Текст книги "Логика оценок и норм. Философские, методологические и прикладные аспекты. Монография"

2. Акцентуированные высказывания

Чистые оценки и чистые нормы почти не встречаются в теориях, которые не ставят своей специальной задачей их выработку и обоснование. В обычные социальные и гуманитарные теории оценки входят, как правило, только в виде «смешанных» описательно-оценочных утверждений. Обилие последних в этих теориях создает иногда обманчивое впечатление, что в них вообще нет «чистых» описаний и в каждом дескриптивном их утверждении имеется элемент оценки.

Высказывания, близкие к описаниям

Двойственные высказывания, имеющие неотчетливо выраженный описательно-оценочный характер и стоящие ближе к описаниям, чем научные законы, можно назвать акцентуированными высказываниями. Такие высказывания функционируют первоначально как описания, но затем, становясь элементами сложной системы утверждений, начинают нести на себе отблеск входящих в эту систему или служащих ее координатами ценностей.

Акцентуированные высказывания непосредственно связаны с поднятой М. Вебером темой «отнесения к ценностям»: описание, функционирующее в рамках определенной системы ценностных координат, само становится оценочно окрашенным, хотя и не переходит в разряд оценок, причем оценочно окрашены едва ли не все описания, даваемые науками о культуре⁷⁷.

Акцентуированными являются многие утверждения о фактах, особенно о фактах, играющих ключевую роль в обосновании конкретной теории. Такие факты обычно фиксируются высказываниями со связкой «есть». Но, учитывая их значение для поддержки общих принципов теории, утверждения о них можно переформулировать с «должно быть»: исследуемый объект не просто обладает указанными в утверждении свойствами, но должен обладать ими, иначе будет поставлена под сомнение сама теория.

Описательно-оценочный характер суждений диалектики

Неомарксист Г. Маркузе ограничивает ценностное измерение утверждений о фактах суждениями диалектики в гегелевском смысле⁷⁸.

В аристотелевской логике, пишет Маркузе, суждение, составившее ядро диалектического мышления, формализовано в форме «S есть Р». Но эта форма скорее скрывает, чем обнаруживает основополагающее положение, утверждающее негативный характер эмпирической действительности. «Мыслить в соответствии с истиной означает решимость существовать в соответствии с истиной, реализация сущностной возможности ведет к ниспровержению существующего порядка… Таким образом, ниспровергающий характер истины придает мышлению качество императивности. Центральную роль в логике играют суждения, которые звучат как демонстративные суждения, императивы, – предикат «есть» подразумевает «должно быть». Этот основывающийся на противоречии двухмерный стиль мышления составляет внутреннюю форму не только диалектической логики, но и всей философии, которая вступает в схватку с действительностью. Высказывания, определяющие действительность, утверждают как истинное то, чего «нет» в (непосредственной) ситуации; таким образом, они противоречат тому, что есть, и отрицают его истину⁷⁹. Маркузе приводит в качестве примеров суждения: «Добродетель есть знание», «Совершенная действительность есть предмет совершенного знания», «Истина есть то, что есть», «Человек свободен», «Государство есть действительность Разума» и т. п. «Если эти суждения должны быть истинными, тогда связка «есть» высказывает «должно быть», т. е. желаемое. Она судит об условиях, в которых добродетель не является знанием, в которых люди не свободны и т. п. Верификация высказывания включает процесс развития как действительности, так и мышления: (S) должно стать тем, что оно есть. Категорическое утверждение таким образом превращается в категорический императив; оно констатирует не факт, а необходимость осуществления факта. Например, можно читать следующим образом: человек (на самом деле) не свободен, не наделен неотъемлемыми правами и т. п., но он должен быть таковым, что он свободен в глазах Бога, по природе и т. п. Диалектическое мышление понимает критическое напряжение между «есть» и «должно быть» прежде всего как онтологическое состояние, относящееся к структуре самого Бытия»⁸⁰. Диалектическое рассуждение всегда идет, по Маркузе, в модусе долженствования, даже если оно не пользуется никакими логическими связками, кроме «есть»

