Текст книги "На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь"

Глава 8

21 сентября. Вечер

Мой честно заслуженный отдых прервал приезд целой делегации, прибывшей на нескольких машинах. Из моего трофейного псевдовнедорожника вышел командир полка, который, выслушав короткий доклад комбата, вместе с ним направился в мою сторону, оставив всех сопровождающих у машины.

– Товарищ Соколов, командир дивизии попросил кое-что у вас спросить, – сразу начал он, разворачивая карту. – Вот линия фронта на текущий момент. Как видите, южнее Андреаполя со стороны немцев почти никаких частей нет. Каково ваше мнение, что предпримет командование германского корпуса?

– Полагаю, что смыкать фланги двух дивизий, стоящих сейчас напротив городов Андреаполя и Западная Двина, смысла нет. Слишком растянутые порядки войск мы без труда сможем прорвать. Оставлять большую дыру в линии фронта тоже нельзя. Поэтому оптимальным с точки зрения и командира 23-го корпуса, и командования всей группы армий «Центр», будет приказ для 251-й дивизии отходить на юг. Таким образом, у фон Бока исчезнет брешь в войсках. А то, что огромный промежуток теперь появится между группами армий «Центр» и «Север», его не сильно волнует. Возможно даже, что три оставшиеся дивизии уплотнят построение и даже развернутся к северу, чтобы лучше защитить левый фланг всей группы армий. В этом случае разрыв еще сильнее увеличится.

Выслушав мою тираду, комполка довольно покивал:

– Командующий того же мнения. Видно, не зря вы долго жили там, изучая вероятного противника. Если немцы так и поступят, как вы полагаете, то они выступят этой же ночью, ведь завтра мы можем отрезать им все пути к отступлению. Теперь смотрите, товарищ Иванов. Самый короткий путь для отступления фашистов ведет через Сысоево. Пойдут ли они по хорошей дороге в двух километрах отсюда или же по проселочной, до которой чуть больше километра, но в любом случае мы сможем обстреливать колонну из орудий и даже минометов. Именно поэтому наши части, занявшие Клюкуново и Ново-Тихвинское, не продвигаются дальше. Мы хотим застать противника врасплох во время марша и атаковать его. Для этого сюда пришлют дивизион гаубиц и батарею трофейных орудий. Поэтому я вам и приказал оставить в этой роще боеприпасы. К двум гаубицам, которые захватили вы, уже прибавилось еще три штуки, и у нас теперь имеется полноценная 105-миллиметровая батарея.

– Хорошо, если немцы пойдут здесь, – задумчиво произнес Сергей, – но на их месте я бы выбрал длинный обходной путь.

– В этом случае 186-я дивизия, которая расположена слева от нас, пройдет вперед и попробует блокировать вот этот перекресток дорог, создав там пробку. Ваш батальон сейчас находится в самом центре болот, и посылать вас куда-нибудь ночью смысла нет. Вместо этого мы отправим разведчиков с рацией, и они смогут корректировать огонь гаубиц. Вот только, к сожалению, минометы и трофейные 75-миллиме-тровые пушки так далеко не стреляют.

– А куда мы пошлем корректировщиков? – поинтересовался я. – Если они расположатся близко от дороги, то их нужно будет прикрывать.

– Да, к сожалению, местность здесь низинная, холмов почти нет. Поэтому, чтобы получить хороший обзор, им придется подойти к дороге хотя бы на километр.

– Если по дороге будет проходить целая дивизия, – опять вмешался я, – то для прикрытия корректировщиков надо выделить не меньше роты.

– Ясно, – сразу уловил мою мысль Сергей, – твоя рота самая большая, самая опытная, и лучше всех вооружена. В общем, опять идти тебе.

