Текст книги "Как жить и властвовать"

Парное противопоставление обнаруживается и у аль-Маварди, который подразделяет то, под воздействием чего находится правитель, на две группы событий: во-первых, проистекающие из «Божественных причин», во-вторых, из «людских акцидентальных воздействий». Но здесь нет равновесия «перемётных сум»: акцент смещается – к причинности от фатализма, к активизму от квиетизма. В разных обстоятельствах и условиях рекомендуются различные образы действий. В первом случае владыке надлежит заняться поведением своим и подданных и улучшить его. (Предполагается, наверное, что они прогневили Аллаха своими дурными поступками. Прямо аль-Маварди об этом не говорит.) Приводятся слова, приписываемые Пророку Мухаммаду: «Если наместники чинят несправедливость, то небо не приносит дождя». (Это – проявление веры в зависимость времени, т. е. широко понимаемых условий социального бытия от власти.) В случае каких-то неприятностей по «Божественным причинам» даётся также рекомендация «склоняться перед ними, коли они ударят», – чтобы ослабить силу удара. Аль-Маварди советует также: не трудись над тем, что превосходит тебя, ибо приобретёшь только усталость [197].

Что же касается «людских акцидентальных воздействий со стороны рабов Божьих», то здесь позиция аль-Маварди характеризуется активизмом. (Правда, у него не проводится ясное различие между «Божественными» и «людскими» неприятностями. Первые – это природные, а вторые – все остальные?)

Как бы там ни было, непорядок в делах возникает по каким-то причинам. Поэтому с ним можно покончить, исключив его причины. Трудность состоит, отмечает аль-Маварди, в постижении причин. Если же сии познаны, то действовать нужно по принципу: «излечивать недуг противоположным». («Сложные причины» устраняются «сложными противоположностями».) Когда непорядок проистекает из суровости и грубости, он «излечивается» мягкостью. Скажем, проблемы с соратниками могут быть следствием недостаточности их вознаграждения. Значит, нужно его увеличить. Если причина в том, что они чувствуют враждебность властелина, то он от неё должен избавиться. Если есть кто-то, кто их подстрекает к неповиновению, то нужно с ним решительно расправиться [198]. И так далее.

Анонимный автор «Льва и Шакала» смело и без околичностей сталкивает две жизненные позиции – «препоручение себя Богу» (тафвид), и ту, которую он связывает с понятием хазм. Последний термин может быть яркой иллюстрацией истинности гипотезы лингвистической относительности Сепира-Уорфа. В переводах на русский язык это слово переводится чаще всего как «решительность». Но это – неоправданное усекновение значения. Его анализ в контексте показывает, что оно крайне многозначно и должно было бы переводиться составным словом, выражающим разные стороны понятия хазм, – скажем, благоразумие – прозорливость – предусмотрительность – решительность – самонадеянность – активность…

Этическая глубина категории читателями эпохи Средневековья понималась не через дефиниции, а из притч, афоризмов и максим. Всё это будет подспорьем и нам.

О человеке, который, полагаясь на себя, едва от руки разбойников не погиб

Итак, аноним рассказывает притчу о благочестивцах, которые регулярно посещали достаточно удалённое место, где был расположен их храм. Всех их «обуяла пассивность (бессилие) из-за присущего их душам стремления к покою, к которому души всегда тяготеют, а также из-за отказа от напряжённого труда, только благодаря которому и приобретаются блага как дольней, так и горней жизни. И всё, чем они руководствовались, заключалось в препоручении себя Аллаху». Добираясь к месту своих благочестивых занятий, гибли они по дороге от разбойничьей руки и звериных клыков. (Вполне позволительно истолковывать дорогу как метафору жизни человеческой.) И был среди них один, полагающийся на себя (ха́зим от хазм) человек, который выходя в дорогу, брал с собой оружие. Им он долгое время и сам защищался, и своих попутчиков от опасностей оберегал. Случилось так, что однажды воины этой страны занялись её очисткой от воров и грабителей, многие из которых были убиты, а трупы их выставлены для всеобщего устрашения. И когда другие разбойники увидели на дороге того человека и его спутников, они приняли полагающегося на себя странника с оружием за одного из воинов и решили ему отомстить – убить его и выставить изуродованное тело для устрашения войска. Разбойники, объединившись, смогли пленить его. Неблагодарные спутники стали насмехаться и издеваться над тем, кому был присущ хазм. «Видишь, к чему привело тебя то, что ты полагался на себя! А мы спаслись именно благодаря тому, что ты считал бессилием. Теперь-то тебе стало ясно, что предосторожность есть попытка отрицать предопределение. Препоручение себя Богу (тафвид) – вот лучшее дело!» С такими словами неблагодарные обращались к тому, кто старался их защитить. На это он им ответствовал: «То, что я надеялся на себя, хоть и погубило меня на этот раз, раньше много раз меня спасало. И если бы не это, то я уже давно погиб бы подобно таким, как вы, а ведь я до сих пор оставался цел». Притча имеет счастливый конец. Разбойники, услышав все эти речи, поняли, что ошиблись, и отпустили пленника с миром. Так предусмотрительность и решительность спасли путника и на этот раз [199].

