожа на устрашающих размеров танк, разве что позади башни помещается бронированный короб, напоминающий бункер сельскохозяйственного агрегата. Он предназначен для штурмовой пехоты. На лобовой броне машины кишмя кишат шустрые механические «блохи», оснащенные магнитными, нейтринными и ультраглюонными ловушками, необходимыми для сбивания с толку неприятельских ракет и отчасти читателей.

…Орк и гарпиец застыли в оцепенении. Боевая машина стремительно приближалась. Под широкими гусеницами дрожала земля, бешено крутящиеся катки глубоко вминали в почву тяжелые ребристые траки. Казалось, в облике машины была воплощена неукротимая жажда убийства…

По-моему, неукротимая жажда убийства свойственна скорее моему Вицлипуцли. Сейчас Он не жалеет красок, чтобы показать: на нас несется нечто чудовищное и сейчас мне придется плохо. Но я-то знаю, что плохо придется не мне, а танку. Читатель тоже это знает, но охотно вступает в игру; он напоминает мне рыбу, которая прекрасно видит, что перед ней плывет блесна, но не желает в это верить и бросается на блесну с разинутым ртом. Автор прав. Тут важен бодрый стиль, украшенный одним-двумя подобранными с пола эпитетами, – и никакой посторонней лирики. Читатель на крючке, млеет и даже не трепыхается. Так и надо.

Между прочим, прежде Он пробовал вставлять в текст лирику, иногда даже стихи. С рифмами у Него было все в порядке, а наивысшим достижением явилась строка:

«На нас глазели глаза газели…»

Должно быть, красивые глаза. После этого Он затосковал и в противовес газели родил меня. Но Он мне не отец. Он насильник.

Орк выпустил в приближающееся стальное чудовище всю обойму. Может быть, ему удастся «ослепить» танк, и тогда тяжелая махина проскочит мимо и рухнет на дно каньона? Орк не знал, где у танка расположены смотровые приборы…

– Стреляй же! – хрипло кричал гарпиец.

Патроны должны быть в сумке, отобранной у охранника. Нужно успеть. Скорее! Что-то выпало из патронной сумки и со стуком упало на землю.

Патроны?

Нет. Гранаты.

Виноградная гроздь на толстом пластиковом черенке. Каджая виноградина – противопехотная граната. Их можно отрывать по одной и швырять в противника. А можно швырнуть всю гроздь разом…

Орк метнулся вперед. И в ту самую секунду, когда он, швырнув гранаты под брюхо накатывающейся боевой машины, падал ничком на землю, башенное орудие танка выстрелило, казалось, прямо в него.

В упор.

Невероятная сила подбросила Орка в воздух. Совсем рядом взметнулся черный, подсвеченный огнем султан взрыва. Несколько раз перевернувшись в воздухе, Орк неловко упал на спину. Удар ошеломил его, но он сразу вскочил на ноги.

Танк горел…

Не знаю, как в действительности должны гореть подбитые танки. Этот полыхал как фанера, с треском, буйством пламени и крутящимся столбом черного дыма. Из танка не выскочил никто. Уцелевшие при взрыве механические «блохи» дезертировали и прыжками уносились прочь.

Перевожу дух. Первое сражение выиграно, но это, конечно, только начало. Имперцы от нас не отвяжутся, пока не убьют. То есть, конечно, не убьют, но не могу же я перестрелять полностью все заблудшее население Бражника! Арифметика подтверждает, что не могу: в патронной сумке остался единственный патрон. Последний. Заряжаю им карабин и пинком ноги сталкиваю сумку в пропасть. Красивый жест. Уверен, что Автору он понравится и, следовательно, сумка не прилетит обратно. Действительно, не летит. Ну то-то. Иногда и я кое-что могу. Всякий раз, когда мне удается добавить мелкий штрих, я бываю горд до умопомрачения. Вот и сейчас совсем уже собираюсь самодовольно ухмыльнуться…

И слышу за спиной слабый стон.