Капитан задумчиво посмотрел на нас, но возражать не стал. Подозвав двух офицеров-артиллеристов, ожидавших у машины, одним из которых оказался мой знакомый Гусев, он стал обсуждать с ними возможные маршруты движения и пути отхода. Окончательный вариант выглядел так: сначала вдоль железной дороги на запад до пересечения речки Шамара. Перейдя речушку по железнодорожному полотну, сразу поворачиваем на север. Потом пересекаем грунтовку, проходим еще километр и останавливаемся в лесу примерно посередине между двумя дорогами. С собой у нас будет две рации. Получив сообщение о том, каким путем движется колонна, мы подберемся к ней поближе и начнем корректировать огонь артиллерии.

Времени до темноты оставалось немного, и я начал собирать бойцов. Нам нужно было успеть проверить оружие и пополнить боеприпасы. С десяток человек, у которых еще не до конца зажили легкие ранения, я оставил. Если нам придется в темпе убегать, они могут стать для отряда обузой. Станок для пулемета тоже решили не брать. Таскать его ночью по лесам и болотам довольно затруднительно. Несмотря на протесты солдат, каждому пришлось взять несколько банок консервов и сухари. Хотя все дружно уверяли меня, что по крайней мере еще сутки не захотят есть, но кто знает, когда мы вернемся. Могут же немцы заблокировать нас в лесу на несколько дней.

Пока все перематывали портянки, а старшина лично проверял снаряжение у каждого бойца, я отправился к артиллеристам кое-что уточнить. Больше всего меня беспокоила связь. Если придется также громко орать, как при работе на нашей новой батальонной рации, то ночью немцы услышат нас издалека. Выслушав мои опасения, Гусев с гордостью продемонстрировал небольшую трофейную радиостанцию Torn.Fu.d2, которую можно было удобно переносить на спине. Как он пояснил, это название как раз и означает сокращение от слова Tornister – «рюкзак». К ней уже успели приклеить несколько бумажек с переведенными названиями ручек настройки. По очереди с подоспевшим Сергеем мы надевали наушники и проверяли качество связи. Слышимость действительно была отличная, как будто говоришь по телефону с соседним кабинетом. Правда, дивизион, с которым мы переговаривались, находился меньше, чем в километре от нас. Но все-таки было чем восхищаться.

– Вот всегда так, – сокрушался комбат, – одни добывают трофеи, а другие ими пользуются.

Я был с ним полностью согласен. Если трофейное оружие, бинокли и продовольствие нам оставляли, то за радиостанциями тут же выстраивалась целая очередь тех, кому они были нужнее.

– Ничего, с нашими темпами скоро в каждой роте такая игрушка будет, – пообещал я. – Да и зачем тебе маленькая рация. Несолидно для командира батальона. Вот твою 5-АК приходится на повозке возить, и сразу видно, что ее обладатель большой человек. Ведь она только командирам полка положена.

Восторженный осмотр чуда враждебной техники на службе у социализма прервал запыхавшийся Михеев.

– Товарищи командиры, разрешите обратиться, – и, не дождавшись ответа, сержант сразу продолжил: – Там особист приехал и требует всех бывших пленных отправить в фильтрационный лагерь.

– Лейтенант Танин? – удивился Сергей. – Мы его поставили в известность, и он не возражал.

– Никак нет, там капитан НКВД Соловьев, говорит, что он к начальнику особого отдела дивизии.

– Странно, не знаю такого, – нахмурился комбат. – И чем же он мотивировал свое требование?

– Да уж материл он так, как ни один боцман материть не умеет.

– Ах, он еще и ругается на моих подчиненных? Так, сейчас с ним разберемся. – Сергей сжал кулаки, и было видно, что в этот момент с ним лучше не связываться. – На прежнего особиста дивизии все жаловались, что он на подчиненных кричит, но вот это уже ни в какие рамки не вписывается.

Капитан-особист, так напугавший нашего сержанта, уже шел к нам в сопровождении двух автоматчиков. Было видно, что он тоже собрался рвать и метать. И действительно, еще метрах в тридцати от нас энкавэдэшник заорал так, что все вокруг тут же притихли.