* * *

Позиции сформулированы чётко, и видно при этом, что симпатии автора на стороне полагавшегося на себя. Но автор ещё больше уточняет свою позицию, используя дополнительно два других понятия: «надежда» или «упование» (иттика́ль – чаще употреблявшийся синоним слова тафвид), и «упорный труд» (иджтиха́д). Одно не мешает другому, считает он, во многом повторяя логику рассматривавшегося выше ат-Тартуши, «Надежда» и «упование» – это состояние души, а упорный труд человека, полагавшегося на себя, – действие. Так пусть же человек надеется на Аллаха так, как если бы всё решала эта надежда, но упорно трудится и действует, как если бы всё зависело только от этого его действия [200]. В русском культурном наследии есть очень близкая максима: «На Бога надейся, а сам не плошай». Как видим, постепенно складывается приём, позволяющий обосновывать человеческий активизм в мире Божественного всемогущества.

Более того, это всемогущество оттесняется куда-то на задние планы в отдельных произведениях и превращается в деперсонифицированное «везение», как это обнаруживается в том же «Льве и Шакале». «Ничего не делается, – говорится там, – без сочетания четырёх вещей: знания, умения, труда и везения. Ведь знание не приносит пользы без умения. Умение не обогащает без труда. А труд не даёт желаемого результата без везения» [201]. «Предопределение» (кадар) всё в большей степени трактуется как просто обстоятельства, в какой-то степени зависящие от человеческих действий. Повторю здесь уже приведённую выше максиму: «Берегись нерадения в делах, полагаясь на предопределение (кадар). Ведь у всякого предопределения причина, по которой оно происходит. И причина успеха – деяние, а причина неудачи – нерадение».

Категория хазм является ведущей при определении оптимального отношения к миру и осуществления целенаправленной и результативной деятельности у аль-Муради в его «Книге указания, или Правилах эмирской власти». Особенно интересно то, что он соотносит свою позицию с первым «зерцалом» – «Калилой и Димной», где активное отношение к действительности также рассматривается достаточно подробно.

Аль-Муради настойчиво призывает к тому, чтобы человек, характеризующийся наличием хазма (напомню, что его можно назвать и благоразумным, и прозорливым, и предусмотрительным, и решительным, и полагающимся на себя, и активным), «исчерпал все возможности, употребил все старания для достижения того, что приносит пользу или спасение. А уж если Рок (здесь:аль-Акда́р) его одолеет, то сие будет простительно, и сердце его будет спокойно. Да и то сказать (здесь – реверанс в сторону официальной идеологии), нет ничего странного в том, что Творец одолевает тварей, Создатель поступает как ему заблагорассудится со своими творениями» [202]. Собственно, автор «Книги указания, или Правил эмирской власти» призывает к своего рода соперничеству с Роком, за которым стоит Всевышний. «Влияние Рока не должно вести добродетельного человека к забвению активности (хазм)» [203].

Аль-Муради со ссылкой на неких «мудрецов» рассказывает такую притчу, которая должна быть подтверждением его наставлений.