…Орк знал, что в лотерее, именуемой Жизнью, только один выигрыш на миллион. Выигравший вчера может проиграть сегодня, но не наоборот. Проигравший вычеркивается из лотереи навсегда.

Ури Орк выиграл. Снаряд, разорвавшийся прямо под его ногами, не причинил ему иного вреда, кроме ушибов от падения. Судьба еще раз оказалась к нему благосклонна.

Он склонился над неподвижно лежащим гарпийцем. С первого взгляда Орку стало ясно, что дела гарпийца плохи. Открытый перелом бедра, рана на голове, повреждение позвоночника… Должно быть, гарпиец и сам понимал, что его песенка спета. Он был в сознании.

– Ты можешь пошевелиться? – спросил Орк…

Разумеется, нет. Повинуясь чужой воле, я задаю глупый вопрос. С переломом позвоночника гарпиец не сможет двигаться самостоятельно. А с такой раной на голове он проживет не более нескольких часов, от силы – дней. Кажется, пробита черепная коробка, и гарпийца надо спасать. Немедленно! На Офелии XIII есть отличная клиника, по себе знаю, а на тройной системе Нерон II неплохо лечит один шаман, если его еще не съели соплеменники за ложные предсказания погоды…

Помутнение рассудка, иначе не назовешь. До Офелии, если я не ошибаюсь, пять тысяч парсек, а до Нерона – тысячи на полторы меньше. Гарпиец обречен остаться здесь, на Бражнике, но я найду укрытие и буду защищать раненого до последней минуты, или я не Ури Орк. Зубами грызть буду.

И еще я знаю моего Автора. Он почему-то убежден, что на любой планете с архаичной формой управления должна существовать более или менее подпольная оппозиция – подземные ростки грядущих прогрессивных перемен. Теперь самое время появиться оппозиционерам, которые нас поймут (предварительно, конечно, приняв за имперцев и попытавшись убить), а поняв, помогут, укроют и, чем черт не шутит, может быть даже вылечат. Где они? Вытягиваю шею и кручу головой, с надеждой оглядывая плато и геометрические пики. И никого не вижу.

…– Теперь-то они меня поймают, – с усилием сказал гарпиец, – и станут пытать, пока в конце концов не убьют. Я буду умирать долго…

А я вдруг понимаю, куда клонит Автор, и меня начинает трясти мелкая дрожь.

…– Тебя не будут пытать, – процедил Орк, снимая с плеча карабин. Его лицо исказила гримаса. – Я не позволю тебя пытать.

– Ты что задумал? – с тревогой спросил гарпиец…

Это не я задумал, не я! Господи, да можно же еще что-то сделать! Если нужно, я понесу его на себе, буду ходить за ним, как за малым дитем, охранять его, карабкаться с ним на плечах по скалам…

Не выйдет. Я это чувствую. Песенка гарпийца спета, как и было сказано. Читатель подустал от крови мерзавцев и козлищ, ему хочется крови агнцев. На грязных и небритых, на мордатых агнцев спрос такой же, как и на всяких других.

…Орк оглянулся. Вершины гор сверкали, как алмазные иглы. Заходящее светило резко очерчивало острые грани скал. Он еще увидит эту красоту, если ему повезет пережить ночь. Но гарпиец видит этот мир в последний раз.

– Прости, – со вздохом сказал Орк. – Прости, если можешь. Так будет лучше.

Приклад карабина толкнул его в плечо. В горах долго не смолкало эхо…

Я забросал труп камнями. На этот раз Автор ничего не имел против, но заставил меня поторопиться. Это больше походило не на похороны, а на сокрытие следов преступления.

Автор и я – кто из нас двоих убийца, если каждый порознь на убийство не способен? Никто? Или оба? Впрочем, каждый считает убийцей не себя, а другого. Вероятно, иначе и не бывает. Кажется, то, что я сделал, обозначается диким словосочетанием: убийство из милосердия. Похоже на запах фиалок из выгребной ямы. По Автору выходит, что я человек высоких нравственных принципов, а я не могу и возразить. Может быть, существует и пытка из милосердия?