– Это кто, мать… бип… бип… бип… разрешил? Да я этого… бип… сейчас бип… бип… и бип-бип-бип через бип-бип. Кто тут командир этого… бип-бип… батальона?

– Старший лейтенант Иванов, – ледяным голосом представился комбат. – Предъявите ваши документы.

– Да я… бип… тебя самого… бип-бип… с этими документами, – не совсем по уставу ответил особист, но все-таки достал удостоверение, так как все ближайшие красноармейцы по знаку комбата уже подняли оружие и взяли пришельцев на мушку.

Сергей покрутил документ, потер скрепки, внимательно рассмотрел печать, и когда Соловьев уже начал нервничать, вернул обратно.

– Прошу, товарищ капитан. Сами понимаете, вокруг диверсантов полно, а о вашем назначении нас не предупредили. Да и звание у вас, скажем так, не очень соответствует этой должности. Ваши предшественники были капитанами госбезопасности. Так что вы хотели мне сказать?

Особист уже не ругался, и смотрел только на меня.

– Старший лейтенант Соколов, – представился я. – По моей инициативе бывшие пленные зачислены в состав батальона, и им предоставлена возможность кровью искупить свою вину. Моя рота скоро отправляется на выполнение боевого задания, и попрошу нас не задерживать.

– Списки составлены, товарищ старший лейтенант? – уже совершенно нормальным тоном спросил капитан.

– Так точно. Товарищ Иванов, предоставьте, пожалуйста, начальнику особого отдела списки пополнения, ему необходимо их проверить. Много времени это не займет. У вас, товарищ капитан, есть пятнадцать минут, чтобы переговорить с моими бойцами, а потом мы выступаем.

Забрав у комбата листки с перечнем фамилий и званий бывших пленных, мы спокойно направились к моим бойцам, уже готовым к походу. Автоматчики, повинуясь взмаху руки, отстали от своего командира метров на двадцать, так что теперь нам можно было спокойно поговорить. Я не начинал первым, так как не знал, какой тон выбрать для разговора. Формально звания у нас были одинаковые, так как капитан НКВД официально равен лейтенанту ГУГБ НКВД, но должность у него была намного выше моей. Однако то, что его специально прислали сюда, чтобы работать у меня на побегушках, автоматически ставило Соловьева в подчиненное положение.

– Товарищ лейтенант госбезопасности, – наконец не выдержал особист, – я же из-за вас так стараюсь. Среди пленных могут быть предатели и шпионы. Их нужно хорошенько проверить.

– А вы, товарищ капитан, наверно, недавно на флоте служили?

– Так точно, недавно с Балтфлота.

Значит, не ошибся Михеев, правильно сравнил его с боцманом.

– Тогда вы знаете, что моряки своих никогда не оставляют. Почему вы думаете, что у нас будет по-другому? Если докажете вину кого-нибудь из них, тогда пожалуйста, отправляйте под трибунал, но в фильтрационный лагерь я никого не отпущу.

– Как скажете, но что касается наличия шпионов, то это вполне вероятно. Посмотрите на карте, – предложил Соловьев. – У немцев на фронте огромный разрыв, уничтожена целая дивизия. Советские войска вот-вот могут перейти в наступление. А что делают немцы? Вместо того чтобы разгрузить состав в тылу, они подгоняют его чуть ли не к передовой и посылают туда военнопленных.

– Германское командование спешило подвезти боеприпасы, чтобы остановить наше наступление. А пленных они часто используют, тем более что в этом районе людей у них почти не осталось.

– Ну не знаю, но факт в том, что существовала очень высокая вероятность захвата станции. Немецкие спецслужбы могли попробовать закинуть удочку и подсунуть к пленным несколько своих агентов. Как я заметил, там собрались люди из разных частей, и даже из разных армий. Друг друга мало кто знает. Так что условия для шпионов просто идеальные.

– Хорошо, можете опросить мое пополнение, только не долго. Времени у нас действительно нет.