Маркузе имеет в виду довольно узкий круг описательных по своей форме высказываний, подразумевающих «должно быть», т. е. оценку. Эти описательные высказывания представляют собой элементы философии, «вступающей в схватку с действительностью». Обоснование таких высказываний включает, как правильно отмечает Маркузе, преобразование не только мышления, но и тех фрагментов действительности, к которым относятся высказывания. Иными словами, подобные высказывания функционируют не только как описания, предназначение которых – соответствовать действительности, но и как оценки, цель которых – служить руководством для изменения действительности. Это означает, что рассматриваемые высказывания являются, выражаясь нашим языком, двойственными, соединяющими описание и оценку.

Оценки в социальных теориях

Маркузе ограничивает свой анализ высказываниями социальной философии, причем такой, которая выдвигает достаточно радикальную программу переустройства существующего общества. Но в общем случае всякая социальная философия, говорящая о будущем общества, придает тем ключевым фактам, на которые она опирается, оттенок долженствования и оценки. Это верно не только в отношении социальной философии, но и любой социальной теории. Теории жизни общества, экономической, политической и т. д., всегда предполагают определенные ценности. Фактические, казалось бы, утверждения этих теорий, попадая в силовое поле этих ценностей, приобретают оттенок долженствования. Они не становятся оценками, но, оставаясь описаниями, оказываются оценочно окрашенными высказываниями.

«Каждый обществовед всегда придерживается определенных ценностей, что косвенно отражается в его работе, – пишет социолог Ч. Миллс. – Личные и общественные проблемы возникают там, где появляется угроза ожидаемым ценностям, и их нельзя четко сформулировать без признания существования этих ценностей»⁸¹. Усилия общественных наук направлены на понимание жизни людей и в конечном счете являются попыткой придать человеческому разуму более значительную и более существенную роль в историческом процессе. Это означает, что все обществоведение опирается на убеждение в ценности разума в жизни людей.

Общественная наука предполагает также ценность истины, факта: «В мире, где бытует так много бессмыслицы, любое утверждение о факте имеет политическое и моральное значение. Все обществоведы самим фактом своей работы вовлечены в борьбу между просветительством и мракобесием»⁸². Третья ценность, упоминаемая Миллсом в числе тех ценностных предпосылок, без которых невозможно научное изучение общества, – это человеческая свобода.

Очевидно, что все основополагающие ценности наук об обществе, называемые Миллсом, неуниверсальны, так как являются ценностями развитого общества и той общественной науки, которая в нем существует. В иных обществах, скажем в отсталых или тоталитарных, фундаментальные ценности общественных наук совершенно иные; так, среди этих ценностей отсутствует ценность факта и тем более ценность индивидуальной свободы. Хотя ценности, стоящие за общественными науками, разные в разных обществах, но в каждом обществе имеются какие-то основополагающие ценности, определяющие координаты социального исследования. Эти ценности могут не быть предметом специального изучения, но они всегда существуют и задают основные направления исследования общества. Кроме того, само такое исследование порождает определенные ценности, отстаиваемые открыто или только подразумеваемые. В этой атмосфере фундаментальных и вторичных ценностей социальных наук даже некоторые описательные по своей интенции высказывания способны приобрести оценочную окраску

Оценочные слова и называние

К акцентуированным высказываниям можно отнести высказывания с так называемыми оценочными словами. Многие понятия как обычного языка, так и языка социальных и гуманитарных наук имеют явную оценочную окраску.

Круг этих понятий, сопряженных с позитивной или негативной оценкой, широк и не имеет четких границ. В числе таких понятий: «наука» как противоположность мистике и иррационализму; «знание» как противоположность слепой вере и откровению; «равенство», под знаком которого проходили все крупные социальные движения, начиная с Великой французской революции; «справедливость», воодушевляющая критику всех существующих социальных порядков; «свобода», постоянно меняющая свое значение, но остающаяся одним из ключевых слов почти всех идеологий, и т. п. Даже сами понятия «истина» и «ценность» во многих своих употреблениях имеют явный оценочный оттенок. Введение подобных понятий редко обходится без привнесения неявных оценок.