Не хочу об этом думать. Стою столбом, мерзну на ветру и не чувствую в себе ну абсолютно никакого желания что-то делать, да что там – просто жить. Куда там! Сейчас Автор настучит на своей «Ижице» что-нибудь вроде: «Орк стряхнул с себя оцепенение», – и я опять куда-то пойду, поплетусь искать себе укрытие и спасать свою шкуру.

…Стряхнув с себя оцепенение, Орк двинулся вдоль обрыва на запад. Ему было все равно, куда идти, и он выбрал путь в сторону солнца, подставляя лицо и тело под последние предзакатные лучи…

Карабин я выбросил. Я не мог носить оружие, которым убил друга. Автор не возражал. Карабин, в отличие от меня, выполнил свою функцию и больше не понадобится. Но вряд ли Автор забыл о том, что у меня еще остался нож… Впрочем, врагов пока не видно.

…Прошел час, за ним другой. Тройное солнце село, зато вершины, окружающие плато, заметно приблизились. На горы опускалась ледяная ночь, светлая, как все ночи на Бражнике, от бесчисленного множества солнц звездного скопления и холодная, как могила. Ветер усиливался с каждой минутой и промораживал до костей. Не будь Орк столь измучен, он еще до заката успел бы дойти до гор и отыскать убежище, где можно переждать ночь. Он шел, шатаясь, и больше всего на свете ему хотелось лечь и уснуть, но это означало замерзнуть и умереть. В довершение всего он начал чувствовать муки голода…

И я действительно начинаю ощущать такой голод, что уже не в силах думать о смерти несчастного гарпийца, да простят меня читатели за беспринципность. Простят, конечно, а вот Автору давно уже не мешало бы меня накормить, я не кормлен со вчерашнего утра и желудок уже давал себя знать, но так, как сейчас – это уже слишком жестоко. Ну что Ему стоит написать: «Орк не чувствовал голода, подавленного настороженностью», – или что-нибудь сходное в том же излюбленном Им стиле… Так ведь не напишет! И мои глаза алчно бегают по сторонам, ища, в кого тут можно воткнуть зубы, а в затуманенном мозгу поселилось волнующее видение – большая банка консервированных сосисок. Они стоят в банке тесно, одна к одной, как солдаты в парадном строю, а сверху они облиты умопомрачительным венерианским соусом… Сейчас я съем вон ту, что торчит выше остальных. Чтобы не торчала. Вытягиваю губы трубочкой, приближаю лицо к банке…

И издаю отчаянный голодный вой, задрав голову и апеллируя к астрономическим объектам в сером ночном небе.

Нет, я вовсе не хочу сказать, что попал в какую-то совсем уж жуткую ситуацию, – наоборот, то, что сейчас со мной происходит, есть нормальное условие моего существования. Помню, на Мезозонии, крайне отсталой планете, населенной полуразумными динозаврами, мне пришлось не в пример тяжелее. Но там по крайней мере хватало провианта. По утрам, отбившись от выросших вокруг меня за ночь саблезубых растений, я поглощал наскоро приготовленный стегозавтрак, в полдень с аппетитом съедал сочный бронторостбиф, сдобренный молодыми побегами гигантского хвоща, а по вечерам мне нередко доставался птероужин, зачастую сам пикирующий на меня с самыми злостными намерениями. Этот, на мой взгляд, жестковат и к тому же любит заходить в атаку от солнца – но если его хорошенько прожарить на углях, да еще с дикой луковицей, нарезанной кружочками…

Мой рот немедленно наполняется слюной. Слюна – это единственное, что я могу сейчас проглотить, но она, к сожалению, не питательна. Мясо, вот что мне сейчас нужно. Хоть какое. А вот, кстати, и живность.