Опрос много времени не занял. Авдеев по очереди вызывал бывших пленных, а особист расспрашивал, где раньше служили, когда и при каких обстоятельствах попали в плен, кого еще знаете. Задавал несколько вопросов о городе или поселке, в котором солдат жил раньше, просил показать раны. Все это он делал с нарочито равнодушным видом, как будто выполнял ненужные формальности, и ничего не записывал. После каждого опроса Авдеев с Соловьевым что-то коротко обсуждали.

Закончив с проверкой, капитан снова отозвал меня в сторонку:

– Больше вас не задерживаю. С вашими бойцами все в порядке, вот только за красноармейцем Лариным присматривайте.

– И чем же он вам не понравился? Он такой же тощий, как и остальные пленные, да к тому же еще был недавно ранен.

– Рану ему недавно лечили, и лечили тщательно. Рубец ровный, воспалений нет. Первый раз слышу, чтобы немцы оказывали помощь нашим бойцам. Командирам – да, иногда бывает. Но не рядовым красноармейцам. Да вы сами гляньте, в каком состоянии остальные пленные. Дальше, еще один подозрительный момент – стрижка. Он не успел обрасти, и прическа у него довольно аккуратная. Жил якобы в Горьком, но когда я наугад спросил его кое-что о планировке города, то он сразу согласился, что улица Каховская выходит к реке. Естественно, эту улицу я только что придумал. Ну, и еще несколько мелочей. После возвращения побеседую с ним поподробнее. А пока, – особист хищно улыбнулся, – пообщаюсь с его однополчанами, тем более что один их них отправлен в госпиталь, и там нам никто не помешает.

– Возможно, он просто струсил и сдался в плен, а теперь запутывает следы, придумывая себе легенду.

– Хорошо, если так, – недоверчиво покачал головой Соловьев, – но я в этом очень сомневаюсь.

– Тогда я вас не понимаю. То вы хотели забрать всех бывших пленных на проверку, а теперь согласны отпустить этого подозрительного типа вместе со мной в тыл врага.

– Он вам ничего не сделает, немцы же о вас ничего не знают. Если Ларин шпион, то для него сейчас главное втереться к нам в доверие. О цели операции вы бойцам не говорили?

– Нет, только взводным.

– Вот и хорошо. Держите его на всякий случай подальше от рации, и он себя никак не проявит.

Мое удостоверение гэбэшника Соловьев привез, но уговорил с собой не брать. Все-таки я иду за линию фронта. И вообще, на передовой мне с ним лучше не ходить. Вот если нужно будет общаться с высоким начальством, то тогда этот документ может приго-диться.

С последними лучами солнца отряд забрался на насыпь и зашагал по шпалам. Метрах в пятистах впереди нас шел десяток бойцов боевого охранения. Когда болото, подходившее вплотную к железнодорожному полотну, сменилось кустами, а затем и деревьями, несколько человек разошлись в стороны в качестве бокового дозора.

Этой ночью облака почти полностью закрыли звезды, и было совсем темно. Речку мы не видели, и о ее наличии догадались только по журчанию воды. Помогая друг другу, бойцы спустились с насыпи, которая в этом месте была очень высокой. Отсюда нам предстояло двигаться на север. Земля была твердой, и идти было легко, даже в такую безлунную ночь, но мы не спешили, ожидая возвращения разведки. Слабое журчание речки справа от нас позволяло выдерживать направление даже без компаса. Вскоре вернувшийся дозорный доложил, что на проселочной дороге движения нет и постов не видно. Вот теперь нам пришлось бежать, торопясь пересечь дорогу, пока по ней никто не движется.

Так называемая дорога оказалась просто наезженной колеей, показывающей направление движения между болотами. Перебравшись через нее, мы, не снижая темпа, поторопились отбежать подальше – в любую минуту могли показаться мотоциклы разведбата немецкой дивизии. Дальше наши действия напоминали поиск пиратского клада. Нам надо было двигаться по компасу строго на северо-запад и отсчитать тысячу шагов. Вскоре тропинка пошла в гору, и вокруг стали чаще попадаться деревья.