Как человек от волка убежал, а под обрушившейся стеной погиб. Первый вариант

Некий человек косил траву, и в это время к нему направился волк. Человек заметил его только тогда, когда волк к нему приблизился. Тогда его обуял страх, и он стал убегать к деревне, которая была на другом берегу реки. Когда он добежал до реки, то увидел, что мост разрушен. А волк его уже настигал. Тогда человек сказал себе: «Что же мне делать? Меня преследует волк, река глубока, мост разрушен, а я не умею плавать… В таком положении мне ничего не остается, кроме как броситься в воду». Так он и сделал. Тут его увидали жители деревни и послали кого-то, кто и вытащил его, когда тот человек был уже на краю гибели. Когда он добрался до деревни, то опёрся о стену и, придя в себя, стал рассказывать людям о той великой опасности, от которой уберёг его Аллах. Но тут стена обрушилась на него, и он под ней погиб. Однако сей человек, продолжает аль-Муради, должен быть восхвалён за его стремление, оправдан за то, что постигло его от Господа. Ведь коли был бы он медлительным невеждой или нерешительным и бездеятельным, то надо было бы ему самому кинуться волку в пасть со словами: «Может быть, я, если стану переплывать реку, утону, а если доберусь до берега, буду убит» [204.]

* * *

Таким образом, обладать свойством хазм означает делать всё возможное и зависящее от самого человека, не особенно оглядываясь на предопределение, или – соперничая с ним. Эта активистская позиция аль-Муради предстаёт перед нами как ещё более ясно выраженная, если мы сравним рассказанную им притчу с той, которая приводится в «Калиле и Димне».

Как человек от волка убежал. Второй вариант

«Некий человек, – рассказывает нерадивый слуга, бросивший быка Шатрабу на произвол судьбы погибать в болоте, – пустился в путь по степи, где было множество хищных зверей, что было грозой для путников. Тот человек знал, что дорога его полна опасностей, был настороже и всего опасался. Не прошёл он и половины пути, как с вершины одного из ближних холмов на него бросился злобный и свирепый волк. Увидя, что зверь преследует его, человек тот несказанно испугался и стал поспешно оглядываться направо и налево в поисках места, где мог бы он найти защиту от волка. Вдалеке он увидел селение, от которого его отделял широкий водный поток. Путник побежал к селению, но, добежав до воды, не нашёл моста через реку. Увидев, что волк догоняет его, человек не раздумывая[32]32
  Выражение «не раздумывая» отсутствует в арабском тексте. Это добавление от переводчика, придавшее всей притче несколько нежелательный оттенок. Ведь хазм предполагает размышление, мысль о последствиях [205].


[Закрыть] бросился в воду, хотя почти не умел плавать. Он утонул бы, если бы несколько жителей селения не заметили его. Они бросились все вместе к нему на помощь и вытащили его из воды, когда он уже шёл ко дну. Оказавшись на суше и поняв, что волк ему больше не угрожает, путник начал осматриваться и заметил неподалёку на том же берегу уединённое строение. Он сказал себе: „Войду-ка я в тот дом и немного отдохну там от пережитых страхов“. Но подойдя к дому и заглянув в него, путник обнаружил там шайку разбойников, что делили добро купца, которого только что ограбили на дороге и собрались убить. Увидев такое, путник преисполнился ужаса и кинулся прочь к селению. Добежав до одного из строений, он прислонился спиной к стене, чтобы перевести дух от пережитого страха, и тут стена обрушилась на него, и он погиб под её обломками». Слуга, оправдывающий свою нерадивость, обосновывал этой притчей следующий тезис: «Если уж пресекается жизненный срок и настаёт время погибели, её не миновать, как ни старайся. Хоть опасайся за свою жизнь, хоть остерегайся всего и проявляй осторожность – только это тебе ничем не поможет, и, может статься, осторожность твоя лишь повредит тебе и обернётся бедою» [206].

* * *

Со всей очевидностью притча аль-Муради является парафразой, скорее конспективным изложением всем известной истории из «Калилы и Димны». И обращение к общеизвестному (и авторитетному!) источнику, спор с ним, – всё это показательно. Аль-Муради как бы обращается к слуге, бросившему быка Шатрабу на погибель, и ко всем своим читателям: «Что ж, тому человеку надо было ничего не делать и только броситься самому в пасть к волку?!» Автор «Книги указания» – сторонник активной позиции. Это он демонстрирует ещё двумя по-своему претворёнными заимствованиями из «Калилы и Димны».

«Решительный (хазим – можно сказать: активный, предусмотрительный и т. п., см. выше) и смышлёный человек не выжидает в начале какого-либо дела в надежде, что окончание его принесёт успех без усилия со стороны ожидающего. Ведь это же – самоё нерешительность (аджз)», – категорически заявляет аль-Муради [207]. Со ссылкой на «мудрецов», хотя и в этом случае источник известен – «Калила и Димна», автор «Книги указания» рассказывает такую притчу.

О голом и нищем человеке, которого сумели обокрасть. Вариант первый

«Был некий голый человек, имевший только немного – кое-что из пропитания. Как-то однажды ночью он спал, и в это время к нему забрался вор, который стал брать его еду и складывать в свою одежду. Тот человек сказал себе: „Дам-ка я ему отсрочку, пока он всё сложит, тогда я вскочу, заберу его одежду и верну свою пищу“. Но его сморил сон, и вор убрался восвояси с едой того человека». Мораль притчи, по аль-Муради, такая: «Сие есть проступок, заключающийся в забвении предосторожностей в деле с самого его начала» [208].

* * *

В «Калиле и Димне» эта история описана значительно живее и иначе заканчивается.

О голом и нищем. Вариант второй

«Некий человек был нищ, голоден и наг. Нужда заставила его обратиться за помощью к родным и знакомым, но у них не оказалось ни еды, ни одежды, которыми они могли бы с ним поделиться. Бедняк отправился к себе и лёг спать на голодный желудок. Глубокой ночью он проснулся от еле слышного шороха и понял, что в дом залез вор. Хозяин дома хотел было схватить грабителя, но затем сказал себе: „Ей-богу, мне нечего опасаться, будь я проклят, если этот вор найдёт в моем доме что-нибудь ценное“. Но вор был не богаче хозяина. Он долго шарил и наконец нашел глиняный горшок, наполненный пшеницей. Он сказал себе: „Неужели все мои труды этой ночью окажутся напрасными? Ей-богу, скоро рассветет, и я не найду больше никакой добычи. Унесу-ка я эту пшеницу“. Он тотчас же скинул рубаху, и, разложив её на полу, стал ссыпать в неё из горшка пшеницу. Тогда хозяин дома подумал: „Неужели я позволю этому негодному унести мою пшеницу, ведь у меня нет больше никаких запасов! Мало того, что мне нечем прикрыть тело, я ещё останусь без куска хлеба! Тогда на меня навалятся вдвоем холод и голод, а перед такими врагами не устоит самый доблестный воин“. Взяв палку, стоявшую у него в головах, хозяин дома громко закричал, и грабитель бежал в страхе, бросив свою добычу. Он оставил не только пшеницу, но и свою рубаху, дабы не лишиться жизни. И бедняк прикрыл наготу, ибо ему досталась одежда того вора». Мораль притчи, по Ибн-аль-Мукаффе, такая: «Разумному человеку не подобает надеяться на подобную сомнительную удачу и полагаться на случай, отбросив все заботы и попечения о хлебе насущном. Он должен быть деятельным и не обольщаться примером того, к кому благосклонна судьба (макади́р) без всяких усилий с его стороны» [209].

* * *

Читатель без труда обнаруживает как несомненное сходство фабулы, так и различия – как формальные, так и содержательные. У аль-Муради сохранен как бы остов притчи и изменена концовка, а вместе с ней и мораль. Здесь, в отличие от первой из приведённых выше притч, аль-Муради не спорит с Ибн-аль-Мукаффой, а дополняет его. У Ибн-аль-Мукаффы речь идёт о случайном успехе (человек заполучает одеяние), у аль-Муради – о неслучайной неудаче (человек утрачивает последнюю еду). Но в том и другом случае два автора «зерцал» призывают к одному – к активности, действию.

И наконец, третья притча, также представляющая собой, вне всякого сомнения, реминисценцию «Калилы и Димны». Разъясняя, каков человек решительный, деятельный (хазим), аль-Муради в «Книге указания» пишет: «Мудрецы говорили: владык трое – двое прозорливых, решительных и деятельных (все характеристики выражены в тексте одним словом – хазим. – А. И.) и один нерешительный и бездеятельный (а́джиз). Первый из двух решительных – тот, кто рассматривает дела и вещи до того, как они свалятся на него, и находит подходящий приём до того, как они произойдут. Тем самым он извлекает из них их благо и уклоняется от содержащегося в них зла – подобно тому, как искусный игрок в шахматы видит нужный ответный ход до того, как настанет его время, и подводит к нему своими ходами партнёра. Второй деятельный владыка – это тот, кто не устраивает дела заранее, пока они не встали у порога. Но уж если это произошло, то он знает, как решить их. Однако этот владыка – ниже степенью, чем первый, ближе, чем тот, к риску неудачи, ближе к погибели в некоторых случаях, ибо он по причине своей беспечности и медлительности может оказаться в обстоятельствах, избежать которых будет весьма затруднительно даже для человека ловкого и деятельного. Третий же – это нерешительный и медлительный, тот, который пребывает в растерянности относительно собственного дела, в колебаниях и беспечности относительно его изменения к лучшему, что и ведёт его к погибели».