…Какие-то некрупные животные, похожие на волосатых тритонов с шестью голенастыми ногами, прыснули из-под ног и стайкой кинулись прочь. Одного из них Орку удалось убить, метнув камень. Орк съел животное сырым, без всякого аппетита, пытаясь заглушить муки голода, но так и не почувствовал сытости…

Морщась, я ел этого мелкого гада, и к горлу подступали спазмы. Какая уж там сытость, живым бы остаться. Но жив, жив. Кое-как встаю на ноги и чувствую, что с тритоном в желудке до гор мне не добраться. Я знаю, что это значит: вот-вот произойдет что-то, что радикально изменит ситуацию, и если я что-нибудь понимаю, это произойдет раньше, чем я успею сделать три шага. Начинаю считать шаги: раз, два, тр…

…Орк пошатнулся. В первую секунду у него мелькнула мысль, что из-за усталости он плохо координирует движения, но тут же он понял, что это не случайность. И еще Орк понял, что он здесь не один…

Он сделал шаг, затем другой и попытался упереться ногами. Тщетно. Какая-то неведомая могучая сила тянула его к обрыву. Казалось, ровное, как стол, плато вдруг вздыбилось, его поверхность стала наклонной и наклон увеличивался с каждой секундой. Орк упал на землю, вжался в нее, вцепился руками в торчащие камни, уже понимая, что произошло, и сознавая, что его усилия бесполезны. Против гравитационной атаки нет защиты – но разве мог он предположить, что Империя имеет гравитационное оружие да еще держит его на захудалой периферийной планете? Яростно цепляясь за все подряд, Орк неуклонно сползал к обрыву. Лихорадочно перебирая в уме события минувшего дня, он искал, где же он допустил просчет, хотя бы незначительную неточность, цена которой – жизнь. И – не находил ошибки.

Обессиленные пальцы разжались, Орк почувствовал, что стремительно падает в пропасть. Что ж, несколько секунд полета – и он найдет легкую смерть на камнях, устилающих дно каньона. Вероятно, удар о камни будет похож не на взрыв, а на щелчок выключателя, отключающего сознание…

Что и говорить, изменение ситуации радикальное, но нельзя сказать, что оно мне очень по душе. Впрочем, мое падение почему-то замедляется, потом прекращается совсем, и я мягко опускаюсь на дно каньона. По-моему, здесь кладбище разбитой техники: справа и слева от меня громоздятся исковерканные механизмы, грудами валяется разнообразная рухлядь и ржавь, все здорово слежалось и не на чем остановиться глазу.

Зато прямо передо мной на ровной каменной площадке перед входом в пещеру (еще одна пещера!) происходит нечто достойное внимания. Сначала на площадке возникает фигура коренастого мужчины, одетого в неописуемые лохмотья и с лицом разъяренного троглодита. Фигура цепко держит в руках весьма странного вида оружие, и я бы терялся в догадках о том, что это за штука, если бы не знал заранее, что это гравитатор – гравитационное оружие лучевого действия и практически неограниченной дальности боя. Ну а в кого это оружие в данный момент нацелено – говорить просто излишне. Затем троглодит куда-то исчезает и на его месте возникает прелестнейшая девушка с великолепной гривой темных волос – Автор, как видно, решил, что троглодит нехорош с эстетической точки зрения. А может быть, Он просто забыл, что в предыдущих рассказах успел всучить мне не один десяток подобных девушек.

…– Ты умрешь, проклятый имперец, – с ненавистью сказала девушка. – Но сначала ты расскажешь о том, что тебе велел твой сюзерен!

Орк сделал шаг вперед, но девушка оказалась проворнее. Отброшенный гравитационным лучом, Орк упал на камни, а когда поднялся, то увидел, что прямо ему в лицо направлен матово отсвечивающий ствол бластера.