Ценности входят в рассуждение не только с особыми «оценочными словами». При своем употреблении любое слово, сопряженное с каким-то устоявшимся стандартом, способно вводить неявную оценку.

Называя вещь, мы относим ее к определенной категории и тем самым обретаем ее как вещь данной, а не иной категории. В зависимости от названия, от того образца, под который она подводится, вещь может оказаться или хорошей, или плохой.

По этому поводу можно привести несколько интересных примеров. Хорошее здание, заметил как-то Спиноза, – это всего лишь плохие развалины. Все, что кажется древним, прекрасно, все, что кажется старым, прекрасным не кажется (Ж. Жубер). Глупое сочинение становится блестящим и остроумным, если только предположить, что глупость – сознательный прием (Жан Поль).

Называние – это подведение под некоторое понятие, под представляемый им образец вещей определенного рода и – значит, оценка. Назвать привычную вещь другим именем – значит подвести ее под другой образец и, возможно, иначе ее оценить.

То, что, давая вещи название, мы тем самым нередко неявно оцениваем ее, и что вещь, хорошая в свете одного названия, может оказаться посредственной или даже плохой, будучи названной иначе, замечено очень давно. Судя по всему, именно с этим связана старая и до сих пор остающаяся не понятой адекватно доктрина «выправления имен» Конфуция: все явления и все вещи должны соответствовать тому смыслу, который вложен в их название. По поводу этой своеобразной доктрины можно заметить: вещь, отвечающая названию (стандарту, стоящему за ним), является хорошей, или позитивно ценной; если бы все вещи соответствовали своим названиям и не было возможности назвать их иначе, плохих вещей просто не было бы. Таким образом, решение, предлагаемое Конфуцием, идет по линии замены истинностного подхода к миру ценностным подходом: при последнем вещи именуются так, чтобы все они оказались хорошими.

Таким образом, не только «оценочные», но и, казалось бы, оценочно нейтральные слова способны выражать ценностное отношение. Это делает грань между описательной и оценочной функциями языковых выражений особенно зыбкой и неустойчивой. Как правило, вне контекста употребления выражения невозможно установить, описывает ли оно, или оценивает, или же пытается делать и то и другое сразу⁸³.

3. Научные законы

Наиболее общие принципы теории имеют отчетливо двойственный, дескриптивно-прескриптивный характер. Они описывают и объясняют некоторую совокупность фактов. В качестве описаний они должны соответствовать эмпирическим данным и эмпирическим обобщениям. Вместе с тем принципы являются также стандартами оценки как других утверждений теории, так и самих фактов.

Если роль ценностной составляющей в общих принципах научной теории преувеличивается, они становятся лишь средством для упорядочения результатов наблюдения и вопрос о соответствии данных принципов действительности оказывается некорректным.

Так, Н. Хэнсон сравнивает общие теоретические суждения с рецептами повара. Как рецепт лишь предписывает, что надо делать с имеющимися в наличии продуктами, так и теоретическое суждение следует рассматривать скорее как указание, которое дает возможность осуществлять те или иные операции с некоторым классом объектов наблюдения. «Рецепты и теории, – заключает Хэнсон, – сами по себе не могут быть ни истинными, ни ложными. Но с помощью теории я могу сказать нечто большее о том, что я наблюдаю»⁸⁴.

Ценностная составляющая научных законов

Ценностно нагружены не только общие принципы, но и в той или иной мере и все законы научных теорий. Научный факт и научную теорию невозможно строго отделить друг от друга. Факты истолковываются в терминах теории, их содержание определяется не только тем, что непосредственно устанавливается ими, но и тем, какое место они занимают в теоретической системе. Теоретическая нагруженноcть языка наблюдения и выражаемых в нем фактов означает, что и факты не всегда являются ценностно нейтральными⁸⁵.