Есть и иллюстрация этого тезиса.

Притча о трёх рыбах. Вариант первый

«Мудрецы, – продолжает аль-Муради, – приводят притчу об этих разрядах. Как-то рыбак проходил мимо пруда, в котором было три рыбы, и сказал своему спутнику: „Вернёмся к этому пруду после того, как закончим ловлю рыбы в другом месте, чтобы и этих немногих рыб выловить“. Самая решительная из рыб выбралась по протоке в море и так спаслась. Вторая, следующая за ней по решительности (хазм), оставалась в пруду, пока не пришёл рыбак и не перекрыл протоку. Тогда она, ясно увидев собственную погибель, притворилась мёртвой и всплыла наверх. Рыбак вытащил её и бросил неподалёку от моря. Она прыгнула в море и так оказалась в безопасности, до этого рискуя жизнью. Что же до третьей, нерешительной и бездеятельной, то она металась [по пруду] туда-сюда, пока не была поймана и не встретила свою погибель» [210].

* * *

В «Калиле и Димне» читаем нижеследующее. «Правители и прочие мужи бывают по природе различного нрава: муж решительный (ха́зим), муж решительный и прозорливый (а́хзам, более высокая степень, чем хазим) и муж нерешительный и слабый (а́джиз). К решительным можно причислить того, кто стойко выносит постигшее его несчастье, не слабея сердцем, и находит всевозможные и разнообразные средства, дабы выйти из испытания с честью. Муж решительный и прозорливый предвидит всё, что может приключиться, не стараясь успокоить себя, а, напротив, преувеличивает опасность, чтобы постоянно быть к ней готовым, и принимает неотложные меры, будто несчастье уже на пороге. Он отсекает одним взмахом то, что поражено недугом и прогнило, предотвращая грозящий ему урон и препятствуя возникновению смуты. Муж нерешительный и слабый не знает, что предпринять, – он надеется и желает, но медлит и колеблется, так что до времени погибает». Шакал Димна (а это его слова) рассказывает Льву разъясняющую притчу.

О трёх рыбах. Вариант второй

«Рассказывают, что в одном пруду жили три рыбы, и были они разного нрава. Одна была прозорлива, вторая – решительна[33]33
  И в первом, и во втором случае речь идёт о хазм, но о разных его степенях. Переводчик на русский язык поступил правильно, использовав разные оттенки значения этого слова и тем самым избавив читателя от того, что вынуждены делать мы, – от филологических комментариев.


[Закрыть], и третья – нерешительна. Пруд этот находился на пустынном плоскогорье, а рядом с ним протекала полноводная река, от которой он был отделён узкой протокой. Однажды по берегу реки проходили два рыбака. Увидев пруд, они сговорились друг с другом на обратном пути закинуть сети в этом пруду, надеясь на богатый улов. Все три рыбы услыхали этот разговор. Прозорливая рыба, испугавшись, что попадёт в сети, думала только о том, как бы ей спастись, не помышляя ни о чём ином, и, наконец, найдя протоку, через которую речная вода вливалась в пруд, пробралась через неё и уплыла. Решительная рыба оставалась в воде до тех пор, пока не явились рыбаки, которые закинули в воду свою сеть. Заметив это и поняв их намерения, эта рыба поплыла изо всех сил к протоке, чтобы укрыться в речных водах. Подплыв к ней, рыба увидела, что она также затянута сетью. Тогда она сказала себе: „Я проявила легкомыслие, и вот его последствия. Как же мне быть? Надо пораздумать – ведь смятение и поспешность не доведут до добра. Тот, кто обладает истинной решительностью и доблестью, не будет пренебрегать теми преимуществами, какие дают размышление и разум, не отчаивается ни при каких обстоятельствах и борется до конца“. Поразмыслив, она притворилась мёртвой и, всплыв на поверхность пруда, поворачивалась то вверх спиной, то вверх брюхом. Один из рыбаков, вынув её из воды, бросил на землю у самого берега реки. И тогда она, собрав все силы, сделала прыжок, упала в реку и уплыла. Что же касается третьей, нерешительной рыбы, то она, не переставая, металась взад и вперёд, пока не попала в сеть» [211].