– Еще шаг – и я сделаю из тебя головешку, – решительно сказала девушка…

Разумеется, я сделаю шаг, и не один. Но вдруг она и в самом деле выстрелит? Интересно знать, какие у Автора представления о действии бластера? Если что-нибудь вроде огнемета – тогда худо…

…Орк осторожно шагнул к девушке, и увидев, что ствол бластера в ее руке дрогнул, предостерегающе поднял руку:

– Я вовсе не имперец, – сказал он, пытаясь улыбнуться. – Собственно, я вообще не с Бражника. И еще я хочу сказать, что не воюю с красивыми девушками.

– Ты лжешь, – мотнула головой девушка. – Имперцы всегда лгали…

Недоразумение утрясалось на пяти страницах; на протяжении трех из них мы с бластером играли в «кто кого переглядит». Переглядел я, и девушка, недоверчиво поглядывая на меня, убрала оружие. Кажется, она не до конца поверила в то, что я не собираюсь броситься на нее с голыми руками.

Делаю успокаивающий жест. Я не брошусь. Во-первых, устал, а во-вторых, на такого породистого жеребца, каким по милости Автора я являюсь, девушки бросаются сами. Но куда они исчезают по завершении очередного рассказа?!

Эту зовут Беата, и ее фигура превыше всяких похвал. Обычно Он так и пишет, когда чувствует приступ литературной импотенции: «превыше всяких похвал». Подразумевается, что нужные эпитеты подберу я сам, и читатель тоже. Но мне не хочется, да и вообще восхищаться ее фигурой что-то не тянет. Гораздо благосклоннее я бы сейчас посмотрел на ужин и на какую-никакую постель. Впрочем, как раз к постели дело и без того идет много стремительнее, чем мне хотелось бы.

…В пещере оказалось сухо и тепло, подземные коридоры освещались светящимися комками желтой слизи, подвешенными на крючьях, вбитых в шершавую стену, – один из комков, почуяв людей, потянулся к ним и показал пасть. Пещера была обитаема, Орк сразу это почувствовал по запаху, от которого испытал легкое головокружение, – устоявшемуся запаху жилья, вызывающему к жизни ностальгические воспоминания. Справа и слева от главного тоннеля отходили короткие боковые коридоры, оканчивающиеся грубо сколоченными дверями, и Орк понял, что это жилые кельи. Свернув в один из боковых коридоров, Беата обернулась и положила ладони Орку на плечи.

– Я ждала тебя, – просто сказала она.

– Меня? – переспросил Орк.

– Такого, как ты. Я не одна, здесь, в пещере, много людей, но все они смирились с жизнью кротов. Да, здесь пока безопасно, но только потому, что мы не оставляем в живых имперцев, осмеливающихся приблизиться к нашему убежищу; потому, что мы сбиваем имперские флаеры, пролетающие над каньоном. Ты видел их обломки. Но когда-нибудь наше убежище будет раскрыто, и тогда нам придется либо погибнуть, либо уйти в нижние ярусы пещеры. Навсегда. Подземная жизнь не для таких, как мы с тобой. Ты умный и сильный, ты обязательно что-нибудь придумаешь…

– Конечно, – сказал Орк.

У покосившейся двери он подхватил Беату на руки и осторожно поцеловал. Девушка обвила руками его шею, и тогда он бережно понес ее в келью и легким толчком затворил за собой дверь.

– Меня еще никогда не носили на руках, – потрясенно сказала Беата…

Меня тоже. Что делает Автор, о чем Он думает, этот дурак! Последние мои силы уходят на то, чтобы дотащить нежданно свалившийся на меня груз до постели. Я буквально валюсь от усталости и уже ни на что не способен. Я, наконец, просто грязен. Но нет никакой передышки, и Беата впивается в меня долгим и страстным поцелуем, напрочь перекрывая дыхательные пути. Кое-как борюсь за жизнь, а она думает, что это – прилив страсти. А Автор, похоже, вообще не думает. В случае драки или бегства от стражников Он мог бы еще написат что-нибудь вроде: «отчаяние придало ему силы». Но сейчас не тот случай.