В жизни научного закона можно выделить три типичных этапа:

– период становления закона, когда он функционирует как гипотетическое описательное утверждение и проверяется прежде всего эмпирически;

– период зрелости закона, когда он эмпирически подтвержден в достаточной мере, прочно вошел в теорию, получил ее системную поддержку и функционирует не только как эмпирическое обобщение, но и как правило оценки других, менее надежных утверждений теории; зрелый закон является двойственным высказыванием и проверяется не только эмпирически, но и по своей эффективности в той практике, которая направляется теорией;

– период старости закона, когда он уже входит в ядро теории, используется прежде всего как правило оценки других ее утверждений и может быть отброшен только вместе с самой теорией; проверка такого закона касается прежде всего его эффективности, хотя за ним остается и эмпирическая поддержка, полученная еще в период его становления.

На втором и третьем этапах своего существования научный закон является двойственным, описательно-оценочным утверждением и проверяется как все утверждения такого рода. Речь идет именно о типичных этапах эволюции закона, а не о том, что каждый закон проходит все три этапа. Здесь можно провести аналогию с этапами жизни человека: юностью, зрелостью и старостью. Выделение этих этапов не означает, что биография каждого человека включает их все: одни люди доживают до глубокой старости, другие умирают совсем молодыми. Аналогично научные законы, представляющие собой простые эмпирические обобщения («Все металлы электропроводны», «Все многоклеточные живые организмы смертны» и т. п.), никогда не вступают, как кажется, в период старости. Этим объясняется их удивительная – в сравнении с другими научными законами – устойчивость: когда теория, в которую они входили, отбрасывается, они обычно становятся элементами новой, пришедшей ей на смену теории.

В качестве примера закона, прошедшего в своей эволюции все три этапа, можно привести второй закон механики Ньютона. Долгое время этот закон был фактической истиной. Потребовались века упорных эмпирических и теоретических исследований, чтобы дать ему строгую формулировку. Сейчас данный закон выступает в рамках теории Ньютона как аналитически истинное утверждение, которое не может быть опровергнуто никакими наблюдениями⁸⁶. Другим примером закона, прошедшего все три типичных этапа эволюции, может служить упоминавшийся ранее химический закон кратных отношений, ставший аналитическим высказыванием после работ Дальтона.

Два типа аналитических истин теории

Эволюция научных законов показывает, что нет жесткой, раз и навсегда установленной границы между аналитическими и синтетическими (фактическими, эмпирическими) утверждениями. Существуют два типа аналитических истин:

1) утверждения, истинные благодаря своей форме и значению входящих в них логических терминов (например, «Если идет дождь, то идет дождь»);

2) утверждения, истинные благодаря значениям входящих в них не только логических, но и дескриптивных терминов («Ни один холостяк не является женатым»).

Аналитические истины первого типа определяют логику теории. Они не подвергаются ни исследованию, ни тем более сомнению в ее рамках и являются в известном смысле высшими ее ценностями, с которыми должно сообразовываться все остальное. С точки зрения самой теории более интересны аналитические истины второго типа. Они приобретают аналитический характер в определенный момент развития теории и могут утратить его в ходе последующей ее эволюции.

Примером утверждений, считавшихся истинными в силу значений входящих в них дескриптивных терминов теории и превратившихся позднее в фактические истины, могут служить те определения «тока» и «сопротивления», которые принимались до открытия закона Ома. После установления этого закона и ряда уточнений значений входящих в него терминов данные определения перешли в разряд эмпирических утверждений. «Я в настоящее время даже подозреваю, – пишет Т. Кун, – что все революции, помимо прочего, влекут за собой отказ oт обобщений, сила которых покоилась раньше в какой-то степени на тавтологиях»⁸⁷.

Л. Витгенштейн отмечает, что разделение всех утверждений на две взаимоисключающие группы: случайных, или требующих проверки в опыте, и необходимых, или истинных в силу своего значения, и бедно, и неверно. Статус эмпирического утверждения зависит от контекста. Вне контекста бессмысленно спрашивать, является ли данное положение проверяемым или оно просто «крепко удерживается» нами. Когда мы твердо придерживаемся некоторого убеждения, мы обычно более склонны сомневаться в источнике противоречащих данных, нежели в самом убеждении. Однако, когда эти данные становятся настолько многочисленными, что мешают использовать рассматриваемое убеждение для оценки других предложений, мы можем все-таки расстаться с ним⁸⁸.

