Текст книги "Сокровища Каялы"

В объятиях Морфея производил анализ и синтез происходившего. Начал с того, что припомнил контакты со спецслужбами. В 1973 году мой приятель, матрос, будущий четвёртый помощник капитана танкера «Артём», будущий штурман по фамилии Гаус-Швабрин, вербовал меня сбежать за границу. Андрий Гаус, подлый Швабрин склонял меня совершить преступление со сроком наказания до пятнадцати лет. Гаус-Швабрин старался пришить мне статью 64 УК РСФСР: измена Родине. Процесс вербовки был весьма интересен. Гаус в 1973 году меня убеждал:

– В США мои родственники процветают, работу предоставят, заживём свободно и безбедно!

Позже Гаус-Швабрин сделал великолепную карьеру и оказался первым помощником капитана, комиссаром теплохода «Валериан Куйбышев». Его родители окончили Военно-дипломатическую академию им. М. В. Фрунзе. В 1973 году уважаемыми советскими дипломатами они работали за границей. Зачем комсомольцу-коммунисту семидесятых вербовать спутника для предательства Родины, для бегства за кордон, а самому идти вверх по просторной карьерной лестнице этой, или той самой непреданной им Родины?

Примечание эксперта: Вербовка матроса Муромца осуществлялась методом нейрокодирования человеческого мозга, используя подсознательные страхи человеческой личности. О предложении разведчика Гауса матрос Муромец никому не должен был рассказывать! Муромец рассказал о Гаусе сыну Валериана Куйбышева. Произошёл редчайший случай сбоя вербовочной психофизики! Засветились не только вербовщики. Подопытный клиент разведки выдал иностранным спецслужбам секретные методы работы советских разведчиков при подсознательных вербовках.

Архив ГРУ. Д-Р-КИ10. Архив ФСБ. У-МН-Е20.

Век двадцатый – век шпионов! В Аргентине я вычислил тайный схрон на советском теплоходе «Плата», куда советские контрабандисты складывали контрабанду. И никому не сказал. Взял для себя несколько контрабандных безделушек. Пресечение контрабанды – дело полиции и спецслужб. Чаще всех контрабанду провозят полицейские и агенты этих самых «спесьслужб». Не первый раз замечаю возню мафиози на океанских судах. Меня не трогают, и я даю другим жить. А может аргентинско-московская мафия и нынешняя, арабо-кавказская банда на «Каяле» – звенья одной цепи? Я понравился мафии тем, что не «закладываю» контрабандистов? За каким тогда хреном устроили провокации с продуктами? Почему обрекли на голод экипаж «Каялы»? Дают понять, что старпом не хозяин на своём судне? Упиваются беспределом?

Я начинал гневаться. Дрёма окутывала со всех сторон. От опасных улик я избавился. Наступало успокоение. Решение проблем приходило, само собой. Поганые, лживые сотрудники советской военной разведки и не поганые, честные, порядочные убийцы-мафиози совершенно не понимали: нельзя держаться со мной столь развязно и нагловато!

Для того, чтобы умный читатель и непонимающая читательница поняли, почему со мной разведчикам России нельзя было нагло разговаривать, вернусь из тёплого мадридского марта 1995 года, в снежный февраль года тысяча девятьсот семьдесят третьего. Отступлю на 21,3 (3) … зим назад. Освещу тот проклятый зимний, снежный вечер, когда в степи, в вихрях оренбургского бурана я познакомился с сексотом, с провокатором, с Андрием Гаусом-Швабриным.

Как я стал предателем? Отчего? Да от того, что был пьян, стал мягкотел. И меня завербовали сразу две разведки. «Central Intelligence Agency» и «МИ-6». «ЦРУ» и «Secret intelligence service».

В ноябре 1971 года сержантом я демобилизовался из войск Советской армии. Служил я в гвардейских воздушно-десантных войсках. Видел небо, решил посмотреть море. В декабре 1971 года поступил на учёбу в мореходную школу города Ленина. Ленинградскую мореходную школу я окончил 2 октября 1972 года. Матросом-практикантом сделал рейс Ленинград-Монреаль на пассажирском лайнере «Поэт Пушкин». Из Монреаля в Ригу вернулся на теплоходе «Марко Поло», после чего ушёл в отпуск.