А дальше? Если Он поставит многоточие, я готов простить Ему весь сегодняшний день, но вдруг Он решится дать более детальное описание? Вот это страшно, даже если предстоящее, древнее как мир действо будет описано игривыми обиняками. Но откуда Он возьмет столько обиняков в своем словарном запасе?

Что ж, пусть. И если Он на свою беду когда-нибудь вздумает написать рассказ от первого – своего – лица и опрометчиво окажется в пределах моей досягаемости, я загрызу Его зубами. Как-то раз Он выдал фразу, впоследствии кем-то исправленную: «загрызть голыми зубами». Вот голыми и загрызу. Но прежде возьму за шиворот, чтобы не убежал, и выскажу Ему все, что о Нем думаю.

…– Ты мой, – прошептала Беата. – Мой…

Орк бережно заключил девушку в объятия…

Слава Вселенной, Он поставил многоточие! Остальное читатель должен додумать сам, ибо предполагается, что фантастику читают люди с воображением. Я разжал объятия и облегченно свалился на постель.

– Ты что? – непонимающе спросила Беата. Она была бесподобна, но сейчас я был не в состоянии даже любоваться ею.

– Сплю – вот что! – И, терпя решительное поражение в борьбе со сном, я кое-как объяснил ей ситуацию.

– Я тебя ненавижу, – неуверенно сказала она.

– Не-е-ет, дорогая, – проговорил я сквозь сон. – Ты меня теперь любить будешь, ты без меня жить не сможешь, ты теперь, если понадобится, и собой пожертвуешь ради меня, это я тебе говорю. Потому что… – я зевнул, отключаясь, – потому что так задумано…

Она спихнула меня на пол. Я не вскочил, не попросил прощения, не наградил ее оплеухой. Я заснул. Смертельно уставшему человеку все равно, где спать. И если Автор захочет начать мой завтрашний день с того, что я просыпаюсь в постели рядом с Беатой, – так оно и будет. И мне безразлично, каким образом Автор, подобрав меня с пола, перенесет к ней в постель. Это Его личное дело.

…Когда Орк проснулся, Беата еще спала, положив голову ему на плечо. Во сне она казалась еще привлекательнее…

Ну вот, видали? Между прочим, Беата действительно привлекательна, и я думаю, что мы с ней как-нибудь поладим, тем более что я теперь снова в боевой готовности: жив, здоров и весел, и даже вчерашний тритон как будто переварился во мне без эксцессов. Лежу, смотрю в потолок кельи, считаю сталактиты, а в голове бродят разные мысли и догадки – но это не мои мысли, а Его. Они предназначены для особо тупоумных особей из читательской среды, и мне до них дела нет. Терпеливо жду, когда это кончится, а потом разбужу Беату и пусть она познакомит меня с племенем.

…Здесь, в огромном подземном зале собрались жертвы космических катастроф, остатки экипажей и пассажиров, по счастливой случайности не попавшие в лапы имперцев, сумевшие выжить в этом мире жестокости. И еще их потомки, некоторые – в третьем колене. Всего набралось человек тридцать мужчин и почти столько же женщин – беглецов и изгнанников, потерявших надежду, но сохранивших страстное желание сражаться за свою свободу и умереть, сжав зубы на горле врага. Орк присматривался к их грубым, обветренным лицам, пытаясь определить, откуда сюда попали эти люди. Гарпийцы казались мрачными и насупленными; дилийцы, напротив, выглядели весьма приветливыми, если не знать, что более коварного и изобретательного в военных хитростях народа во всей Вселенной нет и никогда не было; долговязые, с оливковой кожей, тиониты по обычаю закрывали тканью нижнюю часть лица; попадались и изящные женщины с Андромахи, легко узнаваемые по коротким прическам и ритуально купированным ушам.

