Текст книги "Как жить и властвовать"

Деятельный человек под Божьей дланью

«Стержень мусульманства составляет фатализм». Эти слова принадлежат Карлу Марксу. Но на этот счёт заблуждался не он один. Многие считали и продолжают считать, что последователи ислама были и остаются фаталистами[29]29
  Фатализм – уверенность в том, что каждое событие и каждый человеческий поступок представляют собой неотвратимую реализацию изначального предопределения, установленного некой Высшей Силой, которая продолжает осуществлять своё неусыпное и неумолимое руководство, «промысел» в отношении всех событий и поступков.


[Закрыть]. Фаталистические представления, если бы они были неотъемлемы от исламского миросозерцания, обязательно превращали бы мусульман в квиетистов[30]30
  Квиетизм – религиозно-этическое учение, провозглашающее полное подчинение Божественной воле, пассивность и созерцательное отношение к жизни.


[Закрыть]. Свидетельством того, что далеко не всякий средневековый человек был фаталистом и квиетистом, в спокойствии духа и с заранее заготовленной благодарностью Аллаху ожидавшим любого поворота событий, может стать для начала та классификация людей, стремящихся к осуществлению своих целей, которую даёт Куропатка – одно из действующих лиц «Приятного плода для халифов» Ибн-Арабшаха [179]. Они, по мнению этой птахи, делятся на пять групп. Первая состоит из тех, кто «осуществляет свои упования военной силой и денежными тратами».

Вторая группа – своего рода везунчики, те, «кому помогает само время, кого поддерживает эпоха; его возносит счастливый случай, за ним идут и великий, и малый. О таких говорят: «Коли захочет Аллах поддержать Своего раба, так и враги его станут друзьями». Умножаются его помощники, поддерживают его и близкий, и дальний. И не нуждается он ни в настойчивом стремлении, ни в том, чтобы извлекать пользу из назидания. Но достигает он своей цели без труда, усилия, настойчивости. Что ни сделает – достигает успеха, куда ни направится – дойдёт, к чему ни устремится – приобретёт выгоду».

Третья группа – те люди, которые, наоборот, нуждаются и в напряжённых усилиях, и в долгом труде, и в подготовке к делу, и в помощнике и советчике, и в обдумывании, и в исполнении требуемых для дела вещей, и в удаче. И только при сочетании этих бегло перечисленных условий люди этой группы могут достичь успеха.

Четвёртая – те, «кто обуреваем спешкой, стремлением побыстрее достичь желаемого, беспокойством». Они устремляются к вожделенной цели, но их собственная жадность и злополучие ввергают их в пропасть неудачи. Усталость и разочарование – их удел. О таких сказал поэт:

 
На алчность жизнь мою сменял,
И век всего лишал меня.
Чем больше разеваю рот,
Тем больше в поле недород.
 

Наконец, пятая группа состоит из тех, кто поначалу чего-то пожелает, а потом становится обуреваем ленью – выжидает, даёт себе послабления. И эти люди не достигают своей цели. О таких говорят в пословице: «Поженились медлительность с ленью, и родились от их брака бедность и лишения». Как видим, фаталисты и квиетисты в классификации Куропатки не приняты во внимание – как если бы их и вовсе не существовало.

Конечно, Куропатка – не оппонент для всех тех, кто прописывает фатализм и квиетизм по ведомству ислама. Но за ней стоит Ибн-Арабшах, известный историк и философ XV века. И не только он, а подавляющее большинство авторов «княжьих зерцал», которые хорошо знали, что согласуется, а что не совпадает с исламским миросозерцанием.

По объективным причинам, одной из главнейших этических проблем для авторов «княжьих зерцал» становилось соотношение Божественного предопределения человеческих поступков, с одной стороны, и действий целеполагающего и целеустремлённого человека – с другой. Ведь всё, чего может достичь человек, в том числе и в первую очередь правитель, реализуется через его деятельность. Именно активный, деятельный человек, сторонник активизма является и героем, и адресатом «зерцал». Они представляют собой инструкции о том, как действовать для достижения успеха, что делать в той или иной ситуации, более того – как ситуацию изменять или создавать.