Шестнадцатого февраля 1973 года в 17 часов, находясь в отпуске, я шагал от железнодорожной станции Погромное, Тоцкого атомного района. Шагал я на юг, в село Жидиловку, в бывший пугачёвский умёт, до которого оставалось километра четыре. Шёл я к своему дядьке Архипу Савельеву. Вокруг простирались печальные степные пустыни, пересечённые холмами и оврагами. Оренбургская степь под снегом беспечно отдыхала. Солнце садилось. Я продвигался по следу, проложенному колхозными санями. Вдруг на востоке увидел облачко, которое предвещало буран. Решил воротиться в Погромное. Но ветер был не силён. Понадеялся добраться заблаговременно до Жидиловки, пошёл скорее. Облачко оборотилось в белую тучу. Туча тяжело поднималась, росла и постепенно облегала небо. Пошёл мелкий снег – и вдруг повалил хлопьями! Ветер завыл, сделалась метель. В одно мгновение небо смешалось став снежным морем. Всё исчезло. Я понял, беда – буран! Куда идти? Кругом мрак и вихорь! Но сторона была мне знакомая, слава богу, исхожена вдоль и поперёк. Как бы то ни было, я остановился, чтобы не потерять дорогу. Старался определить направление движения. Вдруг услышал крик и увидел что-то чёрное. Разглядел старомодную кибитку на санях, такую и сейчас можно увидеть зимой в Тоцком атомном районе. Накренясь, кибитка висела над снежной канавой. В старой кибитке сидел, сбившийся с правильного пути, Андрий Тарасович Гаус, с фамильной приставкой Швабрин, с которым я познакомился.

– Гей, добрый человек!

– кричал мне Андрий,

– Скажи, не знаешь, где дорога?

– Дорога-то здесь!

– отвечал ему,

– Стою на твердой полосе, да что толку?

Вдруг почуял запах дыма. Сел проворно на облучок, приказал Андрию,

– Слава богу, жило недалёко. Сворачивай вправо да поезжай!

Приехали к дядьке в Жидиловку. За столом с оренбургским самогоном выяснилось: Андрий в Ленинграде заочно оканчивает мореходное училище. Как и я, он работает в Балтийском морском пароходстве матросом! По линии отца предки Андрия ровно двести лет назад в 1773 году воевали против проклятого кровавого царизма вместе с Емельяном Пугачёвым. Гаус ехал в Дедуровку, что в сорока двух километрах от Оренбурга, посетить место, где располагалась бывшая Белогорская крепость. Развалины крепости и сейчас видны в одной межевой версте к северо-западу от Дедуровки. Мой дядька Архип Савельев поправил Гауса, объяснив, что Белогорская крепость располагалась в Старой Белогорке, что в шестидесяти верстах к западу от Жидиловки. Швабрин, не слушая Архипа, рассказал, что по линии матери, пра-пра-пра бабка Гауса была полька, дочь ковенского воеводы! По линии матери предки Андрия воевали за независимость Польши. Боролись Швабрины против царской малороссийской банды, против отряда кровавого атамана Бульбы.

С Андрием мы подружились. Гаус был очень неглуп. Разговор Швабрина был остёр и занимателен. Он с весёлостию описал мне порядки в СССР, всё советское общество и наш край. Я смеялся от чистого сердца! Гаус-Швабрин специально избрал старомодный вид путешествия в зимней кибитке на санях. Авантюрист мёрз в куртке из рыбьего меха, а на мне в степи был заячий тулуп, сверху – лисья шуба. Не колеблясь, заставил в его дальнейшее путешествие надеть мой тулуп.

Первого апреля в Ленинграде мы с Андрием встретились. Он уговорил бежать с ним за границу: для матросов загранплавания это было не трудно! Мысль о будущем побеге угнетала: я был молод и глуп и не хотел бежать за кордон! Не хотелось обижать и Андрия, своего товарища, тем более, что за границей, как он говаривал, у него богатые родственники.