Небольшой холмик, который и был целью нашего путешествия, представлял собой идеальную позицию для наблюдения. Он возвышался над низменной местностью, и его покрывала густая растительность, так что обнаружить нас, да еще в темноте, было очень трудно.

Подгоняемые сержантами бойцы тут же начали быстро окапываться, стараясь издавать как можно меньше шума. Каждому предстояло вырыть по два окопа для стрельбы лежа, ведь неизвестно, придется ли нам занимать круговую оборону, или же мы будем отражать атаку только с одной стороны холма. Хорошо, что тучи успели разойтись, и свет звезд немного освещал землю. Грунт был достаточно мягким, поэтому я дал на окапывание только тридцать минут. Следовало спешить, со стороны Андреаполя уже доносился какой-то гул, как от сотен работающих машин. К моему удивлению, большинство солдат мой жесткий норматив выполнили и тут же принялись помогать своим менее опытным товарищам.

Что касается меня, то я тоже ковырял землю саперкой наравне со всеми, и даже уложился в полчаса. Вот только вырыл я за это время не два окопчика, как все, а только один. А что вы хотите? Последний раз мне приходилось окапываться еще на военной кафедре, лет пятнадцать назад.

Артиллеристы устроили себе позиции на противоположных сторонах холма. Вполне возможно, что немцы решат идти сразу по двум дорогам, поэтому нужно было наблюдать одновременно за обеими. Именно на этот случай командование расщедрилось сразу на две трофейные рации.

Пока мы работали, гул все нарастал. Я посматривал в бинокль на север, но за островками леса в темноте ничего не было видно. Пока приходилось ориентироваться только по звуку. В любом случае сначала эвакуируемые части должны были двигаться от Андреаполя на запад. Неясным пока оставалось то, какую дорогу затем выберут немцы: первый путь ведет на юг проселками вдоль речки Грустенька; второй, тоже южный, но более удобный, это хорошее шоссе вдоль восточного берега речки Лососна. Обе дороги постепенно сближаются и обходят наш холмик с двух сторон. Третий вариант – ехать дальше на запад, был для фашистов хотя более безопасным, но и более трудным.

Естественно, мне хотелось, чтобы немцы выбрали путь на юг. В этом случае обстрел колонны был бы более эффективным. К счастью, немецкое командование тоже решило двигаться коротким путем, хотя, конечно, по другим соображениям.

Еще слышалось пыхтение бойцов, докапывающих свои ячейки, как на шоссейной дороге к западу от нас появились отблески фар, а из общего гула выделилось тарахтение мотоциклетных двигателей. Мотоциклы немецкого разведбата двигались по обеим сторонам дороги, но не удалялись от нее слишком далеко. На другом берегу Лососны тоже ехали несколько мотоциклистов, переправившихся через нее выше по течению.

Сразу вслед за разведчиками, не соблюдая необходимого интервала, двигались грузовики, тракторы и повозки. Вся дорога была занята техникой, и пехотинцы были вынуждены брести по обочине. Светомаскировка почти не соблюдалась, многие машины ехали со включенными фарами. К моему удивлению, несколько открытых грузовиков везли бревна и доски, хотя местность была лесистой, и везде можно было найти деревья.

Постепенно колонна подъехала к мосту. Сначала через него проехали мотоциклисты. Несколько серых фигурок с включенными фонариками спустились под мост, проверяя, не заминированы ли опоры. Не дожидаясь окончания проверки, несколько машин осмелились перебраться на ту сторону. За ними потянулись конные упряжки и двинулась пехота. Все движение было четко организовано. Регулировкой занималось подразделение фельджандармов, расположившееся перед мостом. Свет фар отражался на больших серебряных бляхах, висевших у них на груди.

Я в очередной раз посмотрел на артиллериста. Он спокойно описывал происходящее в микрофон рации и не проявлял никакого волнения.