Для «княжьих зерцал» характерны призывы к деятельному, непассивному отношению к действительности. Обосновывается этот жизненный активизм разными способами. Например, от противного – через описание того, к чему приводит бездеятельность. В «Книге поземельного налога и искусства секретарства» Кудамы Ибн-Джаафара рассказывается о последнем халифе из династии Омейядов (правил с 661 до 750 года) Марване II, прозванном, наверное не случайно, аль-Химар (Осёл). Когда он взошёл на престол, пишет Кудама, то из-за небрежения делами, попустительства расточителям, допущения роскоши и других ошибок мощь его ослабла и восстали против него враги. «Кинулся он дела улаживать, да затруднился, вознамерился их подлатать, да ещё больше порвал». И пошли на него войной «люди с чёрными знаменами» (подразумеваются Аббасиды – та группировка, которая свергла Омейядов и воцарилась в Арабском халифате и правила в Ираке до 1258 года, а в Каире до 1517 года). Марван II потерпел поражение и укрылся в каком-то удалённом месте со своим слугой-византийцем по имени Басиль (Василий). На причитания сокрушённого халифа Басиль якобы сказал: «В такие обстоятельства, в каких мы оказались, а то и более тягостные, попадает тот, кто пренебрегает малым, пока оно не станет большим, малочисленным, пока оно не умножится, скрытым, пока оно не проявится» [180]. Сошлюсь ещё на один пример – на псевдоаристотелевский трактат «Об обязанностях военачальника», где с солдатской прямотой заявляется: «Берегись нерадения в делах, полагаясь на предопределение. Ведь у всякого предопределения – причина, по которой оно происходит. И причина успеха – деяние, а причина неудачи – нерадение» [181]. О немалой популярности этой идеи, в сущности своей антифаталистичной, свидетельствует и то, что она приводится в других произведениях жанра, например у аль-Маварди в «Законах визирьской власти» [182].

И чтобы уж совсем приблизить собственное изложение к духу «зерцал», приведу последний пример – стихотворные строки:

 
Потрудишься сколько – той мерой
Достигнешь высоких желаний.
Ведь жаждущий славы ночами не спит.
Достигни заветного – дашь себе отдых.
Весь жемчуг – добыча нырявших на дно [183][31]31
  Сравните русское: «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда».


[Закрыть].
 

Альтернативность рекомендаций, свойственная корпусу «княжьих зерцал», присуща едва ли не в наибольшей степени тем разделам «зерцал», которые трактуют отношение к действительности. Пассивное приятие внешних воздействий, которые, как обязан был думать мусульманин, имеют своим источником Всемогущего, Всеведущего Аллаха? Или вторжение в жизнь, навязывание окружающим людям и обстоятельствам собственной воли? Или проведение какой-то гибкой тактики, принимающей во внимание и то и другое, да ещё и, возможно, какое-то третье? Эти и подобные вопросы, не всегда в явной форме, но достаточно остро поставлены в произведениях жанра. Идеологическая острота самих вопросов, затрагивающих существо исламского миросозерцания, достаточная реальная сложность ответа на них, – всё это создавало своеобразный «веер» позиций – от самозабвенного квиетизма до самонадеянной уверенности в собственных возможностях.