Я всегда мечтал стать богатым, но тут засомневался. Шестого апреля 1973 года на самодельной яхте «Секрет», несущей красные революционные паруса, ночью и рано утром 7 апреля в тумане я ловил корюшку. Рыбу я ловил в запретном районе фортов острова Котлин, что в «27» километрах от устья Невы, терзаясь мыслями о будущем побеге из СССР. Задумавшись, я не заметил пограничный катер под номером «017». Командир катера меня задержал, конфисковал яхту. Военные заперли меня в каземате одного из кронштадтских фортов, обещая: вечером со мной будут разбираться! Пограничники, отлавливая нарушителей запретной зоны, запирали их в казематах форта. Вечером или на другой день, иногда и через два-три дня везли рыбаков в милицию для вынесения штрафных наказаний.

Седьмого апреля в 17 часов на морском фарватере в тумане пограничный катер под номером «017» раздавило океанское судно «Профессор Щёголев». Команда и командир катера – погибли! Я же остался в заброшенном каземате форта всеми забытый и крепко запертый. Если исследователь моего творчества захочет найти форт, в котором меня заперли, напоминаю: у Кронштадской крепости фортов семнадцать, все на искусственных островах! На этих островах размещались четыре южных батареи и восемь северных батарей. Советую исследователям соблюдать осторожность. У острова Котлин сто восемь километров ряжевых, каменных и свайных подводных преград!

Сажая в каземат, советский военослужащий заставил меня спуститься вниз на шестнадцать ступеней. Мрачно нарисовалась подземная камера. Из голых мокрых стен сочились слёзы. Поставленная на морскую обезвреженную мину плошка, фитиль которой плавал в вонючем жире, осветила лоснящиеся стены страшного жилища.

– Вот тебе камера для воспитания,

– сказал пограничник, взял плошку и закрыл дверь. Меня лишили и того тусклого света, который показал словно при вспышке зарницы мокрые стены моей тюрьмы. Шесть суток я мучился. Прошёл я через все муки, какие переживают узники, забытые в тюрьме. Дух мой омрачился. Туман неграмотности застилал глаза! Я был человек простой, необразованный, быстро отчаялся в подземной кутузке. Питался тем, что у меня было взято с собой, да ещё тухлой корюшкой, которую не отобрали пограничники.

На седьмые сутки сказал себе,

– Хочу умереть!

Я дал клятву погибнуть с голода и жажды, не притрагиваясь к тем останкам пищи, которые оставались. Вечером (по свету из наклонной вентиляционной трубы я определял время суток), услыхал глухой шум за стеной. То было равномерное поскрёбывание по камню, производимое либо огромным когтем, либо каким-нибудь орудием. Я начал отбивать черепками размягчённую штукатурку, копать навстречу, горько жалея, что не употребил на эту работу минувшие бесконечные часы, которые были потрачены даром на пустые надежды и отчаяние.

– Боже мой, боже мой!

– вскричал я,

– Сжалься надо мной боже, не дай умереть в неведении!

– Кто в бестолковом порыве говорит о боге, об отчаянии?

– произнёс голос, доносившийся, словно из-под земли. Заглушённый толщею стен, он звучал как из могилы.

– Несчастный узник,

– отвечал я.

– Какой нации?

– Русский.

– Имя?

– Александр.

– Твоё звание?

– Моряк.

– Давно ты здесь?

– Шесть дней. А вы сколько?

– Десять!

Я вздрогнул. Этот человек находился в темнице на четыре дня больше! За стеной раздался скрежет и тотчас земля, на которую я опирался, поддалась. Я отпрянул. В тот же миг груда камней посыпалась в яму, открывшуюся под вырытым отверстием. Из тёмной глубины показалась голова, плечи. Появился небритый узник не без ловкости выбравшийся из пролома с рычагом в руках. Я сжал в объятиях нового друга, подвёл его к свету вентиляционной трубы. Это был человек невысокого роста, с волосами, поседевшими от пыли, с проницательными глазами, с двухнедельной щетиной на лице. По лбу его струился пот. На вид ему казалось не более тридцати лет. Он подошёл с рычагом к железной двери моего каземата, промолвил: эту дверь мы вскроем часа за четыре! Я с восхищением смотрел на героя.

– Скажите, кто вы?

– восторженно спросил его. Новый товарищ снисходительно улыбнулся.

– Аббат Фариа, Игорь Вячеславович,

– ответил он. Потом добавил,

– Варалов Игорь, курсант-выпускник Рязанского воздушно-десантного училища.

С Игорем начали ломать дверь камеры. Игорь знал всё! Как-то я сказал ему, что счастье быть таким учёным, как он. Игорь улыбнулся и спросил,

– Но ты ещё о чём-то подумал?

– Да.

– О чём?

– Есть у меня дружок,

– обиженно начал я повествование,

– Предлагает бежать из Советского союза за границу, не знаю, как быть. Бежать с ним не хочу, и обидеть его боюсь. Не понимаю, почему он хочет бежать за границу?

– Как фамилия дружка?

– Гаус Андрий.

– Гаус!

– повторил Игорь.

– Гаус! Знавал я одного Гауса, преподавателя военного училища! Гаус защищал диссертацию по психологии геев. Разговаривая, Гаус употребляет фразы,

– Геи – славяне! Гей, добрый человек!

Гаусы, они из советской разведки! Гаусы унижают советских людей, уничтожают собственную державу по скудоумию и недомыслию!

– У Гауса двойная фамилия,

– перебил я Игоря,

– Вообще-то он Гаус-Швабрин.

Курсант Варалов расхохотался. Я посмотрел на него с изумлением.

– Что с вами?

– спросил я его.

– Видишь этот лучик света?

– вопросил он в ответ.

– Вижу.

– Твоё дело для меня яснее луча. Гаус – сын дипломатов Швабриных, работающих на ГРУ, на Главное разведывательное управление Генерального штаба Вооружённых сил Советского Союза! Твой приятель Швабрин подло вербует клиента для обеспечения карьеры! Он вверх – тебя в подземную тюрьму!

Примечание эксперта: Гаусы-Швабрины работали на Первое главное управление КГБ СССР. Агентом, сотрудником нейролингвистического отдела ГРУ был их сын Андрий.

Архив ГРУ. СР-Л27Э. Архив КГБ. КК-Л54О.

– Почему я не знаю ничего об этом ГРУ?

– Три буквы тебе – знать не положено!

– Откуда вы их знаете?

– Курсант-десантник знает всё!

– отвечал Варалов, в последний раз налегая на рычаг, и ломая дужку замка темницы. Было утро, светлый понедельник 16 апреля 1973 года. Тогда я Игорю не поверил!

 
Я был батальонный разведчик,
А он – особист был штабной.
Я был за Россию ответчик,
А он спал с моею женой!
 

Алексей Охрименко.

Спустя два с половиною месяца 7 июля 1973 года, будучи матросом пассажирского лайнера «Поэт Лермонтов» Балтийского морского пароходства, в Нью-Йорке на Арчер стрит я наблюдал как наш официальный особист судна по французской фамилии П’Оганофф Г. Б. разговаривает с каким-то человеком, который летом! оделся в гороховое пальто. Это был Гаус-Швабрин! А в экипаже теплохода «Поэт Лермонтов» его не было! Ослепительный свет озарил мои мысли! Всё, что прежде казалось тёмным, внезапно засияло в ярких лучах. Я понял: Андрий Гаус – провокатор! Чрезвычайное волнение сбило меня с правильного пути. Мне нужно было побыть одному!

Отбившись от своей группы, на перекрёстке авеню Бич и Арчер стрит, я свернул в сторону. Долго шёл на юг, юго-запад, плутал где-то в районе нижнего Манхэттена. Пересёк улицы Джон стрит, Пайн стрит. Пошлялся по Уолл-стрит. И в каком-то баре напился. В хмельном виде позвонил в ФБР. На ломаном английском умудрился объяснить, что я русский. Приехавший ФеБеэРовец, потомок русских эмигрантов презрительно разрешил мне говорить. В пьяном виде, плача и жалуясь, я рассказал агенту ФБР, что меня какое-то ГРУ заставляет предать Родину!

– Э, брат,

– отвечал представитель спецслужб США,

– Да ты параноик! Крэзи! Тем лучше! Месяц и двенадцать дней, фори ту дейз, твой пароход-лайнер придёт некст тайм Нью-Йорк. С тобой поговорят ребята из Лэнгли. Из ЦРУ. ГРУ – это их бизнес! Позвонишь по этому телефону. Колл хим, ту мит хим, встретишь их на Бруклинском мосту! Бруклин бридж. А ю андестенд?

ФеБеэРовец назвал себя. Якобы зовут его Джеймс Калстрайм. Прадеда фамилия – Костромин. Представитель спецслужб США Калстрайм-Костромин вручил мне карточку, на которой свободно и динамично мерцало диковинное сооружение. Вверху карточки на английском языке было приписано,

Джон Марин, акварель «Бруклинский мост».

На светлой акварели разведчики Федерального бюро начертали связной номер телефона антикварного магазина. Мой первый агент, агент ФБР Костромин-Калстрайм удалился восвояси, качая головой, удивлённо хмыкая и приговаривая,

– Умники! Москали! Сумасшедшие! Крэзи!

Читательницы знают: на пассажирских теплоходах есть салоны красоты! В салоне можно сделать маникюр, сбрить шерсть с ног. Впрочем, не все волосаты. Не всем нравится читать муру о бабских бестолковых салонах! Настало время объяснить умному, нелюбезному, любопытному и любознательному читателю, что такое теплоход «Поэт Лермонтов». Восьми палубный лайнер строился по советскому проекту пассажирского судна, проекту конца пятидесятых годов двадцатого века. Судно в Ростоке строили немцы. Русский пассажирский лайнер устарел уже на стапеле. Военное министерство Советского союза наложило на проект свою когтистую лапу. Теплоход превосходно был приспособлен для плавучего казарменного госпиталя и оказался неудобен для иноземного избалованного пассажира. Качество стали было русское. Русские, как обычно не подумали: морская вода содержит агрессивную соль! Новый лайнер был грязным от ржавчины, как его матросы не красили и не перекрашивали. Вначале «Поэт Лермонтов» был белым. Корпус пришлось перекрасить в чёрный цвет, чтобы не бросалась в глаза неистребимая советская ржавчина. Справедливости ради надо сказать: спустя годы «Поэт Лермонтов» вновь перекрасят в белый цвет патентованной иноземной краской, которая лихо боролась с советским разложением железа.

В первый год плавания пассажиры называли «Лермонтов» «Very old Ship». У русских моряков флагман «Поэт Лермонтов» назывался «Месть за Сталинград». Немцы не простили русским поражения на Волге! Поэтому построили для русских неудобное для экипажа и пассажиров судно.

Теплоход-лайнер «Месть за Сталинград» длиной был в один аттический стадий. Инженерное сооружение длиной 176 метров, высотой от киля до клотика в 27 единиц человеческого роста, или 48 метров, вытесняли из океанов и морей 18 тысяч тонн воды. Любителям старых мер подскажу: высота флагмана БМП 68 аршин! Максимальной осадкой «Поэт Лермонтов» был восемь метров или 11,2 аршина. Рабочая осадка «Лермонтова» была три тысячи линий, или «7,62» метра. Флагман Балтийского пароходства «Поэт Лермонтов» был восьмипалубным боевым разведывательным судном. В его экипаже оказалось множество представителей спецслужб СССР.

Задача экипажа советского флагмана – боевая. Составлялись досье к будущей вербовке иностранцев с помощью портативных, незаметных детекторов Правды. Применялись современные дистанционные полиграфы Лжи четвёртого поколения. Производилась незаметная нейрокодировка мозгов пассажиров. Турист в руках советской официантки полиграф не заметит! Работа русских разведчиц – невидима! С помощью советской проверочной психофизики иностранные пассажиры советского теплохода показывали в своих шкафах скелеты!

Примечание эксперта: Проверочная психофизика – научный метод нейролингвистического программирования человеческого мозга с последующей наводкой определённой информации на подсознание клиента. Задается ряд безобидных вопросов ничего не подозревающему человеку с закодированным подсознанием. Мозг человека загружается. Происходит перегруз и подчинение мирной личности. Военный человек из разведки – рабовладелец. Клиент – раб. Производится элементарный, незаметный со стороны, допрос раба. Получив слова-ответы на подсознательные вопросы, по контрольным словам-ответам, по психосоматическим реакциям испытуемого, специалисты из ГРУ или КГБ получают компромат из уст закрепощённого клиента разведки. По компромату определяется степень трудности подсознательной вербовки. Для открытой вербовки подопытного клиента используется, как правило, шантаж.

Архив ГРУ. Т-Н-Ш40. Архив КГБ. 80-Н-В-Ш.

«Месть за Сталинград» брал на борт до семисот пассажиров. На борту советского лайнера находилось около трёхсот членов экипажа. Половина мужского и половина женского пола. Half on half. Капитаном «немецко-советского» корабля «Месть за Сталинград» был Н. С. Мартынов. Рассказывали: предок капитана Мартынова учился в 1832 году в школе гвардейских подпрапорщиков вместе с автором стихотворения «Смерть поэта»! Как говорят моряки «пароход», а на самом деле теплоход «Месть за Сталинград» или пассажирский лайнер «Поэт Лермонтов» с 1973 по 1977 годы стоял на линии Ленинград – Нью-Йорк – Ленинград. Этот виток пароход-лайнер делал за 28 или за 32 суток.

Прошёл месяц и ещё 12 дней после встречи в Нью-Йорке с агентом ФБР Калстраймом. Девятнадцатого августа 1973 года я находился, как ранее поэт Маяковский, на «Бруклинском мосту». По Маяковскому «Бруклинский мост» переброшен через Гудзон и соединяет Манхеттен и Бруклин – острова-районы огромного города Нью-Йорка, бывшего Нового Амстердама. Ожидая представителей ЦРУ, я шёпотом цитировал любимого поэта – того самого Владимира Маяковского, глядя вниз на речку Гудзон. Из знаменитого стихотворения «Бруклинский мост» великого пролетарского стихотворца помнил семь слов,

– Отсюда безработные в Гудзон кидались вниз головой!

Я был не пьян, поэтому трезво заявил подъехавшим на двух машинах семи агентам ЦРУ:

– Если какое-то ГРУ вмешивается в мою жизнь, то я желаю вмешаться в жизнь этого самого ГРУ, будь оно проклято!

Црушники посадили меня в фургон – в большую закрытую машину. Усадили на специальное сиденье. Подключили к конечностям моего тела электронную аппаратуру. Впоследствии я узнал: весь июль 1973 года агенты американской разведки незаметно меня проверяли! Не каждого человека агентство Федерального правительства Соединённых штатов Америки принимает в свои ряды! На голову советского матроса надели колпак, с замасленными контактами. Позднее уяснил: это был современный полиграф, детектор лжи! В дополнение к полиграфу ребята из Лэнгли использовали и психофизическое воздействие. После обследования на американском полиграфе в моём мозгу установили американскую кодированную защиту против советских детекторов Правды.

Двое из агентов ЦРУ говорили по-русски. Недоверчиво они выслушали мою историю, задавая вопросы, глядя на монитор компьютера полиграфа, переговариваясь между собой на тарабарском английском языке, перебрасываясь ещё более непонятными американизмами. Для начала, переглянувшись, с брезгливым выражением лица американцы порекомендовали мне вступить в КПСС. Велели написать патриотическую статью в судовую газету. Приказали рассказать комиссару, что меня хочет завербовать Гаус-Швабрин. Доложить про вербовку Гауса надо было пожарному помощнику капитана Разыгаеву Василию Петровичу.

– Разыгаев – особист!

– сказали мне ЦРУшники. Американцы знали всё! Знали даже больше, чем сам Игорь Варалов! Прощаясь, указывая на речку, через которую был перекинут двухкилометровый мост длиною в морскую милю, я с глупой улыбкой покачал головой и пролепетал на руссиш-инглиш,

– Wery wide Hudson River! Какая широкая река Гудзон!

– Под тобой не речка, пролив, придурок пролетарский!

– презрительно сморщившись, ответили мне американцы – сотрудники Центрального разведывательного управления,

– Пролив Ист-Ривер разделяет Манхеттен и Бронкс от Бруклина и Квинса. Соединяет эти районы – Бруклинский мост!

Сплюнув в Гудзон, мои вербовщики укатили восвояси. Ответ был на английском языке. И долго в ушах звенели, становившиеся привычными, красивыми звуками слова английского языка. На Бруклинском мосту слова великого Шекспира, слова знаменитого Байрона употребляли агенты ЦРУ, переговариваясь в фургоне, глядя на расшифрованную картинку детектора лжи, и брезгливо поглядывая в мою сторону. Несколько слов я запомнил. Английские слова начинались в большинстве своём на ферт, на фиту. Я их запомнил, не понимая смысла: fanny, goosey, fulsome, goon, crazy, gas-bag, crassitude, faddist, greenhorn, fail, faeces, fanciful, fat-witted, fatuous, fat-head, ferity, monger, fetid, gink, ferret, fie-fie, mad, fidget, fiddlesticks, fiddle-faddle, fiction-gawk, flim-flam, snaky, floozy, goner, flusher and son of a bich. Красив всё-таки английский язык!

Я сделал так, как просили црушники. Рассказал Разыгаеву: меня не надо вербовать, я – свой! Статью в судовую газету я написал про голубя:

Социалистический сизый голубь на лайнере «Поэт Лермонтов» посетил ФРГ, Англию, Францию, полетал в Нью-Йорке. Советский сизокрылый осмотрел США и Канаду. Вернулся, почтовый, на российский теплоход! Экипаж кричал,

– Ура!

– глядя на красные звёзды под крыльями ленинградского голубя. Наша птица – не осталась за границей! Вернулась пичужка в СССР!

В конце статьи я приписал: Советские вяхири – Родину не предают! Комиссар, первый помощник капитана теплохода «Поэт Лермонтов», услыша мою исповедь как меня провоцировал Гаус-Швабрин, дал мне рекомендацию для вступления в «Коммунистическую партию Советского союза». Меня избрали членом бюро комсомола судна! Я стал заместителем «комсомольского бога» – Жоры Инвировича Апукова. Заместитель освобождённого секретаря комсомольской организации теплохода является редактором судовой газеты «Комсомольский прожектор». Редактор газеты – человек не последний! Из матросов меня перевели в судовые плотники. Как корабельный плотник я изготавливал дубликаты ключей от судовых помещений, выполнял мелкие заявки пассажиров по ремонту каютной мебели, имел свободный доступ в любые судовые помещения. Моряки переделывали свои каютные и прочие замки, но у меня была особая связка ключей-отмычек, которую назвал «Диссертацией». По рекомендациям агентов ЦРУ монтировал микроаппаратуру в каюте капитана, в каюте особиста П» Оганоффа и в тех каютах, которые мне указывали. Трудна, но интересна работа шпиона!

И легковые автомашины пассажиров советский лайнер перебрасывал из Старого Света в Новый. Принимал я на борт иностранные автомобили. Ключи от легковушек хранились у меня, у судового плотника. Десятки легковых автомашин советских и иных сотрудников; оные лайнер перебрасывал через океан, несли в своём чреве мою шпионскую электронную аппаратуру! Это была адская работа! Через год я стал профи. Мне был присвоен сначала сержантский, затем младший офицерский чин военнослужащего Военно-морских сил Соединённых штатов Америки.

На теплоходе «Поэт Лермонтов» повсюду, особенно в отсеках экипажа я устанавливал микрофоны, минифотоаппараты. Минифотокамеры фотографировали, когда двери кают открывались. Монтировал я, маскировал секретную видео аппаратуру. Срочно демонтировал всякие технические новинки, которые недавно сам устанавливал. Маскировал радиомикрофоны в мебели, плафонах, в чемоданах дипломатов. Устанавливал радиомикрофоны в обуви учёных, в шляпах политических и международных деятелей. Из кают советских членов экипажа, из кают пассажиров получались видео студии для ЦРУ! На «Лермонтове» пересекали Атлантический океан многие композиторы, академики, например, композитор Шостакович, академик Капица. Вояжировали туда-сюда советские двубортные однопуговичные и однобортные трёхпуговичные шпионы, дипломаты, работники ООН. Мелькали советские корреспонденты журналов, газет. Корреспонденты газеты Правда, Красная Звезда, политические деятели всегда присутствовали на борту советского лайнера! Я устанавливал секретную аппаратуру в каюты и в автомобили государственных деятелей. Монтировал прослушивающую аппаратуру в автомашину «Волга» писателя Юлиана Семёнова. Юлиан на теплоходе, на автомобиле путешествовал с дочкой-подростком. Двигались Семёновы из Москвы в Испанию. Дочке Семёнова, Ольге, я подарил крошечный пароход, с тифоном-микрофоном. Юлиану я вручил красивый значок-лайнер «Флагман БМП», сделанный ребятами из Лэнгли. Ехал Юлиан на встречу с Отто Скорцени.