Двое угрюмых мужчин, еще носивших на себе обрывки имперской военной формы, оказались бывшими стражниками, не поладившими с начальством и счастливо избежавшими единственного на Бражнике наказания для строптивых, которое заключалось в сажании провинившегося на специально заостренный сталагмит в одной из многочисленных пещер…

Так. Скелет, встретившийся нам с гарпийцем в ледяном тоннеле, дождался своей очереди и получил вполне рациональное, хотя и жутковатое объяснение. Но мне ясно и другое: это не рассказ. Нет привычной динамики (Орк выстрелил – враг упал), медленно вводятся в действие новые персонажи. Автор замахнулся по меньшей мере на повесть. И я снова бодр, готов крушить и подставлять себя под удары разной степени силы и жестокости, чтобы привнести мир и благодать, как я их понимаю, на эту планету, которой, если сказать совсем честно, вовсе и не существует. Но нет смысла открывать на правду глаза всем этим людям. Они новички, не поймут.

…Люди возбужденно загомонили. Рассказ Орка о неотвратимо приближающейся войне с Империей вызвал бурю восторга, а сознание того, что среди них находится человек, вырвавшийся из плена имперцев, вселило в сердца людей надежду.

– Это и наш шанс! – крикнул Орк. – И мы должны его использовать, а не сидеть сложа руки!..

Ну разумеется. Уж что-что, а кричать «граждане, к оружию» я умею. И «граждане», конечно, рады встретить мой призыв взрывом энтузиазма, но тут некстати вмешивается оппонент. Я его уже видел: это тот самый троглодит, который уже мелькал передо мной, а потом был оставлен про запас, по виду – дегенерат и потенциальный предатель. Брызгая слюной, он обвиняет меня в двурушничестве и обзывает имперским агентом, но я-то знаю, уже догадался, что он попросту ревнует Беату к невесть откуда взявшемуся конкуренту. Сейчас Автор, по-видимому, решает, каким именно образом я должен прервать троглодитские словоизлияния: свингом или апперкотом?

Свингом. Конкурент бит в лучших пещерных традициях и окончательно уничтожен презрением соплеменников, полагающих с подачи Автора, что критика такого замечательного человека (меня) недостойна порядочного литературного героя. Но я великодушен и, приняв командование над сформированным мною отрядом, в последний момент назначаю троглодита ответственным по уходу за верховыми и вьючными животными.

Ибо это пещерное племя имеет своих скакунов – родных братьев того тритона, что я съел, но величиной с хорошую лошадь, с крупной крокодильей головой, – вид, выведенный местными умельцами методом генетических трансформаций. Они (т. е. скакуны, а не умельцы) земноводные и чахнут на глазах, если время от времени не поливать их шкуру водой. Остро чувствую, куда клонит Автор: троглодит, конечно же, выпустит воду из припасенных емкостей (помятых топливных баков, снятых с разбитых флаеров) и в самый неподходящий момент оставит наш отряд без транспорта. Подлый прием как со стороны Автора, так и троглодита.

…Застоявшиеся скакуны в нетерпении били землю ребристыми хвостами. Когда отряд был готов к выступлению, Орк приказал трогаться в путь. Разветвленная сеть пещер, располагавшаяся под горной страной, позволяла выйти на поверхность практически в любой удобной точке…

В какой именно? – вот вопрос. Куда я, собственно говоря, веду этих людей, наврав им о том, что у меня есть какой-то необыкновенный план? У меня его нет. Допускаю, что такой план есть у Автора, однако Он не позаботился сообщить его кому бы то ни было.