Неожиданно слева от цепочки машин, стоявших в ожидании своей очереди, вспыхнул ослепительно-яркий цветок. Через несколько секунд донесся и грохот взрыва, тут же дополненный звуком выстрела, прозвучавшим сзади и левее нас. Проморгавшись, я снова поднес к глазам бинокль, успев заметить столб воды, взметнувшийся рядом с мостом и сбросивший с него несколько серых фигурок, не сумевших вовремя убежать. Орудие захватило цель в вилку, и было ясно, что третий выстрел попадет в яблочко. И действительно, следующий снаряд поднял в воздух настил моста, машины, телеги вместе с лошадьми и разметал их во все стороны.

Переправа была разрушена, и я стал ожидать, что будет дальше. Невидимая гаубица выплюнула еще два снаряда, один из которых удачно попал в мост у противоположного берега, и выстрелы стихли.

Убедившись, что обстрел прекратился, немцы, лежащие ничком, снова повставали, а фельджандармы начали наводить порядок.

Вскоре с машин начали сгружать бревна, видимо, приготовленные как раз на такой случай, причем пара грузовиков с досками успела проехать на ту сторону. В наведении переправы участвовали все солдаты, находившиеся поблизости, и, хотя саперы начали строить сразу три моста, но работа продвигалась прямо на глазах. Задача у них была несложная, если учесть, что и без того небольшая Лососна после засушливого лета превратилась в обычный ручей. Если бы не топкое дно, ее можно было бы пересечь вброд.

Между тем колонна транспорта не остановила свое движение, и на поляне слева от дороги скапливалось все больше техники и солдат. Фельджандармы сбились с ног, стараясь разместить всех так, чтобы не создавать пробки. Несколько регулировщиков командовали подъезжавшими машинами, объясняя, где им остановиться.

Что немцы собираются делать, если отремонтированный мост опять обстреляют, было в общем-то понятно. Несмотря на все достоинства нашей артиллерии, немецкая была гораздо лучше подготовлена к контрбатарейной борьбе. Вот с большака съехали тягачи, тянувшие шесть уже знакомых мне 105-миллиметровых гаубиц, которые тут же стали приводить в боевое положение. На помощь артиллеристам сразу же поспешила целая толпа пехотинцев, начавших копать землю своими лопатками. В полукилометре от них начала готовить себе позиции вторая батарея.

Наверняка где-то дальше в темноте сейчас готовились к стрельбе еще несколько десятков орудий. Конечно, немцы не попались на простенькую уловку и догадывались, что обстреливать их приготовилась не одна пушка, а как минимум батарея. И у них были хорошие шансы подавить эту батарею своим огнем.

Пока я глазел на основную дорогу, то не заметил, что по грунтовке позади нас уже началось движение, хотя и не такое интенсивное. Транспорт с проселочной дороги тоже не доезжал до моста и сворачивал в сторону.

Мы с тревогой наблюдали, как шевелящийся ковер из машин, людей и повозок постепенно покрывает поляну, все ближе подбираясь к нашему холмику. До ближайших немцев оставалось всего метров пятьсот. Хорошо еще, что дальше дорогу им преграждал овражек, хотя и неглубокий, но непроходимый для транспорта.

Вот уже на первую готовую переправу съехал пустой грузовик и медленно проехал по ней, проверяя на прочность. Мостик выдержал, а значит, скоро вся эта орда немцев сможет двинуться дальше.

«Пора уже», – мысленно прошептал я. И, как будто услышав мои слова, начался обстрел. Что именно стреляло, кроме меня, наверно, знали только артиллеристы. Тот самый, знакомый по кадрам кинохроники жуткий вой ракет, выпущенных «катюшами», заставил прижаться к земле не только немцев, но и наших бойцов. Но, в отличие от кинохроники, здесь к вою еще прибавились взрывы, которые, как мне показалось, гремели совсем рядом. Все-таки рассеивание у систем залпового огня довольно большое.