Начну с того, что среди моралистов – авторов «зерцал» были всё-таки те, которые проповедовали пассивное подчинение Божественному предопределению. Из песни слова не выкинешь. Сразу же отмечу, что таких, во всяком случае, среди тех, кто непосредственно к теме «квиетизм-активизм» обращался, было очень и очень немного. Я обнаружил всего одного – о нём ниже. Ведь сам призыв подобного рода, обращённый к владыке, – бездеятельно ждать, что получится, предаваясь молитвам, – своего рода бессмыслица. «Зерцала», повторю, были призваны учить правильному, результативному, успешному действию, а не бездействию. И единственное здравое объяснение такой позиции (квиетистской) – в том, что автор, к которому мы сейчас обратимся, является сторонником безвластного общества (были и такие мыслители!), условиями осуществления которого являются религиозная благочестивость всех людей и отказ властителей от власти. Об этом – в последней главе нашей книги.

Итак, эта позиция обнаруживается в «Сокровище владык, или О том, как себя вести» Сибта Ибн-аль-Джавзи. Этот автор сводит события и действия к Божественной воле и тем самым превращает их в неупорядоченные и непредсказуемые, что исключает целенаправленную человеческую деятельность. Ведь что-то плохое в человеческих поступках может вызвать к жизни хорошее, и наоборот. И если этот тезис в каком-то ином контексте мог бы быть свидетельством некой диалектичности его автора, то у создателя «Сокровища владык» он – одно из обоснований независимости происходящего с человеком от его собственных действий. Ибн-аль-Джавзи приводит показательное высказывание Пророка, могущее рассматриваться как лейтмотив всего его произведения. «Если сталось что-то с тобой, то не говори: „Коли сделал бы я так-то и так-то, то этого бы не произошло“, но скажи: „Сие – предопределение (ка́дар) Божье. Что Он пожелал, совершил“» [184]. Здесь важно не то, что эти слова приписываются Пророку, а то, что именно их Ибн-аль-Джавзи счёл нужным процитировать. При желании можно было бы обнаружить и высказывание противоположного или несколько иного содержания. Взаимная противоречивость хадисов достаточно хорошо известна.

Обращаясь к одному из своих сподвижников, Пророк, цитируемый в «Сокровище владык», говорит: «Да уменьшится твоё беспокойство. Ведь что предопределено, будет. А что не предопределено, с тобой не случится. И знай, что твари Божьи как бы ни стремились принести тебе пользу тем, что не предписано тебе Аллахом Всевышним, не смогут ничего сделать. И как бы они ни старались навредить тебе чем-то, что не предписано тебе Аллахом, не смогут они этого сделать» [185]. Через всю книгу проходит обоснование двух тезисов: «неспособность человека перебороть Божественное предопределение»; «всё доброе и злое – только по воле Бога».

Доказываются эти тезисы кораническими аятами, хадисами, сообщениями о сподвижниках Пророка, деяниями древних царей, притчами и т. п. Приведу в качестве примера одну из историй, рассказанную автором «Сокровища владык». Для обоснования тезиса о необходимости для человека (для правителя!) целиком положиться на Божью волю (Ибн-аль-Джавзи называет такое состояниетава́ккуль – упование) приводится следующий вымышленный случай из жизни царей и министров.

О двух визирях – благочестивом и сомневающемся

У одного властелина было два визиря. Был один из них благочестивым, сторонившимся соблазнов, проводившим время в молитвах. Другой был не таков. Они очень редко приходили в согласие, чем крайне утомляли владыку. И он решил отказаться от одного из них. Для того чтобы выбрать наиболее достойного, он устроил им испытание. Визири были заключены в изолированное помещение, и специальный надсмотрщик незаметно подсматривал и подслушивал за ними, донося обо всём властелину. Благочестивый визирь в разговорах со своим напарником объяснял то, что оказался в заключении, судьбой, предопределением (кадар) и заявлял, что спокойно вручает свою душу Всевышнему Устроителю судеб (аль-Ка́дир). Второй же сокрушался, что оказался в тюрьме, видел причину немилости владыки в происках своих недоброжелателей. Когда им приносили целодневную пищу – одну лепёшку на двоих, он отказывался от своей половины, опасаясь отравы, и всё порывался написать владыке письмо с отказом в его пользу от своих богатств ради сохранения жизни. (Ведь он подозревал также, что владыка покушался на его имущество, и этим объяснял свою беду.) Благочестивый же в спокойствии души вкушал свою половину лепёшки. Мало того, каждый раз он в ней находил по яхонту, вкладывавшемуся по велению владыки, чтобы проверить, к кому благоволит Аллах. Когда всё это донесли властелину, он, конечно, понял, кого нужно оставить визирем. Визирем остался благочестивый муж, вручивший себя Богу, ничего не опасавшийся и вознаграждавшийся в качестве избранника судьбы драгоценными каменьями [186].