Через две страницы положение проясняется. Мы уже на поверхности и, укрывшись за валунами, сидим в засаде возле дороги, проходящей по краю плато. Наша первоочередная задача – взять пленного, по возможности более разговорчивого. А по дороге уже что-то движется…

…Беата решительно повела стволом гравитатора, и армейский транспортер, не удержавшись на дороге, вильнул вбок и с оглушительным скрежетом врезался в скалу. Солдаты, посыпавшиеся из него, не успели изготовиться к обороне – отовсюду, справа и слева, на них кинулись всадники Орка. Солдаты успели дать лишь один нестройный залп, несколько всадников упало, но тут же противники смешались, и в гуще сражения, озаряемой вспышками бластеров, замелькали ружейные приклады солдат и каменные метательные дубинки воинов Ури Орка. Ужасные пасти «лошадей» разрывали имперцев в клочья…

В клочья! Так я и знал, что наиболее эффективным оружием ближнего боя окажется крокодил. И о том, что каменная дубинка составит достойную конкуренцию бластеру, я тоже догадывался. Как и о том, что в этой стычке я неизбежно буду ранен телесно, но сохраню присутствие духа.

Оп! А ведь больно. Ну зачем, зачем с таким усердием колоть меня штыком? Ткнул раз, ткнул другой – и будет…

…Истекая кровью, сочащейся из трех ран, Орк сумел отчаянным движением отбить новый удар, который наверняка оказался бы смертельным, и, прежде чем офицер успел опомниться, обрушил массивный ствол своего гравитатора на голову противника. Офицер упал, а на его лице застыло выражение ненависти и страха…

Конец сцены. Противник уничтожен, «язык» взят мною слегка оглушенным, но живым, а я едва стою на ногах, плохо соображаю от потери крови и чувствую такую боль, что готов выть. Но даже выть не могу, а только разеваю рот, как загарпуненная рыба, и пытаюсь поймать хоть немного воздуха. Что-то не ловится.

Между тем Беата мастерски ведет допрос пленного. Ей помогает один из бывших стражников, не утративший своих профессиональных навыков. Редкая по омерзительности сцена, сразу ясно, что Автор ничего подобного в жизни не видел. Иначе невозможно понять, почему пленный офицер еще жив и даже пытается стойко молчать, когда его так квалифицированно разделывают на мясное азу; иначе Автор и писал бы иначе – и если бы Он решился об этом написать, то, пожалуй, итоговым продуктом могло бы оказаться что-то другое, а не книжка про Ури Орка.

Самое печальное то, что я, по-видимому, бессмертен. Остальные смертны, кроме, возможно, Беаты. Когда-то я затруднялся, а теперь, когда Автор вводит нового героя, могу довольно точно предсказать, сколько этот герой протянет. Есть герои «до конца повести», есть – «на пять минут» и масса таких, что не стоят плевка – эти, как правило, сами старательно лезут под выстрел. И бывают моменты, когда я остро завидую «пятиминутникам».

Как, например, сейчас.

Но я бессмертен. Бессмертен, как это ни противно. И это надолго.

…Предсмертный вопль офицера на миг заглушил голос Беаты, подбежавшей к Орку.

– Орк! – крикнула она. – Теперь мы знаем, где искать стартовые шахты имперских кораблей! Но для того, чтобы взлететь, нам придется сначала убрать силовое поле…

К черту! Опять не дали довести мысль до конца. Какое еще поле? Ах, поле! Ну да, как же без поля, без поля нам никак нельзя, в чью это крамольную голову забралась мысль о том, что можно без поля? Само собой, Бражник, как всякая порядочная планета с тоталитарным режимом, окружен санитарным силовым полем, не позволяющим стартовать ни одному звездолету без специального разрешения Верховного Властителя. Генератор же поля, как удалось установить, находится в укрепленном замке, принадлежащем Верховному Распорядителю Тхахху Вялому, ленному вассалу Верховного Координатора с не менее музыкальным именем Псахх Хилый. Должно быть, процесс вырождения аристократии зашел у имперцев очень далеко, а присущая им извращенность побудила превратить собственные стати в родовые фамилии. Подразумевается, что физическая немощь высшего эшелона здешней власти с лихвой компенсируется исключительной зловредностью ее представителей. Таких уничтожать одно удовольствие, но сначала, как водится, необходимо узнать о враге хоть что-нибудь. Беата наскоро просвещает меня насчет иерархии здешних Верховных. Для памяти наскоро рисую в уме схемку: