Текст книги "Как жить и властвовать"

Оснаститься

И щит, и меч, и зеркало…

Одним из условий успешного властвования является наличие у властелина возможности контролировать и формироватъ определённым образом важные аспекты обстановки на всех тех территориях, на которые распространяется его власть. И если получится – в сопредельных странах. Самоочевидно также, что один человек, какими бы талантами он ни обладал, не может обеспечить сам себе такую возможность: ограничены его способности добывать и воспринимать информацию, непосредственно воздействовать на пространственно удалённые от него события, навязывать свою волю большим массам людей, каждый из которых тоже наделён волей и имеет собственные интересы и цели. Из всего этого с необходимостью следует, что всякий человек, обладающий властью, вынужден прибегать к помощи других людей, которые помогали бы ему осуществлять задуманное. «Мысли властелинов заняты миллионом вещей (букв.: тысячью тысяч), а мысли других людей – простейшей вещью. Время властелинов занято, а время других свободно. И властелины расширяют своё время за счёт времени других людей, свою занятость облегчают за счёт досуга незанятых» [214].

В «зерцалах» обнаруживается своего рода оправдание того факта, что властелин вынужден обращаться к помощи других людей. Возможно, здесь мы имеем дело с какими-то рудиментами той проблемы, которая встала остро ещё в древние времена при переходе от сравнительно легко управляемых городов-государств к большим политическим образованиям, которые охватывали обширные территории. Цари могли комплексовать: такой-то давний властелин сам вершил все дела своей державы, а я вынужден искать помощи у других… «Никто не упрекнёт царя, – уговаривает своего читателя Ибн-аль-Мукаффа, – если он, в своём величии и благости, займётся важными делами, а то, что менее важно, перепоручит людям достойным» [215]. На протяжении всего Средневековья была популярна и следующая максима: «Так же как самый смелый из людей нуждается в оружии, самый быстроногий конь – в кнуте, самый острый клинок – в точиле, так же и самый блистательный, самый могучий и самый сведущий властелин нуждается в визире» [216].

Благодаря всем тем людям и группам людей, к которым прибегает властелин, его тело как бы разрастается до размеров государства – таким образом, что рука достаёт до границ, а ухо слышит всякое слово, произнесённое людьми, пусть даже это будет воркование влюблённых в запертой комнате. Именно в этом направлении идёт одна линия уподобления властелина: его руки – это войско, его глаза – это привратники и охрана, его уши – соглядатаи и гонцы, доставляющие вести, его язык – писцы и визири, а органы, соседствующие с сердцем, – его придворные [217]. Но более мощной является вторая линия – сравнение функциональных групп, составляющих государственные структуры, с инструментами, орудиями, которые тоже являются продолжением и усилением потенций и возможностей властелина[35]35
  Именно поэтому данный раздел назван «Оснаститься». Ведь снасть, согласно словарю Владимира Даля, есть орудие, прибор, сбруя, инструмент, машина.


[Закрыть]. «Чиновники так соотносятся с правителем, как оружие с бойцом», – объявляет ат-Тартуши. Далее сравнение используется ещё, развиваясь и поворачиваясь разными гранями. Правителю нужны честные чиновники, и если их нет у него, то это подобно утрате оружия в день сражения. Он, продолжает ат-Тартуши сравнение и развивает его, нуждается в разных разрядах мужей, подобно тому как война не обходится без видов снаряжения: щитов, чтобы отражать удары, мечей, чтобы биться с врагом, копий, чтобы его колоть, стрел, чтобы поражать на расстоянии, панцирей, чтобы прикрывать грудь. И каждый вид снаряжения должен занимать своё место.

Им ставится вопрос о дифференцированности орудий и соответственно чиновников правителя. «Мужи для властелина, – пишет автор „Светильника владык“, – что [разные] инструменты для ремесленника: один не может заменить другой». Так же и с приближёнными: «одни – для испрашивания их мнения и совета; другие – для управления войсками и ведения боевых действий; третьи – для сбора денег; четвёртые – для их сохранения, сбережения; пятые – для секретарства; шестые – для украшения и блеска; седьмые – для похвалы и прославления; восьмые – для молитвы и величавости; девятые – для науки и сохранения основ вероучения». Ат-Тартуши заключает, что не будет полной мощь властелина, пока он не соберёт при себе эти разряды «инструментов» [218].

Ключевая фигура государственных структур – министр – это универсальный «инструмент». Он одновременно уподобляется самым разным инструментам и орудиям – и ситу (он призван отсеивать злых людей из окружения властелина), и зеркалу (в нём властелин видит и хорошие стороны, и пороки – как свои собственные, так и своей державы), и когтистой лапе (ею он кормит, подобно птице, птенцов-подданных и охраняет их гнёзда) [219].

Визирь является и своего рода противовесом властелину. Ас-Саалиби цитирует Платона, которому приписываются слова: «Первое правило визиря заключается в том, что он должен осмыслить нравы владыки. Если они грубы, то он должен относиться к людям с любезностью и мягкостью, а если мягкие – то с твёрдостью и суровостью, хотя и без излишеств. Это – для того, чтобы умеренным и справедливым было управление». Приводятся и слова Омейяда Муавии из его послания наместнику Зийяду: «Пусть между мною и тобою в управлении подданными будет натянут волосок. Если я натяну его, ты отпусти. Если ты отпустишь, я натяну. Но если мы оба натянем его, то он порвётся» [220].

Под эти рассуждения подводится и философско-мировоззренческое обоснование. Неустойчив, внутренне противоречив всякий человек, в том числе и властелин. Ибо состоит он из борющихся один с другим элементов, взаимно противоположных устремлений. Они-то и делают его колеблющимся, нестойким. Тут и нужен визирь, который, обладая, как нужно предполагать, иным соотношением элементов, стремлений и способностей, как раз и уравновешивает властелина: бдит, когда тот развлекается, серьёзен, когда тот весел, и т. п. [221].

В подтверждение того, что визирь призван быть своего рода противовесом властелину, приводится и история о царях Израиля. «Не было такого царя среди сынов Израиля, чтобы не находился при нём мудрый муж, который, когда видел царя в гневе, писал для него три записки, а на них – „Будь милосерден с бедным. Бойся смерти. Помни о посмертном воздаянии“. И когда царь гневался, тот муж показывал ему записку за запиской, пока гнев властелина не утишался» [222]. Есть и вариант этой истории. На этот раз «некий царь» написал сам три записки и сказал своему визирю: «Если ты увидишь меня во гневе, то покажи мне записку». А на первой было: «Ты не божество. Ты умрёшь и в прах обратишься и сам себя пожрёшь». На второй: «Смилостивься над теми, кто на Земле, и смилостивится над тобой Тот, кто в Небесах». На третьей: «Рассуживай людей по Божественному установлению, только это и может принести им благо» [223].

Продолжить эту линию («министр как противовес властелину») можно без труда. От министра, кроме всего прочего, требуется, чтобы он был милосердным и сострадательным, «дабы смог он исцелить милосердием своим те раны, которые наносит султан своей грубостью». Противовес должен быть равновесным, умеренным, таким, «как ночь в Тихаме, – ни жарким, ни холодным» [224].

Были и другие сравнения необходимого властелину окружения, как мы бы сейчас сказали – аппарата. Четырьмя ножками трона называл аль-Мансур судью, начальника стражи, руководителя податного управления, начальника почты [225]. Здесь указаны очень точно основные функции государственного аппарата – фиксация социальной структуры с использованием официальной идеологии (шариатский судья), внутренняя безопасность (начальник стражи), создание экономических условий для существования державы (руководитель податного управления), информированность о положении дел в государстве (начальник почты, который ведал и разведкой). Аль-Мансура, по-видимому, подвела присущая не только ему страсть к аналогиям, и он, будучи очарован образом трона с четырьмя ножками, ограничился четырьмя функциями. А можно было бы продолжить перечисление функций: обеспечение внешней безопасности (военачальник), осуществление административных функций (тот же визирь) и т. п.[36]36
  В арабо-исламских «княжьих зерцалах» рассматриваются общие принципы формирования государственного аппарата. Конечно же в нём было значительно больше, чем четыре, обязательных элементов и функций. В трактате XIV века «Возвращение благодати и отвращение бед» (Муид ан-Ниам ва Мубид ан-Никам) верховного судьи Дамаска Тадж-ад-Дина Абд-аль-Ваххаба ас-Сибки рассматриваются более двух сотен категорий «государственных людей» – от привратников и придворных учёных (вспомним хотя бы астрологов, о которых шла речь выше, но ас-Сибки особо выделяет законоведов – знатоков шариата), постельничих и егерей, евнухов – хранителей гарема, и конюхов – до военачальников и наместников.


[Закрыть]

Однако всё, о чём мы говорили до сих пор, – это тот инструментарий, который нужен правителю как олицетворению властных функций. Но что он, не человек, что ли? Так что же такому человеку нужно?

О минимальном наборе вещей для властелина, которому ничто человеческое не чуждо

Некая женщина (кажется, это была мать Александра Македонского) наставляла своего царствующего сына. «О сын, нужно, чтобы было у царя шесть вещей: министр, мнению которого он доверяет и кому поверяет свои секреты; крепость, в которой может он укрыться в случае опасности; меч, который его не подведёт, если придётся сразиться царю с равными себе; сбережения, которые легко унести с собой, если нагрянет беда; женщина, с которой он забывал бы свои беспокойства; повар, который готовит так, что воскрешает аппетит, если он у царя пропал» [226].

* * *

То, что властелин не может обойтись без дифференцированного инструментария, или, говоря современным языком, государственного аппарата, – вещь аксиоматичная. Но в этом вынужденном обращении к другим людям, обладающим своими собственными интересами, отличными, как можно предполагать, от намерений властителя, таится как минимум неоднозначность самого этого явления – оснащения властелина помощниками. А если говорить без обиняков, – не неоднозначность, а прямая опасность для того, кто обладает верховной властью. Наверное, от совместных усилий апологетов самодержавной диктатуры и вульгаризаторов истории Востока родилось стереотипное представление о безраздельной власти восточного деспота. В жизни всё было иначе.

И свидетельство тому – важная тема в «зерцалах», авторы которых предупреждают властелина от того, чтобы не оказаться игрушкой в руках аппарата. Вот какую характеристику визирям, этим высшим чиновникам, даёт знающий, опытный и проницательный автор – аль-Маварди. «Их языки, – пишет автор „Облегчения рассмотрения“, – произносят его речи, их руки совершают его действия. И коли вершат они дела за него, то к нему возвращается то доброе и злое, что есть в тех делах, он принимает полезное и вредное, в них содержащееся, с ним остаётся и светлое дело, и тёмное. Совершили они доброе – ему оно будет зачтено, а дурно поступят – ему припишут их дурные дела; прославят люди властелина за благое деяние визирей и станут порицать за дурное; станут его благодарить за их прямоту и ненавидеть за их кривизну; их порча скроет его правильность, а их неправедность на нет сведёт его справедливость; его добро будет уменьшено их злом. От этого всего – великий вред его владениям, поношение, ослабляющее его державу, нарушение жизни подданных. Он и его владычество пребывают в порядке, пока они идут прямым путём, и погрязает оно в беспорядке, если их поразила порча» [227][37]37
  Как «порча» мы перевели арабское слово фаса́д. В современном арабском языке это слово означает «коррупция».


[Закрыть].

Конечно, в окружении властелина собираются разные люди. Очень популярным в средневековых политических сочинениях было следующее высказывание Пророка Мухаммада. «Не послал Аллах к людям пророка и не установил халифа без того, чтобы не было у того человека двух свит: одна свита подвигает его на совершение добрых поступков, а другая – толкает его на совершение зла. И остаётся в невинности только тот, кого убережёт Аллах» [228]. Правда, Пророк не сказал, какая из свит больше – подвигающая на добро или толкающая ко злу.

Но всё-таки господствующим было представление о том, что от ближайшего окружения властелину грозят самые большие опасности. «Ничто так не грозит властелину погибелью, как его собственные придворные» [229]. Эта традиция идёт ещё от «Завета Ардашира», который предупреждал относительно придворных: «Все они, за малым исключением, мечтают взять, а не дать. Их труд – для рынка нынешнего их дня… Те советы, что дают они царям, – остаток от советов их самим себе. Для них величайшее благо – их собственное, а величайшая беда – та, что их постигает. Собственное существование – всё для них. Пусть отмечен один из них благоденствием, так думает он, что и все в таком благоденствии пребывают. А пусть достигли люди победы над врагом, и воцарилась в стране справедливость, и жить стало безопасно, и гарнизоны укрепились на границах, и сострадает подданным их царь, и пребывает царство в порядке, – пусть будет так, но не получит такой человек какой-то малости, которую жаждет заполучить, так он это всеобщее благоденствие будет считать удачей для немногих, жаловаться на злосчастный век и порицать вещей порядок» [230].

Выше мы установили, что визирь, этот модельный высший чиновник, должен являться противовесом властелину – противовесом, который призван действовать во благо самого властелина и всей общины. Но если министр не удовлетворяет требованиям, он может внести дисбаланс во всю сложную структуру властвования. «Если порча визирей постигла, то погибель уготована царству». «Бедствие разума – страсть (хава́), а бедствие эмира – низость визиря». В связи с тем что визирь играет во властных структурах едва ли не решающую роль, которая была видна всем, среди простонародья была популярна пословица: «Не обольщайся дружбой с эмиром, если визирь настроен к тебе враждебно. А если любит тебя визирь, то эмира не опасайся». И ещё: «Пусть дело эмиру не мило, с визирем его ты решишь». Ат-Тартуши предупреждает: «Как часто замыслит эмир какое-то дело, а его от него отклонит визирь. Султан подобен дому, а визирь – двери того дома. И проникнет в дом тот, кто направляется в него через дверь. Но будет усталостью поражён тот, кто попробует сделать это иначе» [231].

Подобного рода сравнения-предупреждения можно приводить во множестве [232]. Хорошо, и тоже образно, сформулировал проблему неизвестный автор «Льва и Шакала»: «Владыка – море, а его придворные – как ветры, творящие с ним то, что пожелают. Подуют они порывами – и заволнуется море, а стихнут – оно успокоится. Или как здоровое тело, во множестве получающее дурную пищу, которая не замедлит принести недомогание на место здоровья» [233].

Через века прошёл запоминающийся образ, впервые употреблённый Ибн-аль-Мукаффой в «Калиле и Димне». «Если правитель справедлив и добр, но придворные и визири его – злодеи, то они не дают царю совершать благие дела и никто не осмеливается приблизиться к нему. Он словно река с чистой водой, где водятся крокодилы, и никто не может набрать воды из этой реки, хотя бы умирал от жажды» [234].

Именно этот образ должен быть предупреждением всякому, кто обладает властью и делит, вернее, вынужден делить её с кем-то, – странный вспомогательный инструмент с крокодильими зубами, готовыми тебя цапнуть за жизненно важные органы.

Не было бы спасения властелину, если бы не те люди, которым он может полностью доверять. Речь идёт о друзьях. Недаром разделы о дружбе есть во многих «зерцалах» – «Калиле и Димне», «Большой книге жизненных правил» Ибн-аль-Мукаффы, «Пути владыки в устроении владений» Ибн-Аби-р-Раби, анонимном «Каноне политики и правиле предводительства» и др.

«Знай, – наставляет Ибн-аль-Мукаффа, – что лучшее из сокровищ в этом мире – верные друзья, они – украшение в пору благоденствия, помощь в беде, спутники в этой бренной жизни и на том свете. Не жалей же усилий на то, чтобы приобрести их и укрепить узы братства и дружбы» [235].

Авторы «зерцал» разделяют тех людей, среди которых нужно выбирать друзей, на четыре группы. Во-первых, это люди знающие, разумные, учёные и мудрые. У них можно научиться добродетелям, жизненным правилам, новым знаниям, проще говоря, почерпнуть у них то, чем они обладают, – разум и мудрость. Во-вторых, люди благородные, занимающие высокое положение. Они могут помочь своим влиянием, один из авторов называет их «припасом на случай беды». В-третьих, водить дружбу надо и с людьми богатыми. Они могут помочь деньгами в каких-то затруднительных обстоятельствах. В-четвёртых, это «люди доброй беседы», т. е. такие, с которыми можно развлечься в часы досуга, рассеять скуку, избавиться от напряжения, вызванного трудами [236].

Друзьями люди просто так не становятся. Здесь есть некоторые условия, исполнение которых поможет человеку завязать дружбу.

Десять правил приобретения друзей

Во-первых, надо привлекать их души лаской, притягивать сердца симпатией; во-вторых, «самому выступать с благодеяниями и не вынуждать их обращаться к тебе с просьбой»; в-третьих, «поелику возможно сочувствовать им и подлаживаться к ним»; в-четвёртых, «знать их намерения и цели и ставить их выше собственных интересов»; в-пятых, «непрерывно быть в курсе их обстоятельств и расспрашивать у присутствующих об отсутствующих»; в-шестых, «знать место каждого из них и не выдвигать никого, кроме как на основе степени их дружественности»; в-седьмых, «проявлять милосердие к слабым из них, нести благо великим, сочувствовать низким»; в-восьмых, «хорошо обращаться с друзьями друзей, нести им благо, быть в курсе их обстоятельств»; в-девятых, «навещать их при длительной болезни, чтобы их укрепить, помогать им в нужде»; наконец, в-десятых, «заботиться об их близких и родных после их смерти» [237].

* * *

Конечно, друзья бывают разными. Даже здесь есть какая-то дифференциация. Средневековые жизненаучители делили друзей на два разряда. «Друзья бывают двух родов, – разъясняется в „Калиле и Димне“. – Один принужден к сближению обстоятельствами, хотя и домогается выгоды и сторонится ущерба, а другой дружит по своей воле и любит тебя от всего сердца. Такому можно всегда довериться и раскрыть перед ним душу. Что же касается друга невольного, то на него можно полагаться лишь в некоторых случаях, а в остальное время следует остерегаться его, и разумный оставляет часть его просьб невыполненной как залог, что тот не совершит тех поступков, которых ты опасался, ибо друг корыстный желает лишь как можно скорее получить пользу от своей дружбы и добиться того, на что питает надежду» [238].

Один из фанатиков систематизации в области «княжьих зерцал», Ибн-Аби-р-Раби, разработал две группы правил, как вести себя с верным другом и как – с «другом из интереса». Что касается первого, то нельзя его порицать за какие-то поступки, упрекать в недостатках[38]38
  Это сухое изложение правила, которое более эмоционально сформулировал Ибн-аль-Мукаффа: «Никогда не оставляй друга, даже если он сделал что-нибудь дурное, дорожи им – ведь он не твой раб и не жена, от которых ты можешь избавиться в любое время… Если узна́ют, что ты оставил друга, то сочтут это предательством и изменой. И как бы ты ни оправдывался, тебя не услышат, ибо люди передают лишь обвинения, но не оправдания» [239].


[Закрыть]. Нужно потакать ему и ласково с ним обращаться. Надо испытывать к нему реальную симпатию, т. е. сочувствовать ему во всех обстоятельствах его и твоей жизни. Ты должен заботиться о близких твоего друга, если он умер. Это, кстати сказать, принесёт тебе, как об этом говорит и цитировавшийся выше «Канон политики», новых друзей. Ты не должен ждать, пока друг тебя о чём-то попросит, но, зная его нужды, самому предлагать свою помощь.

Что же касается «друга из интереса», то к нему нужно относиться несколько иначе. В отношении такого человека должно совершать благодеяния. Внешне быть к нему совершенно расположенным, привлекать его к себе, сносить те недостатки, которые у него есть. Но ты не должен посвящать его в свои секреты, рассказывать о своих недостатках. Не должен ты с ним откровенно распространяться и о прочих своих жизненных обстоятельствах, особенно об удачах и благоприобретениях, чтобы не вызвать зависти. Если такой друг куда-то удалился, то ты должен передавать ему приветы, расспрашивать о нём тех, кто с ним виделся. Это тоже поможет тебе приобретать новых друзей: люди будут видеть, что ты помнишь о своём друге, хоть он и далеко, и захотят водить с тобой дружбу. Наконец, ты должен с восторгом и благодарностью принимать от такого друга любое сделанное им добро. И такое поведение поможет тебе приобрести любовь и расположение других людей [240].

И ещё – дополнение из «Калилы и Димны». Увы, ни в ком и ни в чём нельзя быть уверенным. Поэтому при малейшем сомнении относительно самых близких друзей берегись и проверяй эти сомнения – для того, чтобы либо отвергнуть их, либо в них укрепиться и сделать соответствующие практические выводы. «Если в сердце закралось подозрение в коварстве и неверности друга, – говорится со ссылкой на „древних мудрецов“ в „Калиле и Димне“, – будь решителен и осмотрителен – берегись его и старайся проследить [за ним] и истолковать его слова и поступки. Если твои подозрения оправдаются, – наградой тебе будет собственная жизнь; если же они окажутся ложными, при тебе останется твоё благоразумие, и это тебе нисколько не повредит» [241].