* * *

К сожалению, автор «Сокровища владык» не продолжает эту интересную историю, и его читателям не суждено узнать, как долго и насколько успешно существовала держава, в которой был такой визирь. Но нужно совсем немного воображения, чтобы это представить, особенно принимая во внимание ту важную роль, которую «зерцала», в полном соответствии с политической реальностью, отводили деятельному министру. Повторяю, в такой трактовке, как у Ибн-аль-Джавзи, исключается целенаправленная деятельность, ибо её результаты выводятся за пределы человеческих воздействий. Со ссылкой на «некоего мудреца» приводится максима: «Остерегайся того, что ты подстраиваешь своему врагу, так же как ты остерегаешься того, что он подстраивает против тебя». Но это не императив, имеющий моральную подоплёку (типа «Не копай яму другому») и показывающий в конечном счёте наказуемость безнравственных деяний («Сам в неё попадёшь»). Здесь иное – несоответствие результатов человеческих действий планам и намерениям по причине реального бессилия человека в мире Божественного всемогущества. Ибн-аль-Джавзи продолжает максиму: «Ведь часто человек гибнет от того, что сам устроил, – падает в колодец, что сам вырыл, ранится мечом, что сам обнажил» [187]. Так сто́ит ли обнажать меч? И зачем копать колодец?

Можно было бы и дальше следовать за рассматриваемым автором, нанизывающим на один стержень аяты, хадисы, притчи, стихотворные бейты и афоризмы. Но ясно и так, в чём пафос его произведения. Хочу подчеркнуть только одно: Ибн-аль-Джавзи не удовлетворяется «упованием» (таваккуль) и призывает к более высокой форме – к тому, что он (впрочем, не только он один) называеттафви́д, т. е. «препоручение себя Богу». Самозабвенная любовь к Аллаху приносит человеку (не будем забывать: владыке, правителю!) радость от всего того, что с ним случается по Божественному предопределению. Ведь принимается же с радостью и удовольствием, как считает рассматриваемый автор, всё, что исходит от любимого или с ним связано. Автор «Сокровища владык» пересказывает по этому случаю ещё одну назидательную историю.

Как от самозабвенной любви можно пальцы потерять

У одного человека была наложница, которую он очень любил. Однажды та занедужила, и он решил приготовить для неё целебное кушанье. Когда он помешивал варево в кастрюле, его любимая застонала, он уронил от неожиданности ложку, но самозабвенно продолжал размешивать кипящее зелье – уже рукой, пока не отвалились пальцы. Он не почувствовал боли, потому что душа его была переполнена любовью. Совет читателю «Сокровища владык» прост: возлюбить Бога до самозабвения, тогда всё назначенное Им человеку, даже страдание, будет в радость [188].

* * *

История, что там говорить, прекрасная. Но о практической ценности подобных историй для властелина я предлагаю судить самому Читателю…

И всё же большинство авторов «поучений» шли в ином направлении и стремились как минимум согласовать веру в Божественное всемогущество с потребностями планируемого, целенаправленного, результативного и успешного человеческого действия.