Присмотревшись внимательнее, я понял, что на самом деле разрывы ракет накрывают фашистов не ближе чем в восьмистах метрах от нас. Успокоившись, я попытался определить, где находятся позиции гвардейских минометов. Насколько можно было сориентироваться в темноте, «катюши» стреляли километрах в пяти-шести к югу отсюда. То, что обстрел начали именно они, давало нам сразу два преимущества. Отстрелявшись, машины сразу покинут позиции и уедут, так что вражеская артиллерия, если она уцелеет, будет им не страшна. Немаловажным был и психологический фактор. К обычному обстрелу немецкие солдаты более-менее привыкли, а вот вид огненных стрел, в большом количестве и со страшным шумом несущихся к ним, вызывает настоящий ужас и панику.

Наши бойцы, убедившись, что непонятное оружие им не угрожает, осмелели и подняли головы, наблюдая картину жуткого разгрома.

Как только вой ракет стих, среди скоплений вражеской техники выросло сразу восемь разрывов. Грохот от них слился в один громоподобный рокот и больно ударил по перепонкам, даже сквозь ладони, которыми я зажимал уши. Это начала работать дивизионная артиллерия.

Через несколько секунд, за которые корректировщик должен был успеть скороговоркой доложить о результатах стрельбы, еще шесть снарядов легло прямо посреди немецких пушек, изготовившихся к стрельбе. Немногочисленная прислуга орудий, копошащаяся рядом с ними, сразу повалились на землю – кто погиб, а кто прячется от обстрела.

Что-то грохнуло позади нас. Это к обстрелу присоединилась очередная батарея, взявшая на себя грунтовку. Постепенно в общий концерт втянулось не менее сорока орудий, в основном бивших по главной дороге и большой поляне. Я не мог сказать точно, какие калибры сейчас ведут артподготовку, но судя по всему, в ней участвуют все пушки, имевшиеся в нашей дивизии. Даже за рекой немцам не было покоя. Там вспухали разрывы поменьше – работа полковой артиллерии или 82-миллиметровых минометов.

Точность стрельбы у пушек намного выше, чем у систем залпового огня, и артиллеристы могли спокойно бить по ближайшим к нам немцам, прятавшимся в овражке всего в пятистах метрах отсюда, не боясь при этом задеть нас.

Не понимаю, как Гусев успевал их всех корректировать. Скорее всего, он просто распределял квадраты между дивизионами. Вспомнив про артиллериста, я посмотрел, что он там делает. Не обращая внимания на большой праздник бога войны, Гусев смотрел в бинокль куда-то на север, где были видны только маленькие вспышки. Похоже, что в игру включились немецкие батареи. Это неудивительно. В пределах видимости находилось не больше двух десятков вражеских орудий всех калибров, но в пехотной дивизии их должно быть в несколько раз больше, даже с учетом потерь последних дней.

Я тоже поднял бинокль и, держа его одной рукой, попытался рассмотреть, где еще могут находиться немецкие пушки и сколько их. Левой рукой я продолжал зажимать ухо, так как с этой стороны грохотало сильнее всего. Время от времени недалеко от мерцающих вспышек, еле видных за деревьями, вставал столб огня. Наверно, большая часть нашей артиллерии занята, и в контрбатарейную борьбу включилось только одно орудие. Но нет, оказывается, это был только пристрелочный огонь, и у наших артиллеристов еще осталась в запасе целая батарея, в чем фрицам пришлось тут же убедиться.

Тем временем Авдеев покинул свою ячейку и подполз ко мне. Что он говорил, я почти не слышал, но чекист достал кусок хлеба и показал мне знаками, чтобы я пожевал его и мякишем залепил себе уши. Пока я занимался спасением барабанных перепонок, Гусев снова повернулся к главным силам противника. Очевидно, вражеские орудия уже были подавлены.