* * *

Таким образом, сознательное соотнесение аль-Муради своей позиции с притчами «Калилы и Димны» (несогласие с моралью первой истории, перестановка акцентов во второй при согласии по сути, полное согласие с третьей) проясняет позицию. Она заключается в том, что человек вообще и владыка в особенности должен быть благоразумным, прозорливым, предусмотрительным, решительным, полагающимся на себя, активным, не надеющимся на благорасположение случая. Все эти свойства характера и настроения мужа, гарантирующие ему успех, обозначаются у аль-Муради, как, собственно, и у других авторов «зерцал», категорией хазм.

Свидетельством того значения, которое придавалось в «княжьих зерцалах» категории хазм, станет для нас отрывок из «Поучения владыкам» псевдо-аль-Маварди. В этом трактате едва ли не до абсурда доводится восхваление этого свойства деятельного человека. Пусть даже ты потерпишь поражение, пусть тебя постигнет неудача, но если ты при этом характеризовался хазмом (благоразумием – прозорливостью – предусмотрительностью – решительностью – самонадеянностью – активностью), то будут тебе суждены слава и почёт. Псевдо-аль-Маварди приводит очень показательные в этом отношении стихи Абдаллаха Ибн-Тахира (IX век), который, кстати сказать, сам являлся одним из адресатов «зерцал»: ему посвятил специальный «завет» его отец – Тахир Ибн-аль-Хусайн. Итак, Ибн-Тахир говорит:

 
Скажи, не в том ли безрассудство,
Чтоб рисковать, не рассчитав последствий?
И рваться в бой, не выждав подходящего момента?
Предусмотрительная твёрдость*[34]34
  «Звёздочкой» (*) отмечены слова, которыми переданы арабское выражение хазм и его производные.


[Закрыть]
твоим проводником пусть станет.
Ведь подготовившись, удар наносят решительные* люди.
Представь: ты в бой рванулся безрассудно,
Пусть победил, но скажут: Глупец он, Рок ему помог.
А был решителен, активен* и – побеждён, погиб,
Тебя все люди, что разумны, оправдают.
Перехитри сей мир, где совершающим ошибки
Тех достаётся выигрыш, кто поступает верно [212].
 

Уверенность в том, что человек может совершать действия по собственному усмотрению, – не только основание для моральной ответственности. Это ещё и важный социальный регулятор. Об этом патетически говорил Ибн-Арабшах устами Учёного: «Надежда если бы исчезла, то не был бы желанен труд, не стало бы порядка в жизни, и не заботился никто о сбережении имущества и пропитания, и человек сегодняшний не мыслил бы о завтрашних делах и сделках, никто не дал бы никому взаймы, не стал бы сеять зёрна землепашец, садовник – дерево сажать, строитель – строить, усохшее не стало бы зелёным. Тогда нарушен был бы весь порядок мира, и пресеклись дела сынов Адама» [213]. «Княжьи зерцала» много сделали для того, чтобы противостоять квиетизму, воспитывать в человеке веру в себя, готовность действовать и рисковать, способность достигать успеха, переносить неудачи и радоваться свершениям.

Важнейший урок, который нам дают авторы «зерцал», заключается в следующем. Человеческому знанию ещё очень далеко до завершённости и совершенства. Не дано человеку познать все те факторы, которые влияют на него самого, на мотивы и результаты его поступков и действий. Ещё не закончен вечный спор о свободной воле человека. И доказательства бытия Бога (Аллаха) убеждают только верующих, а доказательства Его небытия находят отзвук лишь в душах тех, кто верует в Его несуществование. Далеко до достоверного знания. И если здраво и трезво оглядеться вокруг, то станет ясно, что человек живёт в мире неопределённости.

Но призвание человека (возможно, трансцендентное, надчеловеческое) заключается в том, чтобы целеполагать, действовать, добиваться, дерзать. И для этого он черпает в мире неопределённости и многозначности и находит в нём любые, пусть хрупкие и немногочисленные, точки опоры, отталкиваясь от которых только и можно двигаться в окружающем всех нас тумане. Двигаться вперёд и вверх.