В «Греческих заветах» Ибн-ад-Даи содержится идея, которой посвящена отдельная главка, – о том, что благосклонность судьбы не должна приводить к пренебрежению делом, «Пусть порядок в твоих заботах и то, что их ход тебе содействует, не толкают тебя на пренебрежение делом, – предупреждает Ахмад Ибн-ад-Дая владыку. – Ведь благосклонность случая, не закреплённая делом, похожа на дождевую воду, которую человек собирает и помещает в те места, в которых он может ею воспользоваться, но без того, чтобы заранее позаботиться и о ремонте водоёма, и об очистке отводных каналов, и о возделке земли, и о посеве зёрен» [189].

Далее автор «Греческих заветов» вводит пару взаимосвязанных понятий – «рок» и «дело». «А ведь рок по отношению к делу – как дух по отношению к телу, ведь без него (духа. – А. И.) нет в нём жизни. Дело – как тело, что превращает рок из общего в частный» [190]. К сожалению, здесь нет дополнительных разъяснений, касающихся «общего» рока и «частного» рока, а то можно было бы эти понятия интерпретировать, скажем, как некую возможность (в первом случае), реализуемую в действительности благодаря человеческой деятельности и конкретизируемую, превращаемую в «частную» (во втором случае).

Тогда представления Ибн-ад-Даи тяготели бы больше не к фатализму, а к здравосмысленному разделению жизненных обстоятельств на объективные и субъективные, зависящие и не зависящие от человека.

Значительно позже Никколо Макиавелли выразил подобную идею через пару терминов – «форту́на» (всё, что складывается помимо воли человека) и «вирту́» (то, что человек может совершить сам). Это сравнение касается и других разбираемых ниже образцов рассуждений. Вообще в ряде «княжьих зерцал», так же как и у Ибн-ад-Даи в его «Греческих заветах», заметна тенденция к замене устоявшегося в исламской теологической и законоведческой литературе и ставшего техническим термином выражения аль-Када́’ва-ль-Ка́дар, т. е. Божественное предопределение, другими – просто кадар, акда́р, макду́р, макади́р. Здесь я вижу не просто размывание идеологически обязательного понятия через введение новых лексем, но и придание новым понятиям иного смысла, тяготеющего именно к «року», «фортуне», просто даже «стечению обстоятельств». Корень кадара имеет и такое значение, как «определять», «рассчитывать» и т. п. И в этом случае упомянутые термины, альтернативные выражению аль-Када’ ва-ль-Кадар имели бы отношение не к Божественному предопределению, которое не поддаётся преодолению, а к каким-то расчётам условий и событий, расчётам, подобным астрологическим.

Ибн-ад-Дая соскальзывает к новым сравнениям, которые призваны помочь уразумению взаимозависимости между роком и делом. «Некий мудрец прибег к уподоблению рока и дела и сделал рок похожим на зрячего, но безногого мужа, а дело – на слепого, но крепкого и с ногами. И если они помогут один другому, то слепой понесёт зрячего и зрячий окажется с ногами слепого, слепой же – под водительством зрячего. А если они повздорят, и останется слепой в одиночестве, то труден будет его путь и не будет у него уверенности в том, куда он идёт. А зрячий останется на своём месте, не в состоянии никуда двинуться» [191].

Ещё один авторитетный автор (его произведение цитируется на протяжении всего Средневековья) – Абу-Бакр ат-Тартуши, несомненно, является сторонником активизма. «Путь осуществления какого-то дела для человека, устремившегося к нему, состоит не в том, чтобы дверь закрыть перед ним и дело сие препоручить Господу и ждать, пока оно состоится». Ещё раз он повторяет: «Тот, кто уселся дома и дверь дома закрыл, уповая на Всевышнего Аллаха», – такой человек разошёлся со здравым смыслом и погряз в неразумии. Чтобы совсем стало ясно, приводит он и конкретный пример отрицаемого им квиетизма. Он пишет о человеке, который «взыскует растения и потомство, но садится в доме своём, и с женой не имеет сношений, и землю не засевает, надеясь в этом на Всевышнего Аллаха, веруя, что жена его родит без совокупления, а земля даст растения без того, чтобы что-то посеять». Такой человек «выходит за пределы разумного, небрежёт повелениями Аллаха». Достоин порицания и тот, кто ни к чему не стремится. Такой человек «ослабляет свой пыл, оподляет душу, он становится похож на живущих в норах животных и насекомых, кои в норах рождаются и там умирают» [192].