Постепенно канонада стихала, но восемь орудий продолжали методично бить по вражеским позициям, перемешивая их с землей. Как и следовало ожидать, больше всего боеприпасов у нас имеется для трофейных гаубиц, и теперь они могли отправить обратно немцам хоть несколько вагонов снарядов, если понадобится. Я, правда, не ожидал, что 105-миллиметровых орудий будет так много. Но за последние дни не только наша рота разжилась трофеями, а сообразительные артиллеристы не зря всегда считались самыми умными среди всех родов войск. Они за несколько дней смогли освоить сложную технику и теперь были готовы применить свои знания на практике.

Но хотя восемь пушек с большим запасом снарядов и представляют собой грозную силу, но держать под контролем участок длиной несколько километров им достаточно трудно. Уцелевшие немцы это скоро поняли и стали потихоньку подниматься из своих укрытий. Несмотря на безлунную ночь, все поле, усеянное искореженной техникой, было хорошо освещено. Все что только могло гореть – пылало, и в отблесках пламени все движения немцев были как на ладони.

Где-то в направлении Андреаполя ухнуло, и небо с той стороны озарилось красным заревом. После того как мы надежно закупорили дорогу, соседняя дивизия могла спокойно обстреливать вражескую колонну, которой теперь некуда было деться.

Хотя большинство фашистов, выживших после обстрела, благоразумно решили отходить на запад, но часть все-таки предпочла направиться в нашу сторону. Организованной атаки не получилось, просто разрозненные группы шли кто куда, и некоторые случайно выбрали неудачное направление. Впрочем, пройти через дорогу, заставленную остовами горящей техники, было непросто. Там то и дело рвались боеприпасы, лежащие в грузовиках, или врывались топливные баки машин. Поэтому обойти поляну, подвергнувшуюся обстрелу, представлялось довольно разумным.

Я передал по цепочке стрелять только по моей команде и, положив перед собой автомат, стал внимательно рассматривать в бинокль подходивших немцев. Нас враги видеть в темноте не могли, поэтому шли спокойно, не ожидая засады. Некоторые тащили на себе раненых товарищей или какое-то ценное имущество.

Одна из групп мне очень сильно не понравилась. Около полусотни человек двигались слаженно, развернувшись в цепи и держа оружие наизготовку. Метрах в тридцати перед ними шел передовой дозор. Ни одного раненого в этой группе видно не было. То ли они их бросили, решив уйти налегке, то ли вовремя успели спрятаться в овражке и не попали под огонь. Скорее всего, первое. И действительно, когда один из солдат, не поспевавший за своими товарищами, неожиданно осел на землю, никто не остановился помочь ему. Жестоко, но надо признать, командир этого отряда действует правильно. Если он займется эвакуацией раненых, то может потерять всех солдат.

К счастью для нас, позиция для обороны была очень удачной. Наступающие цепи подсвечивались заревом пожара, а мы находились в темноте. Бойцы лежали тихо, боясь пошевелиться, но несколько человек клацнуло затворами. Я мысленно выругался в адрес салаг, не догадавшихся приготовиться к стрельбе заранее, как вдруг сообразил, что забыл откинуть приклад у автомата. Как я ни старался все сделать тихо, но скоба с плечевым упором встала на место с громким щелчком. Впрочем, все немцы сейчас должны быть полуоглохшими, и на фоне постоянного грохота ничего не услышали бы даже в десяти шагах. Теперь мне уже можно было начинать целиться, но неожиданно длинный магазин МП-40 уперся в землю, задирая ствол вверх. Вот что значит не заниматься практическими занятиями по рытью окопов. Бруствер, который я приготовил, был без приямка и годился только для винтовки. До противника оставалось уже чуть больше двухсот метров, и времени, чтобы возиться с ямкой для магазина, уже не было. Пришлось немножко сдвинуться назад и держать оружие почти на весу.

Заранее наметив себе деревце примерно в ста метрах от нас, я ждал, пока немецкий дозор поравняется с ним. К сожалению, несмотря на все старания, мне не удалось обнаружить среди наступавших фашистов офицера. Возможно, этим отрядом командовал какой-нибудь фельдфебель, но кто именно, понять было нельзя. А так хотелось, чтобы его подстрелили в начале боя.