Это в общем верное описание аналитических истин теории, как, впрочем, и иных ее внутренних ценностей. Они определяются контекстом и функционируют как ценности до тех пор, пока выступают в качестве стандартов оценки ее утверждений. Под давлением обстоятельств, прежде всего новых фактических данных, прежние стандарты могут быть пересмотрены и заменены другими. Последние должны по-новому упорядочить утверждения теории и, сверх того, объяснить, почему старые стандарты оказались неэффективными.

Ценности в структуре научных теорий

Недостаточное внимание к ценностям в структуре научных теорий, в частности к оценочным компонентам научных законов, во многом объясняется неисследованностью способа упорядочения положений, входящих в теории.

Теория всегда имеет иерархическое и ступенчатое строение. С каждой новой, более высокой ступенью иерархии увеличивается ценностное, прескриптивное значение утверждений, относящихся к этой ступени; возрастает их сопротивляемость попыткам опровергнуть или отказаться от них, усиливается их роль как критериев оценки иных положений, принадлежащих более низким ступеням.

О ступенчатом характере физической теории физик Е. Вигенер пишет: «Именно переход с одной ступени на другую, более высокую, – от явлений к законам природы, от законов природы к симметрии, или принципам инвариантности, – представляет собой то, что я называю иерархией нашего знания об окружающем мире»⁸⁹

Теорию, рассматриваемую в статике, можно уподобить ступенчатой пирамиде, верх которой составляют номинальные определения, конвенции и аналитические истины; чуть ниже расположена область наиболее общих принципов; еще ниже – область научных законов, устанавливаемых теорией, и тех эмпирических закономерностей, оценочная составляющая которых минимальна и которые обычно сохраняются после падения теории. Теории, взятые в динамике, безусловно не являются устойчивыми: они не существуют вне зависимости от других теорий и в изоляции от фактов, которые в конечном счете оказываются тверже любых конвенций и определений.

Неопозитивисты различали всего два уровня теории – эмпирический и теоретический и выделяли в качестве совершенно независимого уровень логики и математики. Понятно, что такая упрощенная иерархизация не позволяла обнаружить ценностные отношения, существующие между разными уровнями.

И. Лакатос различал «жесткое ядро теории» и ее «периферию». Можно сказать, что ядро теории – это как раз та ее часть, которая несет наибольшую ценностную нагрузку. «Жесткость» ядра означает прежде всего, что не столько оно сопоставляется с другими положениями теории, сколько они соотносятся с ним на предмет соответствия ему. Используя терминологию Витгенштейна, можно сказать, что «ядро теории» – это та ее часть, которая «наиболее крепко удерживается» нами.

Отчетливо двойственный, описательно-предписательный характер наиболее общих принципов теории отмечается многими авторами.

Н. Хэнсон, например, пишет: «Формулировки законов иногда используются для выражения возможных и случайных утверждений, иногда для выражения правил, рекомендаций, предписаний, нормативов, соглашений, априорных утверждений… а иногда формально-аналитических высказываний. Немногие осознают разнообразие способов использования формулировок научных законов в одно и то же время, иногда в одном и том же отчете об эксперименте»⁹⁰.

Иногда две функции общих принципов – описание и оценка – разрываются, значение одной из них резко преувеличивается, а другой – игнорируется. Когда абсолютизируется момент описания, принципы онтологизируются и предстают как прямое, однозначное и единственно возможное отображение фундаментальных характеристик бытия. Когда принимается во внимание только оценочная функция, принципы истолковываются как конвенции, на выборе которых сказывается все, начиная с соображений математического удобства и кончая личными склонностями ученого.

Если не только общие принципы теории, но и все ее законы и даже некоторые факты ценностно нагружены, то ясно, что ценности неизбежны в структуре всех теорий, как гуманитарных, так и естественно-научных. И поскольку ценности входят в теорию, как правило, не в виде явных оценок, а в форме дескриптивно-прескриптивных утверждений, невыполнимо не только требование устранять ценности из науки, но и более слабое требование отделять содержащиеся в теории оценки от чисто описательных утверждений⁹¹.