Очевидно, что идеалом для ат-Тартуши является человек деятельный – планирующий, предусматривающий, берегущийся, решающий, действующий. Он напоминает о фактах предусмотрительности и активного влияния на обстоятельства в истории ислама. Ведь Пророк и панцирь носил, и велел вырыть ров вокруг Медины, и расставил лучников в битве при Ухуде, уберегаясь от атаки Халида Ибн-аль-Валида, и сам лечился, и других заставлял лечиться [193].

Но было идеологическое ограничение такой проповеди активизма – провозглашаемое в исламской религии всесилие Аллаха, Его промысел в мире. «Знай перво-наперво, – обращается к читателю сам автор „Светильника владык“, – что всё в мире – движение и покой, добро и зло, польза и вред, вера и нечестивость, покорность и восстание – происходит по предопределению (аль-Када’ ва-ль-Кадар). Так, и птица не полетит на своих крыльях, и не поползёт тварь на брюхе и лапах, и не пролетит комар, и не упадёт листок – кроме как по Его предопределению, Его волению, Его желанию. И не произойдёт также ничего из упомянутого без того, чтобы не знал Он об этом заранее» [194]. Опровергать это положение ат-Тартуши не взялся бы по понятным причинам. И ему остаётся только ослабить или даже свести на нет противоречие между активизмом и фатализмом.

Ат-Тартуши делает это, переводя противоречие в соотношение двух пар понятий, и, оперируя ими, стремится обосновать активную жизненную позицию. Во-первых, предопределение и человеческое устремление «не могут отрицать одно другое» в том смысле, что Божественное предопределение охватывает всё происходящее. Поэтому «может случиться, что Всевышний Аллах предопределил, что нечто произойдёт с тобой без твоего стремления, и оно происходит с тобой; а может и так, что Он предопределил, чтобы происходящее осуществилось при твоём стремлении, и так будет». Иными словами, и стремление подчиняется предопределению, поэтому между ними не может существовать взаимного отрицания. Во-вторых, есть ещё одна пара – упование и добывание, и они не противоречат одно другому, потому что локализованы в разных местах: упование – в сердце, добывание – в телесных органах. «А вещи, находящиеся в двух разных местах, не могут быть противоположными». Иной вариант той же идеи: «Упование на предопределение черпается в разуме, а стремление и добывание коренятся в деле». В-третьих, ат-Тартуши превращает предопределение и человеческое стремление в два одинаково важных условия деятельности. Он приводит сравнение их с двумя перемётными мешками на спине вьючного животного. Они должны быть уравновешены; в противном случае мешки станут спадать, животное утомится, и путешествие не заладится. Ещё одна аналогия – история слепого и безногого, которые объединились, и первый носил второго, так они и жили. (Правда, ат-Тартуши, быть может, не без умысла не уточняет, кто символизирует, скажем, предопределение – слепец или безногий калека, известные нам по «Греческим заветам».) «Так и с этим, – заключает ат-Тартуши, – смазывая проблему первичности-вторичности „слепца“ и „калеки“, – причина предопределения – человеческое устремление, а причина устремления – предопределение; одно вызывает другое (букв.: каждый назначает себе сотоварища)» [195]. Достаточно гибка, скажем так, практическая рекомендация читателю-мусульманину: «Пусть он (раб Божий. – А. И.) не опирается только на причинность, надеясь на неё, но делает это, веря, что Всевышний Аллах творит, что пожелает» [196]. Это казуистическое высказывание означает одно: человек должен действовать, принимая во внимание существующие причинные зависимости и создавая новые по собственному усмотрению, но при этом он должен верить во всемогущество Аллаха.