– Юлиан Семёнов – работник военной разведки ГРУ,

– сказали мне тогда ЦРУшники. Благодаря моему значку и тифону-микрофону, ЦРУ раньше ГРУ узнало, что сказал Отто Скорцени Семёнову.

У агентов ЦРУ и МИ-6 теплоход «Поэт Лермонтов» проходил под кодовым названием «Террариум». Кругосветное путешествие совершал советский лайнер «Поэт Лермонтов»!

В 1978 году американцы информировали меня: на борту находится Владимир Александрович Крючков, заместитель председателя КГБ СССР! В свите Крючкова был Юрий Соколов и какой-то генерал Красильников с римским именем Рэм. Помню ещё пять-шесть имён разведчиков. Это Вадим Кирпиченко, Борис Наливайко, Юрий Дроздов, Владимир Мельников, Станислав Лекарев, Сергей Каузов, которые ныне или генералы, или полковники. Сергей Каузов – известный бизнесмен, живёт в Лондоне. В каютах этих людей, в их чемоданах я монтировал особую микроаппаратуру. В обуви высокопоставленных советских шпионов я устанавливал особые микродатчики. На одежду Рэма Красильникова мазнул какие-то, непонятные мне, меченые атомы. Сотрудник ЦРУ Пол Вулфовиц информировал меня: руководство ГРУ распекало Сергея Каузова за то, что восемь лет назад он неграмотно применял методы психофизики для обработки Кристины Онасис. Каузов отвечал:

– Советская психофизика пятого поколения делает первые шаги!

Что такое психофизика я тогда не понял. Структуру внутреннего строения ГРУ и КГБ толково разъяснил молодой сотрудник ЦРУ Джон Негропонте. ГРУ и КГБ построены по образцу государства Ватикан! ГРУ это крупный мировой капиталовладелец, держатель акций компаний и банков во всех странах мира! Многие олигархи созданы руководством ГРУ из сотрудников русской военной разведки! ГРУ по всему миру владеет крупной недвижимостью. ГРУ создавалось Сталиным для мировой революции!

Примечание редактора: Несмотря на это советская военная разведка не смогла уберечь собственный Генеральный штаб и удержать в мирное время от развала Советскую армию. Главное разведывательное управление в мирное время не спасло от гибели супердержаву – СССР!

Пол Вулфовиц, с ним у меня сложились доверительные отношения, по секрету сообщил: лет через пятнадцать, при развале структуры СССР, представители ГРУ и КГБ начнут рвать друг у друга собственность охраняемой ими державы! Делить будут, присваивая собственность на средства производства, якобы для сохранения государственной нерушимости Советского союза! В результате начнётся неуправляемый делёж. Совковая шпионская мораль усиливает криминализацию советского общества! СССР распадётся сам! Самая сильная сторона СССР в лице ГРУ и КГБ станет самой слабой! Пол Вулфовиц утверждал: ГРУ и КГБ являются могильщиками Советского Союза! Якобы бандитская мораль ГРУ и КГБ развратила психики советских разведчиков и разведчиц.

Передатчики от микрофонов, которые я устанавливал в каюте Владимира Александровича Крючкова, работали по запросу ультракоротких радиосигналов со спутников США. Сигналы от микро аппаратуры были слабенькими. Поэтому теплоход «Поэт Лермонтов» по Атлантике, по Индийскому, по Тихому океанам незаметно сопровождала атомная подводная лодка Нато. Субмарина Нато, оборудованная антеннами и специальными приёмниками, шла за нами под водой в трёхстах саженях для приёма сигналов с русского лайнера.

Там, где начинался пролив Ла-Манш, американскую атомную подводную лодку сменяла немецкая, дизельная. Феэргешная субмарина сопровождала лайнер «Поэт Лермонтов» по Северному морю, по суровой Балтике. Я спрашивал Джона Негропонте и Пола Вулфовица, ещё молодых, но таких учёных, грамотных агентов Центрального разведывательного управления Соединённых штатов Америки,